Гиричев Георгий Васильевич
Доктор химических наук, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ, почетный работник высшего профессионального образования РФ, иностранный член Норвежской академии наук, заслуженный профессор ИГХТУ, награжден знаком «За заслуги перед ИГХТУ», заведующий кафедрой физики Ивановского государственного химико-технологического университета
«Приятно «зажечь» кого-то интересом к науке»
Почему Вы приняли решение прийти на учебу в ИХТИ?
Я окончил 53-ю школу г. Иваново. Жизнь сложилась так, что мой двоюродный брат был капитаном юношеской сборной волейбольной команды Ивановской области. И когда пришло время уйти из нее по возрастному цензу, вместо себя он привел в команду меня. Так состоялось мое вхождение в этот вид спорта. Наша команда достигла серьезных успехов, мы стали чемпионами СССР в своей возрастной группе. И нас приглашали учиться в разные ивановские вузы – и в энергоинститут, и в текстильный институт, где был хороший спортивный зал. А ректор химинститута Капитон Николаевич Белоногов сказал нам: «Ребята, я знаю, что у вас летом напряженные сборы – предстоит участие в чемпионате России, и организую вам досрочную сдачу экзаменов, мы примем вас раньше других студентов». Нас такое участие ректора расположило, и мы остановили свой выбор на ИХТИ. Правда, он имел нарекания от обкома КПСС за то, что принял такое решение, но с учетом того, что студентами Ивановского Химтеха стали чемпионы Советского Союза, остающиеся действующими спортсменами, взыскание с него сняли. А у нас началась учеба. Только один парень из нашей команды – Игорь Корольков – ушел в энергоинститут.
Как сложилась дальнейшая судьба вашей волейбольной команды?
Александр Иванович Лыткин сейчас профессор кафедры аналитической химии ИГХТУ, остальные ребята окончили вуз и разъехались по разным местам. Благодаря спорту и образованию, полученному в нашем вузе, доросли до серьезных должностей. Вадим Лунев стал директором известного фарфорового завода имени Гарднера в Подмосковье, Валерий Фролов дорос до должности заместителя директора по качеству военного завода в Нальчике, Юрий Базаров, который позднее подключился к составу нашей команды и играл с нами за ИХТИ и за Ивановскую область, сейчас профессор кафедры химии и технологии высокомолекулярных соединений ИГХТУ. Валентин Георгиевич Баделин стал ведущим научным сотрудником Института химии растворов РАН, к сожалению, он покинул этот мир. Борис Патренкин работал начальником смены на заводе кинескопов в Запрудне.
Спорт формирует студента, делает его более способным и к учебе, и к последующей деятельности в жизни. При этом важно, какой будет тренер. У нас был Аскольд Петрович Разумовский, который учил нас не только спортивному мастерству, но и жизни. Под его руководством мы играли, будучи студентами, до третьего курса. А потом он сказал: «Выходим в профессионалы, в класс «А». Для этого вам нужно оставить вуз примерно на год: взять академический отпуск». Мы не захотели терять год, он обиделся, переехал в Липецк, где ему предложили создать профессиональную команду, и наши связи прервались.
Во время нашей учебы в институте очень популярно было студентам ездить на целину. И те, кто был спортсменом – то есть мог с отдачей работать, и при этом разбираться в строительных чертежах, были востребованы. Из-за того, что после второго курса я поехал на целину, а не на соревнования – лишился звания кандидата в мастера спорта. Целина лишила меня этого звания, но помогла научиться по-настоящему работать, приобрести строительную специальность. После второго и третьего курса ездил на два месяца работать на целину в Казахстан. Существовала традиция: когда в Актюбинской области отряд приезжал в совхоз, ребят провозили по поселку, чтобы у них сложилось о нем представление. На технику безопасности тогда проще смотрели: нас возили в открытых грузовиках, в кузове которых просто стояли лавки. И когда нас провозили по поселку перед отъездом домой с моей последней «большой целины», приятно было увидеть, что в поселке прибавилось 17 двухквартирных щитовых домов, построенных нами. Появилась теплотрасса длиной метров 300, двухуровневая котельная и много чего еще. Помню, как с А. Лыткиным отливали в опалубку из бетона довольно сложную конструкцию. Если сейчас такие отливают на заводе, а на месте только собирают, то там все нужно было сделать самим. Были отряды от химинститута, пединститута, энергоинститута, текстильного института. Прекрасное было время.
