Хлебозаготовки и голод 1932/1933 года в Северо-Кавказском крае. Е.Н. Осколков

Это исследование историка Е.Н. Осколкова основано на множестве документов тех лет, поэтому на него ссылаются в своих трудах многие историки, которые пишут о голоде 1932-33 годах и коллективизации.

Книга: "Голод 1932/1933. Хлебозаготовки и голод 1932/1933 года в Северо-Кавказском крае.".

Е.Н. Осколков, 1991г. Издательство Ростовского университета. 3000 экз.

Это исследование по голоду 1932-33 гг. сегодня трудно где-либо найти. Оно издавалось в 1991 году маленьким тиражом. Мои поиски его в интернете не увенчались успехом. Но так как это исследование основано на множестве документов тех лет, на него ссылаются в своих трудах многие историки, которые пишут о голоде 1932-33 годах и коллективизации.

Благодаря историку из Новочеркасска Виталию Бондареву, который прислал мне фотокопии этой книги, я делюсь этим редким изданием с людьми, которые изучают тему голода 1932-33 годов и хотят знать правду о нем.

Позже я опубликую еще несколько интересных статей Е.Н. Осколкова о голоде 1932-33 годов.

К ЧИТАТЕЛЮ

В течение многих лет у автора книги не вызывала сомнений обоснованность и правильность курса ВКП (б) на коллективизацию крестьянских хозяйств. Факты принуждения крестьян к вступлению в колхозы, насилия при обобществлении средств производства, администрирования и командования колхозами воспринимались в соответствии с их официальными оценками как ошибки, перегибы и извращения при проведении в целом правильной политики. Разрушение традиционных для деревни экономических и социальных структур и связей расценивалось как их революционное преобразование, а крайности в этих преобразованиях виделись неизбежными издержками ломки векового уклада. Характеристики и оценки процесса коллективизации сельского хозяйства, содержавшиеся в партийных документах, представлялись непоколебимо истинными.

Сомнения в правильности официальной истории коллективизации сельского хозяйства возникли в процессе работы с документами в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Здесь довелось впервые столкнуться с поразительно жесткими и беспощадными политическими решениями Политбюро ЦК ВКП(б), ломавшими судьбы миллионов крестьян в ходе коллективизации. Политбюро уже тогда являлось высшим руководящим ядром партийной и государственной власти. Принятые узким кругом вождей партии решения облекались в форму коллегиальных постановлений ЦК ВКП (б), ЦИК и СНК СССР, либо строго секретных директивных указаний и определяли повседневную деятельность всех остальных эшелонов партийной и государственной иерархии вплоть до ячейки и сельсовета. В достижении великих задач ставка делалась на насилие над миллионами людей.

Выявленный в последующие годы материал подводил к пониманию, что высшее партийное и государственное руководство порвало с ленинскими заветами о путях и методах социалистического строительства. Сталин и его окружение встали на путь насильственного насаждения социализма, принудительного осчастливливания советского народа. Это и обусловило крайнюю противоречивость коллективизации сельского хозяйства, сочетание прогрессивных сдвигов в деревне с трагедией уничтожения мелкого крестьянства.

Попытки опубликовать лишь какую-то часть накопленных наблюдений наталкивались в 70-е и начале 80-х гг. на категорический запрет. В печать проходили лишь позитивные материалы об истории социалистических преобразований в деревне. И сегодня, не отказываясь от своих прошлых публикаций, в которых немало достоверного о коллективизации крестьянских и казачьих хозяйств в Северо-Кавказском регионе, автор с горечью признает их односторонность и соответствие требованиям господствовавших в обществе официальных идеологических установок. Понять это помогло и ознакомление с большим количеством ранее неизвестных и недоступных архивных документов. За помощь в поиске новых архивных материалов выражаю глубокую признательность доценту Ростовского университета В.В. Гаташову, заместителю директора Государственного архива Ростовской области С.Д. Дудник и старшему научному сотруднику Партийного архива Ростовского обкома КПСС Н.Я. Емельяненко.

Переступив через сталинскую трактовку «великого перелома» в истории советского крестьянства и преодолев ложно понимаемую партийность в освещении истории советского общества, автор попытался вырваться из плена традиционного освещения истории коллективизации, систематизировать и изложить в этой брошюре материал о трагических событиях, разыгравшихся в ходе формирования колхозного строя на Дону, Кубани и Ставрополье, которые входили в те годы в состав Северо-Кавказского края*.

В книге предпринимается попытка показать, как высшее партийное и советское руководство страны, встав на путь экономически несостоятельной, авантюристической политики хлебозаготовок, за три года коллективизации разорило только что созданные колхозы и привело крестьянство и казачество края и других зерновых районов страны к чудовищному голоду 1932/1933 г., который унес миллионы человеческих жизней. А в то же время с официальных трибун и страниц партийно-советской печати утверждалось, что в стране победил колхозный строй, который дал счастье и материальное благополучие крестьянству и казачеству.

Как же все это было на самом деле?

* В предлагаемой работе не рассматриваются материалы входивших в край национальных автономий.

