Часть 3
И вот здесь сердце моё ёкнуло.
Этого человека я могла только ненавидеть.
Но на всякий случай переспросила:
— Максим Фадеев? Сын того самого Павла Андреевича Фадеева?
— Каменева, ты глухая? — губы Нины скривились. — Повторяю: это Макс Фадеев. Наши родители общаются.
Я дёрнула Машку за рукав и оттащила в сторону:
— Маш, я не пойду. Скажи Ленчику и... этому, что у меня дела. Контрольную переписываю. Осталась на дополнительные занятия по математике. К директору вызвали. Да что угодно!
Машка понимающе посмотрела на меня:
— Лесь, это сын того самого? Он, да?
Я молча кивнула, чувствуя, как предательски подкрадываются злые слёзы.
— Не переживай. Я сделаю, как ты сказала. Хочешь, останусь с тобой?
— Нет, Машунь, не надо. Это будет подозрительно. Да и к тому же мне надо побыть одной. Я справлюсь. Идите.
Я сделала несколько торопливых шагов за широкую колонну. Прижалась щекой к её шероховатой прохладной поверхности. Казалось, она пульсирует. Но я знала: это колотится моё сердце.
Машка пошла навстречу Максу. По дороге из-за угла школы вынырнул Леня: отходил перекурить. Дурная привычка, от которой не мог избавить даже бокс.
— А где Леська? — интересуется Лёня.
— Её классная позвала. То ли в конкурсе каком поучаствовать надо, то ли по поводу выпускного спросить, — Машка - красотка, когда надо, могла врать не краснея.
— Тогда я, наверное, подожду её, — а вот этого, Лёнечка, не надо.
— Не стоит. Она так и сказала. Сам знаешь, какая наша классуха привязчивая. Может надолго затянуться. Леська просила не ждать её.
— Ну, — Лёня колебался.
— Без ну! Говорят же тебе, не стоит ждать. Она не маленькая девочка. Или ты... влюбился? В Леську? Вот это да!
Господи, Машка, ну ты и болтушка! Уводи, давай, их.
— Я, нет, — слишком поспешно ответил Лёнька.
— Правда, Лёнь, если девушка просит, надо выполнять, — поддержал Машку Макс.
— Макс, привет, — А вот и Ниночка наша голос подала. — Давно не виделись. Если не возражаете, я могу пойти вместо Каменевой.
— Привет! Мы знакомы? Не припомню тебя, прости.
— Я Нина, дочь Виктора Зуева. Твой отец иногда обращается в нашу фирму. И с тобой мы пару раз пересекались. В прошлом месяце, помнишь? — голос Нины звучал кокетливо.
— Нет, не помню. Прости, но не думаю, что пойти с нами — хорошая идея. Давай в следующий раз как-нибудь, — голос Макса звучал мягко, но настойчиво. Мне даже жаль стало Нину. Такой удар по её самолюбию.
— Ну, как знаете. Я не навязываюсь, — голос Нины звучал нарочито безразлично.
— Пока, — это уже весело сказала моя Машка.
Когда голоса ребят стихли, Ниночка топнула каблучком и сбежала с лестницы. Представляю, какая в ней сейчас буря. Не меньше, чем во мне.
Я ехала в автобусе. Молча смотрела в окно, прижавшись к нему виском. Мимо проплывали дома, магазины, автобусные остановки и прохожие. И вспоминала.
Беда врывается в жизнь вдруг, не спрашивая, ждёшь ли ты её, готов ли к встрече с ней. Ноябрьским вечером семь месяцев назад отец ушёл за хлебом. На пешеходном переходе он обернулся, помахал маме, глядящей на него из кухонного окна, и сделал шаг вперёд.
Из своей комнаты я услышала сдавленный вой. Мама билась в истерике. А на проезжей части лежало неподвижное тело отца. Машина, сбившая его, прибавила скорость, сигналя красными глазницами.
Я встряхнула маму за плечи: не время плакать. И мы побежали на улицу, на ходу пытаясь попасть в рукава пальто. Возле отца уже собралась небольшая толпа. Кто-то вызывал скорую, милицию.
В просидели полночи в коридоре, ожидая окончания операции. Маме дали успокоительные. Она сгорбилась и стала сразу меньше. Какой-то блеклой. А я не могла плакать. Даже думать было больно и страшно. Просто не отрывала взгляда от минутной стрелки больничных часов и сжимала до онемения длинные, тонкие и холодные руки мамы.
Оперируюший врач снял шапочку, развёл руками:
— Мы сделали всё, что от нас зависело.
А дальше всё, как в тумане. Как будто не со мной, а с телом, которому присвоено моё имя. Все эти дни я видела себя словно со стороны. Девушка в чёрном платье рядом с женщиной, поседевшей за одну ночь. Похороны... Поминки... Мама с сигаретой:
— Знаешь, Леська, Миша, папа, как-то признался, что он остался только из-за тебя. И ни разу об этом не пожалел.
