Сегодня я не узнала родной старый дом. Забыв про свою жалкую крышу, он сиял, охваченный великой радостью. Его широкая улыбка действовала на нас как лучи восходящего солнца. Исчезли всякие страхи и сомнения. Белорусы-ремонтники с помощью Юры быстро выгрузили из своей машины всю поклажу и мы впятером буквально взлетели на второй этаж. Впереди всех «шел» наш перфоратор и словно тоже радовался предстоящей работе. Огорчало одно – Валерия Васильевича с нами не было. Он вообще не ответил на мои звонки. А потом кто-то из его палаты – если есть сокамерник, то почему не быть и сопалатнику, правда? – устав, видимо, от звонков, ответил и сообщил, что наш больной находится на особом режиме, ибо ночью ему стало плохо. Что ж, нам наверняка будет чем его порадовать при новой встрече.
Ремонтники быстро принялись за работу – белорусы вообще отличаются трудолюбием. А мы, обосновавшись с парадном, возложили на Юру самую большую ответственность – вскрытие стены. Насильственное. Ибо так устроена жизнь – никто тебе бриллианты на голову сыпать не будет.
- Наташ, да ты в детстве уже молотком здесь работала, помнишь?
Про молоток я помнила. И про наказание за это – тоже. Но вот где именно я пыталась разломать стену, совершенно забыла.
- Да тут, тут. Твоя бабушка еще отца моего попросила помочь ей стену в порядок привести. Ты сумела несколько кирпичей раскрошить.
Понятно. Если бы меня не остановили, мы уже тогда были бы усыпаны драгоценностями, золотыми слитками и всем, что я могла себе только представить. Ничего, сегодня буду наверстывать упущенное.
Мы с Зоей Алексеевной принесли с собой рабочую одежду, быстро переоделись и стали похожи на нанятых рабочих, которые трудились в поте лица в моей старой квартире. Поскольку мы абсолютно ничего не понимали в деле вскрытия стены, то Юра стал нами командовать. Мы что-то подносили, уносили, наливали, накладывали, размешивали. В моем романтическом представлении это было похоже на танец – скорее всего, в душе моей звучало танго с его чувственными замедлениями и отчаянными ускорениями. Несмотря на запах известки, старой краски и мела, на всю пыль и грязь, которую мы развели, танго не кончалось, мы обе вышагивали, крутились, изгибались, как и положено в этом танце. На пороге выросла бригадир-ремонтница и удивилась, почему мы без респираторов. И предложила хотя бы один – у них был лишний. Мы, не сговариваясь, отдали его Юре. Вопросов от ремонтницы не последовало, и слава богу. Наконец, Юра взялся за перфоратор, и – дом вздрогнул! Музыка кончилась. Начался камнепад. Сель. Извержение вулкана, и что там есть еще. Началось все вместе. Но больше всего это напоминало автоматную очередь. Я подумала о том, что в соседних домах точно начнется переполох. Подумают, что дом захватывают террористы. Но Юра, видя ужас на наших лицах, решил нас успокоить и улыбнулся, приподняв респиратор. Чтобы мы увидели его улыбку. Но… Накануне я уже думала о том, как мне отблагодарить своего отзывчивого бывшего соседа. И не могла придумать ничего толкового, кроме денег. А теперь знаю – еще я оплачу ему хорошего стоматолога. Но сейчас мы с Зоей Алексеевной тоже улыбнулись в ответ и автоматная очередь продолжилась. Зоя Алексеевна сходила в разведку – по коридору, вниз и во двор. Странно, но посторонних людей не было. Похоже, происходило идеальное ограбление дома! Раньше мне такая терминология почему-то не приходила в голову. Мы раскрываем тайну – благородно звучит, правда? Кстати, что значит – ограбление? Валерий Васильевич ведь дал нам свое согласие. А это, как-никак, его дом.
Юра тем временем продолжал упорно врезаться в стену. За клубами пыли мы не очень хорошо видели, до чего он докопался. Но когда пыль осела… В проеме стены, за кусочками кирпичей мы увидели некий предмет – очевидно, из жести. На нем был рисунок – красивые ветки, переплетения листьев, сияющих, словно золото. То есть – когда-то все это сияло, а теперь предстало перед нами в довольно потускневшем виде. Я пожалела, что утащила из своей квартиры кочергу, на которой совершила свой полет из окна. Но Юра деловито вытащил из своей сумки некий инструмент, я не спросила его название, и подцепил им сбоку тусклосияющую жестянку. И – о, чудо – она сдвинулась с места! И постепенно от усилий Юры даже повернулась к нам своим углом, то есть подвинулась на сорок пять градусов. Век, может, не двигалась, а тут… Мы оценили ее поступок и стали уговаривать коробку показаться нам полностью. При этом на лице Юры было написано, какие мы обе дуры.
- Да я ее сейчас просто вытащу, и все. Чего вы надрываетесь-то?
Мы замолкли. Юра действительно придвинул коробку на самый край нашей самодельной ниши, а потом взял ее и спокойно поставил на пол. И вот тут мы спохватились, что не заперли дверь парадного. Ошибку исправили - мы еще в самом начале приключений в моем доме врезали прекрасный замок. Ну, а засов здесь был давным-давно Коробка оказалась из толстой жести и когда-то – вы не поверите – в ней держали монпасье! Но это была вовсе не маленькая коробочка, в которых такие леденцы продавали в нашем детстве, а внушительная, сантиметров сорок в длину и чуть меньше – в высоту. Юра спросил меня, открывать ему коробку или мы это сделаем сами где-то в другом месте. Это он правильно придумал – про другое место. Так и надо было сделать. Я ведь и одеяло взяла, чтобы завернуть в него все, что найдем. Но куда же деть врожденное любопытство? Оно в этой ситуации было самым главным. И я махнула рукой – давай, открывай! А Зоя Алексеевна встала боком у двери, прижав к ней ухо, и стояла на стреме. Но открыть у Юры почему-то не получалось. Запаяли ее, что ли?
