Хахаль хахалю рознь – это, в общем-то, и так известно любой женщине, но бывшая актриса третьего плана и теперешняя алкоголичка самого первого плана Полина Жуля ощутила эту разницу на вкус. На утро очередной пьянки с дворовыми знакомыми в квартире не осталось ничего – ни еды, ни постельного белья, ни мелочи, ни даже пустых бутылок. Но, самое противное – не оказалось воды. Её почему-то не было даже в кранах – оттуда шли только харкающие звуки, словно водопроводный бог подхватил ковид и грипп сразу и теперь мстительно кашлял Полине в ухо.
Квартира была шикарной – две комнаты с высокими потолками в Оружейном переулке. Досталась она Полине от мужа, фактически от родителей мужа – ответственных чиновников какого-то сталинского министерства. Сам муж – неудавшийся театральный режиссер, умер от пьянства до неизбежного раздела имущества, и Полине никто не мешал и ничто не мешало наслаждаться жизнью – пропивать остатки сбережений и пенсию под высокими потолками со случайными собутыльниками из вечно обиженной московской интеллигенции. «Богема» была уже с запашком, с задворок давно минувшей культурной жизни Москвы. Но если не пиво, воды-то могли оставить!
Обычно пьянка начиналась с проклятий в адрес властей. Любого уровня – от и вплоть до. И любого периода – от и до. Получалось так, что во всей богатой русской истории толковых правителей не находилось. Грозный – маньяк, Пётр – параноик, Николай – хлюпик, как и Хрущев, Сталин – сволочь, Брежнев – маразматик… и даже Владимир Святой оказался на кухне Полины не таким уж святым, а насильником и пьянчугой – почище их самих. Политическую часть Полина еще могла запомнить, но дальше шло об искусстве. Здесь уже никто никого не слушал, и никто ни с кем не соглашался. В художественной части пьянки наливали уже только себе и пили без тостов. Вчера, кажется, всё шло тем же чередом. Новый хахаль Полины - без имени, но с забавным отчеством «Электронович» – то ли литературный критик, временно работающий дворником, то ли наоборот – сухой длинный полустарик с проплешиной на темени, в носках разного цвета, желчно хаял классику. Ничего так хаял, даже с иноземными словами, смысл которых Полина давно утратила. Но послушно кивала и даже сама подливала водку. Чем ниже падал Толстой с Лесковым, тем чаще подливала. Где-то на пятой бутылке потерял авторитет и сам Достоевский.
- Да ваще… что всем тычут Федором этим Михалычем, вашу Машу? Раскольников этот… ваще… кто сейчас этим мучается… какая там совесть… тюкнул топором и нанял адвоката! И ментам дал гонорар, и всё! Не понял Михалыч русского народа… ваще не понял!
- Да ваще! – Соглашалась Полина и доливала водку в заляпанный стакан.
- А этот… как его… вашу Машу… «Идиот»? Реально идиот… ваще… втюхался в эту… Филлипповну, а та пелядь хвостатая всё купца этого за нос водит, да бабло отжимает… ваще… сейчас бы замуж выскочила, да всё и разделила бы в свою пользу, вашу Машу!
Полина завороженно наливала, пока могла. Потом уже кто-то кого-то тряс за грудки, кто-то разнимал и трясли уже его… всё, как обычно. Только Электроныч независимо витийствовал, иногда отсвечивая плешью от лампы над головой вместо давно пропитой люстры с 20-ю рожками. Получался эффект приглушенного прожектора. Это усиливало сценический эффект и подтверждало имя отца, данное, очевидно, в годы первых успехов ГОЭЛРО.
- Актёры наши – это не актёры ваще!
- А кто? – спросили из недерущихся.
- Дешевка! Наемники для кривлянья, вот кто! Не верю!! – Вдруг заорал Электроныч, страшно выпучив глаза. В это момент он был похож на полуочищенную гигантскую рыбу-телескоп. Потасовка немедленно прекратилась. – Клоуны и бездари! Им нужно уметь что?
- Что? – с придыханием спросила Полина, склонив бутылку к стакану. Ей вдруг показалось, что стакан шире раскрыл граненый рот.
- Им нужно уметь пере… вобла… вопло… щаться! – Обводя аудиторию все еще телескопными глазами, изрек критик. – Они, вашу Машу, должны быть тем, кого играют. Хоть унитазом ваще! Хочешь показать унитаз, будь унитазом!
- Будь унитазом! – дружно подхватила преодолевшая внутрипартийные уклоны и ереси компания и сдвинула кубки.
- Всё погибло, сгорело, вырублено! – Бил током Электроныч – Нет театра ваще! Нет кино ваще! Великая актриса одна осталась – Жуля! – Электроныч положил свою костлявую длань на податливое колено Полины. – И то – не разглядели ваще слепцы! Литературы, вашу Машу, не осталось, повытоптали графоманы!
