Очерк корреспондента Readovka, впервые посетившего Северодонецк и Лисичанск. «Мам, мы на границе» – это мое сообщение в мессенджере извещает не только о том, на каком наша компания этапе путешествия, но и о том, что в ближайшие часы я на связь не выйду. Позади ночевка в пригороде Воронежа и выезд затемно, впереди – большой погран-терминал Ровеньки с бело-зеленым строением и несколькими полосами осмотра, разделяющий Белгородскую область с Луганской Народной республикой, большую Россию – с Новороссией. Казалось бы, Луганщина уже официально в составе России, пограничная застава – такой большой сувенир из относительно недавнего прошлого, а государственная граница здесь уже легкий пунктир между двумя регионами. Однако пока идут боевые действия, этот большой блокпост – данность, и граница между миром (в этой части Белгородчины звучит разве что эхо боевых действий) и войной.
Последний раз эту границу, правда, на другом белгородском пункте, я пересекала восемь лет назад, когда ездила с родителями в еще украинский Крым. Проезжали Луганск, Донецк, Волноваху, Мариуполь… Наверное, банально говорить, что мы и представить не могли в то лето ни русского Крыма, ни войны на Донбассе, ни какого-то сухопутного коридора на полуостров и всего остального, что с тех пор пришлось увидеть. Смутные воспоминания охватывают вместе с утренней прохладой – хотя это уже южные земли, даже в куртке по утрам тут холодно. – Вы в первый раз? – спрашивает пограничник в домике, проверяя мой паспорт. – Да, – и, по сути, сказала правду, в Луганской Народной республике я действительно впервые, как и в принципе на новых наших, возвращенных территориях. Последнее обстоятельство вызывает в душе особое волнение. Дело не столько в гипотетических обстрелах и тревоге из-за них, сколько в целом. Словно играете долго в компьютерную игру, и вот вам наконец открывается новый эпизод. В детстве я так намертво застряла с Гарри Поттером в подземелье, а спустя много лет, перед защитой диплома, прошла всю игру за день, легко перепрыгнув тот самый уровень. Вот и теперь происходит нечто подобное, спустя много лет – машине дают команду проезжать, level up! Первое, за что цепляется глаз, кроме классического укрепленного блокпоста на выезде из терминала и военных – висящий прям над головой старый, сильно уже ржавый дорожный знак, еще один почти музейный артефакт: приветствующий путников указатель с гербом: «Луганьска область». Насквозь кинематографическая деталь, которую возможно еще возьмут в кадр на гипотетических съемках, если он так и будет висеть на своем месте. Вообще по той части республики, где мы ехали (северная) еще то и дело встречаются вывески и указатели на мове. Впрочем, они и в Крыму до сих пор где-то да встречаются на шоссе, возможно, и здесь они надолго задержатся, как и код ВВ на автомобильных номерах не скоро полностью сменится цифрами 181. Однако куда важнее языка, кодов, указателей и номеров, конечно, люди, которые здесь живут. Неширокое шоссе-однополоска неспешно ведет вперед через поселки и городки. Вперемешку с гражданскими легковушками колесят военные грузовики с маркировками всех наших войсковых группировок. Наверное, из-за работы журналистом в военное время совершенно не режет глаз присутствие тут и там бойцов в полной экипировке техника, блокпосты и прочим «антуражем» военного времени – они как будто сплелись с местным пейзажем, и это не ирония. Видели, кстати, и один из тех самых «детских блокпостов»: сколоченный домик у обочины с флагами и двоих мальчишек с игрушечными автоматами, машущими руками очередному «КАМАЗУ» или «Уралу». Зато нельзя не заметить другого: мы переехали кордон, едем по территории, еще относительно недавно бывшей «заграницей», но за окном ровно тот же вид, что мы видели этим утром по дороге, что я видела в родном городе моей мамы Гуково – низкие домики, заправки, мойки, дворцы культуры, лесопосадки, только вывески где-то на украинском… и люди точно такие же, ничем не отличающиеся ни внешне, ни речью от жителей Белгородской, Воронежской, Ростовской областей. Осознав это, первое, о чем думаешь – об изначальной абсурдности государственной границы здесь, проложенной за много лет до этого. Те же самые мысли были у моего папы, когда мы впервые пересекли границу по дороге в Крым – страну порезали по живому. Не за исправление ли этой ошибки в том числе мы и воюем, каждый на своем фронте – реальном, информационном, гуманитарном? Солнце между тем приветливо светит нам, как бы предрекая удачную дорогу. Мы едем в Северодонецк и Лисичанск, везем, помимо нового шатра нашего фонда «Ридовка Помогает!» с гуманитаркой, сумку и пакет самых разных настолок для местных детей, не считая других игрушек. С нами едет и попутчик – круглый сочно-зеленый плюшевый Ам-Ням, найденный в 5 утра на заправке под Воронежем. Он тоже, как мы спонтанно решили, будет радовать там какого-нибудь ребенка – как покажет поездка, в тех местах хочется помочь всем, особенно детям, кто только попадется на глаза.