- Стукнуть по ней надо. Можно? – спросил он.
- Валяй.
Юра обстучал коробку со всех сторон, пустил в ход острый нож с очень тонким лезвием, и только после этого коробка как-то хрякнула и открылась! И, конечно, мы застыли в изумлении – в коробке спокойно лежала деревянная шкатулка, покрытая тонким слоем неизвестного мне вещества, напоминающего лак, и эта шкатулка была точной копией той, которую держал в своих руках мальчик, когда-то нарисованный на стене моего парадного!
- Наташ! Так это… клад, что ли? – спросил Юра. – Выходит, ты его все-таки нашла? То есть я… Я нашел-то! Открывать?
- А давай!
Крышка шкатулки была словно приклеена к ее стенкам. На первый взгляд показалось, что когда-то что-то было на ней написано. А вот второй взгляд бросить туда мы не успели – Зоя Алексеевна дала нам понять: опасность! Да мы и сами это услышали. Дом опять затрясся, как от перфоратора, потому что во двор въехало сразу несметное количество машин. И все они гудели, ревели, рокотали и предупреждали, что нашему приключению пришел полный песец! Я тут же набрала Комова, в двух словах рассказала о том, что сотворила, и буквально закричала: «Помоги»! Он пробормотал что-то насчет того, что я ни за что не умру своей смертью, и обещал тут же прибыть к месту происшествия.
- Да не один, Володя! Бери всех своих сотрудников! Тут – целая бандгруппа! Слышишь? Это они уже бегут по коридору…
Я схватила шкатулку, замотала ее в свой шелковый шарф и бросила в ведро, которых в парадном, превращенном в хозяйственную комнату, было несколько. Тазов, кстати, тоже - старых и брошенных здесь хозяйкой за ненадобностью. А в жестяную коробку из-под монпасье мы положили… камень, который неведомыми нам путями попал в кирпичную кладку и как бы оброс частичками кирпича. Получилось очень живописно.
А грохот между тем приближался. Я не могла позволить добытым сокровищам лежать в ужасном жестяном ведре, это было выше моих сил. Когда стоишь на грани провала, как я сейчас, то мозги начинают работать в обратном направлении. Я схватила шкатулку вместе с шарфом и прижала ее к себе. Ближе к сердцу. Зато Юра-дурак оказался вовсе не дураком. Он покачался, даже можно сказать – попрыгал на половицах, а потом нагнулся и ловко приподнял одну из них. Мы не могли проверить, что там, под этой половицей. По идее, там должен быть кусок старой лестницы, которая располагалась в парадном входе. Хотя не исключено, что там уже начинались владения директрисы. Но неизвестность – это хоть какая-то надежда. И я опустила туда шкатулку вместе со своим замечательным шарфиком – подарком мужа. А Юра закрепил доску так, что наше хранилище не было заметно.
И, конечно, в это же самое время в дверь застучали.
- Кто там? – тихо, будто ничего не случилось и ко мне просто постучали соседи попросить соли, спросила я.
- Открывайте! Или будет хуже! – проревел мужской голос.
- Хуже уже не будет, - грустно сказала я и тут же отперла дверь. – Проходите, пожалуйста. Вы из…
- Мы из! Мы из всего, что только может представить ваше воображение!
- Ну, тогда вы из охраны памятников. Мое воображение не может позволить себе представить, что вы какие-нибудь налетчики… бандиты…
Между тем пришельцев становилось все больше и больше. Они уже заняли половину парадного. Один из них наткнулся на наш перфоратор и сбил его с ног, надеясь подлезть поближе к нише.
- Я офигеваю, мама! – прошептал первый вбежавший.
Вероятно, он был здесь главный. Остальные молчали и вопросительно глядели на него. Рядом с главным встал мужчина с гривой черных волос и тоже уставился в нишу. Разумеется, они рассматривали шкатулку с булыжником, облепленным кусочками кирпича.
- Это что? – спросили оба. Дуэтом.
- Орудие пролетариата, - пролепетала я, указывая на булыжник.
- Вижу, - сказал главный. Он знал историю. – Ты уважаешь… интеллект?
- Вы, - бесстрашно поправила его я.
- Вы, уважаемая писака…
- Писательница.
- Вы, уважаемая писательница, уважаете интеллект?
- Повторы режут мое ухо. Уважаемая. Уважаете.
- Ах, простите, - начал было главный, но его перебил здоровый мужик, по виду охранник:
- Скажи спасибо, что твое ухо режут повторы, а не мой нож… А то получишь свое ухо в качестве подарка. Так что включи свое воображение в эту сторону.
- Граждане! Прекратите грубить, угрожать! Соблюдайте элементарный порядок. Умейте уважать людей даже в таких нестандартных ситуациях, - пропела своим негромким голосом Зоя Алексеевна и тем самым разрядила обстановку. Все засмеялись. Но угроза не перестала висеть в воздухе.
