В конце 1980-х численность представителей «титульной нации» в Туркменистане едва дотягивала до 70 %. Если говорить об остальных, то половину из них составляли казахи, белуджи и узбеки, а другую половину – славяне разных национальностей и иные условные «европейцы» – татары, башкиры, армяне, азербайджанцы. В Ашхабаде туркмен вообще было меньше половины, все были неплохо образованы и достаточно европеизированы.
То есть, не считать Казахстан, здесь была самая большая доля русскоязычного населения по сравнению с другими республиками Средней Азии. Большинство этих людей было отлично трудоустроены: занимали высокие посты в экономике и государственных органах, были врачами и важными специалистами. На этих людях базировалась вся промышленность и социальная сфера Туркменской ССР.
То есть, тут была обычная ситуация, что и в других национальных республиках. И когда советская власть стала трещать по швам, а тем паче – были заключены договоры в Беловежской пуще, энтузиазм местного населения о том, что неместным давно пора домой, уже было не остановить. В большинстве получивших независимость стран европейское население стали постепенно выдавливать с той или иной степенью активности. Сказались, конечно, и экономические проблемы и быстрое падение уровня жизни.
Почти везде, за исключением Казахстана, численность русских (и шире – русскоязычных) упала в три или более раз. Тогда как в Туркменистане численность славянской общины уменьшилась только вдвое и после этого перестала снижаться быстрыми темпами, а зафиксировалась на одном месте.
Почему же русские уехали из Туркмении? И почему многие решили остаться?
Кто знает, насколько повлиял этот фактор, по всей видимости, повлиял. Родителей туркменского президента Сапармурата Ниязова не стало после ашхабадского землетрясения 1948-го года. Он не был взят на попечение дальними родственниками, а попал в детский дом – достаточно редкая вещь для восточного мира. И своим русским воспитательницам этот политик был благодарен всю жизнь.
Более того. Ниязов не сам добирался к вершинам власти, а оказался горбачевским ставленником. И от него требовали только двух вещей: сдерживания национализма и верности. Последнее ввиду независимости стало неактуально, однако, первое всегда является важным.
Поэтому, даже после того, как Туркмения стала самостоятельным государством, тут не раздавалось лозунгов: «Русских в Рязань, татар – в Казань». Их здесь своевременно придушили, и не позволили вспомнить исторические обиды. То есть, с этой точки зрения необходимости валить не было.
После выхода из рублевой зоны экономика в 1993-м резко просела. Манат обесценился, и зарплаты, особенно у бюджетников (а среди русскоязычных таких было большинство), превратились в пшик. Тем не менее, через пару лет Туркменистан стал богатеть на торговле газом. Там отменили плату за коммунальные услуги, ввели немало пособий, благодаря чему многие жители страны до сих пор с теплотой вспоминают ниязовские времена.
Тем не менее, построение диктатуры в северо-корейском стиле, рост религиозности, боязнь насчет присвоения туркменскому статуса единственного официального языка, приводили к серьезным опасениям в среде европейской общины. Когда министры начинают целовать президенту руки, а начальники рангом пониже требуют того же самого от своих подчиненных – для многих казалось, что это уже перебор.
Вот поэтому люди и поехали, хотя нельзя сказать, что у их эмиграции были существенные экономические, политические или социальные основания. Тем не менее, Ниязов сделал ход конем, и запретил продавать квартиры русскоязычным. В отличие от других новых стран, откуда неместных выдавливали, этот политик хотел их сохранить.
Поэтому из Туркмении уезжали, кто в чем есть, а на это решались только самые смелые люди.