Не удержала. И ведь знала, нет на мне вины, но почему так мерзотно на душе. Будто могла и не сумела.
Через пять месяцев был суд. На скамье подсудимых Матвей Бондарь, водитель Павла Фадеева, известного в нашем городе предпринимателя. Он — убийца отца. Отвечает спокойно. Да, виноват. Да, нарушил. Не оказал помощи, потому что испугался. Первое нарушение за всю водительскую жизнь.
Обычный человек. Средних лет. Невыразительный. Из тех, кого встретишь в толпе и не зацепишься ни взглядом, ни памятью.
Я смотрю на присутствующих в зале суда: на адвоката обвиняемого, на судью, свидетелей. У меня нет опыта в судейских делах, но даже я понимаю: обвиняемый получит небольшой срок.
Больше всего мне жалко маму. Она сидит с напряжённой спиной и обескровленным лицом. Вид болезненный. Да оно и немудрено. Смерть любимого человека на глазах. Допросы, выматывающие нервы. Она тщательно прячет от меня афобазол, пустырник. А ещё среди её эмоций я вижу серую нить тоски. И с каждым днём она становится явственнее и прочнее. Странно: до этого все чувства я видела в белом цвете.
Почему мой дар бесполезен? Пробую сканировать судью. Что я пытаюсь найти? Какое чувство? Сочувствие? Оно есть. Но блокировано. Я вижу его в виде тонкой, точно отпоровшейся белой нити на судейской мантии.
У адвоката бесполезно искать сочувствие. Перевожу взгляд на обвиняемого. Пробую разобраться в нитях его чувств — и поражаюсь. Ни капли раскаяния. Что же ты за чудовище, мысленно спрашиваю я.
Я наклоняюсь к плечу мамы и шепчу, что мне надо выйти. Подташнивает. Она механически кивает.
Пока я оправляюсь в кабинке туалета, кто-то входит.
— Нет, всё хорошо, — говорит красивый грудной женский голос. — Ему дадут лет пять. Фадеев обещал. Нанял лучших адвокатов. Ну, а куда он денется? Мы-то хорошо знаем, кто сидел за рулём. Да ещё подшофе. Нет, милочка, мы ему сразу условия свои поставили: трёшка в центре. Каждый месяц, что муж проведёт в колонии, пятьдесят тысяч наличными. Вз
Сердце пускается галопом. Я боюсь выдать себя малейшим звуком. С чего я решила, что у женщины красивый голос? Это голос мерзостной жабы, продавшей свободу своего мужа!
Только бы не выдать себя.
Слышу щелканье замка сумочки и ещё какой-то сухой звук. Интонация незнакомки меняется. Представляю, как сейчас она красит губы перед зеркалом. В кроваво-красный цвет.
— Как ты думаешь, долго он сможет столько платить. Да он Матюшу уже через год вытащит. Обещал или снова к себе взять, или найти тёплое местечко. Верные люди везде нужны. А куда ещё вернее, вину хозяина на себя взять?
Я почти выбиваю ногой двери кабинки. Женщина ойкает, роняет помаду и наклоняется за ней. А когда поднимается, я вижу большой круглый живот. Нет, она не скажет правду.
— Девушка, вы что, сумасшедшая? А если бы я родила со страху? — и снова в трубку. — Ой, всё. Меня тоже должны вызвать. Хорошо, что я на сносях. Договорились, скажет, ко мне торопился. Всё, дорогая, пока, пока. Тут небезопасно. Нервенные все такие.
Она втянула и резко выпрямила с чмокающим звуком губы. Правда, красные, словно кровью налитые. Женщина убрала помаду и выплыла из туалета, окатив меня через плечо убийственным взглядом. Только вот меня, нас, убили чуть раньше.
Так значит! Фадеев! Вот кто настоящий виновник аварии. Я плеснула в лицо воды из крана. Посмотрела на себя в зеркало. Из меня эти твари кровь высосали. Из меня. И из мамы.
На деревянных ногах вернулась я зал суда. В голове все ещё стоял подслушанный разговор в туалете. Хотелось кричать. Обвинять. Но кто меня будет слушать?
Как и говорила та красногубая жаба, мужу её дали пять лет. А нам присудили вернуть издержки за похороны. Вот так измеряется жизнь человека. Маме я ничего не сказала.
И вот теперь Макс Фадеев встретился на моем пути. Милый, дружелюбный парень. Спортсмен, эрудит и мечта любой девчонки.
Как удивительно пересеклись наши пути, лишь только потому, что они соприкоснулись с кем-то третьим.
#текстомания_сюжет
Предыдущий фрагмент можно прочитать здесь https://dzen.ru/a/ZDRl3W--RmOlilC6
Или здесь
https://vk.com/wall678947125_3605