Настоящее социальное общество (т.е., исходя из первичной тавтологии, развивающее благополучие всего себя, а не отдельной своей части) ориентировано на производителей, а не на распределителей производимых цивилизацией благ, а значит не терпит капитализма.
Надо понимать, что капиталист лишь позволяет обеспечивающему его населению жить и в некоторой степени хорошо только в двух случаях: если ему это выгодно и (или) если его к этому принуждают.
Когда в процессе промышленной революции появились большие группы компактно проживающей рабочей силы, родилось профсоюзное движение (как эволюция ранее спорадически возникавших временных союзов крестьян, через бунт пытавшихся улучшить свою жизнь – те же профсоюзы, разве что по причине сложности организации крестьян в единую силу существовавшие кратковременно). Метод борьбы за свои права был незамысловат и понятен – шантаж и вымогательство. Соответственно и успехи были… так себе, тем более что государству, как истинному капиталистическому объединению, всё это не нравилось. Впрочем, ситуация поменялась, когда отдельные вундеркинды осознали, что из рабочего бунта можно напечь собственных плюшек и ради этого, возглавив профсоюзные движения, ввели себя во власть.
В любом случае на капиталиста давили, угрожая самому святому для него – прибыли.
Поэтому, как правильно отмечали К. Маркс и Ф. Энгельс, от капиталистического хозяйства к социалистическому путь лежит исключительно через революцию, сиречь капитальное переустройство самой структуры общества, способов его хозяйствования и системы распределения выгод, возникающих в процессе жизнедеятельности государства.
Капитализм:
- (БСЭ) общественно-экономическая формация, основанная на частной собственности на средства производства и эксплуатации наёмного труда.
- (Британская энциклопедия) экономическая система, (…) в которой бо́льшая часть средств производства находится в частной собственности, а производство и распределение происходят под воздействием рыночных механизмов.
В естественной среде капитализм проходит несколько стадий развития.
Сначала он проходит личиночную стадию, в которой ремесленные средства производства весьма примитивны и немногочисленны. Более того, так же малочисленны и специалисты, а оттого труднозаменяемы, причём если повторить средство производства может любой, то изготовить конечный продукт без весьма специфических знаний и навыков – нет, из-за чего именно специалисты приобретают особую ценность.
В ограниченном пространстве рабовладельческого, а после феодального строёв, кстати, земля да сам человек и были теми самыми средствами производства, которые находились в частной собственности, поскольку с иными средствами был напряг. Тем более сами средства производства редко достигали фабричных масштабов, для устройства и работы которых требуются совместные усилия многих людей, а значит предполагающая в итоге либо коллективную собственность устроителей (своеобразное ЗАО), либо того, кто имеет возможность заставить людей сначала создать предприятие, а после – на нём работать (собственность короны, в данном случае – та же частная собственность эту корону имеющего). Причём заставить можно по-разному: как применить людей, находящихся в собственности (т.е. силой), так и нанять за некие плюшки (предварительно обязав всех, до кого в состоянии дотянуться, эти плюшки оплатить через разного рода налоги).
Проще говоря, для выращивания урожая достаточно иметь в собственности главный ресурс – землю и главную производственную силу – людей. А при производстве, скажем, автомобиля, сама земля становится не столь важной, как стоящий на ней завод. Ну а привлечь работников можно, особенно если работа для них – единственный способ выжить.
Кстати говоря, в рабовладельческом Древнем Риме вполне себе был распространён наёмный труд – как раз тогда, когда для дела требовались уникальные знания и умения и просто заплатить за труд оказывалось продуктивней (даже если формально плату называли почётным вознаграждением). А в капиталистической Великобритании широко процветало рабство (официально данный институт был упразднён 31 июля 1838 года, а запрещён – только в 2010).
Таким образом доиндустриальная эпоха лишь в силу своих промышленных возможностей не давала раскрыться капитализму в полной мере, но по сути показывала именно эту систему отношений. Или просто капитализм принимал те формы, которые были ему доступны в данных условиях.