1. МАЛОИЗВЕСТНАЯ СТРАНИЦА ИСТОРИИ

Во втором полугодии 1932 г. и в первые месяцы 1933 г. в важнейших зерновых районах страны хозяйственно-политические кампании проходили с огромными трудностями. Одним из самых отстававших в стране по выполнению планов хлебозаготовок, осеннего сева и сбора семян оказался Северо-Кавказский край. Особенно тяжелая обстановка сложилась на Кубани, Дону и в Ставрополье. Провал сельскохозяйственных кампаний здесь сочетался с резким ослаблением в колхозах трудовой дисциплины, угрожающим ростом расхищения с полей и токов колхозного и совхозного хлеба.

В официальных документах партии и правительства зазвучали тревожно-грозные определения сложившейся обстановки как «кулацкого саботажа» и требование «разгрома этой новой вылазки кулачества». Вошедшим в историю понятием «борьба с кулацким саботажем в 1932-1933 году» обозначена одна из самых трагичных страниц колхозного и в целом социалистического строительства в нашей стране. Страница, запечатлевшая массовый голод крестьянства и казачества самых богатых хлебом сельскохозяйственных районов страны.

Однако если против «кулацкого саботажа» метали громы и молнии все партийные и советские руководители, газеты и журналы, то о голоде никто из них не упоминал. Дело в том, что И.В. Сталин, выступая 7 января 1933 г. на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП (б) с докладом «Итоги первой пятилетки», заявил: «Конечно, мы еще не добились того, чтобы полностью обеспечить материальные запросы рабочих и крестьян. И едва ли мы добьемся этого в ближайшие годы. Но мы несомненно добились того, что материальное положение рабочих и крестьян улучшается у нас из года в год. В этом, могут сомневаться разве только заклятые враги Советской власти...» (выделено мною.— Е. О.)1.

Это была заведомая ложь, но ею на тему голода был наложен запрет, как оказалось, на десятки лет. Голод был объявлен несуществующим. Кто бы решился вести о нем речь и оказаться в числе «заклятых врагов Советской власти»? Лишь иногда в официальных изданиях осторожно говорилось о «больших затруднениях пострадавших от недорода районов»2. Но вскоре и о «затруднениях» говорить и писать перестали. Все внимание сосредоточилось на «кулацком саботаже», якобы и вызвавшем эти трудности.

В соответствии с официальной оценкой, современники и очевидцы «кулацкого саботажа» утверждали в своих публикациях, что в станицах и селах Северо-Кавказского края пробравшиеся в колхозы и совхозы кулаки и другие антисоветские элементы увлекли за собой часть колхозников, рабочих совхозов и попытались дать бой Советской власти, но получили сокрушительный отпор3. Однако в брошюрах и статьях тех лет не предпринималось попыток объяснить, как разгромленному еще в 1930 г. кулачеству удалось в обстановке победившего колхозного строя повести за собой колхозников. Не задумывались авторы публикаций тех лет и о том, что, быть может, выступления колхозников вызваны какими-то другими причинами. Да и были ли эти выступления направлены против Советской власти? Нет, не могли об этом не думать очевидцы разыгравшейся трагедии, не могли не видеть, что официальная оценка событий расходилась с реальной ситуацией. Но скованные утвердившимся сталинским единомыслием и полувоенной партийной дисциплиной, они в каких-то случаях убежденно, а подчас и приспосабливаясь к сложившейся обстановке, интерпретировали события так, как требовало руководство партии. Поэтому подлинные причины «кулацкого саботажа» так и не были в то время вскрыты. Социальный состав «саботажников» не рассматривался. А жестокие методы борьбы с «саботажем» оценивались однозначно как необходимые, правомерные и полностью себя оправдавшие. В условиях культа личности Сталина иного освещения истории борьбы с «кулацким саботажем» и быть не могло.

В вышедшем в конце 30-х гг. «Кратком курсе истории ВКП (б)» применительно к событиям 1932—1933 г. не употреблялось понятие «кулацкий саботаж», но утверждалось, что одной из главных причин всех трудностей в становлении колхозного строя было кулацкое вредительство в колхозах4. Сформировавшаяся в советской исторической литературе традиция одностороннего, далекого от истины освещения «кулацкого саботажа» как повсеместного и многообразного по формам вредительства, проникших в колхозы кулаков и других враждебных элементов присуща всем публикациям 30-50-х гг5.

Лишь после ХХ съезда КПСС стал намечаться новый подход к освещению трудностей становления колхозного строя. В первой половине 60-х гг. историки В.П. Данилов, Н.А. Ивницкий, Ю.А. Мошков и другие поставили под сомнение сам факт «кулацкого саботажа»6. Однако их точка зрения не была воспринята, а большинство исследователей события 1932—1933 г. по-прежнему определяли как «кулацкий саботаж» либо обходили их молчанием7. С конца 60-х гг., в «брежневский» период фальсификации истории советского общества, когда был взят курс на замалчивание всех «неприятных» событий минувших лет, из официальных и многих неофициальных изданий понятие «кулацкий саботаж» применительно к событиям 1932—1933 г. полностью исчезло8. Однако суть этих событий, хотя и в завуалированной форме, освещалась по прежней схеме «Краткого курса». Большинство провинциальных историков, не уловив произошедшего «наверху» поворота, в своих публикациях историю борьбы с «кулацким саботажем» излагало в традиционной обнаженно-открытой сталинской трактовке9.

