Этой лесостепной равнине, изрезанной оврагами и поросшей густыми буераками, казалось, не будет конца и края. Группа шла наугад, контролируя местность лишь обонянием, слухом и визуально, насколько это позволял туман, стремясь как можно дальше удалиться от сбитого вертолета, но полной уверенности в том, что она держит нужное направление не было. Каждый, кто имел опыт перемещения в тумане понимал, что сохранить прямой путь в такой ситуации очень сложно. Люди, угодившие в условия слепого похода, чаще всего идут по огромной спирали, закручивая ее, как правило, влево, ибо правая нога всегда шагает на один-два сантиметра больше.
В унылой обстановке неуверенности и тревоги длились вторые сутки похода. Солнце утонуло в сплошной слоистой облачности, мрачные небесные хляби истекали бесконечным и нудным мелким дождем. Около полудня группа встала на привал, носилки с лейтенантом Голубенко опустили на мокрую траву. Усталые до предела люди повалились вокруг, долго лежали неподвижно, ощущая, как от неимоверного напряжения гудят ноги.
Старший лейтенант Никитин первым поднял голову, толкнул в плечо медбрата сержанта Гуськова, вопросительно глянул на него.
- Докладывай, эскулап…
- Все очень плохо, командир, - угрюмо произнес тот. – Даже без градусника определяю сильный жар, это говорит о том, что идет воспаление. Нагноение прогрессирует, рана синюшная, всё бедро разбарабанило. Боюсь, как бы не начался сепсис, то есть заражение крови. Тогда – всё… - он многозначительно не завершил фразу. Но окружающие поняли, что Гуськов имел ввиду под коротким словом «всё».
- Понятно… - Никитин провел ладонью по заросшему жесткой щетиной подбородку, надолго задумался, потом спросил. - Что предлагаешь, сержант?
- А что тут можно предложить? – пожал тот плечами. - Госпитализировать его надо срочно, мои возможности исчерпаны, последнюю инъекцию антибиотика сделал еще вчера, сталось всего четыре ампулы промедола, немного йода и аспирина. Бинты тоже заканчиваются, другим раненым делать перевязку нечем, хотя у них состояние лучше.
- Где ж я тебе возьму госпиталь, Гуськов? – удрученно поинтересовался старший лейтенант. – Ты исходи из того, что есть.
- Про госпиталь это я так, для слова… - голос сержанта звучал подавленно.
- Понимаю тебя, - проронил офицер и повернулся к Сергею. – Что будем делать, капитан?
- Что и делали до этого – нести раненого, - ответил тот, вытирая рукавом мокрое лицо. - Госпиталей здесь действительно нет, единственная надежда на то, что Голубенко не умрет до того, как мы встретимся с федералами.
- Да, ты прав, Серега, - невесело обронил Никитин. Еще вчера Сергей предложил ему перейти на «ты», и он охотно согласился. – Выбора у нас нет, будем тащить до последного… Командуй, пора двигаться дальше.
- Есть! – сказал Сергей. Несмотря на то, что он был выше по званию, командиром этого небольшого отряда числился старший лейтенант Никитин. Это был не первый его вояж на Северный Кавказ и опыт боевых действий офицер имел солидный.
***
Время близилось к вечеру, когда идущий в головном дозоре рядовой Тугов увидел впереди что-то огромное и бесформенное, темнеющее на плоской равнине в плотной за'веси обложного дождя. Сделав отряду предупреждающую отмашку, и дождавшись, когда тот остановится и займет круговую оборону, Тугов медленно двинулся вперед, умело маскируясь в редких кустах и складках местности. Вернулся через полчаса, четко и ёмко доложил Никитину:
- Товарищ старший лейтенант, меньше, чем в километре отсюда стоит полуразрушенная коша'ра. Скот в ней давно не держат, с одной стороны крыша частично просела, но с другой сохранилась, дождь не протекает, внутри сухо. В пристройке стоит печка, есть стол и нары, судя по всему, там жили чабаны. Стены крепкие, выложены из двойного саманного кирпича, есть несколько окон. Внутри полно старой соломы и сена. К кошаре подходит дорога, но по ней давно не ездили, колея заросла травой, свежих следов нет. Думаю, что и жилья поблизости нет, такие кошары служат для удаленного содержания и выпаса скота. Я предлагаю сделать там привал, дело-то к ночи.
- Твое мнение, капитан? - обратился Никитин к Сергею.
- Поддерживаю Тугова, - ответил тот. – Километров двадцать с гаком мы отмахали, надо остановиться. Уходить от вертолета дальше – бессмысленно, да и определить наше местоположение уже пора.
- Я согласен, - кивнул Никитин. – Переночуем, отдохнем, обсушимся. И обороняться за стенами будет удобнее, чем на открытой местности, хоть подольше продержимся. Надо будет выставить боевое охранение левее и правее кошары метров на сто, чтобы отслеживать оба фланга. Не дай Бог просоха'тим «духов» и подпустим их близко, они нас одной «фенькой»[1] ухайдокают в том сарае. Доманов, как придем, организуй график дежурства со сменой через два часа.
- Есть! – отозвался тот.
- «Языка»-то когда будем брать? – спросил Тугов, адресуясь к Никитину. – Ну сколько можно вслепую шариться?
- Сначала надо за дорогами понаблюдать – может «языка» брать и не придется, вдруг, это наша территория. Утром пойдете с Романовым, поищете подходящее место для засады, да подежурите до вечера.
