Погода сегодня дивная. Морозец стоит градуса тридцать три. Небо кажется слегка блеклым от стужи. Видимость – миллион на миллион. Воздух ледяной и плотный, как холодец. Вертолёт в нём сидит ровно, почти не качается. Только исправно поглощает километр за километром небесное пространство в четырёхстах метрах над землёй, жарко дыша турбинами двигателей. Лопасти огромного несущего винта мерно перемалывают блёклую синеву неба, оставляя за своими концами белые жгуты спрессованного воздуха. Солнце, справа и спереди от нас, медленно клонится к горизонту. Ярко-оранжевое, как апельсин. А внизу, под нами, стоит вековая тайга с закуржавленными от холода ёлками. Они, как тёмные пики, вздымаются в небо. Местами припорошены, на ёлочных лапах лежит снег. Когда смотришь вниз, через блистер, ёлки проплывают под вертолётом не торопясь. Вот она, перед тобой, высокая и стройная, а теперь точно под тобой и смотрится, как огромный шип, торчащий в небо.
Второй пилот ведёт машину. Я удобно устроился в левом пилотском кресле. И делать мне абсолютно нечего. Штурман выдал курс на подбазу Денисовка, топлива на борту хватает, погода отличная, связь есть. Сейчас придём на подбазу, и конец работе. Солнце уже над самым горизонтом. Поэтому приземлимся, доложим наработку, дадим время посадки и можно отдыхать до следующего утра.
Впереди нас по курсу, чуть выше, видно большое тёмное пятно, за которым, как и за нами тянутся белёсые полосы. Это мой коллега Саня Рыбаков на своём МИ-6 с бортовым номером СССР-21027 тащит на ту же подбазу подвеску с Командиршорских буровых. По-моему, он пустую пятикубовую ёмкость из-под соляры тащит в Денисовку. Судя по его докладам времени прохода поворотного, он идёт на скорости где-то 150 километров в час.
Я отвёз электростанцию на буровую Юрьяха-10 и возвращаюсь на подбазу порожняком. Электростанция была тяжёлая, поэтому у меня керосина осталось только на обратную дорогу. Никакого попутного груза уже не возьмёшь. Скорость у меня 220 километров в час, поэтому мой вертолёт плавно догоняет машину Сани Рыбакова. Я смотрю, как постепенно к нам приближается вертолёт моего коллеги. Вернее, это не он к нам приближается, а мы к нему, поскольку догоняем его.
И тут в мою голову приходит мысль: «Тысячу раз видел по телевизору, как летают строем боевые самолёты, читал об этом в книгах. А интересно, каково это на практике, если подойти к соседнему МИ-6 вплотную?!». Я знаю, что такая махина, как МИ-6, отбрасывает мощную спутную струю, которая идёт чуть вниз от вертолёта. Что вы хотите, огромный тридцатипятиметровый несущий винт пропускает через себя такую массу воздуха и бросает её вниз и назад. Когда-то, ещё курсантом, я зацепил на своём МИ-4 самый краешек спутной струи от МИ-6. Мы летали по кругам самостоятельно, это уже на втором курсе, а этот «громила» МИ-6 зачем-то прилетел к нам в Большую Кохновку со своего аэродрома Глобино, где они базировались. Поэтому я хорошо помнил свои ощущения в кабине МИ-4, как кидало мой вертолёт из стороны в сторону, вверх и вниз.
Говорю второму пилоту: «Взял управление!», ставлю ноги на педали и беру в руки «шаг-газ» и «ручку». Второй пилот ответил: «Передал управление!», и взглянул на меня удивлённо, мол, чего это командиру спокойно не сидится в своём кресле до самой посадки.
-«Механик, расход, остаток?!»,
-«Штурман, расчётное время?».
Выслушал доклады. Топлива ещё запас есть, значит, я могу уменьшить скорость полёта. Погода нормальная, видимость отличная, болтанки нет. Какая болтанка, на таком морозе?!