- Так разрешите продолжить про интеллект, - вновь начал главный. – Мой молодой друг… вот этот…его зовут Жорж, архитектор по профессии, проанализировав строение дома, легенды, с ним связанные, и некие знаки, имеющиеся на фасаде, пришел к радостному выводу: в этой стене, а теперь именно в этой нише должно находиться нечто ценное, сокрытое много лет назад владельцем этого дома. Мы поверили в правильность его догадки и стали готовиться к открытию клада. Решив при этом соблюсти все необходимые регламентации законодательства. И поскольку дом, можно сказать, является моей, Сергея Терентьевича Лугова, собственностью, а часть территории, к нему прилегающей, принадлежит бизнесмену Черному, вот он собственной персоной, то сомнений не было – эти решительные действия мы предприняли бы в самые ближайшие дни.
- Да о чем базар, Лустер? Тут же ничего нет, - угрюмо сказал Черный.
- Такого не может быть, потому что не может быть никогда! – уверенно заявил Лустер. – Дамы и этот придурковатый товарищ от нас явно что-то скрывают… Вы еще не нашли, что именно?
- Пока нет, - заявил один из охранников, переставляя пустые тазы и ведра.
Они могли бы переставлять и другие вещи, но в парадном больше ничего не было.
Тут вперед выдвинулся историк-краевед, будь он неладен!
- Вы уж меня простите, Зоечка Алексеевна, я к вам – со всей симпатией, но… Наша писательница прекрасно умеет заметать следы. Сообщив мне, например, где был закопан зо… старый череп, она явно слукавила. Мы перекопали всю указанную ею территорию. И даже больше. Но – никаких следов!
- Зато из могилы дяди Паши Тихомирова ты выкопал золото! – плюнув на все правила приличия, прокричала я. – Выкопал, да хоть бы за собой все убрал! Так и оставил развал на могиле!
- Какое золото? – обратился Черный к краеведу.
- Какое золото! – подхватил историк. – Это был штырь от карусели! А карусель устанавливал мой батюшка…
- Вот ты у меня сейчас и отправишься прямо к своему батюшке! - Мне показалось, что Черный хочет задушить краеведа, у которого в чем душа держится. – Где?
- У меня в гараже… Но я не знаю ни про какое золото. Клянусь!
- Ни шагу отсюда! Вместе к тебе поедем!
- Конечно, конечно, как вы скажете. Я только хотел высказаться… По поводу этого булыжника… Надо идти логическим путем. Если мне будет позволено…
- Иди, иди! И говори, да побыстрее! – прокричал Лустер. Он явно терял терпение.
- Разрешите коробочку-то - попросил краевед.
Ему дали дорогу. Он бережно взял коробку вместе с булыжником и поднес ее близко к лицу, словно принюхивался. Потом послюнявил свой палец и провел им по булыжнику. На нем остался темный след. Но главное – след остался на пальце. От тонкого слоя пыли, которую мы должны были стереть. А потом он попытался закрыть коробку. Но она не закрывалась. То есть – она почти закрылась, но все же оставалась совсем маленькая щелка. Эх, надо было нам сколоть часть приросшего к камню кирпича. А мы этого не сделали.
- Вот видите? Видите? – торжественно и радостно вопрошал краевед.
Все стояли в недоумении и молчали. Наконец, прозвучал зычный приказ Лустера:
- Искать! Везде! Во всем доме!
Он кричал что-то еще, но вой полицейской сирены помешал услышать его дальнейшие слова.
Я встретила Сергея Осокина с бригадой полицейских как хозяйка. Последним в парадное вошел Комов.
- Вот, Владимир Иванович, посягают, - начала я, указывая на группу захвата Лустера и Черного.
Кстати, оба они поздоровались с Комовым – тепло и совсем неофициально.
- О, вы что, дом ломаете? Террористический акт? – спросил Осокин.
- Боже упаси! Это вот мадам и ее свита… Вскрыли стену нашего обожаемого дома, в который я планировал вложить немалые средства… Чтобы памятник архитектуры радовал жителей города… Согревал наши сердца своим изумительным внешним видом. Стену сломала. Да я просто плачу. От безысходности, - закончил свой театральный монолог Лустер.
- Ну, Сергей Терентьевич, должен вас огорчить – дом принадлежит Валерию Васильевичу Сабурову. Суд признал его законным владельцем. Так что претензии к нашей писательнице могут быть у него, а не у вас.
- Но он нам разрешил! – не выдержала я. – Вчера вечером мы говорили с ним об этом в больнице. Он хотел присоединиться к нам, но не смог. Из-за болезни.
Лустер стал нас убеждать, что новый владелец Сабуров никак не сможет привести дом в надлежащий вид. Что на это нужно положить немалые деньги, а разве могут они быть у простого инженера, коим он является? Да и решение суда еще оспорить не помешает. Времени до вступления его в силу осталось в обрез, но успеть еще можно.
Между тем Зоя Алексеевна давно заметила, что полку Лустера и Черного убыло. Очевидно, поисковики-разбойники рыскали по всему дому в поисках клада. В парадное заглянули белорусы-ремонтники.
- Там какие-то люди безобразничают, - пожаловались они. – Мусор в мешках перевернули. Раствор весь палками попротыкали. Вскрыли пакеты со стройматериалами.
Комов попросил выйти с ним для переговоров. Мы зашли в комнату, которая стала всеобщей коммунальной кухней и по этой причине в ней давно никто не жил, закрыли за собой дверь и он меня прямо спросил, что я натворила.
- Клад искала, - просто ответила я. – Ну, ты же знаешь этот мой пунктик. Я долго мыслила, вычисляла, где он может быть. И остановилась на мальчике со шкатулкой. Помнишь картину на нашей стене в парадном? Вот в том месте, где мальчик держал шкатулку, мы и разломали стену! Юра ломал. Перфоратором. А они прибежали, накинулись…
- Так нашли шкатулку-то?