Автор предлагаемой работы еще в начале 70-х гг. обратил внимание на то, что активное сопротивление значительной части колхозников хлебозаготовительной политике в 1932—1933 г. было вызвано их боязнью остаться без хлеба, а не подстрекательством кулаков. Но, не сомневаясь в то время в правильности содержащейся в партийных решениях квалификации противодействия хлебозаготовкам как «кулацкого саботажа», предложил лишь уточнить эту оценку. Учитывая, что бывшие кулаки среди «саботажников» составляли ничтожное число, а сопротивляющихся хлебозаготовкам колхозников и рабочих совхозов было бы неправомерно отождествлять с кулаками, мною было предложено признать, что выступления колхозников лишь «объективно носили характер кулацкого саботажа», что партия и государство, вынужденные осуществлять суровые меры нажима и репрессий против враждебных элементов, подчас эти меры необоснованно распространяли на колхозников. Такое освещение трагических событий 1932—1933 г. сегодня не может быть признано достаточным и правильным, оно неудовлетворительно. Сказать же в то время в открытой научной публикации о голоде было невозможно10.

Следует отметить, что значительно раньше, чем в работах историков, тема голода 1932—1933 г. зазвучала в произведениях известных советских писателей11.

Только в наши дни, в условиях перестройки, началась фронтальная очистка истории советского общества от фальсификаций и «белых пятен», связанных с культом личности Сталина и бережно охранявшихся идеологами периода застоя. Возрос интерес общественности к истории коллективизации крестьянских хозяйств в СССР, к тщательно замалчивавшимся в течение более чем пятидесяти лет ее теневым сторонам. Впервые в публикациях историков было прямо сказано о волюнтаристской политике хлебозаготовок в 1930—1932 гг., которая вызвала сопротивление колхозников и единоличников. Их сопротивление было сломлено репрессиями, хлеб вывезен, а в зерновых районах разразился массовый голод12.

В местных газетах историки опубликовали первые статьи об обстановке в деревне и сути разыгравшихся событий в 1932-1933 гг. на Украине, в Казахстане и в Северо-Кавказском крае13.

В последнее время больше всего внимание исследователей привлекают хлебозаготовки начала 30-х гг. и голод 1932—1933 г. на Украине14. В связи с этим представляют интерес и впервые опубликованные на русском языке главы о голоде 1932—1933 г. на Украине из исследования английского историка Р. Конквеста «Жатва скорби»15.

Однако появившиеся публикации не исчерпали затронутой темы. История борьбы с «кулацким саботажем» по сей день остается недостаточно исследованной. Пока что нет ни одного современного исследования истории хлебозаготовок, борьбы с «кулацким саботажем» и голода 1932—1933 г. в Северо-Кавказском крае, в его зерновых районах — на Дону, Кубани и в Ставрополье. Эта страничка истории остается малоизвестной. Необходимо выяснить предпосылки этих событий, разобраться в том, что же привело станицы и села хлебородного края к разыгравшейся трагедии, установить социальный состав участников «хлебной стачки», в том числе место и роль в ней бывших кулаков. Следует ответить и на вопрос о том, чем руководствовался Сталин и его сподвижники, квалифицируя сопротивление хлебозаготовкам как «кулацкий саботаж». Особый интерес представляет выяснение механизма выработки и осуществления политики хлебозаготовок и массовых репрессий против «саботажников». Предстоит разобраться в обоснованности мер борьбы с «саботажем», ее экономических и социальных последствиях.

Автор предлагаемой работы изучил широкий круг: опубликованных и архивных источников. В последних особенный интерес представляют ранее не публиковавшиеся сведения из стенограмм пленумов ЦК ВКП (б), протоколов заседаний и решений Политбюро ЦК ВКП (б), стенограмм пленумов и протоколов заседаний и решений бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б), материалов проведенных крайкомом совещаний по вопросам хлебозаготовок и осеннего сева в 1932 г., сбора семян и весеннего сева 1933 г., информационных материалов о выполнении принятых решений, материалов некоторых сельских райкомов ВКП (б). Все, о чем идет речь в книге, основано на подлинных, тщательно проверенных документах, подавляющая часть которых впервые используется в научной публикации.

2. СТАЛИНСКИЙ КУРС НА «ПРЯМОЙ ПРОДУКТООБМЕН»

Сейчас мало кто знает о том, что до 1928 г. единоличное крестьянство и колхозы свою полеводческую и животноводческую продукцию продавали кооперативным и государственным заготовительным организациям по складывающимся рыночным ценам. Господствовавшие в условиях нэпа товарно-денежные отношения обеспечивали более или менее нормальные экономические связи между городом и деревней, благоприятствовали развитию и укреплению новых социалистических отношений.

Однако после ХV съезда ВКП(б), состоявшегося в конце 1927 г., Сталин и его сторонники, проникнутые авантюристическим стремлением как можно быстрее осуществить в стране революционные преобразования и вывести ее к социализму, взяли в партийном руководстве верх и стали поворачивать партию и Советское государство на путь форсирования темпов социалистического строительства. При этом они сразу же столкнулись с острейшей зерновой проблемой. Не хватало хлеба для вывоза за границу и обмена на современное оборудование и машины для строящихся заводов. Не хватало его и для обеспечения промышленных рабочих, численный состав которых быстро увеличивался.

Нельзя сказать, что в деревне не было излишков зерновых хлебов. Но государство не располагало нужным количеством промышленных товаров, чтобы предложить их крестьянам в обмен на зерно. И тогда руководство партии и государства решило взять в деревне хлеб силой, что и было сделано.