Спортом я занимался и некоторое время после окончания института, с 1970 по 1976 годы был капитаном сборной Ивановской области по волейболу.
Если бы не спорт, мы таких результатов в науке не достигли бы. Вот этот спортивный азарт, готовность идти вперед, несмотря на препятствие, напряженно работать на результат – они в науке не менее важны, чем в спорте.
В Ивановском Химтехе Вы познакомились и с Вашей супругой?
Да. Моя жена Нина Ивановна тоже доктор химических наук, профессор химического факультета Ивановского государственного университета, член-корреспондент РАЕН. Мы учились с ней в одной группе, начинали занятия наукой у Константина Соломоновича Краснова.
Забегая вперед, скажу, что, когда пришло время выборов на первую конкурсную должность, ректор Геннадий Алексеевич Крестов, услышав две одинаковые фамилии и узнав, что выбираются муж и жена, сказал, что будет голосовать только за Гиричеву, а в отношении кандидатуры Гиричева проголосует против. К счастью, большинство членов ученого совета поддержали и меня. Это был период борьбы с «семейственностью», считалось, что нехорошо, если муж и жена работают в одной организации. Хотя, наоборот, и нам, и, как оказалось, лаборатории повезло, что мы вместе в нее пришли: и на работе, и дома мы говорили о науке. После защиты диссертации Нину пригласили читать курс квантовой химии на вновь образованный химический факультет Ивановского государственного университета. Она перешла туда работать, но в научном плане продолжили трудиться вместе.
А как Вы пришли в науку?
Научной работой я начал заниматься, еще будучи студентом 4 курса, осваивал растворную калориметрию. Разрабатывал калориметр для сверхточных измерений. Он был создан, я по нему защитил дипломную работу. Но мой научный руководитель Геннадий Алексеевич Лобанов решил переехать в Сибирь. Сказал, что можно и мне туда поехать, но честно предупредил, что не знает, какие там условия для жизни и работы. А я как раз недавно женился, и нам с женой предложили на распределении остаться для работы в ИХТИ. И мы с супругой начали трудовую деятельность в качестве младших научных сотрудников в лаборатории Константина Соломоновича.
В большую науку я пришел благодаря Константину Соломоновичу Краснову. Он отбирал толковых ребят, чтобы заниматься с ними по специальной программе, вводя их в сферу научных исследований. К. С. Краснов пригласил в эту группу мою будущую жену, Нину Глазкову. Для своих учеников Константин Соломонович регулярно организовывал встречи с известными учеными Советского Союза. На одну из таких встреч приехал лауреат Государственной премии СССР по науке и технике, заведующий лабораторией электронной дифракции Московского государственного университета Виктор Павлович Спиридонов. Нина пригласила меня прийти на эту лекцию. Меня эта встреча с московским ученым впечатлила, осталась в памяти.
Получилось так, что после окончания института я пришел в группу К. С. Краснова, где уже работала моя жена, другие ребята, которых он обучал по усиленной научной программе. Потом Государственным комитетом по науке СССР был создан в ИХТИ специальный отдел проблемной лаборатории, нацеленный на изучение соединений в газовой фазе при высоких температурах. Это требовалось для Института высоких температур, для научной школы академика В. П. Глушко. Благодаря этой научной работе Ивановский Химтех получал существенное дополнительное финансирование, мы хорошо оснастили себя аппаратурой. Часть аппаратуры, полученной по той программе, подверглась серьезной реконструкции, сохранилась до настоящего времени, и мы продолжаем на ней работать, и на нее приезжают посмотреть и поработать даже из-за рубежа.
Помню, когда я только начал работу младшим научным сотрудником в лаборатории К. С. Краснова, он мне сказал: «Я пошлю тебя на Химфак МГУ, если ты там понравишься, то тебе подарят прибор». Помню, что, приехав туда, очень волновался, прежде чем зайти в кабинет заведующего лабораторией электронографии В. П. Спиридонова. Зайдя, честно признался, что я обычный инженер: математику, физику, химию знаю в пределах инженерного курса, и то не очень хорошо, но разбираюсь в электронике и вакуумной технике. Он ответил: «Ну, мы сейчас тебя проверим». Дали мне поработать на приборе, с которым, к счастью, я довольно быстро разобрался, хотя это была уникальная установка. Таких лабораторий во всем мире тогда было лишь восемь, одна из самых больших из них – в Московском государственном университете. Увидев, что я разобрался с техникой, мне сказали: «Мы тебе дарим прибор». И вот с этого начался мой путь в большой науке.
