Всю неделю маме мерещилось.
- Ой, смотри, под диван прошмыгнула, - ласково улыбалась мама, слабо шевеля отощавшими пальцами.
- Кто? - устало отзывалась Тася, отрываясь от гипнотизирующего мерцания телевизора. В первый раз она сильно перепугалась, а теперь относилась как обыденному явлению.
- Шерстяночка, - глухо отвечала мама, стыдливо отводя глаза, на которые наворачивались густые, горячие слезы. Вытирала их об подушку, шмыгала носом, стараясь так, чтобы не слишком слышно, чтобы не тревожить Таську. Потом не выдерживала, начинала шмыгать погромче и Таська, вздыхая, снова поворачивала голову.
- Умираю я все-таки, - бормотала мама. Таська садилась рядом на полу, морща нос, но изо всех сил пыталась игнорировать отвратительный сладковатый запах. Таська гладила маму по голове, по спутанным обесцвеченным волосам, свалявшимся от пота. Мыться она не хотела, да и вставать тяжело было, соглашалась на обтирания, смену постельного белья и ночнушек. До туалета еле доходила, опираясь на стены, когда Таська сначала предлагала помощь, а затем умоляла ее принять, болезненно крючила рот, хмурилась и отнекивалась. Тася начинала злиться, брала маму под локоть, попутно коря себя за проявление нетерпения, одним махом распахивала дверь в туалет, поднимала крышку унитаза, усаживала маму на сиденье, подобрав подол ночнушки, выслушивала ворчание, молча, зубы сцепив намертво, отматывала туалетную бумагу.
Мама просила сварить кашку, сварить супчик овощной и Таська варила, в маленькой кастрюльке, накладывала в пиалу, несла в комнату, помогала сесть, зажимала своими пальцами в пальцах дрожащих ложку — кормить не разрешалось ни при каких условиях, сама, сама, Тасечка, что же ты меня уже хоронишь раньше времени. Мама то возвращала пиалу, то прятала ее под диван, свято веруя в то, что отдавала.
В больницу они ездили исключительно на такси и, почему-то, к ним часто приезжал один и тот же водитель. Глядя на то, как Тася помогает маме забраться в машину, виновато прятал взгляд, а однажды попался Таське, когда она вызвала такси до работы.
- Я вас знаю, - промямлил он, пока машина выворачивала из двора, а Таська ковырялась в сумке, проверяя, не забыла ли чего из распечатанных материалов.- Вы часто в больницу катаетесь.
Девушка тихо ругнулась, понимая, что материалы-то взяла все, а вот ежедневник с записями остался сиротливо лежать на столе у ноутбука.
- Тяжело вам, наверное, - пробормотал водитель, видевший, как женщина, за короткий срок потерявшая половину своего веса, приземляется на сиденье боком, ахая и охая, затем худенькая черноволосая девушка, которую издали можно было бы принять за подростка, помогает засунуть в автомобиль неподъемные ноги в чугунных теперь для них сапогах.
- Не тяжелее, чем вам, следите за дорогой, - буркнула Таська, и тут же ощутила, как навалилась совесть, украдкой взглянула на водителя. Пожилой, в общем-то, мужчина, с распухшими костяшками пальцев на руле с оплеткой, может, поболтать хотел, может, посочувствовать.
- Извините, - глухо бросила Тася и оставшуюся дорогу до работы смотрела в окно, борясь с подступившим к горлу комком. Когда поездка завершилась, она накинула за заказ чаевых, постояла на углу, выкурила две сигареты и только тогда набралась храбрости переступить порог офиса.
Она не знала что страшнее. Уезжать и оставлять маму одну, хотя Тася знала, что мама не встанет самостоятельно, не будет бродить по квартире и не упадет в коридоре, на это нужны силы, а они иссякли, или возвращаться вечером домой к остывшему телу. Время от времени Тася писала своему бывшему, он отвечал нехотя, но вежливо строчил слова поддержки. Девушка понимала, что бывший на то и бывший, странно ожидать чего-то сверх. Мозг, видимо, зацепился за дежурные слова, какие люди говорят друг другу при расставании:
- Друзьями остаемся, не чужие же люди, столько лет бок о бок, надо будет — обращайся.
