Толстой до и после
Светлана Проскурина сняла вполне близкую к тексту экранизацию «Анны Карениной» — совпадают имена, явки, пароли. Есть лошади (не Фру-Фру, но все-таки), поезд, оттопыренные уши законного супруга, наконец. Сценарий написал Василий Сигарев, у которого мастерство драматурга имеется точно. Когда-то он получил премию Evening Standart из рук Тома Стоппарда — теперь проделывает тот же трюк, что британец в «Розенкранце и Гильденстерне» — показывает канонический сюжет глазами второстепенных персонажей: Сережи, сына Анны и Каренина. Как до такого хода до сих пор ни один театральный хотя бы деятель не додумался — остается только гадать.
«До свидания, мама» — кроме прочего, парад-алле недооцененных. Чувствуешь неловкость — Александра Ребенок, исполнительница главной роли, на экране мелькала в безделушках и бац — выросла в серьезную большую актрису. Проскурина — тоже недооценена до обидного (премию «Кинотавра» за прошлую ленту «Перемирие» не примешь даже спросонья за признание), хотя обладает целым набором уникальных навыков. Единственная, например, умеет снимать обнаженную натуру — и делает это здорово в каждом фильме, в одиночку в русском кино тянет лямку рефлексии на тему телесности. Ее талант — изобразительный, и в «Маме» она, наконец, демонстрирует его в полный рост. Снимает сосны, песок, шоссе, тянущиеся вдоль серого моря, усыпанный елочными иголками батут, огни за окном. И из этого всего лепит фильм.
«Мама» — фильм почти совершенный по части драматургии, актерской игры и изобразительного решения. Все вместе складывается в крепко сбитый техничный фильм. Подвох на этом гладком автобане ждет зрителя после того, как лента переваливает за экватор. Анна исчезает с Вронским, Каренин остается один на один с Сережей. Здесь Проскурина с Сигаревым додумывают мужской мир, потерпевший крушение в северных фьордах, за Толстого — и выруливают в самые неожиданные зыбучие пески. Появляются антиклерикальность, попытка найти почву в православии. Вводится новая женщина Каренина, набожная тетка, Сережу отправляют в церковную школу, где он бубнит «скоро Пасха» и учится обращаться с крашеными яйцами. На фоне изящества первой части, эдакой шарады на тему «Карениной», которую интересно и весело разгадывать, финальный блок выглядит суровым и удушливым надгробным камнем. За выверенными красками, отточенной формой — начинается традиционный суровый русский народный кошмар, болотная тать. Проскурина перековывает на глазах у любезной публики орала обратно на мечи, обращает весь свой талант живописца на службу злейшей, почти щедринской сатиры против мракобесия. От сатиры не легче — ужас от гнилых автобусов с паломниками, пузатых моржей, плещущихся в купельках, постных пирожков еще сильнее. Видимо, такая финальная точка изящного фильма-бонбоньерки по мотивам классики логична — как ни мучительно ее смотреть. Что ни собирай — получится автомат Калашникова. Что (и как!) не снимай — будет русский народный кошмар с церковкой и свечками. Выхода нету. Пока.