Прибор, который нашей лаборатории передали из МГУ, был очень большой и серьезный – занимал целую комнату. Много в нем, благодаря хорошей инженерной подготовке, которую дал ИХТИ, мне удалось улучшить. К. С. Краснов в определенных ситуациях обращал внимание на то, что у нас прибор стал даже лучше работать, чем в Московском государственном университете, и прежние хозяева электронографа с этим соглашались. Постоянными гостями нашей лаборатории были лауреаты Государственной премии СССР за развитие метода газовой электронографии и исследования в области высокотемпературной химии: В. П. Спиридонов, Е. З. Засорин, Н.Г. Рамбиди. Приезжал с лекциями профессор МГУ Л.В. Вилков и многие другие ученые.
Кто были Ваши учителя?
В первую очередь, конечно, Константин Соломонович Краснов. Это удивительный человек. Прошедший Великую Отечественную войну, очень много работавший в системе образования. В частности, он создал кафедру физики и химии в Мурманском военном училище, в которое его направили на работу после войны. Создал направление по изучению молекулярной структуры в Иванове, лабораторию молекулярных параметров в ИХТИ, в которой было несколько отделов. Отдел высокотемпературной масс-спектрометрии, в котором сформировались как ученые Л. С. Кудин, М. Ф. Бутман и была подготовлена еще целая группа кандидатов наук. Была возглавляемая Е.М. Старовойтовым лаборатория спектрофотометрии пламен, которую, к сожалению, в период реформ 1990-х мы утратили. Работала лаборатория газовой электронографии, была создана группа теоретиков, которая впоследствии превратилась в лабораторию квантовой химии. Константин Соломонович очень много сделал и для вуза, и для нас, своих учеников. Для нас он был абсолютно открыт к общению. К нему можно было по любому вопросу в любой момент обратиться и получить необходимую помощь. Наши ошибки исправлял очень деликатно, необидно, давал важные советы, помогающие по-новому увидеть проблему и найти ее решение. Порой даже оплачивал наши расходы. В процессе работы над кандидатской мне потребовалось получить вещества, которые отсутствовали в продаже – нужно было заказать их синтез. И Константин Соломонович пожертвовал солидной частью своей зарплаты. Сказал: «Поезжай на химфак МГУ, вот адрес. Люди там готовы для тебя это сварить, небесплатно, но вот тебе деньги, их хватит, чтобы расплатиться». И моя кандидатская диссертация была сделана на веществах, который фактически были им куплены специально для этого. Это был человек очень широкой души и большой интеллектуал.
О нем хорошо написала моя жена в книге воспоминаний о Константине Соломоновиче: «Я познакомилась с Константином Соломоновичем, когда перешла на третий курс Ивановского химико-технологического института. Он читал лекции по физической химии и вел лабораторные занятия в нашей подгруппе. Это были очень интересные лекции, но предмет казался несравненно сложнее, чем все изученное ранее. Как и в наше время, студенты тогда тоже пропускали занятия. Однако аудитория у Константина Соломоновича была всегда полна. Нас подкупала манера чтения лекций, которая заставляла вместе с преподавателем обдумывать рассматриваемую тему. Мы как бы вовлекались в процесс творчества, вновь открывая для человечества законы природы, формулируя правила. И этот процесс был столь увлекателен, что находившийся напротив главного здания ИХТИ кинотеатр «Арс», всегда готовый к услугам студентов со своими «Тремя мушкетерами» и «Королевой Шантеклера», конкуренции с Константином Соломоновичем не выдерживал. <…> Сейчас я понимаю, насколько мудрым педагогом являлся Константин Соломонович. Он научил нас самому необходимому в научной работе – не бояться трудностей, иметь свое мнение, не останавливаться в своем развитии».