И Таська это сказала, и бывший вторил, поддакнул, погладил по волосам, сухо чмокнул в лоб. Вещи упаковались в чемодан и перекочевали на другой адрес.
Мама большую часть времени спала, рядом, у дивана всегда стоял термос с теплой водой и термос с компотом, на низеньком столике лежал телефон, лекарства, несколько стаканов с водой прохладной, пульт от телевизора и пульт от приставки, дававший доступ к бесконечным каналам с сериалами, кулинарными программами, каналами, целиком посвященным животному миру. Своего беспокойного кота, словно в задницу ужаленного, Тася запирала в спальне, в которой разместила себя и нехитрые пожитки на время ухода за занемогшей мамой.
Коллеги по традиции подмечали синяки под глазами, цокали языками, мол, болеешь вроде не ты, а от покойника именно тебя не отличишь. Начальство с пониманием относилось к ситуации, отпускало с работы по необходимости, правда, и зарплате не приходилось радоваться. Таська хвалила саму себя за подкопленную сумму на счету, за капающие проценты, за неосуществленную мечту про собственный угол. Вспоминая про мечту, начинала стыдиться, мол, негоже в такой ситуации жалеть об упущенном, главное, не растерять имеющееся.
Наблюдая за завивающимся над пластиковым стаканчиком с растворимым кофе паром, Таська ни на секунду не могла перестать прокручивать в голове произошедшее.
***.
Вот начало ноября, мама жаловалась на простуду, заложенное левое ухо и ухо правое, которое слух растеряло совсем. Ей дали длительный больничный, она, еще бодрая и преисполненная надежд на выздоровление, ездила в больницу на процедуры. Самостоятельно, только отзваниваясь Таське, взявшей неделю отпуска за свой счет, беспробудно пьющей на съемной квартире, зализывающей раны после, казалось бы, не очень болезненного разрыва четырехлетних отношений.
В декабре ситуация со слухом стала хуже, перед новогодними праздниками на очередной процедуре кудесник в белом халате сотворил чудо непонятной манипуляцией и оба уха начали слышать почти как прежде. Мама уверяла обеспокоенную бабушку, что дела налаживаются, приезжать не нужно ни в коем случае, разговаривала с коллегами по телефону, с подругами из других городов, хвалилась тем, что идет на поправку, храбрилась, хотела вернуться к вязанию. Справили праздники.
В январе болезнь набросилась с новыми силами, адски болело горло, в квартире появился тот самый мерзкий сладковатый запах, который въелся в одежду, забрался под кожу, щекотал ноздри. Его не перебить ни стойкими духами, ни освежителем воздуха. Болезнь обгладывала маму и она, из пышнотелой хохотушки, пытавшейся всю жизнь свести вес к минимуму за счет диет, превратилась в слабое, костлявое существо, обтянутое тонкой кожей.
- Дожелалась, - тихо подметила мама.
У нее начал болеть живот, горло продолжало саднить. Разговоры по телефону протекали тяжелее, голос стал тише. Беседовала уже Таська, и с бабушкой, и с коллегами, и с подругами.
Дали направление на биопсию — при осмотре горла закрались какие-то подозрения. Дали направления туда, сюда, в третье, пятое, десятое место. Горло подуспокоилось, боль в животе разбушевалась. Снова исследования, биопсия, только теперь брали из нутрей, из самых недр, отправили заодно на осмотр к гинекологу. Таську с работы не отпустили, она вызвала такси туда-обратно, читала краем глаза смски с выученного на зубок номера, сидела как на иголках, нервно барабаня пальцами по столу и дрыгая коленкой.
“Тасечка, биопсия — жуть какая-то”.
“Тасечка, я приехала, сижу в очереди, за мной хвостиком медсестра ходит, не переживай”.
