Бобик был очень консервативным, и не любил никаких изменений, особенно если это было связано с усталостью, ранним вставанием, работой и напряженной старательностью. По совершенно необъяснимым причинам он вдруг должен был начать ходить в школу. Он нашел это чрезмерным, но вынужден был подчиниться.
Однажды бабушка читала Бобику из книги «Недоросль». Там примерно такой же, как Бобик, юноша мучился при изучении географии. Его мать (или бабушка) возмущалась, считая, что благородный юноша не должен изучать столь унизительный предмет. Для этого есть кучер, который должен знать, как найти то или иное место. Бобик был с этим полностью согласен.
Он должен был теперь рано вставать. Школа была недалеко. Гиреевские жители организовали эту школу для своих детей. Уже снаружи это было скучное здание. Внутри никакого комфорта и уюта. Пустые стены кое-где завешаны географическими картами. Низкие парты со скамейками были перепачканы и покрыты вырезанными учениками монограммами. Школьных товарищей Бобик знал и раньше, кое с кем вместе играл, у некоторых даже бывал дома. Наблюдалась интересная особенность. Дома эти дети были дружелюбными, хорошо воспитанными, с хорошими манерами.
Во время игры, конечно, случалось, что они становились дикими, ломали игрушки или дрались, злились друг на друга и какое-то время не встречались. Через некоторое время они уже не помнили из-за чего, собственно, поссорились, но по инерции продолжали злиться. Здесь, в большой куче, дети были в основном нахальными, громкими, хвастливыми, несносными. Во время перемены они дико носились, толкались и кричали. Невозможно было ни разговаривать, ни играть. Все были крайне раздражены.
Бобик чувствовал себя здесь иначе, чем дома. Он сам представлял собой нечто иное, чем был всегда. Он присвоил себе грубую, развязную, отрывистую речь. Если бы он так заговорил дома, то был бы тотчас наказан. Он не был чересчур смелым, но бравировал напоказ, о чём, по некотором размышлении, порой сожалел.
Учение утомляло его. Учителей он находил скучными. Ему было трудно следовать за мыслью преподавателя. Во время урока происходило так много всего. Выдумывались разные глупости, некоторые из которых были весьма недурны. По воздуху летали бумажные шарики, которые изредка попадали в учителя. Дети перешептывались. Иногда сзади кому-нибудь втыкали иголку, и тот орал. За крик его наказывали, поскольку действительная причина воплей скрывалась. Рассказать о причине крика (пожаловаться) было бы предательством, а за него товарищи должны были бы серьёзно поколотить. Это был полностью сумасшедший мир.
Все моральные понятия, с трудом привитые дома, переворачивались здесь вверх тормашками. Над всем царил вызывающий фатализм. Делали то, что было нужно, но в этом не было души. К тому же никто не понимал, зачем всё это учить. Если бы хоть один учитель хоть как-то это объяснил, может быть, стало бы легче. А так были голые, чуждые, холодные факты, которые не имели никакой связи ни с ними самими, ни с местом, где они жили, с домом.
В Бобике теперь постоянно поднимался страх, потому что день больше не был лучащимся и полным радости, а превратился в некоторый трафарет, разбитый по линейке. Бобик находил эту стандартизацию злым насилием.
Однажды, незадолго до конца занятий, в класс вошла директриса, пожилая, худощавая, очень строгая и совершенно неинтересная дама. По её поведению и покрасневшему лицу было видно, что она рассержена. Она кого-то искала, обшаривая своими злыми глазами, как карманным фонариком, лица учеников, пока не остановилась на Бобике. Директриса приказала ему встать. И тут из её узких губ хлынул поток упрёков и ругани.
Одуревший Бобик понял только, что она якобы встретила его тёмным вечером. Он вёл себя очень невоспитанно: руки в карманах, поплёвывал, насвистывал и пел неприличные песенки, с нею не только не поздоровался, но даже обругал её, и убежал. Она ещё много чего говорила. Сначала она хотела написать письмо высокопоставленным и благородным родителям, но потом передумала и приказала Бобику отсидеть два часа после уроков.
Бобик стоял, застыв, как соляной столб. Сначала он ничего не понимал. После долгого размышления пришла мысль, что он вечером из дома не выходил. Он не умел свистеть, и, к сожалению, не знал ни одной неприличной песни, хотя с удовольствием выучил бы несколько. Он попробовал возражать, но ему не удалось даже рта открыть. Директриса ястребом накинулась на него со злыми словами, после чего величественно покинула класс. Некоторое время в классе царила удивительная тишина, дети были напуганы. Бобик ещё стоял. Все взгляды были направлены на него. С ужасом и уважением. Он почувствовал, что приобрёл авторитет.
Сидение после уроков оказалось ужасно скучным. Особенно глупым было то, что классный учитель, который с удовольствием пошел бы домой, вынужден был тоже остаться после уроков из-за того, что мальчишка свистел и плевался. Бобику было дано задание снова и снова переписывать идиотские предложения: «Мы учимся не для школы, а для жизни!», – его злила неправдивость этого предложения.
От строчки к строчке буквы становились всё менее прямыми и безошибочными. Бобик очень устал. Он с удовольствием положил бы голову на стол, но учитель, внимательно за ним следивший, тотчас заставил его писать дальше. Директриса заглянула в класс. Она была явно довольна, что осуществляется справедливость.
– Можешь теперь идти домой, но, если такое случится ещё раз, вылетишь из школы. Ты мне портишь других детей. Ты понял?!
– Конечно, – сказал Бобик, набравшись стоического терпения. Внутренне он даже обрадовался, что взрослый человек, который выставлял себя ужасно важным, оказался таким тупым, и впадал в такие заблуждения. А сколько высокомерия и трусости было в том, что другого человека не выслушивают!
Он отправился домой. Стоявшая у ворот няня обеспокоенно смотрела на него. Подошла Ядвига. Обе выглядели озабоченными.
– Где ты был так долго, Бобик? Мы перепугались!
– Меня оставили на два часа сидеть после уроков, – ответил он с философским спокойствием.
– Какое преступление ты совершил?
– Я ночью свистел и пел неприличные песни, директрисе показывал язык и её обругал.
– Но, Бобик, ты же никогда не выходишь вечером, и ты же не умеешь свистеть!
– Но, тем не менее, я должен уметь всё это делать, мама!
– Знаешь, нянюшка, я никогда не смогу стать взрослым! – сказал он вечером няне. Озабоченная Ядвига зашла к нему поговорить.
– Не огорчайся по поводу таких случаев. Лучше пострадать безвинно, чем по своей вине. Зло падает всегда на того, от кого оно изошло. Будь мужественным. Вспомни, нашего Бога схватили, как преступника, унизили и распяли. Он вынес и претерпел это за наши грехи. И мы ведь не лучше Его. Если ещё случится такое, вспоминай о Нём, и переноси всё терпеливо и без мстительного чувства. Прости тому, кто тебе неправое делает, и тогда ты это легче вынесешь.
----
Полное содержание статей в этом блоге по данной ссылке.
Пост знакомство - обо мне, о том, кто завел этот блог.
#пересказкниг #снемецкогонарусский #переводкниг #владимирлинденберг #философияоглавноем #мыслиобоге #историячеловека #линденберг #челищев #книги #чтопочитать #воспоминанияодетстве #лебедевад #лебедевалексейдмитриевич