Мы быстро догоняем идущий впереди слева и чуть выше МИ-6. Я уравнял скорости и занял положение «правого пеленга». «Правый пеленг», это когда самолёт (вертолёт) ведомого находится справа и сзади от ведущего. Ведущий сейчас – Саня Рыбаков, а ведомый – это я. Иду чуть ниже, помня о том, куда летит спутная струя. Мы медленно сближаемся. Всё ближе и ближе. В кабине тишина, если не считать гула двигателей и рокота лопастей. Я медленно, по метру, а потом и по дециметру, приближаю свой МИ-6 к соседнему вертолёту. Один мой глаз смотрит, как законцовки лопастей моего несущего винта приближаются к большому рубчатому колесу основного шасси Саниной машины. А другой глаз поглядывает на приборную доску. Спутная струя от МИ-6 Рыбакова начинает бить по наступающим лопастям, тем, что слева от фюзеляжа, моего вертолёта. Машину потряхивает, дрожь отдаётся на «ручке». Наконец, я решаю, что хватит приближаться. От законцовок моих лопастей до колеса соседней машины остаётся метров десять. Чуть дальше, за колесом Саниного Ми-6 из открытого люка внешней подвески виден крюк, на который накинуты троса, а внизу на них висит пятикубовая ёмкость. Два огромных МИ-6 идут рядом, будто связанные одной нитью. Я говорю экипажу: «Хватит, больше не будем приближаться! Какое-то время так и пойдём парой!». Мои хлопцы молчат. Только бортмеханик Витя Поздеев, который сидит позади меня за своей приборной доской и смотрит в свой левый блистер на висящий рядом с нами в воздухе МИ-6, весело говорит: «Ты смотри, не зацепи ёмкость!».
Едем. Я на своём пульте СПУ (самолётно-переговорное устройство), который находится на верхнем щитке АЗСов (автоматов защиты сети) с моей стороны, переключаю тумблер «СПУ-Радио» в положение «Радио». Нажимаю кнопку «Радио» на своей «ручке» и посылаю в эфир три коротких нажатия (щелчка). Такие же щелчки раздаются в наушниках всего экипажа Саниного МИ-6, ведь мы работаем на одной частоте. Три щелчка в наушниках означают, что надо усилить внимание, оглядеться по сторонам. Может какое-то воздушное судно находится поблизости от тебя, но, не называя свой позывной, привлекает внимание к себе. Это уже такая привычка, выработанная годами. Как только услышали три щелчка в наушниках, так весь экипаж крутит головами во все стороны, оглядывая небесную сферу.
Санин вертолёт летит, как ни в чём не бывало. Держится на постоянной высоте, не меняя курса и скорости. Я внимательно рассматриваю его. Никогда не видел летящий МИ-6 с такого близкого расстояния. Видны заклёпки на фюзеляже, комья снега, что забили протектор на правом колесе шасси, лёгкие подтёки масла на капоте редукторного отсека и горячая струя раскалённых газов из правого двигателя, которая тут же конденсируется и превращается в полупрозрачный белый след, летящий за вертолётом. Завораживающее зрелище.
Опять нажимаю три раза на кнопку «Радио». В эфире опять слышны три щелчка. На этот раз я вижу, как в правом блистере Саниной машины появляется голова второго пилота – Валеры Смирнова. Тёмные волосы прижаты дужкой авиагарнитуры, уши закрыты наушниками. Валера крутит головой вверх-вниз, вперёд, в правую сторону от линии своего полёта, но назад оглянуться не догадывается.
Мой бортмеханик, Витя Поздеев, со смешком подсказывает: «Скажи ему, чтобы оглянулся назад, но не дёргался!». Я нажимаю кнопку «Радио» и говорю в эфир: «Оглянись назад, я рядом, только не дёргайтесь!». Смотрю, как Валерина голова опять появляется в правом блистере и поворачивается назад, на мой вертолёт. Одновременно в одном из иллюминаторов правого борта, над подвесным баком мелькает лицо бортоператора Саниного экипажа. Тот видать сидел над люком внешней подвески или вышел в грузовую кабину из пилотской. Чего там сидеть в такую морозяку, если подвеска идёт спокойно.