Стальные смешарики, суровый донецкий рэп На подъезде к Северодонецку, куда мы буквально спустились вниз по карте через Новопсков, Старобельск и Новоайдар, все больше и больше появляется напоминаний о прошлогодних боях. Сосны, об обилии которых на севере Донбасса кто только не рассказывал, целыми посадками стоят с обугленными снизу стволами. Попадаются, впрочем, и фрагменты с целыми вечнозелеными, они идут вперемешку, и между ними у корней тут и там выглядывают первые весенние цветы, которых в Москве еще, конечно, нет. На них можно только смотреть, а приближаться, даже чтобы не сорвать, а сфоткать – категорически не советуют, ибо посадки по обе стороны дороги остаются заминированы. Вот такая метафора, которой, пожалуй, и можно художественно охарактеризовать Северодонецк, где продолжают сосуществовать в гармонии разрушительные последствия военных действий и естественная мирная жизнь.
В самом городе с первых метров начинаются ряды разбитых с разной степенью тяжести домов: многоэтажек, панелек, частных домиков, магазинов, и все щерятся зубатыми, щербатыми окнами. Ловлю себя на странном чувстве, что меня ничего не удивляет и как будто не вгоняет в ужас, наверное, потому что я к этому уже привыкла, смотря на фото и видео, что мы публикуем весь этот год. Мысли скорее не о том, как это ужасно и как здесь продолжают жить люди, а о том, что здесь предстоит такая же масштабная стройка, как в Мариуполе, только она здесь не начинается сейчас по одной простой и жестокой для добрых чувств, прагматичной причине – пока фронт не будет отодвинут от этих мест на безопасное расстояние, начинать здесь какое-то строительство просто не рационально. И это понятно, но люди здесь продолжают жить, и им стараются по возможности помочь с остеклением, а также гуманитаркой и остальным.
У дома Культуры, где стоит наша белая палатка, – большая площадь, и там на скамеечке местный арт-объект – те самые стальные смешарики, про которых рассказывали коллеги. Феноменально, однако они пережили даже войну, хотя и немного покрылись ржавчиной, а у Совуньи дырка от пули на самом видном месте, но остаются на своей лавочке, приглядывая за играющими тут детьми. Последних стало наверняка меньше, чем было до войны, но сюда продолжают приходить – в наш шатер или просто погулять. Как раз когда мы стоим возле смешариков, на площади появляется мальчик на велосипеде, крепя на одну из ручек руля ярко-синюю колонку, откуда эффектно и фактурно вырывается жесткий бит и такой же текст: «Это Донецкая Народная Рес-пуб-ли-ка!» Ребенок кажется таким же суровым, как музыка из его аппарата, одет уже почти по-летнему, по здешней погоде. Разговаривает сначала без особого желания, недоверчиво, но, немного притеревшись, уже спокойно идет на контакт, правда, не улыбается. Зато доверяет своего стального коня одной из коллег, сделать кружок по площади. – А в каком ты классе? – В 4 «А», – с достоинством отвечает Саша. – Ты на удаленке? – Нет, у меня каникулы, – своей серьезностью он напоминает отдаленно мальчиков из произведений Толстого и Некрасова, которые мы в школе читали в хрестоматии с котом в сапогах на обложке. – А живешь где? – Вон там, – показывает рукой на дома впереди. – Сильно у вас дом пострадал? – Не, к нам быстро наши военные пришли, – пожимает плечами. Уезжает с небольшим спонтанным подарком подмышкой: говорит, ему нужно домой к маме заехать. На прощание обещает приходить в нашу палатку и приводить маму и друзей с собой, крича уже издалека: – Я приее-дууу!.. Нас уже ждет Лисичанск, в который можно попасть только по одному пути – через понтонную переправу. Спасти Пухлю в Лисичанске Летом, когда шли бои за освобождение этих городов, я то и дело рассматривала карту, чтобы лучше понимать, где что разворачивается, что значат те или иные сообщения. Северодонецк