Цивилизация, в основном использующая единственный ресурс – землю и единственное средство производства – человека, соответственно и передать в управление капитализму (да кому угодно) может только их.
Но промышленная революция совершила главное: заменила уникальный навык лошадиной силой. Если раньше производством занимался ремесленник, а это товар штучный, то теперь место мастера заняла машина. Мало того, что без особых усилий повторяемая всяким желающим, так и её железную силу не сравнить с человеческой. Оставалось лишь набрать достаточное количество подмастерьев, уровень требуемого мастерства которых теперь мог быть настолько низок, что создавал избыток рабочей силы, обладающей подходящим качеством.
Суть промышленной революции проста: мультипликация всего, чего только можно.
Для начала, конечно, в этом сильно помог паровой двигатель, которым человеческая или там лошадиная сила умножалась многократно. (Хотя ветряные или водяные движители и использовались ранее, но они были слишком зависимы и от места, и от погоды – что, конечно же, не делало производство независимым.)
Ну и, конечно, собственно машины – по сути модели мастера, воплотившие в механических алгоритмах нужные знания и навыки, но при этом легко повторяемые и лишённые естественных человеческих недостатков (с точки зрения работодателя). Ведь действительно, единожды придумав, машину можно повторять сколь угодно раз, причём время её изготовления несоизмеримо с временем, потребным на поиск и обучение человека. К тому же машины не спят, не болеют и не восстают.
Таким образом одна-единственная машина могла заменить собой очень много людей. А машин можно построить много.
Так случилось массовое производство.
Что же касается операторов этих машин, то требуемый уровень их подготовки был таков, что управлению машиной можно было легко и быстро обучить практически любого желающего. Так возник избыток рабочей силы.
Всеобщая механизация труда открыла огромное пространство новых, доселе невиданных, производств. И, естественно, сразу же появились желающие часть этого нового пространства захватить – точно так же, как это всегда было с любыми новыми территориями. Потому что массовое производство – это массовый же потребитель, а контроль массового потребителя – это контроль части населения и, по сути, контроль части страны.
Те, кому удавалось сконцентрировать в своих руках производство, становились новыми капиталистами, а всё происходящее сильно напоминало становление нового феодализма, только не земельного, а промышленного.
Когда паукам становится тесно, они начинают кушать друг друга. Так происходит укрупнение, тем более что размеры банки ограничены государственной границей.
В итоге случается, что внутри страны всё схвачено. Мест нет. Внутривидовая борьба подвела итоги. Приходится, если желание присваивать не утихает, обращать взор на государства иные. И подбирать производства там. Однако, как правило, другие государства терять свою государственность не желают, да и местные капиталисты отдавать своё не хотят. Поэтому возникают войны – чтобы оттяпать землю, ресурсы или хотя бы попросту уничтожить конкурирующее производство. Кажется, обычная война – это атавизм тех времён, когда единственным ресурсом была земля. Впрочем, уничтожив союз конкурентов под названием государство, можно, уже под своим управлением, радеть за свой, родной, бизнес.
Потом стало ясно, что военные действия совсем не обязательно вершить пушками, потому что государство можно разрушить по-разному. Например, разрушить экономику и тогда целому государству, как простому наёмному рабочему, можно диктовать поведение и вот уже государство на бумаге вроде бы и есть, а на практике – зависимый подчинённый, колония с руководством совсем в другом месте.
Хотя, конечно, оттяпать территорию физически – всё равно надёжней. И спится тогда куда спокойней.
Так капитализм принимает форму империализма.
Сейчас это модно называть глобализацией.
Является ли империализм высшей точкой развития капитализма? А вот и нет.