Уже в 1927—1928 гг. колхозам, которых в то время насчитывалось еще не так много, ограничили выход на свободный рынок, а товарные излишки их продукции по твердым ценам приобрели государственные и кооперативные заготовительные организации. Широкое применение чрезвычайных мер нажима на крестьян-единоличников в ходе хлебозаготовок, принудительное изъятие хлеба у кулачества, части середняков, а подчас и у бедноты по «замороженным» ценам, которые были значительно ниже рыночных, свидетельствовали об отступлении от принципов нэпа. В 1928—1929 гг. хлебозаготовки были вновь проведены чрезвычайными мерами. Принуждение и насилие при изъятии хлеба получили еще больший размах. Экономические интересы крестьянства, его человеческое достоинство были грубо попраны.

Ярким подтверждением этого стало впервые опубликованное в газете «Московские новости» (1987, № 28) письмо выдающегося советского писателя М. А. Шолохова, который был свидетелем хлебозаготовок в ряде районов Дона и примыкавших к ним районах Нижне-Волжского края.

Потрясенный услышанным и увиденным, он откровенно сообщил адресату о своих наблюдениях. В письме говорится: «Вот уже полтора месяца, как творятся у нас нехорошие вещи. Я втянут в водоворот хлебозаготовок (литера­туру по боку!) и вот верчусь, помогаю тем, кого несправедливо обижают...». Писатель с горечью и иронией отмечает, что «ко­роткие и розовые сообщения» в газетах о ходе хлебозаготовок скрывают подлинную картину. И здесь же восклицает: «А Вы бы поглядели, что творится у нас и в соседнем Нижне-Волжском крае. Жмут на кулака, а середняк уже раздавлен. Беднота го­лодает, имущество, вплоть до самоваров и полостей, продают в Хоперском округе у самого истого середняка, зачастую даже маломощного. Народ звереет, настроение подавленное...». С тре­вогой Михаил Александрович сообщает о появлении, как и в годы гражданской войны, вооруженных банд, выступающих против не­справедливых действий властей. Писатель с гневом требует: «Надо на густые решета взять всех, вплоть до Калинина; всех, кто лицемерно, по-фарисейски вопит о союзе с середняком и одно­временно душит этого середняка». Содержание письма стало известно Сталину, но это не дало никаких результатов.

Напряжение в деревне нарастало. Обстановка в стране ослож­нялась. В руководящих кругах партии обострились разногласия по вопросу о том, как дальше строить отношения с крестьянством. Однако предложения Н.И. Бухарина, А.И. Рыкова, М.П. Том­ского об отказе от чрезвычайных мер, об учете интересов крестьян­ства, об использовании экономических рычагов и прежде всего товарно-денежных связей города с деревней в интересах строительства социализма были отвергнуты Сталиным и его окруже­нием.

Укрепивший свое положение в руководстве партией после раз­грома троцкистской оппозиции, Сталин начал настойчиво про­водить мысль, что решить возникшие проблемы можно только ускоренным совхозным строительством и коллективизацией кре­стьянских хозяйств. Он рассчитывал, что государство как полно­властный собственник сможет по сути безвозмездно забирать всю продукцию совхозов. У крестьян же, объединенных в колхозы, оно будет изымать произведенные ими продукты, не покупая их на основе рыночных цен, как это сложилось в годы нэпа, а обмени­вая на продукцию промышленности. В сферу такого обмена Ста­лин предлагал втянуть и численно сокращавшееся единоличное крестьянство. При этом государство получало возможность устанавливать порядок и меру такого обмена. Открывался путь для нового, грандиозного обмана крестьянства.

Если Ленин в мучительном поиске пришел в конце своей жизни к выводу, что строительство социализма возможно только при материальной заинтересованности в этом трудящихся, которую можно обеспечить куплей-продажей продуктов промышленности и сельского хозяйства, товарно-денежными связями между горо­дом и деревней, то Сталин последовательно придерживался уто­пической идеи осуществления социалистических преобразований на путях прямого продуктообмена. Не прошло и трех лет после смерти Ленина, как Сталин открыто заявил в одном из своих до­кладов о том, что создание экономической базы социализма тре­бует «наладить отношения между городом и деревней на основе прямого (выделено мною - Е.О.) обмена продуктов сельского хозяйства и индустрии». Правда, через несколько лет, когда идея прямого продуктообмена провалилась, Сталин из новых изданий этого доклада исключил слово «прямого», по сути скрыв свою по­зицию конца 20-х гг.1

Тогда же ориентировку на прямой продуктообмен поддержи­вала значительная часть членов Коммунистической партии. Это объяснялось тем, что социалистическое общество в то время многие представляли как бесклассовое, с производством, осно­ванным только на общенародной, государственной собственности; бестоварное, с прямым продуктообменом между сельским хозяй­ством и промышленностью, удовлетворением минимальных по­требностей каждого труженика с учетом его трудового вклада.

Увлекая рабочих и трудящихся крестьян идеями справедли­вости и равенства, игнорируя всю сложность реальных эконо­мических и социальных отношений в огромной мелкокрестьянской стране, пренебрегая необходимостью применения гибких методов для их преобразования в социалистические, руководство партии шаг за шагом отступало от ленинских заветов о строительстве социализма методами экономического регулирования и все шире прибегало к администрированию, командованию и нажиму. Вопрос о том, как государству заполучить всю продукцию колхозов, и в первую очередь хлеб, в связи с ускорением индустриализации приобрел огромное экономическое и политическое значение.

