Мойша шел между пирамидами в форме гигантского кирпича, по барханам чудного песка, какой бывает только во сне.
Был он не привычным, сухим, раскаленным зноем пустыни буро-желтым, а то кристально белым, то грязно серым, полным мертвенным холодом и влагой.
Воздух пах так, как будто кочевники зажгли гигантскую лампаду, заправленную нефтяным маслом, сочащимся в следы верблюдов в Аравии.
В пирамидах, видно порожденных воображением Сета, жили люди – ютились в клетушках во много рядов, ввысь и ввысь, спускались и поднимались по лестницам и в подъемниках, спали, веселились, тосковали, рождались и умирали.
Мойша шел сообщить, что час настал.
Он стучался в двери, одну за другой, иногда на стук не откликался никто, иногда дверь приоткрывалась и злобный голос кричал что-то типа «Нам не надо». Чего им не надо? - думал Мойша – кажется им ничего не надо, как так может быть?
Но часто дверь открывалась, и Мойша проходил внутрь очередной клетки.
Несколько раз его приняли за врача («если они настолько знатны, что врач ходит к ним, почему они так бедно живут?» - задавался Мойша вопросом). Какой-то старик решил, что он развозит воду, (он назвал его странным словом, как же это – «водопроводик»?). В десятке мест ему сперва не хотели открывать – как он понял уже потом они боялись, что он пришел забирать в армию мужчин из этого дома. Но Мойша быстро понял, что на вопрос «кто-там» надо отвечать сразу «я не по поводу военной службы, не бойтесь». «Я ровно по обратному поводу» - думал Мойша про себя.
Его впускали, усаживали, неизменно предлагали какой-то теплый напиток странного вкуса – не более, впрочем, странного, чем сами пирамиды, песок, дорога. Садились сами, и слушали, как Мойша говорит.
Говорил он медленно, тщательно борясь с заиканием, и так чтобы тяжелые слова его звучали веско, чтобы слушатели понимали, кто говорит через него, и как важно то, что он предлагает. Слушали внимательно, с уважением, не перебивая. Выслушав – отвечали, отводя глаза, то сбивчиво, то наоборот – чеканя фразы.
Только раз неопрятный мужчина с животом навыкате, одетый в странную облегающую тунику – белую в синюю полоску - послушав Мойшу минуту вдруг вскочил, зарылся в ящик, вытащил замызганную шапку-блин голубого цвета, напялил на седеющие редкие волосы, посмотрел дико и сказал: «Уходи на Сетов член!»
Еще раз было – старушка в потертом хитоне послушала долго, до конца выслушала, а потом подняла сухонькую ручку наверх, артритным пальцем показала на стене висящее полотно трех цветов, потом прижала палец к губам, а потом так же молча указала на дверь.
Остальные отвечали.
«Да» - говорили они. «Мы понимаем» - говорили они и смотрели в сторону. «У меня маме 90 лет – ну куда я?» «Но и вы должны понять – я тут деткам в школе при храме преподаю, писать-читать учу, как они без меня?» «Вы только не обижайтесь, но я люблю эту землю – наши пальмы, пески, наш Нил – «разливы рек его подобные морям» - помните? Я не могу, я там с тоски умру» «Ну кому мы там нужны! А здесь проживем, всегда выживали и сейчас выживем – молчать не сложно» «Нуу, ну давайте не преувеличивать всё-таки. Безобразие конечно, но бьют то плетью кого? Горлапанов бьют, да бездельников. Бьют – а ты не нарывайся!»
Не все смотрели в сторону. Многие – в глаза. «Прекрасно – говорили они. Вот вы такой правильный. А вы обеспечите мне там работу? Я тут – инженер на строительстве храма Гора. Там хотя бы храмы строить надо?» «Знаете, – говорили другие – там всё то же самое. Только хуже. Здесь мы хотя бы знаем, чего ожидать».
«Но простите, - говорил Мойша – а как же свобода? А как же война в Нубии, там ваших же сыновей посылают убивать невинных людей! А работа на фараона – безумные стройки, рабство, плети надсмотрщиков? А как же вера наконец – вы ведь так верили в равенство, в единый мир, в права человека?»
«Рабство? – с вызовом спрашивали они – Какое рабство? Это Специальный Рабский Режим, для решения вопроса пирамид» «Ведь выхода не было: Ассирия спровоцировала» «Чем же, простите» - спрашивал Мойша. «Как чем? Строительством зиккурата в Ниневии, конечно! Он выше наших пирамид, не могли же мы не ответить? А как ответишь без Специального Рабского Режима?» «А нубийцы сами бы завтра напали если бы не мы!»
Провожали Мойшу холодно. «Вы не правы, ой как неправы. – уже в дверях произнес высокий, худой, с красивым лицом, на котором, прямо поверх глаз сидели круглые два стекла. – Зря вы примкнули к хулителям. Иаков и Иосиф не могли ошибаться – а они привели нас сюда. А Потифар? Вспомните его «Клеветникам Египта»! Он знал, он предвидел – и не сомневался. А вы сомневаетесь. Стыдно вам должно быть».