- Нашли жестяную коробку из-под монпасье. То есть – я правильно все сообразила…
- Ну, и…
- А там булыжник лежал. А они думают, что я клад нашла и куда-то спрятала. Вот и рыщут по всему дому.
- А ты не прятала?
- Да боже упаси!
- Но булыжник-то зачем?
- А фиг его знает! Кто-то до нас опустошил…
- Юра, говоришь, вскрывал? Надо же, Юру нашла.
Комов вышел в коридор и попросил позвать к нам Юру. Тот вошел, улыбаясь.
- Я клад нашел… Я, - повторял Юра.
- Юра, ну коробку же, а не клад! Булыжник, - поправила я бывшего соседа.
- Юра, а куда же вы дели этот клад? Где вы с Натальей его спрятали? – прямо спросил Комов, не поверив ни одному моему слову.
- А мы не прятали. Мы его бросили! – важно сказал Юра.
- Ну, увидели, что в коробке булыжник, и решили все бросить и уйти, - уточнила я.
- Да, да! Бросили, и все! – добавил Юра.
И вот сколько времени прошло, а я до сих пор не знаю, осознанно прикрывал меня тогда Юра или говорил искренне, от души – все же мы действительно бросили шкатулку неизвестно куда.
Мы вернулись в парадное к разломанной стене, в которой ковырялись люди Лустера и поглядывали на перфоратор. Им очень хотелось раздолбать дальше мою стену и найти клад, который мысленно они уже держали в своих руках. Я махнула рукой – дескать, берите, пользуйтесь, Владимир Иванович тоже был не против. Автоматная очередь затрещала снова. А я, оставив Зою Алексеевну на страже в центре событий, повела Комова и Осокина в свою прежнюю квартиру, где хозяйничали ремонтники, и рассказала, какой сюрприз хочу преподнести Валерию Васильевичу. Пусть порадуется, что хоть одна квартира у него будет в полном порядке!
- Пусть порадуется. Но… У нас там коллега лежит. В соседней палате. Сегодня наши к нему ходили. И услышали, что Сабуров-то совсем плох.
О, боже! Как это ужасно – не успеть сделать доброе дело. Не успеть порадовать. Но, может, не все так плохо? Вчера вечером он с нами так замечательно разговаривал.
Я позвонила Валерию Васильевичу. Никто не ответил. Конечно же, надо звонить в ординаторскую. И я хотела это сделать, но тут раздались восторженные крики:
- Есть! Есть!
Мы побежали в парадное.
Один из охранников, разгребающих очередной слой разбитых кирпичей, наткнулся на нечто, завернутое в льняную тряпку, пропитанную, как мне показалось, воском. Положки такие бывают в пчелиных ульях. Все молча взирали на каждое движение этого счастливчика. Вот он снял один тряпичный слой, другой… Сердца замерли у всех. Ну что же там, что же? Наконец, не выдержал Лустер:
- А ну дай! Это надо преподнести красиво!
Смотря что там, подумала я. Содержимое тряпицы явно было тяжелым – рука у Лустера, получившего то, что просил, сразу опустилась вниз и как-то безвольно повисла. Но это было лишь мгновение. Сергей Терентьевич бережно открыл последнюю страницу этого прекрасного приключенческого романа и мы увидели хороший золотой слиток прямоугольной формы с какими-то тиснениями.
- Так вот он какой, мой клад… Я мысленно искала его так много лет, я так долго не могла добраться до него в реальности, что теперь просто не верю собственному счастью! – гордо произнесла я, глядя на всех своим особым взглядом – сверху вниз. Это при моем-то маленьком росте! Но всегда, когда меня переполняют великие чувства, у меня появляется именно такой взгляд. Так произошло и сейчас.
- Дайте же мне на него посмотреть, - добавила я.
- С какой стати, мадам?
Это спросил уже Черный. Да и Лустер явно не собирался расставаться с золотом. Тут за меня проголосовал Комов. Он напомнил, как в нашей стране необходимо поступать с найденными кладами и какой процент их стоимости полагается нашедшему. Мне таки вручили слиток, однако он оказался так тяжел, что я просто не смогла его удержать. К тому же мне позвонили. На мобильнике высветился номер Валерия Васильевича. Но это оказался не он, а его сосед по палате, который сообщил, что нашему больному стало гораздо лучше и спросил, что я хочу ему передать. Я попросила сказать, что ремонтирую самую лучшую комнату в его доме – в качестве подарка, но главное – что в стене его парадного найден настоящий клад! Золото! Мой собеседник просто опешил, отключился и, думаю, тут же бросился к Валерию Васильевичу сообщать эти новости.
А между тем Комов, убедившись, что мне ничего не грозит, уехал вместе со всей своей бригадой. Я и так чувствовала себя неловко, что оторвала его от дел. Отпросился к себе в интернат и Юра. А Лустер и Черный с сыном, отпустив часть своих архаровцев, оставив за дверью лишь несколько самых верных и проверенных, сели вместе с нами на принесенные ящики прямо в парадном, и мы стали… разговаривать! Я рассказала им, как выпрыгивала в окно с посылкой Валерия Васильевича, как наблюдала за переполохом в доме, и мы смеялись над своими страхами и ошибками. Честное слово, еще час назад я и не представляла такое развитие действия. А потом – вы не представляете, говорили мы вовсе не о деньгах, не о золоте, не о дележе найденного, а о своих мечтах. Может быть, даже и детских. Так на нашу психику, очевидно, подействовало найденное золото. Встряска, которая, вероятно, бывает раз в жизни. Каждый понимал – деньги, полученные за клад, будут велики, однако новый город на них не построишь. Но за этой находкой крылась какая-то доселе неизвестная им сила, которая поднимала их дух, как бы давая понять – все, что они задумали, может и должно осуществиться! И невообразимо интересно было слушать эти мечтания – тогда, признаюсь, они казались мне очень наивными. И невозможно трогательными. Я незаметно залезла в свою сумку и включила там диктофон, потому и могу сейчас полностью представить монологи и Лустера, и Черного.