У государства, бросившего все свои ресурсы на создание тя­желой промышленности, к тому времени не увеличилось коли­чество промышленных товаров, которые можно было бы пред­ложить хлеборобам в обмен на зерно. В сложившейся обстановке Сталин решил реализовать владевшую им идею прямого про­дуктообмена. Еще в июле 1928 г. он обосновал необходимость сохранения заниженных государственных заготовительных цен на сельскохозяйственные продукты без учета роста на них рыночных цен2. Было директивно закреплено неэквивалентное изъятие из деревни сельскохозяйственной продукции. И по договорам конт­рактации государство приобрело выращенный единоличниками и колхозниками урожай, не возместив им в полной мере стоимость хлеба. А в августе 1929 г. ЦК ВКП(б) принял постановление, которое предусматривало плановое поступление в распоряжение государства всех товарных излишков зерновой продукции кресть­янских хозяйств, как единоличных, так и объединившихся в кол­хозы. При этом предполагалось, «включая миллионы крестьянских хозяйств в круг единого государственного плана», прийти «к устра­нению рыночной стихии» и установлению «планового продукто­обмена между городом и деревней...»3. Эта новая установка озна­чала окончательный разрыв партии и Советского правительства с ленинской новой экономической политикой, полное подчинение коллективизированного и единоличного крестьянства государству, переход к административным мерам изъятия из деревни хлебо­продуктов. Восторжествовали революционно-авантюристические, «военно-коммунистические» идеи и методы социалистического строительства.

Через два с половиной месяца ноябрьский (1929 г.) Пленум ЦК ВКП (б) подтвердил новую хлебозаготовительную политику. Поставив задачу сплошной коллективизации перед отдельными областями, он ориентировал «на быстрейшее объединение инди­видуальных бедняцко-середняцких хозяйств в крупные коллек­тивные хозяйства, на подготовку условий для развития плано­вого продуктообмена между городом и деревней»4. Указание Пленума ЦК ВКП(б) было воспринято теоретиками и практиками как текущая задача. В 1930 г. на страницах главного теорети­ческого журнала ВКП(б) «Большевик» и других партийных из­даний было опубликовано немало статей, авторы которых обос­новывали и широко популяризировали необходимость перехода к прямому продуктообмену.

Принятые решения определили практику хлебозаготовок в 1930—1933 гг., явились одной из предпосылок разыгравшейся в эти годы трагедии раскрестьянивания деревни.

3. «ПЕРВАЯ ЗАПОВЕДЬ» СОВЕТСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА

Ноябрьский 1929 г. Пленум ЦК ВКП(б) потребовал «повы­шения товарности колхозов и обеспечения плановой сдачи Ими государству товарных излишков», а также «решительной борьбы с теми колхозами, которые не выполняют своих обязательств по отношению к государству, предпочитая продавать излишки своей продукции частнику»1. Но как можно было повысить товарность только что созданных колхозов? Только одним способом - ограничив внутрихозяйственное, в том числе продовольственное, по­требление произведенной продукции. Поэтому-то партийные и советские органы,- хлебозаготовительные организации в 1930 г. предприняли шаги, чтобы в ходе хлебозаготовок по договорам контрактации вывезти из колхозов весь хлеб, который удалось выжать, в том числе и силой («решительной борьбой»).

В 1930 г., благоприятном по погодным условиям, в СССР был получен самый высокий урожай за все годы после победы Октября. Если в предшествующие годы максимальный валовой сбор зерно­вых в 1928 г. составил 733,2 млн ц, то в 1930 г.- 835,4 млн ц2. Крестьянство радовалось хорошим хлебам. Сталин же решил ис­пользовать урожайный год в своих политических целях. Он без всяких на то оснований заявлял, что высокий урожай получен бла­годаря сплошной коллективизации. На XVI съезде ВКП(б), который проходил, когда на полях страны развертывалась уборка хлебов, Сталин в своем докладе несколько раз подчеркнул, что высокий урожай является свидетельством преимуществ колхозного строя, что именно благодаря колхозам мы «...уже разрешили в основном зерновую проблему»3. Это утверждение, вскоре опровергнутое жизнью, послужило одним из аргументов в пользу дальнейшего форсирования коллективизации и значительного увеличения хлебозаготовительного плана.

Произвольно повысив план хлебозаготовок, директивные орга­ны существенно переоценили возможность сдачи государству колхозами, совхозами и единоличниками товарного зерна. Если производство зерновых культур в 1930 г. по сравнению с 1928 г. возросло на 13,9 %, то план хлебозаготовок был увеличен на 105,2 %, т. е. вдвое. В 1928 г. государство заготовило 107,9 млн ц, а в 1930 г.— 221,3 млн ц4. Этот кажущийся успех социалисти­ческого сельскохозяйственного производства, восторженно оце­нивавшийся в официальных документах партии и правительства, на страницах печати, был результатом экономически необосно­ванного директивного повышения товарности зерновой отрасли сельского хозяйства с 14,7 до 26,7 %, а колхозов — до 27,5 % и основательно подорвал зерновое хозяйство страны5.