Понятно, когда кто-то разрушает культуру/экономику другой страны – это устранение конкурента, но почему этот кто-то делает то же самое у себя дома? Возможно, он идиот? Но скорее всего, это уже не его дом. Потому что аппетиты этого «кого-то» распространяются на весь мир, так что и его страна для него союзник лишь временный и частями. И да, шатать трубу начинать всё же легче дома, где родные деньги и власть помогают.
Идеальный предел стремления любого и каждого капиталиста – это абсолютная монополия. Проще говоря, власть над всем возможным производством чего бы то ни было. Именно власть, а не собственность и в этом есть одно различие.
Собственность – это всегда договор субъекта, желающего иметь некую вещь в собственности (т.е. употреблять её по своему и только своему усмотрению) с некоторой силой, способной в своих возможностях эту вещь отобрать, о том, что сила эта эту собственность признаёт и отбирать пока не будет. Но любой договор – не самая надёжная вещь на свете. У действующей силы могут вдруг поменяться взгляды или её одолеет другая сила, не столь дружелюбная, да мало ли что ещё.
А вот власть подразумевает, что ни с кем никаких договоров заключать не надо, ибо иной силы, кроме самого собственника, просто не существует. Или другими словами данный конкретный собственник и есть та сила, с которой всем остальным приходится договариваться.
Абсолютная монополия по определению подразумевает, что является единственной силой, контролирующей производство и это означает контроль не только всей техногенной оболочки государства, но и всего того, что от неё зависит. Т.е. всего, что может быть добыто, произведено или получено любым другим способом. Включая продукты питания и атомную подводную лодку. В этой ситуации, очевидно, любая государственная власть не в состоянии воздействовать на монополиста и единственное, чем остаётся ей управлять, так это населением. Поэтому власть превращается в наёмного рабочего монополиста, призванная обслуживать его интересы.
Вообще-то монополия очень похожа на продвинутую версию самодержавия. И даже передаётся по наследству. Причём даже неважно, физически один ли это хозяин или сговор нескольких. Главное, что действуют они сообща и единую цель преследуют. Возможно, они ещё передерутся, но, пока они вместе, монополия фактически существует.
И что же ей не хватает для полного счастья?
Следует понимать, что существующий сейчас мелко-средний бизнес (не тот, который купи-продай, а производственный) основан на занятии мелких ниш, оставленных (пока) без присмотра крупными игроками. В любом случае мелкий бизнес с точки зрения монополиста и должен оставаться мелким – и не в смысле масштабов каждого отдельного производства, а в смысле значения для общества и государства. Так что рано или поздно доберутся и до него, начиная с вульгарной скупки и заканчивая прямыми запретами на определённые виды деятельности (власть-то своя).
Потому что это вопрос владения, а ещё решение проблемы народа.
Ведь население – палка о двух концах.
С одной стороны, без него никуда – даже роботизировав всё и вся понадобится как ремонтно-обслуживающий персонал, так и научно-инженерный. С другой стороны, народ вечно чем-то недоволен и что-то замышляет.
Кроме того, его слишком много.
И большинство их занято тем, что обслуживает друг друга. Повар готовит парикмахеру, который стрижёт повара, портной пошивает им костюмы, а адвокат попеременно защищает одного от другого. Казалось бы, это приносит дополнительные деньги тому же монополисту, хотя бы посредством взимания налогов. Но какой ему в них смысл, если сами деньги принадлежат ему и он по своему усмотрению регулирует их оборот.
Тем более, ежели любая вещь, производимая монополией и так принадлежит этому капиталисту. Получается, что владельцу монополии попросту некуда тратить свои деньги.
Сами деньги же в этом случае приобретают значение тех самых попугаев, в которых измеряется сравнительная производительность. Ну в самом деле. Что толку монополисту от того, что на произведённом им самокате ездит кто-то другой? Напоминаю, ему принадлежит всё в этой стране. Ему не нужны деньги, чтобы что-то купить – оно и так его. В производстве был бы смысл, если бы эти товары можно было обменять на собственность другого монополиста (как правило, с конечной целью разорения последнего), но если другого монополиста нет, какой смысл обменивать своё на своё? Короче, получается следующее.