- Я, знаете, всю жизнь был влюблен. В этот город и в Волгу. Вот уеду куда-нибудь, а представляю, что хожу по этим тротуарам. Хотя я в основном на машине езжу. Воздухом этим надышаться не могу. Друзья и в Москву звали, и в Питер, но я отказался. А деньги… Это ведь по первости хочется и новый дом, и машину новую, невиданную, и на острова заморские. А когда все это есть, включается разум. И любовь, в которой я признался. И вот что мне представляется чаще всего… У меня дома есть картина, брат рисовал с фотографии. Собор на берегу Волги. Такой был красавец писаный! Разрушили в тридцатых. А одна стена-то, которая как бы парк подпирает, осталась. И я подумал – вот бы восстановить! Скопить денег и все за это отдать! Да я бы тогда знаете что? Я бы как ангел воспарил! Сам! При жизни! Я бы себя так уважать стал! Вознес бы! Да только моих капиталов не хватит. На государство была надежда, да что-то оно не торопится. А время идет. Собор будет. Знаю. Но эта красота уже сейчас кого-то спасти может, а не спасает. Потому что нет ее. В мечтаниях она моих пока. И в людских надеждах. Вот ты, Черный, ведь мог бы мне помочь. А не поможешь!
- Не помогу. Свое у меня дело несделанное. Мечта неосуществленная. Сюда меня мальчишкой привезли, а ведь родился я на юге. И… Ты ведь дома у меня был, Лустер? Был. Условия мне свои диктовать приходил. Но неважно. Ты видел, как я живу? В чем?
- В лесу ты живешь, Черный!
- Эх, Лустер! Сергей! Сережа! Да это же – ботанический сад! Мини-сад. А я хочу настоящий ботанический сад в городе создать. Посадить. С пальмами. С магнолией. С цветами невиданными. Как в сказке «Аленький цветочек». Я очень любил этот мультик. И люблю.
А сын Черного Жорж говорил о своих волшебных домах, которыми он, архитектор, мечтает застроить город. У меня что-то случилось с диктофоном и его монолог не записался. Так что передаю его по памяти. В этих домах будет все так красиво и вдохновенно, что люди там непременно будут счастливы. И он, Жорж, надеялся, что знаки на этом рисунке… При этом молодой человек вытащил из кармана рисунок, на котором в моем дорогом дворе, где прошло все детство, были некие обозначения. Ведомые мне, но неведомые им. Увидев их, я обвела всех победным взглядом. Что он означал, они узнали позже.
Я слушала эти три чудесные сказки и думала о том, что без них была бы наша жизнь! Пустой пласт времени. Серый, невыразительный, скучный. Тянуть свою лямку и видеть только эту самую лямку – жестокое существование. Но видеть при этом мечту и входить в нее как в хрустальный замок, и наполняться этим волшебством, вдохновением – да на это никаких трудов не жалко! И денег – тоже! И как же нелепы показались мне все наши с Зоей Алексеевной превращения, переодевания, представления, пусть даже достойные великих подмостков.
Было бы нечестно, если бы я не рассказала о своем главном желании. Они услышали, каким я вижу свой старый дом, как я преображаю его в своих мечтах. Для чего? В будущем я вижу здесь, например, частную библиотеку. Конечно, если этого захочет Валерий Васильевич. Обязательно ему предложу такой вариант. Есть, вероятно, и другие. В прекрасном доме всегда найдется что разместить.
- Да в нем можно просто жить! Долго и счастливо! – тепло и проникновенно воскликнул Лустер.
Я представила им Зою Алексеевну и назвала ее профессию. Она, вдохновившись нашими речами, призналась, что давно мечтала открыть свое частное детективное агентство, уже и команду себе подыскала, да эти деньги, будь они неладны…
Я знала, что наступит момент, когда надо будет принять жизненно важное решение. И я его приняла. Но сначала спросила, можно ли нас считать единым братством. Ну, раз уж так получилось. Раз мы встретились при таких потрясающих обстоятельствах.
- Поклясться можем. На крови, - заявил Черный.
- Брат, не надо лишних слов, - попросил его Лустер. – Я чувствую, что сестра Наталья хочет сказать нам нечто глобально важное.
- Она хочет объяснить, почему булыжник не входит в эту коробку из-под леденцов! – засмеялся Черный.
- Может быть. А как вас зовут?
- Николай, - растерянно произнес Черный.
Создавалось впечатление, что сам он давно об этом забыл.
- Сергей. Николай. Жорж. Зоя Алексеевна. У нас будет все прекрасно. Этот дом и этот двор… Вы не зря их выбрали. Они хранили свои тайны – может быть, специально для вас. У вас есть смелость. Решительность. Вдохновение. Вы не будете чахнуть над златом. И потому к этому замечательному куску золота… Кстати, а кому известно, что это именно золото?
- Да всей полиции в лице этого Комова! – с досадой сказал Лустер.
- Он что, пробу рассматривал? Заключение экспертов видел?
- А сестра Наталья и правда глобально мыслит, - пропел Черный. – Мы должны прокрутить эту интересную мысль.