Естественно, в основных зерновых районах страны изъятие хлеба из деревни было произведено в еще большей степени. В Северо-Кавказском крае при росте валового сбора зерна от 49,3 млн ц в 1928 г. до 60,1 млн ц в 1930 г., т. е. на 21,9 %, объем заго­товок был увеличен с 10,7 до 22,9 млн ц, т.е. на 107 % 6. Товарность зерновых культур доведена с 21,9 до 38,1 %, а по колхозам - до 45,3 %7.

Искусственное повышение товарности сельского хозяйства края, особенно колхозов и единоличников, уже в 1930 г. обусло­вило серьезные трудности в проведении хлебозаготовительной кам­пании. Стремлению крестьян и казаков придерживать хлеб спо­собствовал и быстро увеличивающийся разрыв между растущими рыночными и стабильными заготовительными ценами на хлеб, которые в 8-10 раз были ниже базарных. Чтобы побудить крестьян к безропотной сдаче хлеба, выполнение колхозами и единоличниками государственного плана хлебозаготовок было провозглашено «первой заповедью» советского крестьянства. Вся идеологическая работа в деревне была направлена на внедрение в сознание крестьян этой «заповеди».

Однако условия хлебозаготовок игнорировали материальный интерес колхозов, колхозников и единоличников, лишали их стимула в производстве и сдаче хлеба государству. Крестьянство и казаки - производители хлеба, веками приученные жизнью прежде всего удовлетворять минимальные потребности своего хозяйства, обеспечивать в первую очередь его жизнеспособность и производственные возможности и только излишки выгодно продавать, не могли понять и принять навязываемую им государством новую форму экономической связи. Логика крестьянина- хозяина противостояла порядку, в соответствии с которым он, не зная, что ему останется от урожая, был обязан в первую очередь («первая заповедь») вывезти хлеб в счет плана хлебозаготовок. Это уже в 1930 г. породило сопротивление колхозников и единоличников хлебозаготовкам, обусловило их трудности.

Политбюро ЦК ВКП(б) на своем заседании 20 августа 1930 г. отметило, что отдельные крупнейшие хлебозаготовительные районы запоздали с развертыванием хлебозаготовок на 2-3 недели, что в ряде колхозов наблюдалась сознательная задержка обмолота зерновых культур, стремление как можно быстрее распределить урожай, «рваческие» тенденции при определении норм оставляемого хлеба8. Так квалифицировалось стремление крестьян обеспечить необходимым количеством зерна внутрихозяйственные нужды. К сожалению, не вскрыв подлинных причин возникших трудностей в проведении хлебозаготовок, Политбюро, руководствуясь «классовым подходом», объяснило их «влиянием кулацких элементов на некоторую часть колхозников» и потребовало дать отпор «антиколхозным настроениям»9. Оно решило преодолеть сопротивление хлебозаготовкам не экономическими, а административно-нажимными методами.

Типичным примером применения таких методов стал Северо-Кавказский край. Здесь был широко использован опыт предшествовавших хлебозаготовительных кампаний, чрезвычайные меры получили широкое распространение. Для руководства хлебозаготовками в июле 1930 г. была создана «хлебная тройка». Ее возглавил секретарь крайкома ВКП(б) А.А. Андреев. В «тройку» вошли заместитель председателя крайисполкома Н.Г. Иванов и начальник крайторга И.М. Клейнер10. В руках этого своеобразного партийно-советского штаба сходились все нити организации хлебозаготовок.

Андреев Андрей Андреевич (1895—1971).

Сын крестьянина Смоленской губернии. Окончил два класса сельской школы. Член РСДРП с 1914 г. В 1915-1917 гг. - член Петербургского комитета больше­виков. С 1917 г.- на партийной и профсоюзной работе на Урале и Украине. В 1920-1921 гг. и в 1922-1961 гг.- член ЦК партии, с февраля 1932 г.- член Политбюро ЦК ВКП(б). С середины 20-х гг. входил в окружение Сталина. Вел бескомпромиссную борьбу со всеми противниками Сталина в партии. В своих до­кладах, речах, статьях защищал и популяризировал сталинский авантюристи­ческий курс ускоренных экономических и социальных преобразований в стране. По личной рекомендации Сталина в конце 1927 г. был направлен в Северо- Кавказский край для укрепления партийного руководства. С января 1928 г. по декабрь 1930 г. был секретарем Северо-Кавказского крайкома ВКП(б). Воз­главил сплошную коллективизацию сельского хозяйства и ликвидацию ку­лачества в крае. Под его непосредственным руководством проходили хлебо­заготовки в 1928, 1929 и 1930 гг. С 1931 г.- на ответственной работе в цент­ральных учреждениях партии и государства. Как член Политбюро участвовал в выработке решений по борьбе с «кулацким саботажем» в 1932/1933 г.

Поступившая из районов информация о ходе хлебозаготовок была неутешительна. В августе из 56 районов 29 плана хлебо­заготовок не выполнили. Масла в огонь подлило решение об уве­личении плана хлебозаготовок и установлении краю дополнитель­ного задания, неожиданно принятое Политбюро ЦК ВКП(б) в середине сентября 1930 г. На местах районные и сельсоветские руководители считали, что план, да еще и вновь увеличенный, нереален, требовали его снижения. Встревоженная «хлебная тройка» осудила всякие сомнения в реальности хлебозаготовок как «правооппортунистические проявления», пригрозила руко­водителям отстающих районов наказанием, а вскоре и обрушила на их головы выговоры, снятие с работы и т.п.