и Лисичанск фактически разделены Северским Донцом, который здесь не кажется особо широким, зато течет довольно бурно. Все имевшиеся мосты ВСУ, разумеется, взорвали, когда сдавали Северодонецк, и единственной связующей города артерией стал наведенный военными понтон, лакомая цель для вездесущих вражеских «химарей». Спускаемся на него с крутого северодонецкого берега, чтобы, переехав, подняться на не менее крутой лисичанский: «Лисик», как зовут его по-свойски и сами местные и гости, стоит на высотах, о чем говорили эксперты как о природной сложности для штурма нашими бойцами. Сразу на берегу видим остатки дома, бывшего когда-то параллелепипедом – а теперь от него осталась только часть одной из стен с придатками соседних, что сразу напоминает задачки из учебника геометрии с обрезанными объемными фигурами.
Таких зданий, более или менее разрушенных, по Лисичанску полно, как и по Северодонецку, хотя второй, как говорят, пострадал сильнее. Что приковывает взгляд, пока едем по тихим и почти безлюдным улицам частного сектора, помимо разрушений – тополя вдоль дороги, утыканные шаровыми шапками из листьев. Как мне скоро уже объяснят, это – болезнь деревьев, похожая на грипп. Им больны все тополя, что мы в тот день увидели в городе. Наша цель – площадь перед панельной, кажется, девятиэтажкой, цоколь которой буквально затыкан вывесками магазина игрушек, салонов, пивной и тому подобного. На самой площади возвышается на постаменте самолет времен Великой Отечественной – это памятник лисичанам-летчикам, сражавшихся с нацистами в небе над Родиной. Солнце, светившее нам в Северодонецке, практически скрылось за тучами и облаками, небо стало пасмурным, что монтируется с несколько тревожной тишиной здесь, вернее каким-то затишьем. Напряжение в воздухе чувствуется и из-за погоды, и из-за недоверчивых взглядов местных жителей, сидящих на лавочках здесь же, и из-за того, что прилеты в Лисичанск случаются до сих пор, и фронт не так далеко, приходится это иметь в виду постоянно.
Наш шатер уже собран, и в нем даже уже много людей – пьют чай и берут привезенные им газеты, корреспонденты начинают с ними общаться. Я с плюшевым другом подмышкой оглядываюсь в поисках детей, но пока не вижу никого, кому можно было бы его вручить и заодно пригласить за стол, где уже ждет мешок настольных игр. То, что их стоит сюда привезти, пришло в голову на ходу, буквально за день до выезда. В этих городах нет интернета, сходить развлечься с друзьями некуда, занятия в школах идут по мере возможности удаленно. Чем спасались мы в детстве на даче, когда интернет еще не был так вездесущ и легкодоступен, а из всех развлечений – только наматывать круги на велике и максимум съездить в соседнюю деревню за мороженным? Конечно, играли в настолки! Только пока становится не до них: напряжение выходит на поверхность, жители, в основном бабушки, приняв нас ошибочно за администрацию, начинают с раздражением отчаянно жаловаться на их условия жизни. Они у них действительно непростые: воду им не дали, свет и газ тоже, вся инфраструктура – банк, выплаты, паспортный стол за рекой, в Северодонецке, куда даже общественный транспорт не ходит, только коммерческие перевозки, которые не по карману людям, с работой туго, цены несоразмерны доходам…