- Она родилась от ваших замечательных сказок! На осуществление которых нужны хорошие деньги! Конечно, есть долг каждого гражданина перед государством. И государства – перед ним. Взаимно. Но ведь именно государство разрушило тот собор… И забыло его воссоздать. То есть - тут будет все честно. По совести. Либо мы вообще ничего не сдаем – ну, не было эпизода, и все! Либо объясняем, что - да, имел место счастливый случай, но это оказалось вовсе не золото, а… Ну, есть в природе что-то похожее на золото?
- Платина! – воскликнул Жорж.
- Ну я серьезно… Есть, кажется, какой-то кварц, который издали можно принять за золото. Блестит так же.
- Поняли. Найдем заменитель. Суррогат. Но вы произнесли очень интересную фразу. Она вернула к жизни мои самые смелые планы и мечты. Вы сказали, что к этому замечательному куску золота… Фраза оборвалась, но порыв мы поняли, и если поняли правильно, то примите заранее наш восторг и…
Лустер, кажется, готов был захлебнуться в благодарственных словах и пропеть мне оду. И не зря! Потому что порыв мой был велик, душа открыта навстречу новым делам, преображающим мир! А как же! Каждый раз, совершая великий поступок, я руководствовалась ни много, ни мало – судьбами мира! Держала себя высоко!
- Да, к этому замечательному куску… ну, я уже не буду называть его золотом, мы же решили… Я прилагаю… так много всего, что, ребята, держите меня, как бы я не сошла с катушек…
- Наташенька, успокойтесь, пожалуйста, вы все решили правильно, - утешала меня Зоя Алексеевна.
- Да, да, извините. Покажите-ка, Жорж, ваш рисунок. Вот эти отметки, видите? Здесь – золото. В этом дворе. Я покажу вам, в каких местах хранятся золотые вещи. Они очень тяжелые. Мы их достанем. На наши цели. Но это еще не все. Под нами - шкатулка, которую мы не успели открыть. Думаю, там настоящий клад. Который вычислила я. И вычислил Жорж. Уважаю.
- Я не один. Со своей невестой. Она очень хорошо чувствует такие вещи…
- Мы их достанем, - повторила я.
Все невольно встали. И я тоже. Мы с Зоей Алексеевной показали на широкую доску, под которую улетела моя шкатулка, обмотанная тонким шелковым шарфиком. Все всё поняли. Мужчины отогнули еще две доски, содрав прикрывавший их рваный линолеум, и Жорж, посвечивая себе мобильником, спустился вниз.
- Там – кусок прежней лестницы. Ваша шкатулка улетела в самый угол. Отец, нужен фонарь.
Черный приоткрыл дверь и приказал охраннику принести фонарь. Тот буквально слетал к машине и обратно. Мы ждали Жоржа с трепетом в сердце, я не преувеличиваю. Наконец он стал выползать из этого темного пространства, цепляясь за лестничные ступеньки, а потом и за доски одной рукой. В другой у него была шкатулка. А мой шарф, зацепившись, видимо, за что-то при падении, представлял из себя жалкое зрелище – он свисал со шкатулки и с руки Жоржа несколькими полосками шелка. Я приняла добытые сокровища. Доски укрепили на свои места, ящики сдвинули вместе. Зоя Алексеевна расстелила на них остатки моего шарфа и я поставила на них шкатулку. Волнение было так сильно, что крикни сейчас кто-нибудь, и мы все могли попадать в обморок.
- Мужчины, открывайте. Я вам доверяю.
Лустер дотронулся до шкатулки, погладил ее, хотел приоткрыть, но крышка словно приросла к ее стенкам. Черный сразу признался, что боится ее сломать, он просто провел по ней рукой и застыл в ожидании. Жорж деловито склонился над моим кладом, прощупал все стенки, проверяя, нет ли какого специального устройства для того, чтобы крышка откинулась сама, а потом вытащил небольшой ножик с тонким лезвием и спросил меня:
- Можно?
- Подожди. Может, она откликнется на мою просьбу. Я ведь убеждена – все предметы живые, надо только это понимать. Верить в это.
Я склонилась над шкатулкой как над малым ребенком и стала говорить ей хорошие, ласковые слова. Я называла ее даже волшебным перышком Жар-птицы. Не знаю, что именно тут подействовало – эти нелепые признания или шкатулка просто нагрелась от моего дыхания и в веществе, которым она была покрыта, произошла некая реакция, но только крышка под моими руками дрогнула и мне потребовалось совсем немного усилий, чтобы ее открыть. И отодвинуть какую-то бумагу, похожую на пергамент. А потом – несколько движений, и…
Меня давно нельзя удивить волшебным свечением и музыкой, которую посылают бриллианты. Не удивить притяжением даже тех драгоценных камней, которых я никогда раньше не видела. Но сейчас перед нами расцвел сад – самые прекрасные цветы мира из красных и розовых бриллиантов, зеленоватых жемчужин, небесно-голубых турмалинов, синих сапфиров, из топазов цвета безоблачного небесного свода. Рубины соседствовали с бирюзой, прозрачный кварц – с золотом и александритами разных оттенков, от фиолетового и сиреневого до красноватого. Отдельный цветок был представлен лучшими кристаллами изумруда темно-зеленого цвета, как бы опровергая поэтическое утверждение замечательного стихотворца Николая Рубцова о том, что не найти в природе зеленые цветы. Кстати, именно на этом цветке сидела изумительная пчелка с золотой спинкой и алмазными крылышками – казалось, что она вот-вот взлетит. Некоторые цветы лежали поодиночке, иные были собраны в букетики, скрепленные золотым или платиновым обручем. В самой же середине этой симфонии божественного ювелирного искусства по-царски разместился браслет из широких и тонких золотых пластинок, украшенных орнаментами – и тоже из цветочных изображений с драгоценными камнями. А из сердцевины этого браслета с овального портрета смотрел на нас седоватый мужчина с благородными чертами лица. Это изображение было накрыто тонким плоским бриллиантом. И этот благородный человек, смотревший на нас через прозрачный, как вода, бриллиант, был удивительно похож на Валерия Васильевича. Предок!
