(все события вымышлены, все совпадения случайны)
Опанас воевать не хотел. И его брат - Иван, тоже не хотел. Не их война. Пусть воюет те, которые отняли у народа землю и на своих футболках написали: "Жидобандеровец". Этим есть за что. А им, крепким хозяевам, работать нужно. Если все будут бегать и стрелять друг в друга, народ начнет с голоду помирать. Кто будет зерно в землю бросать? Кто будет урожай убирать? Не подоятся сами коровы, сено не накосится само. Птица тоже обихода требует. Опанас Петрович Головань ховался, и брату Ивану Петровичу Иванову прятаться помогал.
Родные братья, носили они разные фамилии. Так родители договорлись У Опанаса была фамилия отца - украинца, у Ивана - матери, приехавшей с новгородчины за мужем. И, словно в насмешку, послала судьба Опанасу русскую сероглазую и белокожую жену и сероглазого сына, а Ивану - крепкую, румяную украинку и черноволосую дочку. "А вот внуки у меня какой национальности?", - спрашивал Петро Головань. " Наши они, вот их национальность", - отвечала ему жена - Анна Иванова.
Хутор был небольшой, 7 домов и один брошеный. Все друг друга знали. И если приходили опричники с повестками, соседи с крайней хаты звонили всем и сообщали. Хутор хотел мира и не дал призвать никого. Самим мужики нужны.
В то утро, посадив сына Гришку рядом, в коляску, на мотоцикл Ява, собрался Опанас по делам в деревню, 27 километров добираться. Приглядел там отец хорошую птицу, петушка редкой породы. Курицы были, а петуха надо другой кровной линии. Когда отьехали километров 5, высунулась из коляски племянница Маша, пряталась под курткой. Не возвращаться же. Ехали хорошо. Только мотоцикл не сдюжил. Встали. Чинил его Опанас полтора часа, матерился. Хотел позвонить, да понял, что забыл телефон. А когда добрался до нужного дома, выбежала навстречу побелевшая хозяйка.
- Опанас, спасайся. Азовцы пришли в Ваш хутор за мужиками. Позвонила Иванова жинка. Не дали им жители добро выносить, драка там страшная. Беги с дитями, прячься. Кто-то из соседей донес, что ты сюда поехал.
- Спасибо, - сказал Опанас, пристроил 2 канистры с бензином, что сунул ему Галин муж и пакет с едой и водой: Не видел меня никто. Не был я у Вас.
Решил он детей у родни оставить, на другом краю деревни, сделал круг, объехал, да только услышал: "Иди вид суду, гнидо москальська, поки тебе не здали."
Захотелось Опанасу закричать криком. Поехал он домой. За выездом из деревни, спрятавшись в лесополосе, развернулась "Точка У" и начала бить по хутору. Видел Опанас идущий от туда дым, слышал взрывы, давил на газ. На дороге, недалеко от чужих стогов мотоцикл встал. Опанас сунул детей в дальний стог и велел не выходить, закатил мотоцикл и спрятал в сено. Пошел через поле. Выстрелы и взрывы стихли. Только со сороны хутора гнал сильный ветер прямо в лицо черную гарь. Услышав звук моторов, прижался Опанас к земле. БТР, и какие-то бронированные, американские машины шли в направлении райцентра. На машинах орали и матерились азовцы.
Долго шел Опанас, добрался и кинулся к дому. Увидел во дворе порубленную топором мать, лежавшую на порубленной корове. Рядом, в луже крове - отец. Поодаль жена, синяя, мертвая. Забили его жену до смерти. На груди прикололи записку: "Смерть москалям". Опанас пошел искать брата и невестку. Невестку нашел под вишней, в разорванном платье, с аккуратной дырочкой в виске. Рядом - мертвый азовец, зарезанный ею кухонным ножом. Не дала снасильничать над собой невестка.
- Надо же, даже своего дохлого не забрали, - холодно подумал Опанас, сам этой мысли удивился и закричал.
- Хто живий, видгукниться.
- Дядько Опанас, я живой и баба Дуня, та, что Ляшенкова.
- Йди сюды, сынку
Из заросшей придорожной канавы высунулся 15 летний Андрюшка и начал подталкивать 50-летнюю соседку, прижимавшую к груди ребенка.
- Моих усих, усих убили, навить пятиричного Тему. Тильки я з Марусею залишилася. На городе ми були, потим у канави ховалися. Коли ворожки пишли, обстрил почався и просто до мого будинку прилетило. Уси полегли,
- Моих тоже всех убили, - сказал Андрюшка: они отца потащили, по повестке, мать и дед в него вцепились, не отдавали, их и постреляли. Тогда папка азовца задушил руками и велел мне ховаться. Я выскочил, бабу Дуню увидел с внучкой, в канаву их заволок и сам спрятался. Дядя Иван у ореха с тремя азовцами дрался. Цемика Вовку, Мишку Косого и Харченкова Федора захватили. Потом азовцы уехал и почти сразу обстрел начался. Дядька Василь сильно кричал...
У ореха Опанас нашел брата, всего в крови. Дул на него, на раны самогонку лил. И Иван открыл глаза.
- Родители где, жинка, невестка? Я дрался, что бы они убежать успели.
- Не успели, - ответил Опанас.
Опанас шел по горевшему, разрушеному хутору и звал людей. Никто больше не откликнулся. Взяв чудом сохранившийся Андрюшкин мопед,, поехал Опанас за Машей и Гришкой. Возвращался под дождем, на мотоцикле. Удалось починить.
Вместе с бабой Дуней и Андрюшкой, под струями воды, собирали они мертвые тела, 22 мертвых, много детей. На тачке катили тела за хутор. Хоронили. Укладывая в могилу крошечную соседскую Людочку, которой было 10 дней, поднял Опанас голову и закричал.
- За що, Господи, за що? Що ти робиш?
- За грихи наши, - ответила баба Дуня, прижимая двухлетнюю Маруську, замотаную в материнскую кофту: Ити треба. Повернутися азовци. Не все згорило, прийдуть грабувати дали. На той бик ити треба.
И они двинулись. Даже Ивана дотащили живым.
Машу с Гришкой и Маруську Ляшенкову забрали новгородские бабушка Рая и дед Иван.
Через месяц, взяв автоматы Опанас, Иван и Андрюшка, прибавивиший себе 3 года воевали в ополчении. Дуня работала в госпитале.
Ранний снег выбелил пепелище. Одиноко торчал деревянный крест, поставленный на могиле убитых хуторян.
Опанас воевать не хотел. Никогда. Он мстил.