“Тасечка, у гинеколога нормально, не переживай, в кресло забраться помогли, спуститься тоже, живот болит, зато хоть второго рожай, приезжай домой поскорее”.
“Тасечка, Шерстяночку опять видела”.
И половинчатое сообщение, с куском пропавшего текста.
“Тасечка, ты”.
Таська купила в магазине пирожных, просто так, для настроения, прихватила кошачьего корма, то, се, третье, пятое, десятое. Прискакала домой, расцеловала маму во впалые щеки. Полезла по обыкновению смотреть бумажки, выданные на руки. Побледнела, обомлела, руки затряслись. По заключению гинеколога маме не грозили никакие болезни по женской части, ведь ни матки, ни придатков уже не имелось. В другом заключении неразборчиво написали об уплотнении в брюшной полости.
- Мам, - протянула Таська, еще раз внимательно перечитав пляшущие перед глазами буквы, - а второго ты как рожать собралась? Чем, вернее?
- Ох, - только и выдала мама.
- Ты мне почему не говорила?
- Так ты только в университет поступила, я не хотела пугать и отвлекать от учебы.
Девушка вспомнила первый курс и как маму положили на операцию. Так, подлатать. Она потом еще месяца три дома отлеживалась, налегала на апельсины, радовалась тому, что отдыхает от бешеной круговерти на работе, на щеках появляется румянец. Бабушка еще тогда приехала. Тася пришла с учебы, а в прихожей ее встретил удивленный отец и бабушка, возникшая в квартире как по мановению волшебной палочки, ведь жила очень и очень далеко.
- Отец в курсе был? - Таська присела на край дивана, не выпуская из рук листы с печатями.
- Не, - мама мотнула головой.- По статистике мужчины в шесть раз чаще оставляют своих жен при наличии тяжелого заболевания.
- Чаще чем кто? - насупилась Тася, чувствуя нарастающую обиду. Ей ведь тоже ничего не сказали.
- Чем женщины, узнавшие о тяжелой болезни мужа.
- Глупости какие!
- Тасечка, так мы же все равно потом развелись.
После развода родителей, отношения с отцом, и так державшиеся на равнодушных разговорах о погоде, вовсе сошли на нет.
- Сказать можно было.
- Я бабушке сказала.
Таська потерла лоб.
К утру маме немного полегчало, но зато появилась Шерстяночка. Она ютилась в углах, забиралась под диван, иногда проскальзывала под одеяло и обвивала постоянно мерзшие ноги. Шерстяночка не обижала, только сновала тенью, клубочилась на подушках, старалась не попадаться Таське. Мама говорила, что у Шерстяночки много-много лапок, заостренная мордочка, хвост длиннющий, гладкий белый мех с черными полосочками.
Только глаза иногда Таське виделись. Светились оранжево-красным, как тлеющие точки сигарет в полумраке.
- Я в детстве сказку читала, - мычала мама, с появившимся аппетитом наворачивая кашу, - про Шерстяночку. Она приходила к умирающим и ласково, мягко успокаивала их, потом провожала туда, куда надобно уходить после жизни. Лапками волосы так перебирает, мол, не тревожься, немного поболит еще, а затем никогда больше болеть не будет.
Таська закусывала нижнюю губу, какой-то частью себя понимая, что направление у мамы только одно.
К вечеру маме стало хуже, в туалет встать не смогла, но Таська знала - надо, через силу. Поднять не получилось, мама кряхтела, стонала от боли, держалась за живот, умоляла не вызывать скорую, обещала, что сейчас пройдет, нужно выпить таблетку, сразу полегчает. Таська смоталась в круглосуточную аптеку, купила памперсы для взрослых, прибежала обратно, с трудом надела памперс на маму, выдохнула. Использованный памперс отправился в мусорный пакет, затем в мусоропровод. Таська уселась перед телевизором в кресло, мама задремала.
- Ой, смотри, под диван прошмыгнула, - раздался тихий шепот. Девушка повернулась. Мама приоткрыла глаза, восторженно глядя куда-то на пол, снова заснула.
