На прощании с Валерием Васильевичем было очень много людей. Мы похоронили его в прекрасном месте, которое ранее указал он сам – недалеко от часовни. Поминки, естественно, проходили у Григория. Его ресторан подготовился для этого очень тщательно – все было в трауре, на стенах – фотографии, рассказывающие о жизни усопшего, о том, что было ему особенно дорого. Вот он на Камчатке, рядом с гейзерами. Вот на Онежском озере. В Уссурийской тайге. С оленеводами Якутии. Остальные снимки я рассмотреть не успела – поминки тоже не терпят отлагательства. А прямо напротив меня на стенде, где мы с Зоей Алексеевной в первое свое посещение прочитали стих про Париж, висел портрет Валерия Васильевича и яркой краской были выведены четыре строки, они просто горели, как пламя:
Уходят люди – остается память.
Не исчезает светлая любовь.
Мы чувствуем – сейчас он вместе с нами.
И радость. И прощение. И боль…
- Я знаю, какой ему нужен памятник. Обязательно покажу вам эскиз, - прошептал мне сидевший рядом Жорж.
Разумеется, подумала я. Только там непременно должно быть изображение нашего дома. Это даже и обсуждению не подлежит.
- И там обязательно будет изображение вашего дома.
Тонко чувствующий юноша. Уловил мою мысль. А рядом с ним – интересная девушка с иконописным лицом. Нина. Невеста. Лустер познакомил нас еще у себя дома. Она сидит и чего-то боится. Почему? А как на нее смотрит Сергей Терентьевич! О, да тут разыгрывается целый спектакль – правда, на траурной сцене. И рядом с Лустером – печальная пожилая женщина. Печаль просто въелась в нее, схватила за сердце и, надо полагать, не отпустит уже никогда. Жена? Вероятно. А рядом с Черным – моя Зоя Алексеевна. Чего-то она раскраснелась. От выпитого? Или Николай хочет увлечь мою мисс Марпл в какое-то интересное приключение? К ним подскочил верткий историк-краевед и Черный посадил его между собой и Зоей Алексеевной. Валентин с ходу стал что-то нашептывать ей в ушко. И, честное слово, они очень даже хорошо смотрелись рядом. А что? Это мы между собой иногда называли Зою Алексеевну нашей старушкой. А ведь ей, кажется, еще нет шестидесяти… Чем не возраст для создания крепкой семьи на всю оставшуюся жизнь! Однажды, когда я еще работала в газете, ко мне пришла семидесятилетняя женщина со стихами о любви и призналась, что только что вышла замуж и безумно любит своего мужа. А он – ее. Стихи свои считала вершиной поэзии.
Ах, о чем это я? И почему все на меня смотрят? А я непростительно долго молчу. Я встала и сказала все, что думала о Валерии Васильевиче. И призналась, что очень его любила. И буду любить всю жизнь. И памятник мы воздвигнем ему необыкновенный. И могила его всегда будет так прекрасна и светла, что возле нее остановятся даже не знавшие его люди. И поклонятся. И перекрестятся. А ему от памяти всех нас будет, наверное, легче – там…
Перед уходом, вернее, отъездом в дом Лустера мы пообщались с Григорием, узнавшим, что я теперь надолго застряну в родном городе и, возможно, вообще покину столицу. Он пригласил нас на свои обеды. А столица… На что она мне? Это раньше надо было бегать по издательствам, умолять, просить, чтобы напечатали. Сейчас существует электронная почта и твой роман легким движением руки в один миг перелетает к редактору. И хорошо, и правильно. Дом-то ведь разве может без меня? Да он умрет от тоски и одиночества! А у мужа в столице – театр, а у детей – школы, к которым они привыкли. Но мой умный, добрый и любящий муж уже купился на собственный дом в центре города, а театр – он и в Африке театр! А дети… Они уже достаточно взрослые, чтобы самим принять решение. Посмотрим.