К. С. Краснов хорошо знал немецкий язык, во время войны даже какое-то время был переводчиком. Хорошо знал литературу. Мог декламировать стихи Иоганна Вольфганга фон Гете на немецком языке. Очень интересный и яркий человек. Работал профессором кафедры физической химии ИХТИ, потом стал заведующим кафедрой физики. Когда ему исполнилось 70 лет, передал заведование кафедрой мне. В то время было сложно выехать за рубеж, но его приглашали, и к нему приезжали зарубежные ученые. У него была обширная переписка с разными учеными, в том числе и по части научных споров. Он помог сориентироваться одной лаборатории в США в части поиска участка спектра при исследовании галогенидов щелочных металлов, и они потом писали, что благодаря профессору Краснову из Иванова решили эту проблему достаточно быстро.
В его группу я пришел самым последним в 1971 году, но так сложилось, что диссертацию защитил самым первым из группы – 27 июня 1974 года. У меня было три научных руководителя по кандидатской. Она была написана в очень короткие сроки, быстро собраны документы. Тогда бюрократических процедур, связанных с защитой, было существенно меньше. Супруга помогла мне с расчетами молекулярных колебаний. Научными руководителями были К.С. Краснов и еще двое ученых из МГУ – Е.З. Засорин и В.П. Спиридонов. Все трое указаны в автореферате. У Нины тоже все трое были научными руководителями по кандидатской. Это редко было в то время, а в наше я таких случаев не знаю.
На мою защиту приехали шесть ученых из Москвы – просто послушать защиту диссертации. Нам удалось сделать серьезный шаг вперед в этой области науки, и к нам приезжали часто. Первым оппонентом был бывший хозяин переданного нам прибора Николай Георгиевич Рамбиди – лауреат Государственной премии, член Военно-промышленной комиссии СССР, директор Института метрологической службы, фактически напрямую подчинявшегося Совмину. В то время в СССР было мало серьезных вычислительных машин. И для того, чтобы сделать необходимые расчеты, Н.Г. Рамбиди запросто летал в США. Вот такие люди приезжали в ИХТИ благодаря Константину Соломоновичу. Благодаря ему и тем ученикам, которых он сумел воспитать, отношение к лаборатории было серьезным. Пять последних Всесоюзных совещаний по структуре и энергетике молекул проводил К. С. Краснов в кооперации с московскими учеными на базе нашего Ивановского химико-технологического института. Естественно, мы, его ученики, помогали ему в их проведении. Охват ученых этими Всесоюзными совещаниями был очень широким: от Гродно до Владивостока. Приезжали те, кто занимался молекулярной структурой, со многими мы наладили сотрудничество. Очень много взаимодействовали с Московским государственным университетом, с Новосибирским академгородком, с Институтом общей и неорганической химии, Институтом органической химии, Институтом высоких температур, Московским химико-технологическим институтом, Московским институтом тонких химических технологий, с организациями закрытого доступа.
А как состоялась защита Вашей докторской диссертации?
Докторскую я защитил в 1990 году. Докторские диссертации мы с супругой защищали уже сами, без чьей-либо помощи. Во время одного из всесоюзных совещаний в 1980 году я подготовил развернутый доклад по моей научной работе. Возможности презентовать свою тему тогда были значительно скромнее, чем сейчас. Подготовил 15-20 плакатов, благодаря которым все, о чем я говорил, было наглядно. После моего выступления в перерыве ко мне подошел Николай Федорович Степанов – очень авторитетный в СССР квантовый химик – и говорит: «Ну что, в сентябре мы тебя ждем у нас на факультете, в нашем диссовете с докторской диссертацией». Ответил: «Николай Федорович, но ведь это только слабая «проба пера», у меня гораздо больше материала».
Он предложил мне все оформить в виде диссертации. Но мне было стыдно защищаться раньше моего третьего научного руководителя по кандидатской – Евгения Зотиковича Засорина, который очень долго тянул с защитой докторской, потому что был очень скрупулезный человек, тщательно все выверял. А у меня было уже много публикаций. В автореферат докторской диссертации я включил ровно 50 статей, хотя их было существенно больше. В итоге защита состоялась на химическом факультете Московского государственного университета спустя 10 лет после того, как один из ведущих ученых этого диссертационного совета предложил мне ее у них защитить. Но это была совсем другая работа.