Наше онемевшее братство с трудом приходило в себя. Все понимали, что перед нами – представители лучших драгоценных камней мира. И что стоят они, вероятно, миллионы, а то и миллиарды долларов!
- И что же мы теперь будем со всем этим делать? – тихо спросила я, понимая, что перво-наперво об этом надо рассказать Валерию Васильевичу. Это, как-никак, его предки позаботились о своих потомках, в том числе и о нем. Но звонить не пришлось. Это сделал он сам. Я умоляла его приехать, полюбоваться на все, что мы нашли. Подчеркнув, что это сделали мы все вместе. Ради нашего города. Возрождения собора. Строительства ботанического сада. Ради обновления для новой жизни нашего любимого, несравненного дома. Который и подарил нам все эти богатства в ответ на нашу искреннюю к нему любовь. И это обновление уже началось – в моей бывшей квартире. Мне показалось, что он не очень стремился приехать – ему тяжело. Однако он сказал, что все-таки прибудет. Кажется, он не совсем понял меня насчет клада, ибо не выразил ни удивления, ни восхищения. И весть о затеянном мной ремонте тоже пропустил мимо ушей. Зато объявил, что намерен сделать мне сюрприз. И попросил, чтобы мы не расходились и его подождали. Что ж, мы и не думали расходиться. Куда ж с этаким-то богатством?
А между тем мои братья несколько насторожились. Неизвестно ведь, как поведет себя настоящий владелец клада. Но я их стала успокаивать, убеждая, что Валерию Васильевичу наши планы очень понравились. Что сам он из-за своей болезни, которая считается неизлечимой, не может так вот широко планировать свою деятельность. Конечно, он ошибся, говоря о сюрпризе для меня. Это же мы ему преподнесем подарок! Но Зоя Алексеевна со мной не согласилась и мне показалось, что знает она гораздо больше, чем говорит. И что меня от ее знаний, как всегда, отделяет собственная невнимательность.
Пока мы любовались лучшими цветами планеты и обговаривали, куда они отправятся отсюда, из моего парадного, подъехал лимузин с Валерием Васильевичем. Его сопровождала медсестра. Правда, мы, впустив владельца дома, оставили ее в коридоре – разговор предстоял конфиденциальный. Естественно, мы были уверены, что пойдет он о шкатулке. Но Валерий Васильевич, сев в приготовленное для него кресло, которое мы нашли в одной из комнат, окинув взглядом шкатулку с цветами, улыбнувшись своему предку на браслете, отодвинул все это в сторону и открыл свою кожаную папку с документами, которую мы видели у него в больнице. Все с недоумением взирали на его поведение – ни ахов, ни охов, ни восторгов по поводу столь удивительного клада. Он что, не понял, какими огромными средствами это может обернуться? Дав ведь мы теперь горы можем свернуть! И не только отреставрировать наш родной дом, но построить десятки таких же! Я принялась объяснять ему это, но он прервал меня, сказав, что знал о содержимом шкатулки, но теперь у него слишком мало времени для эмоций, восторгов и прочего. Что его, конечно, радуют наши планы. Но что он вот прямо сейчас, в эту минуту намерен ознакомить меня со своим завещанием…
Что там говорят, если новость поразила вас своей неожиданностью и способностью круто изменить вашу жизнь? Она упала, как снег на голову? Нет, целая глыба снега, способная раздавить. Она пронзила вас, как стрела, в самое сердце? Она ослепила вас радостью? Но я осталась нераздавленной и зрячей. Правда, сердце мое бешено колотилось. Потому что мой родной дом, который я обнимала и с которым разговаривала даже на расстоянии, по этому завещанию становился моей личной собственностью… Я стояла как в тумане возле ящиков и открытой шкатулки, я не видела лиц окружающих меня людей – вероятно, они улыбались, я надеюсь на это. Но я слышала какие-то странные звуки… Словно в театре. После спектакля. Господи, да это же все аплодируют Валерию Васильевичу! Я осторожно обняла его, поцеловала, при этом чуть не упав ему на колени – так неловки были мои движения. А он гладил меня по щекам и говорил, что не надо, совсем не надо плакать, а надо радоваться. А я плачу? Я плачу…
- Я понял, Наташа, что для вас дом – это больше чем дом. Это живое существо, которому вы рады. Друг. Центр вашей Вселенной. Да, да, я убежден, что у каждого человека есть своя вселенная. Наше пространство так поразительно выстроено, что я совершенно не удивлюсь, если наука откроет и признает мыслеустройство многих созданий рук человека, в том числе и строений. И дом откликается на вашу любовь, я это заметил. И принял это решение. Ведь у меня нет наследников.
- А у меня они есть, Валерий Васильевич. Дочь и сын. Они тоже любят этот дом. А… мы сможем здесь поселиться? Вы разрешите? После реставрации, конечно.
- Все решения будете принимать вы сами. Вы, владелица.
- А вы не обидитесь, если я сейчас позвоню в Польшу? Муж и дети там на гастролях с театром.