Лустер же просто сразил нас своим радушием. И его ужаленная судьбой молчаливая женщина – тоже. А вот странная Нина ходила как тень. И очень мало говорила. И было ощущение, что она все время находится словно в тумане. Что он окутывает ее с ног до головы и она этому рада, как дорогой шубе. По опыту знаю – за каждым таким туманом скрывается очень даже реальная тайна. А уж как я люблю их разгадывать! И честно вам скажу – и подслушивать могу ради этого, и подсматривать, вы уж меня за это не осуждайте. Вот я и высмотрела, и проникла, так сказать, в суть событий давних лет, и кое-что сопоставила, да и узнала всю историю про доченьку-то Лустера. А уж как все переплелось-то! Невеста она теперь не кого-нибудь, а сына Черного. Это, конечно, их скрепило, вражду забыли, внуков общих будут ждать да прекрасными делами для города заниматься. И все – мой дом. Он всех сплотил. На великую радость построили его предки Сабурова.
Между прочим, я призналась Лустеру, что была о нем совершенно другого мнения, услышав о перепродаже краденых сережек, которые приобрела Аза. Но заметила, что главный наш мент Комов сразу сказал, что Лустер не будет заниматься такими делами – он, мол, выше этого.
А уж как я проникла в тайну Нины и печальной женщины, оказавшейся ее матерью, говорить не буду. Хватит того, что я изложила в этой повести. Каждому ведь воздастся по делам его, так? Вот и не надо опережать события. И так уже многое воздалось.
С кладом мы поступили, конечно же, по совести. Ведь все наше братство – честнейшие люди. Ну разве мы можем пользоваться какими-то лазейками в законе? Да никогда! А разве возможно скрыть хоть один драгоценный камушек? Да ни единого каратика!
А между тем моя родная комната в моем родном доме была прекрасно отремонтирована. Все вместе мы пришли принимать работу. Торжество нарушила директриса магазина, набросившаяся на нас с Зоей Алексеевной – мы входили в дом первыми, остальные еще не подтянулись. На ее крики я заявила, что являюсь хозяйкой дома и немедленно ликвидирую ее притон. Директриса онемела. Подошедший Лустер подтвердил мои слова. Кроме того, кто-то из охраны сказал ей о найденном кладе. Женщина сползла по стенке. Рухнули надежды. Прийти в себя ей помогла Нина. Тетю Дашу, она оказалась тут же, мы оставили при доме с хорошей зарплатой – как сторожиху.
Рассчитавшись с белорусами и заручившись их согласием на новые работы в доме, мы вышли во двор. А день был солнечный и тень от дома великолепно расположилась в середине двора. Ко мне подошли Жорж с Ниной. Молодой человек показал рисунок цыганки.
- И как же быть? Вот – эта тень. А вот - линии. Обозначения. Золото. Вы знаете в этом дворе все. И то, что сверху, и то, что там, в глубине. Что сокрыто от глаз людских, - спросил Жорж.
Черный и Лустер держали свои ушки на макушке. Аж в струнку вытянулись, ожидая моего ответа.
- Ну вы же не хотите лишить меня возможности преподносить вам сюрпризы! В виде золотого черепа, например. Либо огромного засова, замаскированного под обычную железяку, тайну которой пытался выведать у меня один краевед-историк…
- Ну вообще-то Валентин действовал интеллигентно, - заметила моя Зоя Алексеевна. – И вы, Наташенька, не должны его осуждать. А его настойчивость… Я, например, очень ценю в мужчине такое качество.
Господи, да что же это творится!
- Что ж… Так и будем жить – от сюрприза до сюрприза. Знаете, даже интереснее, - заметил Лустер.
- Да, блин, ведь кто-нибудь сунется, не одни вы такие умные, опередит, раскопает, захватит, оставит во дворе одни руины, - с досадой сказал Черный.
- Отец прав. Можно сымитировать архитектурные раскопки. Чтобы не привлекать ненужного внимания. Огородить все культурно, и – вперед! Ну, не ночью же копать, с фонарями, как воры в приключенческих фильмах…
Наверняка читателей удивит легкость моих решений, но я согласилась.