***
Вынырнув из объятий сна, Сергей долго смотрел в кромешную темноту, не понимая, где он находится и что его разбудило? Он пошевелился и вдруг почувствовал на щеке ледяное прикосновение автоматного ствола. Это ощущение тотчас же возвратило его в реальность, напомнив, что он лежит среди спящих вповалку боевых товарищей, что война совсем рядом, и оружие, лежавшее у его плеча, неопровержимо подтверждает это.
Раздавшийся из необъятной глубины ночи звук, заставил его встрепенуться. Этот звук, гулкий и протяжный, вдруг напомнил что-то давнее, но уже почти забытое. Зашуршав соломой, капитан сел, прислушался, но кроме мерно и как-то даже уютно стучавшего по рубероидной крыше дождя, ничего не услышал. Он уже хотел было снова улечься на пригретое ложе, решив, что звук ему лишь почудился, как тот вновь повторился. Леденящий душу, вибрирующий и стонущий, он разнесся по равнине, взбудоражил ночную темень. Это был волчий вой, его нельзя было перепутать ни с чем. Но что он мог означать? Может быть, самка звала к себе самца, чтобы создать семью, или наоборот, самец подзывал для этого же самку? Или это была мольба раненого волка о помощи? Или что-то еще, волчье, недоступное человеческому разуму.
Но никто так и не отозвался на этот зов. И Сергей почему-то решил, что это был вопль волка, потерявшего стаю или изгнанного ей из-за немощности. Так явственно сквозила в его стонах обреченность, одиночество и предчувствие смерти. И неожиданно из глубин памяти Сергея медленно выплыло видение: заснеженная галечная коса на пологом берегу северной реки Витим. Звездное многоточье черного бездонного неба. Два огромных костра и между ними группа людей, сбившихся в тесную кучу. Громкие «выстрелы» рвущихся от лютого мороза деревьев. Бесконечная промозглая ночь. И вдруг жуткий, леденящий душу многоголосый хор волчьей стаи, долетевший с крутого таежного увала. Дикий страх и ужас на человеческих лицах.
А потом, вместе с искрящимся утренним солнцем, долгожданный рокот поисково-спасательного вертолета. А немного позже: таежный поселок Соболиный, переполненные горем глаза Инги, осторожное прикосновение к рваному шраму через все лицо, ее слезы и слова, произнесенные дрожащим голосом: «Боже, я ведь могла тебя потерять, Сереженька! Как после этого жить? Ну зачем тебе такая профессия: постоянно ходить по лезвию ножа… Без моего Белого оленя жизнь не имеет смысла!»
… Все это было так давно, все это было в той, мирной жизни, к которой уже, наверное, никогда не будет возврата… И подумалось вдруг:
«Так ведь это же ты и есть волк-одиночка, Серега! Это именно ты исходишь сейчас душераздирающими стонами в глухой кавказской ночи! Не так давно у тебя было всё: жена, дом, мирная жизнь, мечты о будущем… А потом ты все утратил: невест - Ингу и Ларису, Ольгу - жену.
«Ты прошел между нами и ни одну не сделал счастливой…», так написала она в прощальном письме. Все правильно: ни одну не сделал счастливой, да еще и потерял навсегда. Ты, наверное, уже и сам себя теряешь, капитан, в этих промозглых предгорьях Северного Кавказа. У тебя есть автомат, штык-нож, разгрузник, набитый патронами и гранатами - всё это для того, чтобы убивать… А точно так же экипированный человек готов всадить пулю в тебя. Зачем все это? За кого ты собрался проливать кровь, Серега? Наверное, отчасти прав старшина Чалый, говоря про великую коммерческую войну, про ворьё государственного масштаба, про всех этих Березовских, Гусинских, Фридманов… Им несть числа, на крови русского и чеченского народов они делают свой преступный бизнес и ты, капитан Романов, один из винтиков в их гигантской воровской машине… Дожился!
… К волчьему вою так никто и не присоединился, его тоскливый голос был все так же одинок.
- И чё это он разорался? - вдруг пробормотал полусонным голосом Тугов, вырвав Сергея из невеселых раздумий. – Весь сон перебил, гад!
- Постарайся все же заснуть, Семен, - капитан глянул на светящийся циферблат. – Через пару часов нам идти в дозор.
- Заснешь тут, ага… - пробормотал тот поворачиваясь на другой бок. – Воет и воет, сволочь! Дождище, луны нет, а он все никак пасть не закроет!
***
- Дорога наезженная, рабочая, но место для засады не годится – мало зарослей, - сожалеюще произнес Тугов после беглой рекогносцировки участка. - Так что пошли, капитан, надо искать что-нибудь получше.
- А мы не блуданём в тумане? – предостерег Сергей. - Кошару будет трудно найти, если уйдем далеко.
- Ежели заблудимся, то вернемся вдоль дороги, - успокоил Тугов. – Отсюда на кошару путь привычный, отыщем ее запросто. Давай-ка оставим отметину, - он сломал несколько веток на высоком кусте, потом уточнил. - Куда двинем, капитан, налево или направо?
- Налево нам с тобой ходить уже поздновато… - мрачно пошутил тот. - Так что давай направо. Наше дело правое, мы победим! Помнишь девиз товарища Сталина?
- Конечно, помню, - кивнул Тугов. - Кто ж не помнит этого душегуба?