За эти десять лет удалось выйти на совершенно другой уровень исследования, фактически создать новый метод. Его пытались скопировать норвежцы, шотландцы, англичане, первыми венгры сделали аналогичный прибор, но смогли опубликовать только три статьи по этой методике. Сейчас ближе всего к успеху немцы. Это метод электронной дифракции с масс-спектрометрическим контролем состава исследуемого пара. То есть мы создали в России прибор, который позволяет видеть, что за вещество в данный момент находится под электронным пучком. Благодаря данному методу, электронография стала «зрячей». Прибор заработал у нас в середине 1980-х годов. За эти исследования мне вручили международную премию Фонда Мец-Штарк (Германия) в 2011 году, а по многочисленным отзывам из научных центров разных стран наша лаборатория квалифицируется как ведущая лаборатория по электронографии в мире.
Очень большой вклад в развитие лаборатории, нашей кафедры и вообще всего вуза внес талантливый механик Юрий Федорович Ревичев. Принципиально он не всегда мог понять тех проблем, на решение которых направлялись усилия, но это не мешало ему находить простые конструкторские решения при усовершенствовании приборов. У него были замечательные руки, талант по части работы с тонкой механикой. Так, например, он сказал нам: «А зачем вы ставите такой большой затвор? Давайте вот это и это выкинем, и будет попроще». В результате вместо фирменного затвора сделал свой – простой и дешевый. Когда мы показали его немецким коллегам, то они оценили конструкцию очень высоко: «Какое гениально простое и экономичное решение». Мне много помогал в реконструкции прибора Андрей Николаевич Уткин, к сожалению, уже ушедший из жизни. Он был в то время младшим научным сотрудником. Я его привел в вуз как волейболиста. Мы играли в одной волейбольной команде, а потом вместе занимались научной работой.
На часы в лаборатории мы никогда не смотрели. Нормой было работать до девяти вечера, в том числе и по субботам. А в воскресенье не приходили на работу по причине того, что тогда был по выходным строгий пропускной режим, но иногда и вопреки ему удавалось прорваться на рабочее место.
На протяжении многих лет в Ивановском Химтехе существовал «Английский клуб», расскажите об этом.
Как Константин Соломонович был нашим учителем в науке, так нашим просветителем в английском языке была Раиса Михайловна Москвина, которая, по сути, тем самым открыла для нас зарубежный мир. У меня до сих пор хранится целая стопка приглашений к сотрудничеству в разные лаборатории мира на год, на два. Николай Георгиевич Рамбиди говорил: «Я вам с Ниной организую поездку в любую лабораторию мира на любое время работы». Нина английский язык изучала, но знала не очень хорошо. А я вообще его не знал, потому что учил немецкий. Останавливало не только незнание английского языка, но еще и то, что долгое время я был невыездным, так как часть исследований, которые мы проводили, имела элементы закрытой информации. Поэтому на все письма мы в то время просто не отвечали.
Раиса Михайловна преподавала английский язык и была председателем профкома нашего вуза. Без преувеличения, она была душой коллектива, человеком, рожденным для того, чтобы отдавать всего себя людям, делать добро и восторгаться всеми. Раиса Михайловна говорила: «У меня в группах ученики только талантливые и очень талантливые». Как-то в конце 1993 года пришел к ней с просьбой помочь перевести статью на английский язык. Она спрашивает: «А почему сам язык не учишь?» – «Да как-то не складывается…» – «А давай попробуем. Меня еще Миша Исляйкин просит ему помочь, приходите с ним вместе». И вот мы начали с М. К. Исляйкиным ходить к ней в профком, учить английский язык. Учили с нуля. У меня базовый был немецкий, а он знал французский, в свое время даже преподавал в Алжире. Потом к нам присоединились Нина, Сергей Шлыков, который хорошо знал английский, но для уверенности некоторое время перед поездкой в Бельгию занимался вместе с нами. Люди приходили, подрастали в языке, уходили, а костяк, как его начали называть, «Английский клуб»: мы с Ниной, Михаил Исляйкин, Владимир Бурмистров, Наталья Белова, а во главе – Раиса Михайловна – оставался неизменным. Примерно до середины 2016 года наши встречи носили регулярный характер – как правило, раз в неделю по четвергам. Сначала встречались у Раисы Михайловны в профкоме, потом перешли в мой кабинет на кафедре физики. До сих пор храним традиции клуба и поддерживаем дружеские отношения.
А как началось Ваше сотрудничество с зарубежными научными центрами?
