Приближаются пасхальные торжества, и мы будем знакомить вас отрывками из произведений замечательного православного писателя начала 20 века Василия Никифорова-Волгина. Кстати, о нём самом на канале есть статья.
Рассказ "Солнце играет" погружает нас в атмосферу 1920-х годов, когда велась антирелигиозная борьба. Союз безбожников лютовал: в противовес православным сочинялись кощунственные частушки, крестный ход на Пасху срывался, приглашались лекторы, "разоблачающие" веру и верующих. Особо рьяно они вели себя на Страстной неделе, разгуливая с гармонью. Но вот наступило время торжественной встречи Пасхи:
"Завидев крестный ход, хор комсомольцев еще пуще разошелся, пустив в прискачку, с гиканьем и свистом:
Эй ты, яблочко, катись
Ведь дорога скользкая.
Подкузьмила всех святых
Пасха комсомольская.
Пасхальные свечи остановились у церковных врат и запели: "Христос Воскресе из мертвых..."
Вот на этом контрасте - тихого пения и гиканья - автор прерывется и переносит нас на антирелигиозное представление "Христос во фраке" в день Светлого Воскресения.
"Большой театральный зал был переполнен. Первое действие изображало алтарь. На декоративном престоле — бутылки с вином, графины с настойками, закуска. У престола, на высоких ресторанных табуретах сидели священники в полном облачении и чокались церковными чашами. Артист, облаченный в дьяконский стихарь, играл на гармонии. На полу сидели монашки, перекидываясь в карты. Зал раздирался от хохота. Кому-то из зрителей стало дурно. Его выводили из зала, а он урчал по-звериному и, подхихикивая, кивал на сцену с лицом, искаженным и белым. Это еще больше рассмешило публику. В антракте говорили:
— Это цветочки... ягодки впереди! Вот, погодите... во втором действии выйдет Ростовцев, так все помешаемся от хохота!
Во втором действии, под вихри исступленных оваций, на сцену вышел знаменитый Александр Ростовцев".
Этот знаменитый артист должен совершить главное кощунство, потребовать фрак и цилиндр и так далее. Он загримирован под Христа, в руках у него золотое Евангелие. Он должен начать с чтения заповедей блаженства. Зал ликует - что-то он точно выкинет! И артист произносит:
"— Вонмем!
В зале стало тихо.
Ростовцев начал читать:
— Блаженны нищие духом; ибо их есть Царство Небесное... Блаженны плачущие, ибо они утешатся...
Ростовцев неожиданно замолчал. Молчание становится до того продолжительным, что артисту начинают шикать из-за кулис, махать руками, подсказывать слова, но он стоит, словно в лунном оцепенении и ничего не слышит.
Наконец он вздрагивает и с каким-то испугом смотрит на раскрытое Евангелие. Руки его нервно теребят хитон. По лицу проходят судороги. Он опускает глаза в книгу и вначале шепотом, а потом все громче и громче начинает читать дальше:
— Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивии, ибо они помилованы будут...
Власть ли его чудесного голоса, обаяние ли артистического его имени, ночная ли тоска по этим гонимым и оплеванным словам нагорной проповеди, образ ли живого Христа встал перед глазами, вызванный кощунственным перевоплощением артиста, — но в театре стояла такая тишина, что слышно было, как звенела она комариным жужжанием.
И в эту тишину шли, как пасхальные свечи вокруг церкви, слова Христа:
— Вы свет мира... любите врагов ваших... и молитесь за обижающих вас и гонящих вас...
Ростовцев прочитал всю главу, и никто в зале не пошевельнулся. За кулисами топали взволнованные быстрые шаги, и раздавался громкий шепот. Там уверяли друг друга, что артист шутит, это его излюбленный трюк, и сейчас, мол, ударит в темя публики таким "коленцем", что все превратится в веселый пляшущий дым!
Но на сцене произошло еще более неожиданное, заставившее впоследствии говорить почти всю советскую страну.
Ростовцев перекрестился четким медленным крестом и произнес:
— Помяни мя, Господи, егда приидиши во Царствие Твое!.."
За кулисами шум и возня, вскоре занавес опустили. Через некоторое время публике объявили: По причине неожиданной болезни товарища Ростовцева сегодняшний наш спектакль не состоится.
И кто оказался посрамлён? Комсомольская "пасха" с треском провалилась. А верующие и так знали, что Бог поругаем не бывает.