Таська задремала в кресле, а проснулась от надсадного, нутряного воя. Кричала мама и кричала она, что живот болит нестерпимо и его сейчас разорвет изнутри. Таська подскочила как ужаленная, бросилась за телефоном, набрала номер скорой.
В квартире появился хмурый широкоплечий мужчина и щуплая девчушка, ловко открывшая исполинский ящик с необходимыми препаратами. Таська убрала любопытного кота обратно в спальню — он все норовил забраться в ящик и поиграть с пузырьками и шприцами.
- Бегите за подмогой, - мрачно констатировал хмурый мужчина.- На носилках до машины необходимо спустить, увозим.
Таська обмерла, наспех натянула ботинки, в пижаме кинулась к соседям напротив, где проживала семья из трех человек. Заспанная соседка, кутаясь в халат, сообщила, что супруг на смене и дома только она да маленький сын.
- А что случилось? - полюбопытствовала соседка.
- Нужно спустить вниз, - заблеяла Таська, - на носилках! Скорая!
Побежала дальше.
Двери открывались и закрывались, голоса сетовали на отсутствие крепких рук, морщинистые лица искажались печалью и сочувствием. За последней дверью обнаружился коренастый мужичок, от которого разило алкоголем, но помочь вызвался сиюминутно. Таська вернулась в квартиру уже с ним, маму укутали в теплый плед и вынесли в подъезд. Кот, запертый в спальне, начал реветь, словно в капкан угодил.
До больницы довезли с мигалками и сиреной, хотя улицы уже успели опустеть. В приемном покое, пока медсестра брала кровь из вены, пожилой врач отвел заливавшуюся слезами Таську в сторону под локоток, представился и тихо сказал:
- Постараемся вытащить, но готовьтесь к худшему, она погибает. Поговорите с ней, и идите оформлять документы.
Таська подошла к маме, погладила по волосам.
Почему-то вспомнила пухлую девочку с толстенной косищей с черно-белых фотографий. Вот девочка хвасталась новым нарядным платьем, вот она сидела, окруженная стопками книг, вот она тискала младшего брата, погибшего в аварии. Вот девочка обнимала облезлую белую кошку в черных пятнышках.
Вот она же, но уже в теле стройной коротко стриженной студентки, сидевшей на одной капусте и воде, чтобы ко вручению дипломов влезть в модный брючный костюм.
Вот она на свадьбе, в фате, белых туфлях, держала за руку вихрастого тощего паренька.
Вот праздничные посиделки в кругу друзей, вот снова налились щеки и отросли волосы, а под боком сидел смешной карапуз.
Вот выступление подросшего карапуза в детском саду, школьная линейка, поход в детскую библиотеку. Тощего паренька на снимках почти не было, а если и появлялся, то он оказывался в теле крепкого мужчины с тяжелым взглядом, не слишком любившего фотографироваться. Бабушка, дедушка вот, дача, виноградник, работа, командировки, серый кот, первая квартира, вторая. И везде улыбка.
Даже там, где уже была операция, где случился развод.
- Тасечка, почему ты плачешь? - спросил бесцветный голос.- Что-то плохое сказали?
- Нет, нет, - девушка замотала головой.- Нам надо чаще гулять и только. Не хватает свежего воздуха.
- Погуляем обязательно.
Таська наклонилась, поцеловала маму в ухо.
- Щекотно, - прошептала та.
- Меня дальше не пустят, ма.
- Не переживай, Шерстяночка со мной приехала.
Таська потеряла дар речи и просто стояла, обливаясь слезами.
Маму увезли куда-то на другой этаж, Таську отвели оформлять документы, вручив ночнушку и теплый плед. Там она и сидела, подписывая бумаги, а потом в коридоре, в панике выискивая глазами лицо пожилого врача, с ужасом понимая, что не запомнила толком ни лица, ни имени. Но с еще большим ужасом Тася поняла, что не сказала маме о том, как сильно она ее любила, хотя они вообще редко о таком говорили. Как-то само собой подразумевалось.