В наушниках раздаётся голос Валеры Смирнова: «Охренеть!!! Мы не дёргаемся, только отойди, Христа ради!!!». Я плавненько, плавненько отхожу вправо и назад, постепенно удаляясь от Сашкиного МИ-6. Двадцать метров, пятьдесят, сто. Занимаю одну с ним высоту и начинаю разгонять скорость, обгоняя соседний МИ-6. Наконец наши кабины поравнялись, я машу рукой Валере, за его головой вижу Саню. Говорю в эфир: «Мы погнали, не будем вам мешать!». Быстро разгоняюсь до 230 километров в час, курс на подбазу Денисовка. Санина машина с подвеской быстро отстаёт от нас в холодном северном небе. Солнце уже садится за горизонт, скоро начнутся сумерки. Но Саня до темноты успеет, а мы, тем более. Вон, впереди показалась Денисовка, на берегу заснеженной, скованной льдом Печоры-матушки. Ещё несколько минут, и мы приступаем к снижению. Читаем контрольные карты и заходим на посадку. Сели, выключились, конец работы, послеполётный разбор, сдали машину техбригаде, и по бодрящему морозцу пошли в свои тёплые балки отдыхать.
В морозном воздухе слышится гул. Это с севера приближается МИ-6 СССР-21027. Саня везёт свою «кастрюлю». Через несколько минут зайдёт на посадку.
Мы пришли в гостиницу, состоящую из балков. Все балки под одной крышей и общий коридор, двойной тамбур, чтобы холод не проникал с улицы. Переоделись, стали чаи гонять, до ужина ещё далеко. Слышно, как на загрузочную площадку заходит МИ-6, чтобы поставить свою подвеску. В окно видно, как завис, подняв небольшой снежный вихрь, опустил ёмкость, отцепил крюк и переместился на соседний заправочный щит. На одном стоит наша машина, а другой заняли коллеги. Я пью чай и поглядываю в окно. Видно, как у вертолётов выключились двигатели, пахнув горячим газом из выхлопных труб. Несущий винт вращается всё медленнее, наконец, остановился.
Через некоторое время по трапу спускается Санин экипаж, идут в гостиницу. Они занимают соседние балки, на противоположной стороне коридора. Слышно, как хлопнули двери тамбура, и коллеги всем экипажем заглянули к нам. Мы сидим в одной комнате вокруг стола и пьём чай. Их экипаж наперебой спрашивает: «Ну, ты даёшь, Шевчук! А если бы мы дёрнулись?!». Я говорю, что, мол, попросил не дёргаться и добавил: «Я всё-таки не сунул лопасти под ваш вертолёт, а только приблизился сзади и снизу к вашему правому колесу. У меня всё время был нажат электромагнитный тормоз (стопор) на моём, левом, «шаге». Если бы уловил хоть малейшее ваше движение к моим лопастям вниз или в мою сторону, вправо, то мгновенно бы провалился метров на сто вниз, ведь запас высоты у нас был!».
Они с интересом рассматривают меня. «А чего ты хотел? Зачем подлез!». Отвечаю, что хотел посмотреть, каково оно – летать строем. Валера Смирнов, второй пилот в их экипаже, засмеялся. Говорит: «Слышим щелчки, смотрим, а вокруг никого. И только, когда ты сказал оглянуться, я глянул и опупел! Такая махина висит рядом, кажется рукой можно дотянуться!». Мои парни засмеялись: «Ничего себе, ручки у тебя Валера! Метров десять длиной, поди?». Посмеялись и разошлись по своим комнатам, отдыхать и дожидаться ужина. Лежу, читаю книгу, а про себя думаю: «Вот не можешь ты, Шевчук, спокойно летать! Обязательно надо себе какое-нибудь развлечение придумать!».
Вспоминая тот полёт, сожалею, что не было тогда ни телефонов, чтобы это всё снять, ни этих самых камер Go Pro, чтобы установить на вертолёте. Отличные кадры бы получились. Впечатляющие. А может оно и к лучшему. Увидели бы мои отцы-командиры или инспектор по безопасности полётов, враз бы талон номер один из пилотского свидетельства улетучился. А так, никто, кроме двух экипажей этот полёт и не увидел. Оно и к лучшему. Но в памяти осталось навсегда. Наверное, со стороны это красиво смотрелось – два огромных вертолёта, плывущих рядом в бескрайнем синем небе над заснеженной тайгой и освещённые заходящим ярко-оранжевым солнцем.