- Тогда вперед! Я пойду рядом с дорогой, а ты сместись в сторону шагов на двести – рисковать вдвоем нет смысла. Только не теряй визуальный контакт со мной. Если что-то толковое найду, махну рукой, подойдешь.
- Добро! – кивнул контрактник и, забирая влево, пошел по полю, обходя редкие заросли кустарников. Выждав пару минут, Сергей тоже зашагал, стараясь не терять напарника из виду. Они прошли пару километров, так и не подобрав подходящего для засады места. Завидев, что Тугов прекратил движение, Сергей махнул рукой в том же направлении, которым следовали и они продолжили поход.
Через несколько километров, когда Сергей заметил подходящий участок дороги, он подал знак. Тугов тотчас же устремился к нему, дождавшись его, капитан сказал:
- Здесь!
- Да, место – лучше не бывает, не зря мы его так долго искали, - тяжело переводя дыхание и присматриваясь к рощице раскидистых ольховых деревьев, согласился Тугов. - Наблюдатель будет видеть далеко, а его заметить невозможно, если хорошо замаскироваться в кроне. А в кустах можно разместить целый взвод и действовать незаметно для тех, кто подъезжает и слева, и справа.
И верно, место для осуществления задуманного, подходило идеально: дорога здесь поднималась на бугор, затем опускалась в довольно глубокую впадину и вновь устремлялась вверх. Всё это напоминало две морских волны с широким промежутком между ними.
- Ну, тогда останавливаемся на этом варианте, - констатировал Сергей. – Давай устраиваться да вести наблюдение.
***
- Остохерел дождь, будь он трижды распроклят! - рядовой Тугов глянул на затянутое низкими слоистыми облаками небо. – Льет и льет, падла, третий день, ни конца, ни края ему нет.
- Благодари Бога, Семен, - задумчиво созерцая дорогу, проговорил Сергей. - Сколько он будет идти, столько нас не будут искать «духи». Впрочем, наши тоже не смогут.
- Это уж точно… - Тугов протянул Сергею раскрытую банку тушенки и ломоть черствого хлеба. – Рубай, капитан, твоя доля, – с этими словами он приложился к фляге, на сильной шее в такт глоткам задвигался острый кадык.
Сергей тщательно выскреб остатки невероятно вкусной холодной говядины, облизал ложку, затем взрезал штык-ножом тугой мох и втиснул в него опустошенную банку. Потом снова зябко закутался в тяжелую от влаги плащнакидку. От длительной неподвижности его тело окоченело до предела, суставы затекли и все сильнее ощущалась непомерная усталость. Уже два часа они находились в засаде, но за все это время по ней не проехала ни одна машина.
- Да, движухи никакой, может ближе к темноте «чехи» зашевелятся, это их любимое время… Ты покемарь, капитан, чё вдвоем-то службу бдить, - предложил Тугов, окинув сочувственным взглядом Сергея. – А я понаблюдаю часок-другой, вдруг «ленточка» федералов подъедет или пара-тройка «кулаков» и тогда все наши мучения закончатся.
- «Ленточка», «кулак» - что это? – недоуменно поинтересовался Сергей.
- «Ленточка» - колонна военной автотехники, «кулак» - танк или «бэтэр», всё это современные придумки, - объяснил Семен и повторил. – Ты поспи, поспи, капитан, а я подежурю.
- Ага, уснешь тут, я вспотел дрожать, зуб на зуб не попадает, давай лучше поговорим, так время быстрее идет.
- Ну давай, - охотно откликнулся Тугов. – Только негромко, а то в этой тишине голос далеко разносится.
- Ты чем на гражданке занимался, Семен, ведь не всю жизнь стрелял-воевал, верно? – начал первым Сергей.
- Верно. Учился я, студентом был…
- Студе-е-ентом? - в крайнем изумлении воскликнул Сергей.
- Вот, чудак, удивляется, - с несвойственной ему печалью улыбнулся Семен. - Да, был студентом, в МАИ учился, аж два курса закончил самолетостроительного факультета и даже на третьем малость позанимался.
- Так мы с тобой в некотором роде – коллеги.
- Выходит, что да.
- А почему дальше учиться не стал, надоело или не потянул?
- И не надоело, и нормально тянул, да только понял однажды, что толку с этой учебы – абсолютный нуль. Наступили гребаные девяностые и выпускники, которые частенько навещали свою альма-матер стали нам втулять: вот закончите, ребятки, наш престижнейший ВУЗ и вперед, дворы подметать! Почти все Ка Бэ сейчас закрыты, а которые еще кое-как дышат, вас не примут, свой народ девать некуда… И вот подумал я, подумал, да и принял решение: хватит, поучился! «Крышнаи'тством» теперь много не заработаешь, а одной матери меня не доучить – впереди еще почти четыре курса.
- Что еще за «крышнаитство»? - озадаченно уточнил Сергей.
- Ты, небось, подумал, что я в индуизм ударился? Не-е-ет, дружище, вера здесь ни при чем… «Крышнаитство» – это особый вид деятельности московского студенчества - крыши высотных зданий мы битумом заливали… Сначала срубали старый слой, зачищали поверхность. Потом разогревали горелками новый битум, разливали его по крыше, стелили и прикатывали свежий рубероид. Работа тяжелая, рискованная, не каждый за нее брался, а «маёвцы» руку набили. Ишачили по-черному, обгорали от солнца и от жара горелок, но не хило зарабатывали - жить было можно.
- А как же учеба? – не понял Сергей.