Капиталист платит своей рабочей силе достаточно денег, чтобы, во-первых, люди могли потратить их, отдав капиталисту обратно, а во-вторых, чтобы люди создали себе некую «замкнутую экономику», в которой они расплачиваются друг с другом, попутно опять же возвращая капиталисту часть этих денег в виде налога. Какой в этом смысл для капиталиста-монополиста? Ведь он изначально владеет результатом труда своих рабочих, вознаграждая их деньгами, на которые они покупают результаты своего труда.
По сути, деньги при таком раскладе нужны лишь как средство обмена внутри сообщества рабочих товарами и услугами, самому монополисту ненужными (например, ему не съесть тонны оливье) – т.е. оборот которых не выходит за рамки внутрипроизводственных отношений. Внешний же обмен выглядит как обмен труда на некоторые, принадлежащие монополисту, ресурсы или товары. И в этой сфере отношений посредничество денег, в общем-то, не нужно и они могут быть заменены любыми попугаями.
Более того, лично монополисту само производство в таком случае нужно лишь в той степени, в которой оно покрывает собственные потребности и поддерживает свои существование и развитие. (Как правило, выхода продукции при этом более чем достаточно.)
Итак, весь результат труда принадлежит капиталисту. А производителем труда, физического или умственного, является человек. И было бы замечательно присвоить себе это последнее производство.
Вот и определились с вопросом, чего не хватает монополисту, у которого всё есть.
Мечта монополиста (капиталистический рай) – когда ему принадлежит система, эффективно выполняющая все его хотелки, но при этом отказоустойчивая и «самоокупаемая», т.е. сама себя содержащая, развивающая, ремонтирующая и не требующая на себя внешних затрат.
Возможно, когда-нибудь будет создана подобная система исключительно из механизмов, так сказать «цивилизация роботов», но пока без человека не обойтись.
Причём людей действительно много и они отжимают часть личного пространства (напомним, что для любого монополиста всё окружающее пространство – личное). И то, что эти люди потребляют часть ресурсов на себя, любимых – это, с точки зрения монополиста, недопустимое расточительство.
Кроме того, человек – пока единственное производство (он производит труд), которым монополист не владеет. Ну или владеет не в полной мере.
Поэтому рабство – естественный завершающий шаг в организации совершенной монополии.
Но человек не любит, когда его называют рабом. Поэтому можно дать этому любое возвышенное название (как в Древнем Риме, где свободные люди работали не по найму, а за почётное вознаграждение – но смена фантика содержимого не меняет), а условия жизни устроить так, что фактически человек рабом и будет. Ведь что такое раб? Поскольку это человек, а рабовладение, соответственно, владение человеком, то в своей сущности это – имущество, причём неважно, кому или чему оно принадлежит.
Но некоторые особенные свойства этого имущества приводят и к особым способам владения им.
Во-первых, владеть рабом накладно. Даже если для него нет работы, его приходится содержать. К тому же, ещё в Древней Греции подметили, что рабов дешевле покупать, чем выращивать. Таким образом раб сродни сложному технологичному оборудованию, которое даже в простое требует затрат на хранение и техобслуживание. А если это оборудование к тому же и уникальное, а потому стоит недёшево и на рынке редкое, то рачительный хозяин пылинки с него сдувать будет.
Во-вторых, это изделие имеет собственную своенравную операционную систему, склонную к поиску так называемой «справедливости» (что бы это для него ни значило), причём порой весьма экстремальным способом. Соответственно, данные порывы периодически приходится пресекать, как правило совсем не добрым словом и с разрушительными последствиями. Поэтому во все времена головная боль любого правителя (и совершенно независимо от действующего общественного строя) – как удержать свой народ в узде.