- Вы чего тут сидите? - раздалось над головой. Молодая медсестричка мягко улыбнулась.
- Да жду врача, - пробормотала Таська.
- Вам сказали ждать?
Девушка покачала головой.
- Поезжайте домой, я вам дам номер реанимации, будете звонить, справляться о ситуации.
***.
Таська ничего лучше не придумала, как начать убираться в квартире. Говорила себе, что маме будет приятно вернуться в чистую квартиру, а то в последнее время руки до уборки не доходили. Сменила сразу постельное белье, закинула вещи в стиральную машину, навела порядок на столике с лекарствами, помыла обувь.
Провозилась до утра.
Кот ходил по пятам, терся об ноги, орал дурниной, запрыгивал на коленки, едва Таська присаживалась перекурить. Девушка каждый час звонила в больницу и ответ не менялся:
- Стабильно тяжелое.
Таська после непонятно какого по счету звонка смолила одну сигарету за другой, слала сообщения бабушке, уведомила маминых коллег о случившемся, написала отцу, особо не ожидая ответа. Поколебавшись, посомневавшись, написала бывшему.
“Держись там, я на связи, звони, если что”.
Таська покивала самой себе, написала подругам, написала уже своим коллегам, мол, не ждите, так и так. Радовалась тому, что не поступало звонков из реанимации.
Он поступил много позже, когда Таська пыталась впихнуть в себя хоть что-то съестное.
Сразу узнала голос пожилого врача.
Первым делом позвонила бабушке. Та молча выслушала, попросила сохранять ясность разума, и лишь когда выдала все наставления, голос дрогнул, но вызов сбросила.
Таська прекрасно понимала, что она сама потеряла мать, бабушке же предстояло хоронить второго и последнего ребенка.
Набрала номер отца, голос сначала показался сердитым, недовольным, потому Таська мигом выпалила одно короткое предложение, вслушалась в тишину на том конце трубки, сменившуюся всхлипами, сквозь них разобрала:
- Скинь номер карты, переведу денег.
Позвонила маминым подругам, коллегам.
А затем села на пол, обхватила коленки, заревела что было сил, ощутив саму себя покойницей. Кот тыкался мокрым носом в мокрые щеки.
Рука снова потянулась к телефону.
- Ба, - залепетала Тася в трубку, - ты случайно сказку про Шерстяночку не знаешь?
- Знаю, только не сказка это, - нехотя произнесла бабушка.
- А что?
- Да кошка во дворе жила. Шерстяночкой звали. У нее три лапы были, хвост непомерно длинный. Твоя мама подкармливала, после садика забирали ее, со всех ног неслась проверить как кошка поживает, и….
Бабушка осеклась на полуслове.
- А дальше?
- Машина сбила. Кошка помирать приползла к самому подъезду, ждала, терпела, пока Светку из садика не привели. Светка сидела с ней до последнего, гладила по голове. Похоронить я помогла, мама твоя ветку воткнула в землю и потом еще ставила миску молока на могилке.
Таська наморщилась.
- Никогда не рассказывала мне, надо же. Хотя фотография есть, вроде бы.
- А чего рассказывать, бродячая блохастая кошка. Я так боялась, что Светка от нее подцепит глистов, лишай принесет….
Таська слушала, особо не вникая, снова щелкая зажигалкой. Затем полезла в фотоальбом, искать снимок.
И нашла.
Пухлая девочка с толстенной косой, прижимала к себе трехлапую облезлую кошку с черными пятнышками. Девочка улыбалась так счастливо, так трепетно держала животное на руках.
Пиликнул телефон.
То самое, наконец, дошедшее половинчатое сообщение.
“Тасечка, ты не волнуйся, все хорошо будет”.
***.
Посвящается всем, кто ушел, всем, кто борется, всем, кто помогает пройти этот путь.
И моей маме.
https://t.me/its_edlz - Тг канал, где есть много историй, которых нет на Пикабу; https://vk.com/theedlz - группа вк.