- Хо-о-о, голуба… Учебе это никак не мешало. Сам ведь знаешь – учись как хочешь, лишь бы сессии сдавал. Ты еще больше удивишься, если я тебе скажу, что с нами многие нищие преподы пахали. Дело до анекдота доходило, в моей бригаде калымил наш декан и оба его зама. А куда им, бедным, деваться-то? Жены, дети, внуки и прочая шелупонь – их ведь кормить надо… Законы теории полета Бернулли и Клайперона на хлеб не намажешь.
- Н-да-а… - озадаченно протянул Сергей. – Ну, а что потом?
- А потом «крышнаитскую» работу свернули, жрать совсем стало нечего и записался я добровольцем в Нагорный Карабах, аккурат полулегальный набор туда объявили… Воевал на стороне армян, боевые оказались мужики. Раньше-то я думал, что ха'чики только воровать-торговать могут, а оказалось, что это малость не так…
- И почему ты к армянам подался? – живо заинтересовался Сергей.
- Знаешь, наёмнику, в общем-то, один хрен, за кого воевать, лишь бы бабки платили… - пояснил Тугов. - А вот я чё-то призадумался по этому поводу: и так, и эдак судил-рядил, и решил встрять за армян – все-таки христиане и мне они как-то ближе.
- А-а-а… - понимающе протянул Сергей, а Тугов неспешно продолжал:
- Ну и вот, поскольку срочную я служил в артиллерии, был наводчиком-оператором ПТУРС[2], то и назначили меня в противотанковый взвод. Да-а-а, не хреново мы тогда повоевали с а'зерами, должен отметить, гасили ихние танки и прочую броню на раз-два! Там я и заработал свою первую награду - армянскую медаль «За отвагу». А кроме нее, заполучил и первое ранение: кинули азеры по нашему окопу пару стодвадцатимиллиметровых мин и ухайдокали сразу пятерых. Очнулся в госпитале, смотрю, на тумбочке стакан с какими-то железками стоит - это из меня с десяток осколков хирурги навыковыривали… Типа фарш, ядрёна мать! Но ничего, одыбал, отлежался и поехал на свою вторую войну, в Приднестровье, там как раз зару'ба между молдаванами началась: одни к Румынии притулиться захотели, другие к непризнанной Приднестровской Республике.
- Тебе тех десяти осколков на хватило, что ли? – подивился Сергей.
- Да хрен его знает, чего мне тогда не хватило… - неопределенно пожал плечами Тугов. – Просто остановиться уже не мог… Да и бабки тоже сыграли свою роль, платили-то нам неслабо.
- И чем ты там занимался?
- Да все тем же, палил ПТУРСами ихнюю броню. К тому времени я в этом деле уже поднаторел. Нащелкал три бронетранспортера, два танка, четыре грузовика… И вскоре мне цепляют на грудь вторую медаль, и тоже «За отвагу», только теперь уже Молдавскую, точнее – приднестровскую.
- Ух, ты! – не удержался от восклицания Сергей и поинтересовался. – А как часто русских добровольцев награждали?
- Что я могу сказать… - Семен раздумчиво почесал щетинистую щеку. – Тут ведь как: одному повезло, а другому нет, хоть и воевал вроде исправно. Короче, как в той присказке: «Кому ордена-медали, а кому ни х.. не дали!»
- Понятно! – коротко хохотнул Сергей.
- Ну и вот, заполучил я вторую «Отвагу», а потом вообще фарт попёр: как-то раз прибыл на фронт под Бендеры штабной генерал Ион Маракуцэ, видно понаблюдать он решил, как русские добровольцы за его мамку-Молдову воюют. И аккурат в это время – атака: ажно шесть танков пошло на нас в лоб, румынские наемники ими управляли, как потом выяснилось. С левого фланга еще три «семьдесят двойки» двинулись, а с правого пять «бэтэров» стали вклиниваться в наш тыл. Честно говоря, мы просрали, как они ночью сконцентрировались на этом участке. И Маракуцэ-каракуцэ понял, что корячится ему ящик – отступать некуда, а, главное, поздно – практически отрезали! Вот тут и настала наша противотанковая пора… - Тугов азартно потер ладонь о ладонь, заговорил грозно и одновременно улыбчиво. – Огневая позиция у меня была удобная, директриса пристрелянная, опыт немалый и всё это как-то удачно срослось в том бою: один «кулак» я спалил и два «бэтэра». Но стрелять пришлось с предельно короткой дистанции – так что всё висело буквально на волоске: или отбиться, или гусеницами в блин раскатают… Отбились, слава Богу! Та броня, которую не подожгли, отступила, пехтуру' додавили пулеметами и минометами, на этом бой закончился. Вскоре вызывают меня на дивизионный Ка Пэ и Ваня Маракуцэ жмет руку, благодарит, то есть, а у самого морда – белее ваты, не отошел еще от перепуга. А через неделю приказ: явиться в штаб фронта. И там мне вручают орден «За личное мужество». Да ладно хоть, не с закруткой на спине…
- Как это, с закруткой на спине? – не понял Сергей.
- Да очень просто… - вяло усмехнулся Тугов. – Пуля проходит на сквозняк и образует дырку. В нее просовывают удлиненную ножку «ордена Сутулого третьей степени», а гайку закручивают на спине убитого солдатика… Такая у нас, молодых, была идиотская хо'хма… Со смертью ходили в обнимку, а все ж дуркова'ли по полной, на войне без этого – никак.