И следующие несколько дней мы, не откладывая, посвятили раскопкам. В этом мне здорово помогла Нина. Если бы не она, нам пришлось бы углубляться в десятки лишних метров земли. Ее руки буквально чувствовали, где зарыта собака. Она говорила, что это какое-то притяжение. Причем идет оно не от земли, а откуда-то сверху. Впервые про такое слышу. Но поверить пришлось, потому что она правильно исправляла мои ошибки. Я, например, указывала на одно место, а она предлагала сдвинуть его на метр-два и всегда оказывалась права. Меня же подводило отсутствие прежних ориентиров – моего сарая, например, а также карусели, старого деревянного дома, деревьев, не переживших преобразование двора – его постепенно сжимало ведущееся рядом строительство.
Почему все это оказалось бесхозным, да еще у нас, детей? Думаю, предки Сабурова году этак в восемнадцатом прошлого века, уловив агрессию революции, ринулись за границу, решив необычным способом сохранить золото, закамуфлировав его под обычное железо. И куда уж с этим через границу-то! А и здесь оставлять – тоже был риск. Но ведь им-то, вероятно, думалось, что ненадолго. И – риск-то риском, но оставалась хоть какая-то надежда не потерять все. В сохранности же шкатулки они, очевидно, были уверены. Вообще-то земля – великий тайник. Только эти дворяне недооценили моих предков. В частности, мою бабушку. Она с помощью моих родителей выстроила сарай – на пустом месте. С земляным полом. То есть – пол в сарае не делали. И однажды нам понадобилось там кое-что спрятать. И бабушка стала копать землю в сарае. Я ей помогала. Вот тогда мы и выкопали огромный железный засов. С двумя отверстиями по краям – видимо, их сделали тоже для камуфляжа. Мы и стали потом вешать его на два шурупа, чтобы поддерживать забор курятника – его тоже выстроила бабушка. А когда этот засов стал никому не нужен, вновь отправили его туда, где нашли. Череп попался нам чуть позже, когда жильцам соседнего дома возводили новый забор, решив при этом захватить часть территории нашего двора. Вот в этой части череп и обнаружился. Мы, дети, все время бегали вокруг рабочих, играли в прятки. И когда один из них вытащил из ямы, предназначенной для очередного заборного столба, большую железяку и оттащил ее в сторону, мальчишки тут же ее схватили, и… Господи, как мы только с этим черепом ни играли, каких только страшилок ни придумывали! А когда он нам надоел, решили его закопать. Никому и в голову не приходило, какую ценность мы отправляем в землю!
Только вот с каруселью мне было не все понятно. Ведь ее строили уже в советское время. Но позже Валентин мне объяснил, что его отец, художник-кузнец, выполнил заказ Сабуровых сделать золотую чашу и придать ей вид обычной железяки уже тогда, когда они покинули Россию, долго хранил у себя эту ценность, а когда его попросили смонтировать во дворе карусель, закрепил на ней эту чашу как необходимую деталь и таким образом скрыл ее под землей. Наверное, глупо, но после этого он перестал бояться. Вот ведь какие повороты делает с нами судьба!
Кстати, во время раскопок мне позвонил Комов. Уж каким образом он узнал, что творится во дворе, не ведаю. Только Владимир Иванович готов был прочесть мне целую лекцию о том, как следует поступать с найденными кладами. Я ответила, что законы уважаю. Даже беспредельно. Правда, написаны они так, что то тут, то там открываются в них разного рода лазейки. Нет, конечно же, наше братство – честнейшие люди. Ну разве можем мы пользоваться дырками в законе? Которые похожи на дырки в чужом кошельке… Да никогда! А разве можно скрыть хоть один грамм золота? Да ни полграмма!
Комов только вздохнул, признался, что мои заверения кажутся ему фальшивыми, но он надеется на мою совесть. И правильно надеется! Потому что и моя совесть, и совесть всех моих товарищей по открытию драгоценностей, в отличие от совести многих наших чиновников, зовет нас делать добрые дела совсем не для себя. То есть – и для себя тоже. Потому что свет от дел этих нам будет освещать путь. Всегда. И в горе, и в радости. А свет от трудов, доброты и бескорыстия особенный. Думаю, он всегда волшебный. Я с детства верила, что есть на свете феи. Как у Золушки. Но кто и как становится феей, не знала. А теперь знаю. И когда мы всем нашим братством собираемся для очередного обсуждения важных общих дел, то чувствуем себя волшебниками. Ради этого стоит жить, ведь правда?