Наши исследования привлекали интерес за рубежом, о них знали. В частности, в Венгрию нас с другим учеником Константина Соломоновича – В. Г. Соломоником – приглашали на год в качестве личных гостей президента Венгерской академии наук. Был у них такой статус для приглашенных ученых. Нам обещали хорошую зарплату, говорили: «уедете богатыми людьми». Но поскольку я был невыездным, то приглашением воспользоваться не удалось. Хотя к каким-то особым секретам на самом деле не был допущен. В силу определенных обстоятельств я перестал знакомиться с новыми секретными документами, а у старых либо сроки секретности истекли, либо они были рассекречены в рамках начавшихся в стране перемен с начала 1990-х годов.
После того как статус невыездного с меня был снят и я начал заниматься английским языком, решил не оставлять без ответа приглашения на зарубежные научные мероприятия. И когда получил приглашение на симпозиум по электронной дифракции в Шотландии, то решил поехать. К тому времени я уже год занимался с Раисой Михайловной, но мой английский был «жутким». Объясняться как следует не мог, но доклад кое-как подготовил. В Эдинбурге мне моя бывшая аспирантка Наташа Субботина, которая переехала жить в Европу, посоветовала честно сразу сказать аудитории, что я языка не знаю. Передо мной выступали российские ученые с не очень хорошим английским, но мой был явно хуже. Свой доклад начал с того, что сказал: «Извините, я приступил к изучению английского только год назад специально для того, чтобы приехать на конференцию в Эдинбург, поэтому прошу прощения, если моя лекция будет похожа на немое кино». И аудитории эта шутка очень понравилась, она взорвалась аплодисментами. Известный американский ученый Кеннет Хедберг сказал мне тогда: «О, ты человек с тонким чувством юмора». Поскольку доклад я готовил сам, простыми понятными мне словами, удалось нормально его представить. После доклада многие участники симпозиума подходили ко мне, позитивно высказывались о докладе. Некоторые спрашивали, как мне удалось за год так освоить язык. Ответил, что это благодаря тому, что у меня очень хороший учитель. Сейчас и читаю, и пишу практически без словаря, но грамматические ошибки, к сожалению, бывают, и словарный запас не настолько хорош, чтобы, например, свободно смотреть фильмы на английском языке, не говоря уже про американский диалект.
Там, в Эдинбурге, я познакомился с известным ученым из Норвегии – профессором Арне Холандом. Впоследствии между нашими лабораториями установилось тесное научное сотрудничество, нашедшее свое выражение в целом ряде совместных статей, взаимных посещений лабораторий для проведения исследований. Норвежцы, как, впрочем, позже и немцы, высоко оценили уровень подготовки наших молодых сотрудников и аспирантов и не жалели финансирования для поддержки их научной работы. Так, только в Норвегию удалось направить 9 молодых ребят, каждый из которых от года до четырех лет с успехом проводил там свои научные исследования под руководством профессоров: А. Холанда, С. Самдала, Т. Хельгакера, Э. Уггеруда. При этом все расходы по их пребыванию несла норвежская сторона. В 2010 г. решением Ученого совета А. Холанд был избран Почетным доктором ИГХТУ (Doctor Honoris Causa).
Поскольку мы много сотрудничали с норвежскими научными центрами и много сделали в плане электронографии, Норвежская академия наук избрала меня своим иностранным членом.
Впоследствии география научного сотрудничества расширилась. Удалось установить взаимодействие с целым рядом зарубежных научных центров в Шотландии, Австрии, Аргентине, Бельгии, Исландии. Но в первую очередь с немецкими университетами. Начиная с конца 1990-х, сформировалось тесное научное сотрудничество с группой газовой электронографии Германии, во главе которой был профессор Хайнц Оберхаммер из Университета г. Тюбинген, тоже ставший Почетным доктором ИГХТУ. Продолжалось сотрудничество с Университетом г. Ульм, профессором М. Даккури, докторами Ю. и Н. Фогт. Центр тяжести в научном сотрудничестве был перенесен на Германию. Началось интенсивное взаимодействие наших лабораторий, поддержанное фондами: DFG, DAAD, РФФИ, Мец-Штарк, Минобрнауки РФ. Состоялись многочисленные обмены делегациями, индивидуальные поездки.