То, что в первую минуту кажется агрессией, на самом деле оказывается отчаянием и дикой усталостью людей от такой жизни. Они хотят выговориться после всего пережитого. И это совершенно естественно для любого человека, который много лет жил как на вулкане и пережил проезд военного катка по родному городу. Этим людям не нужны ни увещевания, как в самом начале фильма про «Неуловимых» – «потерпи, сестра, новый мир рожаем», – ни подозрения в симпатиях Украине (которая превратила их город в поле боя и использовала как живой щит), им нужна реальная помощь и внимание. Они уже достаточно натерпелись, чтобы протянуть им руку помощи, тем более что мы – Россия в целом – взяли на себя ответственность за этих людей, как когда-то за крымчан. Не все зависит от административного ресурса: едва ли не решающую роль играет обстановка на фронте, так и оставшегося относительно неподалеку от Лисичанска. Однако точечные усилия по облегчению жизни в Лисичанске можно и нужно предпринять. Разговорившись, люди предстают уже не обозленными и обвиняющими в своих бедах всех, а добродушными и гостеприимными, которые рады гостям в своем Лисичанске, будь он только в лучшем состоянии, а они сами – в налаженных хоть как-то условиях. Поэтому побывать там стоило хотя бы для того, чтобы рассказать о бедах горожан и попробовать им помочь. Пока взрослые делятся проблемами и всеми силами призывают обратить внимание власти на их проблемы, дети, незаметно появившиеся на площади одной разношерстной компанией, тихо сидят на лавочке и осторожно озираются на происходящее. Подростки лет 12-14 и несколько ребят-младшеклассников держатся вместе и не спешат вступать в контакт. На приветствие и предложение зайти в палатку выпить чай и поиграть, наверное, сделанные слишком в лоб, отвечают чуть испуганно отказом, возможно, ожидая какого-то подвоха. Со второй попытки их все-таки удается уговорить, и тут растеряна уже я – мне становится неловко говорить с ними обыденно, зная, что они пережили, видя их первоначальную реакцию на нас, не зная, как заслужить их доверие. На помощь приходит их согласие поиграть в одну из игр, и хорошо, что это оказывается уже когда-то знакомая мне игра, правила которой приходится срочно восстанавливать в памяти. Через мою нерешительность и немного задиристые шутки детей, еще не понявших, что в этой колоде нет валета и туза, и что делают короли, рыцари, драконы и склянки с зельями, потихоньку налаживается игра, а заодно и общение. Мы уже и знакомы, и ребята рассказывают свои личные истории, перемежая их с очередным сбросом карт в колоду «бита». Несколько из них умудрились вернуться сюда, в Лисичанск, из эвакуации, сделав крюк через Польшу. У одной девочки подруга уехала в Днепропетровск с родителями, у другой – подруга с семьей хочет вернуться, но не может выехать из Винницы, потому что очень дорого, а еще на Украине уже женщин собираются в ВСУ призывать. – А у нас друзья сидят на западной Украине и мозги нам промывают, – жалуется самый младший, третьеклассник Тема, и его слова подтверждают несколько ребят. – Че вы не уехали, че вы не уехали, сидите там под русскими, – передразнивает их. – А прилетает к вам часто? – Да нет, сейчас уже нет почти, – пожимают плечами. – То есть в центре безопасно? – Так вы не в центре! – хором сообщают мне дети, глядя с легкой снисходительностью местных старожилов на наивного туриста, упавшего с луны. – Вы на РТИ! – Центр он вон там, – указывает махом руки в угол палатки Захар. – Собираетесь где-то вместе гулять? – Только в три точки города можно сходить… – И интернета нет? – Неа, только на 30-й школе иногда включают военные ненадолго. – А вы в какой учитесь? Большинство из них – одноклассники, и лидер у них – самая старшая и серьезная Регина, которая помогает учителям в школе и прочитала уже все книжки, что есть в доме, в том числе «Войну и Мир», из-за чего грустит – читать совсем нечего. В разгар нашего общения в палатке становится тесно: заходят высокие гости с взрослыми, которые только что делились своими бытовыми проблемами. Дети, понятия не имея, кто перед ними, не теряются и тут же приглашают поиграть с ними, обещая научить (хотя сами еще 10 минут назад не умели), и общаются запросто, рассказывая, как учатся и кем хотят стать. Наконец, они обратно уходят на улицу, мы подсчитываем баллы, чтоб понять, кто победил. Большинство