- Нашли чем шутить, мать вашу! Юмор у вас, блин… – Сергей осуждающе покачал головой, но от усмешки тоже не удержался.
Семен чуть помолчал, затем продолжил.
- Так что из гагау'зии я вернулся с двумя ихними железками. А потом наступил девяносто третий и подался я по зиме в Среднюю Азию, в Таджикистан, чтоб ему пусто было!
- Что так?
- Да вот то, что едва не вернулся оттуда вперед ногами и в цветочках… - сердито ругнулся Семен. – А ведь говорила мне Наташка, тогдашняя пассия, что добром это не кончится… И как сглазила, дурёха! Ну, а я спел ей песенку и – воперёд, боевые подвиги совершать!
- Что за песенка? – приготовившись к очередной хохме Тугова, спросил Сергей, и тут же услышал в ответ:
- Прощевай, моя родная,
улетаю в Азию,
может быть, последний раз,
на тебя залазию…
- Ну, ты даешь, Семен! – взорвался хохотом Сергей. – На хрен тебе МАИ и все эти долбанные войны? Какой артист пропадает!
- Это уж точно… - подтвердил Тугов. - Там провоевал я полгода, пока не словил очередную дырку – снайпер сработал, боя в тот день не было, но меня в траншее он все же выцелил, ссучара. Хорошо, не шибко точно – взял бы малость ниже и прямо в «мотор» угодил, но, обошлось… И заработал я там свою четвертую награду, медаль – «За участие в боевых действиях». Только опять же не нашу, а Таджикскую.
- До чего же интересная у тебя биография, Семен, - подивился Сергей. - Русский солдат заслужил четыре награды и все они – не русские… Экзотика!
- Так и есть! - как-то даже радостно согласился тот и продолжил свое цветистое повествование. – Ну, подлечился я мале'ха, вернулся в Россию, запил по-черному и стал почти натуральный хрон...
- Натуральный хрон, это кто? – не понял Сергей.
- Хронический алкаш, то бишь, - пояснил Тугов. – Допился до такого состояния, что уже стало без разницы - что водка, что пулемет, лишь бы с ног валило… А когда просадил все завоеванные бабки, то завязал с алкоголем, осел в Ростове, который на Дону, записался в местный СОБР и сошелся с одной женщиной. Неплохая оказалась, и все поначалу было хорошо, но вскоре начались какие-то косяки, взаимные предъявы и мы разбежались. Со мной ужиться трудно, характер дурацкий, да и не по мне это - на диване супротив «ящика» посиживать, лучше уж под пулями в окопе. Короче, снова война поманила и вскоре я в Чечне оказался… Ну никак не получается у меня расстаться с этим дружочком, - Семен заботливо огладил сильной широкой ладонью старенький обшарпанный автомат.
Сергей выдержал длительную паузу, затем поинтересовался:
- Почему ты рядовой, Семен? Наград полна грудь, возраст серьезный, а на погонах ни просвета, ни звезды, даже сержантских лычек нет.
Храня на лице легкую задумчивую улыбку, тот помолчал, потом заговорил:
- Да тут тоже интересная история вышла, блин… Когда меня на срочную призвали, то в учебку я не попал, а сразу угодил в линейную часть – противотанковый батальон. Служил вроде бы неплохо, и как-то узнал от ротного писаря, моего корифана-земляка, что хотят мне кинуть звание ефрейтора. Не знаю, как в других войсках, а в артиллерии, да тем более в гвардейском полку, это считалось позором. И вроде бы ефрейтор, это боец-отличник, а вот на ж тебе - одинокая «сопля» на погоне почему-то вызывала презрение, - Тугов недоуменно пожал плечами. – Теперь-то я понимаю, что всё это - солдатская дурь, а тогда стало стыдно, что ребята будут меня дразнить – «собака», так у нас ефрейторов звали. А еще поговорка была: «Уж лучше иметь дочь - проститутку, чем сына - ефрейтора!»
- Во, как! – от души рассмеялся Сергей.
- И решил я избежать такое повышение, свалил в самоволку и спецо'м попался на глаза пехотному патрулю. Естественно, получил десять суток ареста и загремел на гауптвахту. Пришел ко мне комбат, майор Глущенко, и говорит: «Что же ты натворил, отличник боевой и политической?! Я ж тебе собирался к Дню Победы ефрейтора присвоить, а через полгода, младшего сержанта. И на дембель ты мог вполне поехать уже сержантом. А вот теперь, говнюк, сиди на «губе» и забудь про спокойную жизнь – я прикажу старшине роты тебя в суточных нарядах сгноить!
- Сгноил?
- Да, - подтвердил Тугов. – До этого у меня с нашим «куском» всё было ровно, а с тех пор служба пошла «ко'лом»: «через день – на ремень, через два - на кухню!» Но зато «собакой» я так и не стал, святое солдатское правило: «Чистые погоны – чистая совесть!» - не нарушил.
- Не ожидал от тебя, Семен! – обидчиво возмутился Сергей. - Выходит, раз на моих погонах по четыре звезды, значит моя совесть не чиста?