- Нет, а Гоголь?! – кто-то неосторожно полез в дискуссию. Полина окатила его презрением, даже не дождавшись ответа нового друга. Нового, потому что он появился то ли с неделю, то ли вообще вчера – Полина не опускалась до календарей. Отмечать там было нечего, жизнь и так текла по своему фарватеру без бакенов и вех. А если и мелела до щиколоток, то как-то доживалось до нового половодья и без календарей. Полина и свой день рождения-то помнила приблизительно – около 8-го апреля. Было бы 8-го марта, точно запомнила бы, а так – примерно. Иногда она, конечно, доставала паспорт - в собесе в основном, и сверялась с датой, но заветная цифра как-то быстро стиралась в нетрезвой памяти и путалась с другими, соседними. Напрягать же память было больно физически. Но – что апрель – Полина помнила твёрдо. Поэтому отмечать нужно было начинать пару дней загодя и еще пару дней после 8-го – так гарантированно можно было избежать промашки. Вот как раз такой «плавучий» день рождения они и отмечали.
- Сам ты Гоголь! – Отрезал Электроныч и тыкнул вилкой со шпротой в вопросившего. – Ты что думаешь, Гоголь русский народ знал? Да, вашу Машу, он хохлов-то не знал ваще! «Мёртвые души», «Мёртвые души»… да Чичиков ваще щас олигархил бы. И его бы любили… ваще… А у нас кто любит этих упырей, вашу Машу? Кто - я спрашиваю?!
Электроныч воздел вилку вверх восклицательным знаком. Шпрота чудом не сорвалась.
Побежденный замысловатым аргументом и упорством шпроты соперник ретировался к своему стакану. Полина была просто влюблена в победителя и подливала водку, не сводя глаз с нового кумира. Ни одной капли не проливалось – мышечная память работала куда лучше мозговой.
Сейчас же, в это светлое апрельское утро никакая память не работала – руки тряслись, в мозгу вспыхивали какие-то отрывки – то куплет из драки, то кулак из песни, какие-то консервы и пьяные рыдания плешивого радетеля за русское искусство со странным именем… или фамилией… как его… что-то связанное с розеткой. Провод… вилка… - ярко осветилась шпрота на вилке, устремившаяся в небо – ток… замыкание… - «точно, замкнуло чё-то у мене» - подумала Полина - … что между током и алкашом… электричество… электрик… Электроник! – не совсем точно вспомнила Полина, но это не помогло – ни пива, ни воды не находилось. Солнце щедро заливало своим светом разбросанные бутылки, окурки в консервных банках, пятна всех цветов, остатки квашенной капусты на столе и под столом. Свет усиливал сушь, Полине казалось, солнце встает над песками Сахары. Еще немного – и падет от жажды последний верблюд каравана. Полина даже пожалела несчастное животное, представив себе пенных хрип, распластанные на земле горбы и вытянутые ноги с копытами.
- Вот и сейчас паду насмерть, как верблюд, - подумала Полина и вдруг вспомнила, что исчезнувший в дальних оазисах вчерашний кумир говорил об актерах. Что-то типа – что хочешь получить, тем и будь. Или это муж покойный говорил на репетициях? Или сам Станиславский?
- Потом припомню, - решила Полина, - а пока надо найти выпить… попить… Значит, надо представить себя пивом… или хотя бы водой. Да, водой легче и не надо так стискивать зубы, если представлять пиво.
Полина закрыла глаза и села, ссутулившись, на стул.
- Я вода… я вода… вода… я рыба… вода… водопад… вода падает… вода булькает… брызги… о… воды!
В памяти отчетливо возник Элетроныч и все остальные, кричавшие «Будь унитазом!» Какой-то солнечный зайчик прыгнул на дно сознания. Унитаз… унитаз… Полина открыла глаза. Ну вот же оно! Единственное и неповторимое решение! Еще не веря в удачу, Полина сорвалась со стула, как камень из рогатки, и ринулась в туалет. Одна какая-то ржавая гайка и… о чудо! В бачке была вода! Она сверкала и манила к себе в самом сердце московской Сахары. Это был почти мираж, Полина даже опустила туда палец, чтобы убедиться в реальности происходящего. Палец намок. Выждав еще секунду для более оглушительного кайфа, Полина за пальцем опустила в бачок голову. Зачерпнуть чем-то – это нужно было возвращаться на кухню, а сил отойти от этого фарфорового колодца не было уже никаких. Полина лакала воду, как верблюд, все-таки дотянувший до оазиса, жадно и впрок. И уже ожив, пошла за стаканом – со дна языком было все равно не достать.
Вычерпав со дна бачка остатки воды, Полина блаженно растянулась прямо возле унитаза. Стало настолько хорошо и спокойно, что её не рассердило, когда через пять минут из всех открытых кранов понеслась с шумом вода – водопроводный бог выздоровел и весело поил квартирный мир в Оружейном переулке.
©Дмитрий Дарин, 2023