(Азбелев С. Н. Русский народный эпос. Часть третья)
Для былины важнее всего сама сущность подвига, его нравственный и общеисторический смысл. Правильно передать имя героя очень важно было для тех, кому он был хорошо известен. Но для новгородских слагателей былин о деяниях, совершенных давно вдали от Новгородской земли выходцами из других княжеств, не было нужды всегда точно передавать имя героя, а тем более — конкретные обстоятельства отдельного исторического факта.
Народ воспевал в своих былевых песнях и героических сказаниях реальные подвиги и подлинные события. Однако дошедшие до нас былины часто полны бросающегося в глаза несомненного вымысла, наслоившегося на их древнюю фактическую основу. Это во многом объясняется тем, что в эпоху, когда былины создавались, в среде народных сказителей исполнялись еще более древние эпические произведения, имевшие мифологические корни.
Повествования о реальном факте сначала передавались певцами близко к действительности. Но когда проходило много времени, а сама песня оказывалась занесена в другую область, — например, из Киевской земли в Новгородскую, — утрачивался интерес к конкретным деталям и частностям, однако оставалась убежденность в значительности самого подвига, оставались привлекательная фабула, имена главных героев, бытовые подробности.
В обширной Новгородской земле, слабее охваченной процессами феодализации и христианизации, расположенной вдали от областей, втянутых в интенсивную политическую деятельность, лучше, очевидно, сохранялся древнеславянский эпос, создававшийся при господстве мифологических представлений. Он был богато насыщен плодами народной фантазии, включал повествования о столкновениях с мифическими персонажами, отражал первобытные представления об огромной физической силе древних героев, иногда приписывал им волшебство, общение с потусторонним миром и т. д.; к мифологическим истокам восходили образы огнедышащего змея, героя-оборотня и некоторые другие.
Если общий характер подвига, воспетого таким эпическим сказанием, оказывался сходен с подвигом героя Киевской Руси, песня о нем могла соединиться с этим древним сказанием при создании дошедшей до нас былины. При этом могли изменяться не только некоторые имена, но в еще большей степени многое другое: историческую реальность замещал стихийный художественный вымысел.
Получалось, например, что Добрыня Никитич, посланный князем Владимиром, убивает летающего многоголового змея и освобождает от него русских пленников. Между тем реальный Добрыня при князе Владимире Святославиче в X веке воевал, конечно, не со змеем, а с реальными противниками (хотя на миниатюрах древних русских рукописей иногда вместо степных кочевников рисовали змея). Освобождение же захваченных врагами пленников бывало обычным результатом успешных русских походов в печенежскую степь.
Сходным образом Тугоркан — половецкий хан, убитый русскими в 1096 году, — превращен былиной в огромного Тугарина Змеевича, который тоже способен летать, хотя и имеет человеческий облик. Но побеждает его вполне реальный человек — Алеша Попович, хотя исторический его прототип, Александр Попович, жил на полтора столетия позже. В этой былине образ Алеши Поповича заместил другого героя, подлинное имя которого (может быть, близкое по созвучию) в народном эпосе не сохранилось.
Некоторые былины могли дойти до нас от «доисторических» времен, не испытав существенного воздействия на их содержание со стороны песен и сказаний о событиях Киевской Руси. Это же относится и к самим героям некоторых былин; таков, например, образ богатыря Святогора. К весьма давней эпохе восходят в своей основе былины, повествующие о встречах с поляницами — богатырями-женщинами. Славяне длительное время соприкасались с народами, у которых воинами бывали и женщины, — сарматами и некоторыми другими. Возникшие тогда сюжеты затем соединились с отзвуками позднейших исторических впечатлений. Такова былина о женитьбе Добрыни Никитича, где архаический мотив перенесен на героя Киевской Руси.
Примером более сложной эволюции может служить былина «Дунай Иванович — сват». Древнее эпическое повествование о столкновении славянского воина с девушкой-поляницей позже слилось, по-видимому, со сказанием о воеводе Дунае, современнике князя Владимира Волынского (XIII в.), и оказалось соединено с былиной о женитьбе князя Владимира Святославича, в свою очередь, вероятно, основанной на слиянии сказания об историческом событии X века с каким-то более древним эпическим памятником. В результате Дунай стал главным героем обеих частей объединенной былины, оттеснив на второй план Добрыню, который, согласно рассказу летописи, играл весьма важную роль в добывании невесты князю Владимиру Святославичу.
Созвучие имен иногда способствовало присоединению сказочного или легендарного повествования к устному произведению о реальных событиях. Так, например, к песне о новгородском богаче по имени Сотко, который в XII веке построил в Новгороде знаменитую церковь, добавилась передача занесенного в Новгород из-за моря сюжета о герое по имени Садок, который отправился на морское дно, чтобы утишить бурю, и чудесным образом остался жив. В былине о Садке после такого рода присоединений и переработок главный интерес переместился с реальности на занимательную фантастику.