«Вы больше не приходите пожалуйста – сказала одна женщина с крашеными хной волосами, (наверное прислуга в Доме Фараонов подумал Мойша) – вы больше не приходите. Я всё понимаю, но соседи увидят…»
Мойша шел и шел, пирамиды с людьми не кончались, ноги в сандалиях замерзли и закаменели от бесконечных лестниц; свою палку, которую он очень любил, с помощью которой он показывал «фокус со змеей», когда был в настроении, про которую сочинял детворе, что стукни ей о камень – и забьет фонтан, он где-то забыл – наверное у писателя: тот вместо горячего напитка налил Мойше чего-то огненно-хмельного, потом подливал еще, а в ответ на Мойшин призыв разразился длинной речью, в которой стенания обиженного переплетались с угрозами и похотливой агрессией причудливее, чем орнаменты на стелах времен первого царства.
«Уходите – закончил он свою речь. Уходите, без вас тошно, а с вами в сто раз тошнее. Вы не первый и не последний. Хотите я вам скажу, что с вами всеми будет – если, конечно, хоть кто-то поведется на ваши басни? Сперва вы будете бежать, хотя никто не будет за вами гнаться. Потом вам будет нечего жрать и негде жить, потому что вы никому там не нужны. Потом среди вас возникнет грызня на тему – кто правильнее бежит и лучше верит в вашу свободу, и вы забудете про Египет и будете убивать друг-друга, надев белые туники. А потом вас будут гнать отовсюду, потому что для всех вы будете египтяне – соучастники войны в Нубии, апологеты рабства и потенциальные шпионы. А потом вы обустроитесь, и начнете строить свой Египет, только поменьше и позлее – там, куда вы пришли. А потом…» - но Мойша не слушал дальше, он бежал по лестнице вниз закрыв уши руками – и палку свою позабыв.
***
Мойша шел и шел, он обходил пирамиды всю ночь, и уже вставало солнце, и пора было выйти на площадь за городом – туда, куда он звал всех сегодня, откуда должно было начаться путешествие – нет, прыжок – в новый мир, в свободу, в счастье для истинных, хороших людей. Вот уже и угол последней громады, и площадь – Мойша опаздывал и уже прикидывал как оправдаться перед толпой, когда увидел с ужасающей четкостью: площадь была пуста. Мойша вышел на нее – покрытую тонким слоем белого холодного песка, громадную, пустую, лежащую под круглым белым же светилом, поднимающимся в синей дымке; вышел, в отчаянии озираясь по сторонам, надеясь увидеть людей в проулках, надеясь хоть на какое-то объяснение (приходила стража и разогнала; я перепутал время и место; все уже ушли с Аароном) и прекрасно понимая, что врет себе: просто никто не пришел.
Он вышел на центр холодного круга, присел, обхватил голову руками, издал дикий, животный стон
И проснулся.
Моше сел. Через прикрытую полу палатки задувал холодный утренний ветер с Нила. «Вот почему мне снился холод» - подумал он и поежился, и вдруг вскочил, пораженный ужасом картины пустой холодной площади – наяву привиделось ему, что сейчас он выйдет из шатра, пройдет пустой утренней улицей рабочего поселка мимо глиняных хижин своих собратьев, выйдет за глинобитную ограду – и увидит ту же пустоту, что и во сне – и даже песок будет тем же жутким – кристально белым и грязно-серым, мертвенно холодным и мокрым.
Он торопливо встал, завернулся в дорожный плащ, поднял свой посох и вышел. Накануне он говорил всем чтобы брали с собой столько, сколько смогут унести – но сам он брать ничего не стал: страшное видение занимало все его мысли. Слегка хромая он быстрым шагом, почти бегом преодолел пять кварталов-махалей и вышел к внешней стене. У проема он почувствовал, что силы оставляют его – не глядя наружу, он, как и в ночном кошмаре, присел, обхватил голову руками и застыл не в силах совершить последний шаг навстречу реальности.
***
На пыльной площади за поселком, на окраине столицы Египта, под утренним ветром с Нила, под жарким солнцем нового, 15го дня весеннего месяца нисана, стояла толпа. Большинство стояло засветло, и почти все уже пришли – но люди подходили и подходили. Подозрительная это была толпа – смуглые, сутулые, в грязных одеждах и почти без них, с кучами скудного скарба за плечами и на земле, женщины с младенцами на руках, грязные голые дети в пыли и песке у их ног, мускулистые мужчины с уставшими лицами (каменотесы) и с бандитскими рожами (бандиты), старики со свитками пергамента, крестьяне со стертыми коленями и костяшками пальцев, писцы, нелепо выделявшиеся недоуменным взглядом, худыми конечностями и всклокоченными гривами волос, старые и молодые, здоровые, нетерпеливо подпрыгивавшие на месте и больные, лежащие на носилках или земле – все они источали угрюмую уверенность и решимость; все они, казалось, пришли исполнить долг во что бы то ни стало. Их было множество – великая армия, сказали бы мы, если бы этот сброд искателей свободы, поклонников нелепых идей типа мира и равенства, почитателей демагогических заповедей, которые в здравом уме никто не соблюдал бы, был способен хоть на какие-то военные действия.
Им было суждено стать великим народом. Их оставшимся братьям выпало раствориться в черных водах истории. Но ни те, ни другие ничего не знали о будущем утром 15го нисана.
А за стеной поселка сидел на корточках Моисей, не решаясь выйти в ворота и увидеть площадь. Он сидел и не знал, что сон его был про далекое будущее - про чужое будущее.
HAG PESAKH SAMEAH!