Все одобрили мой порыв. Но оказалось, что я позвонила во время спектакля и по мобильному ответил другой актер, находившийся в общей с мужем гримерке. Я попросила передать своему любимому, что готовлюсь вступить во владение родным домом. Потому что он мне завещан. Звонок от мужа последовал через несколько минут.
- Дорогая, милая, ну мы же тебя любим, мы без тебя скучаем. Пожалуйста, ни во что не вступай. Это чревато. И вообще я начинаю уставать от твоих приключений.
Как снег на голову, говорите? Да я выпустила на мужа целый ураган! И он сбил его с ног!
- Это невероятно, - повторял он в десятый раз.
А потом его позвали на сцену.
А на нашей сцене действие продолжалось. Я все-таки показала Валерию Васильевичу ремонтируемую комнату, а он посоветовал мне разместить здесь штаб, чтобы руководить работами во всем доме. Я поинтересовалась, какие у него есть пожелания, представила ему Жоржа, который уже выразил готовность работать над этим замечательным созданием позапрошлого века. Валерий Васильевич задумался. Я предложила добавить в лепнину на фасаде его имя и фамилию – в том же художественном стиле. Мне показалось, что лицо его, бледное от болезни, стало приобретать нормальный вид.
- А разрешат? Это же памятник, - тихо сказал он.
- Уверяю вас, я уж постараюсь сделать так, чтобы разрешили, - заверил его Жорж.
- Спасибо. Я выполнил свое намерение. Оставляю вам все документы. Всю папку. Она мне больше не понадобится. Там – не только бумаги, касающиеся дома. Но и… Документы о том, где покоятся мои предки. И теперь… Прощайте. И прошу вас позаботиться…
Зоя Алексеевна взяла его за руки и заверила, что ему не надо ни о чем беспокоиться. А я пообещала, что через час-другой мы, обговорив все самое важное, придем к нему в палату. Он отбыл вместе с медсестрой, которая так и не поняла, почему ее продержали в коридоре.
Из открытой шкатулки тянулись драгоценные лучи радости и счастья, кожаная папка дарила мне самый чудесный подарок, о котором я и мечтать не смела. Но порыв восторга и радости прошел. Было грустно. От нас ушел человек, способный дарить любовь. Стремящийся делать людей счастливыми. И, вероятно, скоро он уйдет навсегда. Но он передал нам эту волшебную эстафетную палочку. И мне показалось, что наше братство от этого укрепилось.
Шкатулку мы пока доверили Лустеру с Жоржем. Между прочим, Сергей Терентьевич, узнав, что я живу в деревне, предложил нам с Зоей Алексеевной остановиться в их особняке. Мы тут же направились туда. Сопроводили свои драгоценные находки. Черный в шутку заметил, что все мы остаемся при шкатулке и только он вынужден ехать к себе домой и оторваться от клада. На что мы ответили, что без него ни в коем случае не истратим ни одного бриллиантика, и за этим сможет проследить его собственный сын.
Однако, когда мы с Зоей Алексеевной засобирались в больницу, мужчины направились вместе с нами. Оставив драгоценности в надежном сейфе Лустера, мы на двух машинах подъехали к главному корпусу. В палату не шли, а бежали. Что-то нас подхлестывало – скорее, скорее! Но… Как и в первое наше посещение, она была пуста. Медсестра на посту молча указала нам на ординаторскую. Заведующий отделением тихо-мирно сидел за столом и что-то писал. Я спросила, где Сабуров. Он поднял глаза вверх. Ясно – там у них операционная. Но он еще и развел руками! И покачал головой. Что же? Что? Неужели…
- Он упросил меня сделать все возможное, чтобы хоть несколько часов пожить нормальным человеком. Без боли и страданий. Он твердил, что ему необходимо принять важное решение и объявить об этом. Я предупреждал, что такие меры… ну, словом, агрессивная терапия может ускорить… гм… финал, так сказать. Но он умолял. Был непреклонен. А мы к нему здесь – со всем уважением. И любовью.
- Он нас не дождался… Надо было ехать сразу… Вместе с ним… Он умер в одиночестве…
- Бог с вами! Он не умер. Более того, я надеюсь, что сегодня этого еще не случится. Он в реанимации. Но – в сознании. Туда нельзя, а я тайком проведу вас в коридор, вы встанете рядом с палатой, а я приоткрою дверь. Вы даже сможете сказать ему несколько слов. Думаю, меня за это не уволят.
Мы приняли этот маленький сценарий за спасение от угрызений совести.
- Валерий Васильевич! Миленький! Я вас целую и обнимаю…Выздоравливайте. Ваш дом передает вам огромный привет. Он тоже желает вам поскорее встать на ноги. И низко кланяется.
- Не надо. Ему вредно. Он ведь уже старенький, - прошептал Валерий Васильевич, но мы его услышали.
- Мы хотим, чтобы вы улыбнулись. Готовы ковриком лежать у ваших ног, - начала я.
- И тапочками, - пробурчал Черный.
- А я хоть капельницей буду, лишь бы вы выкарабкались, - твердо объявил Лустер.
- А я готов быть настенным орнаментом в стиле ампир, чтобы украсить вашу палату, - заверил Жорж.
- Мне остается бинтик. Платочек носовой, - сказала Зоя Алексеевна и послала нашему больному воздушный поцелуй.
- Господи, ну как же мы вас любим! – почти что крикнула я.
Доктор посмотрел на меня укоризненно.
А Валерий Васильевич повернул к нам голову и улыбнулся.
Мне показалось, что с этой улыбкой он и оставил наш мир…
На снимке - картина Петра Солдатова.