- Вовсе нет, таких как ты, эта присказка не касается, ты учился, добивался, совершенствовался, рос… - произнося эти слова, Тугов один за другим загибал пальцы, будто подсчитывал. - А что касается меня, то так скажу: мне эти звания в общем-то ни к чему, я ведь наёмник, «дикий гусь». Правда, сейчас это принято называть завуалированно – контрактник. А в той же Боснии, в Приднестровье, в Таджикистане, еще где-то, ты - «дикий гусь» и точка! Ну кому нужен такой младший командир? Кто тебе будет давать какое-нибудь звание да лишние гроши за это платить, если ты нанялся всего лишь на полгода-год просто повоевать. Перспектив у такого вояки никаких – отпахал свой контракт, зашиб деньжат и – домой, гулеванить. А благополучно их спустив, снова подписываешь договор, который не предусматривает ни идеи, ни знамени, ни лозунгов, ни хрена, короче! От тебя одно требуется – уметь убивать. Отстрелялся и, если самого не пришибли, свалил восвояси.
- Да-а-а… - протянул Сергей. – А жаль, что ты отказался от ефрейтора и просоха'тил сержанта… Остался бы на сверхсрочную, закончил офицерские курсы и стал расти. С твоими данными можно до генерала дослужиться.
- Ага, щас! Мне это генеральство нужно, как собаке пятая нога, я по своей сути - рядовой! Терпеть не могу лампасников, толку с них как с козла - молока… По этому поводу я одну присказку еще со срочной службы знаю: «Генерал, это выживший из ума полковник!». И анекдот есть на эту тему: вызывает поутру старый генерал адъютанта и говорит: «Товарищ прапорщик, вчера, на банкете, один перепивший лейтенант обрыгал мне весь китель, пожалуйста, приведите его в порядок. А нерадивому молодому офицеру я объявлю взыскание». Пра'пор и отвечает: «Китель я уже почистил, товарищ генерал. А того забулдыгу-лейтенанта вы построже накажите – ведь он вам еще и в штаны насрал. Я их тоже постирал да повесил сушиться».
- Заткнись, Семен! - Сергей схватился за живот, скорчился в приступе гомерического хохота. - Ты меня до пупочной грыжи доведешь со своими песнями и анекдотами.
- И доведу! - коротко посмеялся и Тугов. - Чтобы ты меня на генеральское звание не соблазнял. А то вдруг тоже стану засранцем на старости лет…
Сергей протер заслезившиеся от смеха глаза, перевел дыхание. Но эту тему развивать дальше не стал, все-таки в прошлом он был генеральским зятем и всегда глубоко уважал своего бывшего тестя. Его размышления прервал Тугов:
- Ну а ты-то как жил-поживал до этой грёбаной заварушки?
- Неплохо поживал, закончил училище Гражданской авиации, летал, людей перевозил, а когда ОАО «Забайкалавиа» развалилось, на «вое'нку» подался.
- Я'сен перец! – понимающе кивнул Тугов. - А жена у тебя есть?
- Была…
- Тоже разбежались, что ли?
- Долгая история, - неохотно проронил Сергей. – И за час не перескажешь…
- Понятно… Ты мне вот что скажи: в армии срочную где служил? — спросил Тугов и будто внезапно удивившись своему же вопросу, вдруг встрепенулся. - А, может, вообще не служил, а? Закосил!
- Не думай, что только один ты вояка, мне тоже солдатских соплей на кулак помотать довелось… - отпарировал Сергей. - Если Таджикистан, Приднестровье и Карабах прошел, то я в Афганистане полтора года отпахал в ВДВ, носил на погонах широкую поперечную лычку.
- Выходит, ты десантура - полосатая натура, да еще и старший сержант?
- Так точно! - усмехнулся Сергей. – «С любых высот – в любое пекло!», «Никто, кроме нас!»
- Значит, ты выкормыш вашего знаменитого батьки Маргелова… - сказал явно обескураженный Семен. – И чем же Родина-мать отблагодарила за твои подвиги, если они конечно имели место быть?
- Суди сам: «За отвагу», «За боевые заслуги», ну и не наша одна есть - «От благодарного Афганского народа».
- Молодчик, три цацки, это совсем неплохо! А как насчет дырок, полосатый?
- Одна в наличии имеется, - невесело признался Сергей. – Проникающее пулевое в правое бедро. На медкомиссии в летном училище едва не срезали, слава Богу главная врачиха вмешалась, ее сын тоже за Гиндукушем срочную отпыхтел в автобате.
Двое ветеранов на короткое время умолкли, погрузившись в воспоминания. Первым заговорил Тугов:
- Скажи, летун, ты смерти боишься, за жизнёнку свою трясешься?
- И смерти боюсь, и за жизнёнку трясусь, она ведь у меня единственная, - признался Сергей совершенно искренне. - Но больше всего я боюсь в людей стрелять, так и не привык к этому за всю войну.
- А вот я не боюсь... – смачно плюнул в сторону Тугов.
- Нравится убивать? – испытующе глядя на него, поинтересовался Сергей.