Но только вот что при этом важно. Так можно чувствовать себя и без миллионов в кармане. Ведь не все добрые дела требуют таких средств. И не все проявления тепла и любви требуют глобальных действий. Однажды, когда я шла по улице, разбитая неудачами, мне улыбнулся обычный прохожий. Улыбнулся так, что меня охватило некое озарение, заставившее забыть, отринуть от себя невзгоды и проблемы. Так что чудеса-то мы делаем своими руками. Словами. И своими улыбками. Они всегда побеждают.
* * *
Мой старый дом сияет красотой и покоем. К нему вернулось и прежнее величие, которое раньше не могло соседствовать с жалким состоянием этого памятника. Жорж вложил в преобразование дома свои прекрасные познания и талант. Семья моя без сожаления оставила столицу. Муж мечтает открыть в нашем доме свой театр. Небольшой, мест на сто. Он пишет замечательные пьесы-сказки, и тут им самое место. Эта идея очень понравилась нашим детям, видящим себя в искусстве. А уж как она понравилась Нине! Она упросила найти ей любое дело на начальной стадии. Я, например, вижу ее будущим директором. Да и актрисой тоже. С нее постепенно сползает неясный туман, она возвращается к жизни. Скоро – их свадьба с Жоржем. В его семье радость – из мест заключения вернулась мать, Софья. Она так обрадовалась будущей невестке, как будто знала ее очень давно. Но мы не будем по этому поводу вдаваться в подробности и все усложнять в этой жизни.
Зоя Алексеевна не возвратилась в свое Подмосковье. На их свадьбу с Валентином наше братство подарило им кое-что из заветной шкатулки. А уж что они будут с этим делать, решат сами.
Преображается печальная жена Лустера. Но сможет ли она до конца преодолеть свой надлом, неясно. Я советовала ему включить ее в наш рабочий процесс. Он в раздумьях. Ему, кажется, досталось больше всех ударов судьбы, но человек он настолько позитивный, что все равно держит спину и улыбается. Молодец!
У нас часто бывает Григорий. Не устает приглашать в свой процветающий ресторан. Однажды мы зашли туда всем братством. А на стенде – представляете? – фотография моего старого нового дома и – стих!
Какие дома украшают город!
А какие люди!
Тут каждый будет красив и молод!
Как в Голливуде!
Потрясающе. Ресторан явно для тех, кто любит сюрпризы.
Надо ли говорить, сколь часто мы вспоминаем Валерия Васильевича.
Памятник ему описать не берусь, что-то обязательно пропущу. Поверьте, он прекрасен. Как прекрасен был этот человек. И в центре плиты – изображение дома его предков. Нашего дома. Куда же без него!
А сейчас я сижу и жду Тихона с эскизами росписи нашего парадного. И знаю – он придет не один, а с медсестрой, которая ухаживала за ним в больнице. Она как подошла к нему тогда, бледному, беспомощному, потерянному, так больше и не отошла. Знаю – навещала его и первая любовь. Да не одна, а вместе со своим мужем. А он уж – такой юморист, что и не высказать! Задал один вопрос, второй, все молчат, ответить не успевают, а жена сыплет познаниями.
- Дорогая, ну почему, когда ты родилась, тебя не назвали Энциклопедией?
Палата вздрогнула тогда от хохота.
Познакомился Тихон и со своим сыном, о котором много лет ничего не знал. Честно говоря, молодой человек не проявил сыновних чувств – вырос с другим отцом, которого и далее намерен считать родным. Но медсестра решительно заявила, что подарит Тихону хоть трех богатырей! Ему эта идея очень понравилась. И всему нашему братству – тоже.
А я часто думаю – может, не все у нас получится из того, о чем мечтали. Что-то пойдет не так. Чему-то помешают. На какие-то всплески фантазии не хватит у нас сил и способностей. Все возможно. Но главное – в том, что наш корабль оказался на гребне волны, которая подняла нас ввысь и отправила в большое плавание. И как же прекрасен этот океан – нашими трудами и молитвами.
Конец.
На снимке - картина Петра Солдатова.