В ходе этой кампании в решениях партийных органов края впервые начали фигурировать как самые отстающие районы Армавирский, Баталпашинский, Кущевский, Отрадненский, Тихо­рецкий, Таганрогский и др. Уже тогда эти районы попали под подозрение как гнезда контрреволюционного кулачества. Многие из них оказались в 1932 г. в центре разыгравшейся трагедии.

Для наведения порядка крайком, райкомы ВКП(б) мобилизо­вали в июле 4 тыс. активистов и направили их в станицы и села в качестве уполномоченных по проведению хлебозаготовок11. В последующие месяцы ряды уполномоченных были умножены. Всего в хлебозаготовительной компании 1930 г. участвовало в качестве уполномоченных только коммунистов 10 тыс. человек12. Уполномоченные выступали одной из ударных сил администра­тивно-командной системы по выжиманию из деревни хлеба. Чтобы обеспечить поступление в руки государства всех товарных излиш­ков зерна, была категорически запрещена продажа хлеба част­никам-перекупщикам. Хлебозаготовки проводились под лозун­гом «Ни одного пуда хлеба на частный рынок».

Бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) также регулярно рассматривало вопросы хлебозаготовок, неоднократно констати­ровало отставание в сдаче зерна, ориентировало на осуществле­ние всех необходимых мер для выполнения плана заготовок. В начале января 1931 г. бюро признало, что в ходе хлебозаготовок «приходится вести борьбу за каждый пуд хлеба, преодолевая бешеное сопротивление кулацко-зажиточных элементов...»13. В этой борьбе не останавливались и перед репрессиями. По краю* «за злостную несдачу хлеба» было привлечено К ответствен­ности более 13 тыс. человек14.

Принятыми мерами нажима на колхозы и единоличные хо­зяйства, вывозом в счет плана хлебозаготовок не только излишков, но и части семенного, фуражного и продовольственного зерна из урожая 1930 г. удалось заготовить значительно больше хлеба, чем в предшествующие годы. Однако и при этом краем не был вы­полнен неоднократно изменявшийся план хлебозаготовок. На первый взгляд, неплохие результаты хлебозаготовок фактически лишь прикрывали ухудшившуюся экономическую ситуацию в ста­ницах и селах края. Нехватка зерна для распределения по трудо­дням привела к повсеместному отступлению от проведения принципа сдельщины и к уравнительному распределению натуральной оплаты по едокам. В распределении доходов было допущено много нарушений. В конце июня 1931 г. на пленуме Северо-Кавказ­ского крайкома отмечалось, что не все колхозы произвели расчет с колхозниками, а это привело к недовольству колхозников, к мас­совым невыходам на работу и к «отливу» крестьянских хозяйств из колхозов15. Все это отрицательно сказалось на трудовой дисциплине в колхозах. Хотя под давлением руководителей колхозов и сельсоветов, многочисленных уполномоченных районных и краевых партийных и советских органов весенний сев 1931 г. прошел быстрее, чем в предыдущем году, и посевы были рас­ширены, качество работ было скверным. Грубо нарушались правила ухода за посевами.

В силу изложенных причин, а также из-за неблагоприятных погодных условий (ряд зерновых районов охватила засуха) в 1931 г. урожай зерновых культур в стране оказался на 20 % ниже, чем в предыдущем году, и составил 694, 8 млн ц16. В то же время, учитывая, что в 1931 г. количество колхозов умножилось, а, по мнению Сталина, они обязаны были давать хлеба больше, чем единоличные хозяйства, план хлебозаготовок был установлен зна­чительна более высокий, чем в 1930 г. По моим подсчетам, размер задания составил 255,5 млн ц (против 221,4 млн ц, заготовлен­ных в 1930 г.)17. Тяжесть хлебозаготовок существенно возросла.

Для Северо-Кавказского края год оказался относительно благополучным, урожай благодаря расширению посевов был выше, чем в предыдущем году, на 14 % и составил 69,7 млн ц зерновых культур18. Однако директивные органы не учли негативных последствий хлебозаготовок предыдущего года, ослабивших экономическое состояние колхозов, колхозников и едино­личников, и утвердили краю явно завышенный план хлебоза­готовок из урожая 1931 г. в размере 31,9 млн ц19. Это превышало объем фактически заготовленного зерна в 1930 г. на 39,3 %. Столь существенное волевое увеличение плана вызвало еще боль­шие, чем в предыдущие годы, трудности в ходе его выполнения. Сопротивление колхозов, колхозников и единоличников хлебоза­готовкам усилилось. Объяснялось это еще и тем, что, если в 1930 г. крестьянские хозяйства имели некоторые запасы хлеба от урожаев прошлых лет, то к заготовкам 1931 г. они подошли без каких-либо запасов. Северо-Кавказский крайком с тревогой констатировал, что хлеб в государственные закрома поступает крайне медленно, планы срываются. Крайком вновь направил на заготовки хлеба в качестве уполномоченных 27 тыс. коммунистов и активистов из Ростова-на-Дону и других городов и районных центров края20. Но и их нажим часто не давал результата.