Например, в 2011 г. нашу лабораторию посетила иностранная делегация из 12 ученых, представлявшая шесть стран. Практически вся молодежь кафедры физики прошла стажировку за рубежом и сейчас с успехом применяет полученный опыт и знания, работая в стенах нашего вуза. Сотрудничество с немцами отражено более чем в 50 статьях в ведущих научных журналах.
Не так давно электронографическая лаборатория из Тюбингена переместилась в северную часть Германии, в г. Билефельд. Ее возглавил профессор Норберт Митцель, молодой и талантливый ученый-химик, заведующий кафедрой химии Билефельдского университета, который в наше непростое время сохранил и продолжает поддерживать сотрудничество электронографических сообществ России и Германии.
У Вас много учеников, кого из них Вы выделили бы?
У меня 20 учеников защитили кандидатские диссертации, у Нины – 10. Причем ее ученики подготовили свои диссертации на том оборудовании, которое мы вместе с ней когда-то перебазировали из МГУ и начинали осваивать: она теоретическую, программную часть, я – приборно-методическую часть.
У пяти докторов наук я был научным консультантом. Целенаправленно подбирал темы для их диссертаций, помогал в исследованиях.
Сергей Александрович Шлыков, доктор химических наук, начал заниматься научными исследованиями в моей группе, еще когда был студентом. Впоследствии он много работал в научных центрах Германии, Бельгии, Норвегии. Сейчас заведует кафедрой физической химии ИГХТУ. Великолепный экспериментатор, с отличным чувством юмора. Хорошо владеет английским языком. По части электронографии ему почти нет равных.
Наталья Белова защитила докторскую еще в 2011 году. На ее защите были 12 представителей из шести стран. Им было интересно посмотреть нашу лабораторию, нашу технику. К сожалению, она «утонула» в деканской деятельности и педагогике. Конечно, она сохраняет активность в науке, но в гораздо меньшей степени, чем хотелось бы.
Наталья Субботина, которая впоследствии вышла замуж за немецкого ученого, сейчас мадам Фогт, живет и работает в Ульме. Из родниковской девочки выросла до признанного ученого международного уровня. Она сотрудничала с самыми разными лабораториями мира, занимается структурными исследованиями и базами данных. Кандидатскую диссертацию она защищала в ИХТИ, докторскую – на химическом факультете МГУ. Была избрана профессором Московского государственного университета.
Валерий Викторович Слизнев, у которого я практически формально был научным консультантом по докторской диссертации, – самостоятельный серьезный ученый.
Наталия Твердова – образцовый пример того, как может вырасти человек в Химтехе. Начав после окончания биолого-химического факультета ИвГУ работу на кафедре физики в должности лаборанта, прошла все стадии роста: аспирант, научный сотрудник, преподаватель, с успехом защитила докторскую диссертацию.
Из более молодых учеников в первую очередь выделю Юрия Жабанова, который в марте 2022 года защитил свою докторскую диссертацию. Подготовил ее быстрее, чем это обычно бывает. Очень толковый парень, хорошо организованный, стремящийся вперед. Способный организовать коллектив и умеющий работать в коллективе. Сейчас он получил очередной грант РНФ и сформировал под него свой молодежный научный коллектив.
Александр Погонин, доцент кафедры технологии керамики и наноматериалов, тоже мой ученик, целеустремленно работает над докторской диссертацией. Его задерживает то, что много сил отдает административной работе, но это не мешает ему продолжать реализовывать себя и в науке.
Олег Пименов – еще один мой ученик, который, я уверен, в ближайшем будущем станет доктором наук.
Все ребята, с которыми я занимался научными исследованиями, очень способные и нашли применение своим знаниям в жизни.
Вы находите время преподавать при такой загруженности научной работой?
Я занимаюсь не только научной, но и преподавательской работой. Студентам, по их отзывам, мои лекции нравятся, они считают, что говорю достаточно понятным языком. Приятно видеть, как растут ребята. Приятно «зажечь» кого-то интересом к науке, приятно, когда к тебе в группу просятся. У меня такой подход: если взялся за молодого ученика, то отвечаешь за него, пока не «поставишь на ноги». Очень многие из моих аспирантов и докторантов начали заниматься со мной наукой, будучи студентами второго-третьего курсов. И сейчас выросли в серьезных ученых. Это радует.
Беседовал А. А. Федотов