В чистом виде существует два способа удержать человека в собственности. Самый незамысловатый – это грубая физическая сила. Способ простой и понятный даже отрицательно одарённым, основанный на природной человеческой злобности, а потому без затей используемый повсеместно. Но этому методу присущи недостатки: и затраты на организацию системы принуждения, и не слишком высокая общая эффективность труда. Куда полезнее убедить раба в том, что это хорошо – и тогда человек радостно и вприпрыжку сам побежит в рабство. И с энтузиазмом потащит в него остальных.
Суть рабства – это принуждение людей приносить пользу своему хозяину, а принуждение возникает из неравномерного распределения результатов труда. Собственно говоря, именно для максимизации этой неравномерности и придумано рабство. И, кстати, наёмный труд в большинстве своём не сильно от него далёк.
Но посмотрим. В чистом виде отношения между хозяином и рабом строятся на том принципе, что раб – это собственность, которая должна приносить выгоду и, как любая собственность, не может претендовать ни на какие обязательства к нему со стороны хозяина. Ну, кроме тех вынужденных, которые обеспечивают возможность раба приносить пользу, включая продление его жизни настолько, насколько это необходимо (в конце концов за любым инструментом следят, пока он нужен).
Так что идеальный раб это такой, который сам обеспечивает себя жильём, сам находит себе пропитание, сам выращивает своих детей (пополняет фонд), а приходит к хозяину исключительно работать. А поскольку он будет приходить сам, то большого смысла покупать его нет. Заработать на продаже, правда, тоже не получится, но так и тратиться на покупку не надо. Отсюда плавно проистекает идея наёмного труда, отличного от рабства лишь тем, что рабочий вправе по своему усмотрению менять хозяина. Заметим, что если хозяин априори один, то это различие теряется.
Появились, например, у некоего господина рабы. Кроме того, что эти самые рабы могут забесплатно (как бы) что-то делать, на их хозяина сваливаются и хлопоты: надо построить какой-то сарай и заселить туда рабов (а то позаболеют все и испортятся), надо выделять им ежедневно еды (или они испортятся совсем быстро), надо чтобы кто-то контролировал их работу и пресекал возмущения (иначе какая им радость работать), наконец надо предоставить инструмент и какую-то защиту от природных напастей и возможно даже телегу для отправки на дальнюю плантацию.
А можно объявить рабов вольнонаёмными и платить столько, чтобы как раз хватало снять койку в том же самом сарае и купить тарелку супа в «заводской столовой». А не нравится – походите по рынку, поищите получше. Кушать захотите – обращайтесь. Правда всё равно хозяевам придётся скидываться на содержание силы, способной в случае чего возмущённых способом распределения выгоды от их труда усмирить.
И здесь мы приходим к пониманию, что надзиратель, выращенный внутри головы куда эффективнее человека с ружьём снаружи. Поэтому человечество всегда было заинтересовано в создании и распространении в массах программ, управляющих поведением человека. Даже не так – подчиняющих. Неважно, какими благими намерениями они прикрывались и какими красочными историями декорировалось их появление, но действовали они напрямую на простейшие глубинные психические установки, совершенно минуя разум, а потому были (а также есть и будут) удивительно эффективны.
Основное правило всех этих программ, которое вполне выдаёт их предназначение, заключается в обещании некоей высшей справедливости (или того, что клиент считает справедливостью, особенно по отношению к самому себе), но – потом, не сейчас (а ещё лучше и не здесь), а пока надо смиренно принимать все тяготы, ибо чем больше тягот – тем солидней вознаграждение.
Так или иначе, но если человеку удачно задурить голову, то даже самое откровенное рабство он будет воспринимать с фанатичной преданностью едва ли не высшим достижением мироздания, а монополист совершит своё последнее приобретение.
Вообще же добровольный труд – это не когда человек выбирает куда пойти трудиться, а когда выбирает трудиться ли ему вообще. И, самое главное, когда от этого выбора не зависит, как минимум, возможность жить. Как только для выживания становится необходим труд – возникает рабство.