- Этих сук моджахедов – да! – твердо отчеканивая слова, подтвердил Семен. Его глаза оставались холодно-равнодушными, но по голосу, по хищному вздрагиванию тонких ноздрей, Сергей видел, какие эмоции им обуревают. – Нет у меня к ним жалости и никогда не будет! И тебе не советую их щадить, капитан! В первом «заме'се», год назад это было, приказали нам зачистить один поселок в районе Урус-Мартана. А чтобы все было «чи'ки-пу'ки», пошли мы со взводным в разведку, глянуть, как и что? До нас там морская пехота работала, ну и вляпались, видно, в засаду пацаны целым отделением. «Духи» большинство ребят перестреляли, а раненым глаза выкололи, животы вспороли и их же штыками руки к земле пришпилили. Когда мы пришли, двое еще живые были, но, понятное дело, безнадежные, корчатся в конвульсиях, стонут - смотреть на эту жуть невозможно. Ну, перевязали мы их кое-как, промедол впрыснули. Взводный приказывает: возвращайся Тугов, веди сюда медицину с носилками и нескольких наших, попробуем спасти ребят. Пошел я и через час-полтора вернулся с фельдшером и с десятком бойцов. Смотрим, опоздали – раненые уже умерли, а взводного нет. Стали искать, нашли… - остервенело ощерившись, Семен скрежетнул зубами, продолжил. - С ним «духи» тоже самое сделали, что и с ранеными, только еще страшнее. Искромсали так, что узнать невозможно - не человек, а кусок мяса…
У Сергея по рукам пошло мелкое болезненное колотьё, он судорожно облизал внезапно пересохшие губы. В памяти вдруг возникло кошмарное видение: Афганистан, провинция Кунар, чёс зеленки, гриф-могильник, вцепившийся когтями и клювом в висящее на ветке карагача окровавленное тело Сашки Поспелова и слова рядового Большакова: «Смотри, запоминай и другим передай, соплежуй, это - «красный тюльпан»!
Не скоро Сергей смог прогнать из памяти ужасное воспоминание, а когда, наконец, пришел в себя, спросил безжизненным голосом:
- И что было дальше?
- А что дальше… Сколько времени уж прошло, а всё не могу понять, как сам уцелел? Спасло, наверное, то, что за своими ходил… А «духи» за это время лейтенанта выследили, подранили и… - Тугов прерывисто вздохнул. - Вот тогда и сломалось что-то во мне – сук этих гололобых-бородатых щадить начисто перестал: всех, гадов, под ствол, кто бы не встретился на моей дороге! Конченые сволочи они, эти «чехи». Ты, поди, еще не в курсе, что они даже своих пацанов заставляют убивать наших пленных?
- Детей заставляют?! Да что ты такое говоришь? – опешил Сергей.
- То и говорю, что знаю, - мрачно сдвинул брови Тугов.
- Скажи честно, а наши здесь грешат зверством? В Афгане, например, это случалось…
- Какая хрен разница: Афган, Карабах, Чечня… Война есть война, святых на ней нет… Озверели все, кровушки наглотались и тормоза потеряли напрочь! - с каким-то даже вызовом ответил Тугов и вернулся к началу разговора. - Знаешь, капитан, у меня ведь жизнь тоже единственная, но иной раз сам себя понять не могу: то ли уже совсем дураком сделался, то ли действительно перестал смерти бояться. Лезу туда, куда и сам черт не полез бы.
- Тогда бросать тебе надо это дело - видел я таких ухарей, которые смерти не боялись… - слово «боялись», в прошедшем времени, Сергей подчеркнул.
- Да я прекрасно это понимаю, вот только остановиться не могу, отравлено во мне все, привык быть наемником и деться некуда. От этой долбанной мирной жизни только войной и спасаюсь… - невесело пояснил Тугов.
- Ты сам-то соображаешь, что говоришь? – пораженный до глубины души, спросил Сергей. - Человек спасается от жизни – войной! Спятил, что ли?
- Да, звучит по-идиотски. И хоть ненавижу ворюг, а помогаю им делать бизнес на моей же крови. Парадокс, бляха-муха! Иду против новой притчи, а поделать с собой ничего не могу, утешаюсь мыслью, что воюю за Россию.
- И правильно утешаешься, ведь так оно и есть… А что это за новая притча?
- «Войны начинают не военные – они на них гибнут. Войны начинают олигархи – они на них зарабатывают деньги!» - жестко отчеканил Тугов.
- Что ж, все верно… - согласился Сергей, а солдат продолжил:
- Пробовал прижиться на гражданке – не получилось. Как калека среди здоровых - я им противен, они мне. Вся эта вертлявая, прилизанная шушера со слюнявыми губами, с базаром только про доллары, настолько мне ненавистна, что рука сама к «калашу'» тянется.
- Но ведь не все же такие, - попробовал возразить Сергей.
- Да брось ты, Романов, практически все! – категорично отрубил Тугов и с неожиданным пафосом закончил. - Настоящие мужики – здесь! Смелые, решительные, объединенные одной целью: воевать и побеждать!
- А как же тогда наш Чалый?
- Этот грёбаный уты'рок – исключение из правил, поганая овца в стаде, - презрительно бросил Семен. – Точно такие же и там, на гражданке: небритые хари, и не из-за того, чтобы бородёнку носить, а из-за того, что лень ежедневно бриться, прогнутые спины, бегающие глазки, неразвитые, тонкие ручонки, не способные ни на пожатие, ни на удар, умеющие лишь грести под себя… А их принадлежность к мужскому сословию определяется только по одному внешнему признаку – носят штаны! Пытался я сойтись, и не с одним… Пообщаешься малость и вскоре понимаешь – такие мрази! Скользкие и мерзкие, как глисты, - этот так называемый офисный планктон.
- Значит, согласно твоей теории – я тоже глист, раз всего три дня на этой войне? – чуть обидчиво поинтересовался Сергей.
- Ты не путай, за твоими плечами Афган и кровушка на руках – медали «За отвагу» солдатне даром не дают, уж я-то знаю… И потом – летчик ты. А я к ним всегда уважу'ху испытываю, ведь каждая секунда полета, это смертельный риск. Так что на тебя мои воззрения не распространяются.