Постепенно в среде народных певцов и в сознании их слушателей образовались ряды былин, посвященных одному богатырю. При этом создавались как бы эпическая биография его: из содержания былин нередко бывало видно, какая из них должна следовать за какой. Сформировались достаточно отчетливые образы самих героев этих былин, хотя подвиги, в них воспеваемые, на самом деле нередко совершены другими лицами и не в то время, когда жил исторический прототип этого былинного героя.
Однако сами характеры былинных богатырей, очевидно, не являются только результатом художественного творчества, хотя позднейшие наслоения в содержании былин и оказываются весьма значительны. Особенности темперамента, склонностей, иногда даже воспитания, прослеживаемые у одного богатыря в разных былинах, ему посвященных, не могут быть только результатом многовекового коллективного творчества певцов, сформировавших его «эпический тип». По-видимому, реальные люди, опоэтизированные образы которых постепенно превратились в «эпические типы», действительно обладали в той или иной мере теми индивидуальными особенностями, какие позже легли в основу различий их былинных образов.
Наиболее запомнившиеся черты народных героев впоследствии диктовали присоединение к «эпической биографии» богатыря именно тех, а не иных былинных сюжетов. Многочисленные героические песни и сказания о реальных подвигах, совершенных еще до татарского нашествия, в большинстве своем, очевидно, забылись уже давно. Однако характер героя запомнился исполнителям эпоса по первоначальному кругу произведений, отражавших его реальные подвиги.
Таковы, вероятно, в своей основе былинные образы Ильи Муромца и Добрыни Никитича, хотя кое-что, конечно, за прошедшие века изменилось в трактовке характеров этих богатырей. К тому же в образе былинного Добрыни слились, как видно, два исторических прототипа: дядя князя Владимира Святославича и рязанский богатырь Добрыня, живший позднее.
Наибольшее изменение претерпел, по-видимому, былинный образ Алеши Поповича. Как считают исследователи, здесь проявилось отношение певцов к сельским священнослужителям. Героические черты Алеши Поповича, сохранившиеся заметнее всего в древних редакциях былин, в позднейшее время ослабились, а иногда и заместились качествами иного рода. Особенно разительный пример этого дает былина «Добрыня Никитич и Алеша Попович». Хотя и связанная, может быть, с каким-нибудь реальным случаем подобного рода в средневековой Руси, былина представляет собой обработку международно распространенного сюжета «Муж на свадьбе своей жены».
Среди наиболее популярных в XIX — XX веках былин об Алеше Поповиче, может быть, почти не сохранилось произведений, изначально связанных с реальным Александром Поповичем. Героическая былина об Алеше и Тугарине, восходящая к соединению сказания о подвиге другого лица с более древним эпическим наследием, привязана к имени Алеши Поповича вследствие его большой популярности. То, что именно он стал героем былины, где русский богатырь побеждает страшного врага, прибегнув к военной хитрости, соответствует общим представлениям о богатыре, который «напуском смел», но уступает в силе другим главным героям русского эпоса.
Гораздо большие изменения претерпели образы персонажей, которые в былинах не действуют активно. Таков, прежде всего, князь Владимир. Былины оказались объединены вокруг этого имени благодаря историческим воспоминаниям о прогрессивной роли Владимира I и Владимира II, которые были выдающимися политическими и военными деятелями. Но на них очень мало похож былинный киевский князь. В общественной жизни средневекового Новгорода его князь, как правило, заметной роли не играл, и свои привычные представления о политической пассивности князя новгородские слагатели и переработчики былин постепенно перенесли на эпического Владимира, поскольку о его исторических деяниях в былинах не было речи. Кроме того, на этот образ впоследствии повлияли общее оппозиционное отношение жителей Новгородской республики к князьям, воспоминания об Иване Грозном и вообще о тех венценосных владыках, которые способны совершить несправедливость, могут беспрепятственно казнить и миловать любого героя.
(Эпическая княгиня Апраксия отчасти имеет, по-видимому, прототипом не жену какого-либо русского князя, а сестру Владимира Мономаха — Евпраксию Всеволодовну, судьба которой оказалась трагической. Рано выданная за немецкого маркграфа и скоро овдовевшая, она затем была женой германского императора Генриха IV; порвав с ним, Евпраксия на многолюдном церковном соборе сообщила, что муж принуждал ее к разврату, после чего вернулась в Киев. Отголоски порожденных этим сообщением тенденциозных слухов о ней отразились в отдельных былинах.)
Продолжение в статье:
Какова историческая основа былин