ребят после этого идет на улицу, сфоткаться с тем самым Джеффом Монсоном, тоже приехавшем на открытие нашего шатра и для поддержки жителей Донбасса. За столом остаются только я, Тема и Регина, с которой мы находим такую общую тему, как «Геншин». Я хотя так и не стала в нее активно играть, как мой брат и подруги, но что обсудить у нас находится. Еще Регина классно рисует: этих самых персонажей анимэ-игрушки, одну из работ носит под чехлом телефона, а еще показывает фотки других работ. Она даже хотела стать дизайнером, но сейчас уже думает о юриспруденции. – А у меня Влада хотела сначала этим, ну, ногти делать, – Тема рассказывает о своей старшей сестре. – А теперь хочет стать барменом. Но маме это не нравится. За разговором, пока еще остается у нас время (Регину отпускали только зарядить телефон и домой к 16:00 как штык, родители опасаются отпускать детей гулять надолго – и прилеты бывают, и собаки по городу в стаи сбиваются), решаем быстро сыграть в другую игру, из стопки вытаскиваем коробку с ходилкой по «Гравити Фолз», где надо спасти поросенка Пухлю. Кстати, этот мультик у местных детей популярен, поэтому настолки с этим фандомом вызвали у них особый энтузиазм. Поиграть, правда, не успеваем – только мы начали изучать правила и раскладывать поле с фишками, уже пора прощаться. Меняемся с ребятами контактами, на прощание они обещают к следующему моему приезду разобраться с правилами других игр и обязательно спасти Пухлю. Кстати, Ам-Ням стал общим любимцем у всей компании: за право пообниматься с зеленой плюшей дети чуть не заспорили. Мы провели в Лисичанске буквально пару часов, в Северодонецке – еще меньше. Этого времени вряд ли хватило, чтобы целиком понять, чем люди здесь живут и как пытаются налаживать быт в жестко ограниченных войной условиях, непросто и понять их мысли. Однако и этого достаточно, чтобы впечатлиться масштабом их проблем и ясно осознать – здесь нужна наша общая помощь. Однако, как говорит мой коллега (и сказал он это после своей поездки в Северодонецк), лучшее, что есть – это люди. За ужасами войны и разбитым бытом кроются натерпевшиеся, но оставшиеся добрыми и открытыми люди, которые предстанут в своем истинном облике, когда у них наладится жизнь, а в их городе снова можно будет хлебосольно встречать гостей и трудиться, как всегда и делали на Донбассе. Отдельная категория людской ценности здесь – это дети. Они в силу возраста меньше переживают из-за бытовых условий, но и досрочно повзрослели здесь, пережив войну, эвакуацию в недружелюбные регионы Украины, возвращение в разбитые, но родные города. Они как их сверстники в той же Москве, Самаре, Воронеже, Казани – где угодно! – играют в сетевые мобильные игрушки, любят мультики, напряженно думают, кем стать после школы, спорят по этому поводу с родителями, сидят в соцсетях с друзьями, режутся в настолки, при этом нарезают круги на велике под суровый донецкий рэп, нечасто улыбаются, осторожно общаются с новыми людьми, задиристо шутят, коллекционируют шевроны и разбираются, какой снаряд куда летит. Последнее – досадное наследие военного времени, которое должно со временем пройти, а пока детям надо помочь жить чем-то еще – начать хотя бы с игр… Что до меня, моя первая поездка на территории наших новых субъектов, хочется сказать новые-старые земли, запомнилась надолго. Она в самом деле стала для меня прохождением того самого неизвестного и долго недоступного уровня на новой локации в игре. У меня были и смутные опасения, что мне не хватит для этого запаса шоколадных лягушек и ловкости жать по клавишам, правильно и быстро применяя заклинания – но все оказалось вовсе не сложно. Нам повезло, что мы даже не слышали эха артиллерии, но главное было – переступить границу и начать новый уровень – следующие уровни будут уже другими.