- И на том спасибо, - иронично поблагодарил Сергей. Они снова надолго замолчали. А спустя время, Тугов вдруг сказал.
- Вот поговорили мы с тобой, капитан, и типа братанами стали. Ты не возражаешь против такого мнения?
- Разумеется, нет, рядом с тобой можно солдатскую лямку тянуть.
- Ну, раз так, то хочу я тебе, летун, подарок по респекту подогнать. Боевой подарок, мужской… - интригующе произнес Тугов, затем развязал тугой узел на своем рюкзаке, нарочито-замедленно порылся в нем, достал кожаную коричневую кобуру, протянул ее Сергею и как-то даже торжественно сказал. - Держи, капитан, это от всего сердца! Сам не пользуюсь, начальнички скрипят, что рядовому такое оружие не положено, отобрать грозились, тыловые суки.
Сергей отстегнул ремешок, отогнул клапан и вынул из кобуры новенький, будто только что с завода, пистолет, отливающий свежестью синеватого вороненья. Трепетно понянчил на ладони его плоское увесистое тело, долго и восторженно всматривался в четкие прямые очертания, извлек и снова вставил в рукоятку обойму, набитую желтыми патронами. Это был «токарь», лучший пистолет-воин, лучшей когда-то армии мира, сломавшей хребет гитлеровскому Вермахту. Созданный оружейником Токаревым, он и теперь не устарел, не вышел из моды. Конечно, «макаров» тоже не плох, но все же это не то – неприкладистый, куцестволый толстяк, какой-то даже чуждый, хотя и выглядит современно. Нет в его плавных вылизанных обводах той солдатской угловатой простоты, присущей старому доброму «ТТ».
- Ну, как тебе мой подго'н, Серега? - выжидательно смотрел Тугов.
- Дорого'го стоит, спасибо, брат! - тот благодарно приложил руку к сердцу.
- Тогда держи краба! - Семен крепко тиснул его ладонь. - Владей и всегда держи при себе - не подведет. Я его в прошлом заезде по случаю раздобыл…
- По какому еще случаю?
- Один «дух» добровольно отдал… - загадочно усмехнулся Тугов, делая на слове «добровольно» заметный нажим.
- Ясно… - понимающе улыбнулся и Сергей. Он еще какое-то время любовался пистолетом, потом заботливо упрятал его в парадно скрипящую необмятую кобуру и надел ее на широкий офицерский ремень, ощутив на правом бедре надежную и волнующую тяжесть оружия.
- Тебе бы еще и этот пугач заменить, - кивнул Тугов на автомат Сергея. - Не лежит у меня душа к оружию с калибром пять сорок пять. То ли дело мой АКМС[3], стальной швеллер режет шутя, с ним я хоть в огонь, хоть в воду, - Семен любовно глянул на свой автомат с откидным металлическим прикладом.
- Да, калибр семь шестьдесят две посолиднее будет, - согласился Сергей. - С этой машиной я Афган прошел - надежная техника.
… Капитан полностью отвечал за свои слова. Что и говорить, созданные под всевидящим оком «вождя всех времен и народов», «Токарев», «Калашников», «Симонов», «Дегтярев» и многие другие образцы оружия, весьма высоко котируются во многих армиях мира до нынешних дней. И слава Богу, что эти изобретения не отправились на лом под пацифистско-истеричное блеяние картавоголосых миротворцев-предателей. И раз уж пришлось матушке-России в конце концов рявкнуть державным рыком, то этот медвежий рык есть чем подкрепить. Но было и кое-что другое, что заставило Серея спросить:
- Откуда у «духов» столько нашего оружия, а, Семен?
- Это ты не у меня узнавай, а у министра обороны «Паши-мерседеса», то бишь, у генерала Грачева, - злобно сощурившись, пояснил тот. – Он целые горы всяческого вооружения чурекам наоставлял, а теперь из него нас отстреливают. Ну, да ничего, мы еще и с его самого, и с его кодлы спросим, дай срок!
… Только после полудня по дороге прошла грузовая машина, судя по всему, гражданская. Через час проелозила по размытой дороге еще одна - санитарный УАЗик-«буханка» с крестом на боку.
- Все, пора сниматься, больше мы тут ни хрена не высидим. - Тугов уложил бинокль в чехол, тяжело встал. Вслед за ним кое-как распрямился и Сергей, покрутил занемевший торс, поработал руками.
- Да, дорога не из оживленных, - согласился он. – Но другой поблизости нет, поэтому «охотиться» придется здесь.
- Как будем возвращаться к сараю: прямо отсюда двинем или сперва пойдем на то место, где кусты заломали? – спросил Тугов.
- Времени до темноты маловато, чтобы углами ходить. Двинемся отсюда, туман вроде послабее стал, видимость увеличилась, авось не пройдем мимо.
- Согласен, - кивнул Тугов. – Рисковать так рисковать. Только будем идти так же, вразброд, чтобы хо'ром на «духов» не напороться.
[1] «Фенька» (жарг.) - противопехотная осколочная граната «Ф-1».
[2] ПТУРС – противотанковый управляемый реактивный снаряд.
[3] АКМС – автомат Калашникова модернизированный, специальный, калибра 7,62 мм. Данная компактная модификация предназначена для вооружения Воздушно-десантных войск.
Продолжение