Уже в сентябре 1931 г. крайком ВКП(б) стал широко прибе­гать к наложению партийных взысканий за невыполнение хлебоза­готовительных планов на коммунистов-руководителей сельских РК и райисполкомов, к снятию их с руководящей работы. А вскоре к ним начали применять и судебные репрессии. Жесткий нажим осуществлялся в ходе хлебозаготовок на единоличников и колхоз­ников. Против них обрушились репрессивные меры, вплоть до исключения колхозников из колхозов.

Нажим сверху усилился заметно после того, как на Пленуме ЦК ВКП(б), проходившем с 28 по 31 октября 1931 г. были за­слушаны сообщения секретарей местных партийных организаций о ходе хлебозаготовок и выполнении заготовительного плана. В опубликованной в газетах информации о Пленуме не было упо­мянуто об обсуждении этого вопроса. Но, можно полагать, что его рассмотрение оказало весьма сильное влияние на дальнейший ход хлебозаготовок. В выступлениях С.В. Косиора (Украина), Б.П. Шеболдаева (Северный Кавказ), И.М. Варейкиса (ЦЧО), М.М. Хатаевича (Средняя Волга) и других была раскрыта удру­чающая картина результатов неумелого и безответственного хо­зяйствования партийных, советских и колхозных руководителей в деревне и огромных трудностей в проведении хлебозаготовок. Все выступившие обратили внимание на массовую утайку и расхище­ние хлеба крестьянами-колхозниками и единоличниками. Объяс­нили же это не просчетами в хлебозаготовительной политике, а происками кулачества «на фоне разнуздания мелкособственничес­кой стихии». В таком понимании причин трудностей все выступив­шие были едины. Поэтому сформировалось общее настроение в пользу ужесточения мер борьбы с кулаками и их пособниками, якобы срывавшими хлебозаготовки. Попытку секретаря Нижне- Волжского крайкома ВКП(Б) В.В. Птухи взять под защиту крестьянство своего края, которое не было повинно в том, что урожай оказался значительно ниже, чем в предыдущем году, Сталин и Молотов встретили в штыки. Когда Птуха попытался привести точные данные об урожайности зерновых культур в крае, Сталин его прервал иронической репликой: «Какая точность!» Птуха, мотивируя свою точку зрения, обратил внимание на то, что при определении урожайности крайком фактически сделал «накидку в 20 %», т. е. преувеличил урожайность. В связи с этим, обращаясь к Сталину, он сказал, что «неизвестно, в какую сторону мы ошиблись». На это Молотов, включаясь в полемику, бросил фразу: «Именно неизвестно», а Сталин, резюмируя услышанное, с возмущением заявил: «Какими точными стали Вы за последнее время»21. Сталину и Молотову не нужны были такие точные подсчеты, ибо они обнажали несостоятельность хлебозаготовительного плана. Им нужен был хлеб любой ценой. Их волю четко выразил Микоян. Подводя итог заслушанным сообщениям, он подчеркнул: «Вопрос не в нормах, сколько останется на еду и пр., главное заключается в том, чтобы сказать колхозам «в первую очередь выполни государственный план, а потом удовлетворяй свой план»22. Партийных руководителей страны не волновали проблемы ни единоличных хозяйств, ни колхозов, в которых после выполнения государственного плана не оставалось зерна на семена, на фураж и продовольствие. Интересы крестьянства отодвигались в сторону, приносились в жертву идее социалистических преобразований. Во многих случаях это уже в 1931- 1932 гг. полностью разоряло крестьян, ввергало их в голод. О таких фактах на Пленуме сообщил, в частности, Шеболдаев: «Мы натолкнулись на такие вещи, когда отдельные колхозники и бригады, выполнив план, забирали свое имущество и уезжали искать судьбу где-нибудь в другом месте, ибо ни семян, ни продовольствия у них не оставалось»23. Но, несмотря на это, в дни работы Пленума состоялось заседание Политбюро, на котором Северо-Кавказскому краю напряженный хлебозаготовительный план был вновь увеличен. Выполнить его можно было, только усиливая нажим на крестьянство и казачество.

После Пленума ЦК ВКП(б) давление центра на местные партийные организации возрастало от недели к неделе. 5 декабря 1931 года Сталин и Молотов направили крайкомам и обкомам партии телеграмму, в которой предложили к колхозам, не выполнявшим плана хлебозаготовок, применить меры досрочного взыскания всех кредитов, прекращения обслуживания их машинно-тракторными станциями, принудительного обращения имевшегося у них зерна на покрытие невыполненной части плана хлебозаготовок, не останавливаясь перед продажей государству всех фондов таких колхозов, вплоть до семенных. Аналогичные меры Сталин и Молотов обязали применить к колхозникам и единоличникам24.

Микоян Анастас Иванович (1895-1978).

Родился в семье рабочего Тифлисской губернии. Окончил духовную семинарию. В 1915 г. вступил в РСДРП, большевик. Участник Октябрьской революции и гражданской войны. С 1920 г.- на партийной и государственной работе. С 1922 г.- кандидат в члены ЦК РКП(6), с 1923 г.- член ЦК партии. С 1926 г.- кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б). С июля 1922 г.- секретарь Юго-Восточного бюро ЦК РКП (б), с августа 1924 г. до августа 1926 г.- секретарь Северо-Кавказ­ского крайкома партии. С августа 1926 г.- нарком внешней и внутренней тор­говли СССР. В 1930-1934 гг.- народный комиссар снабжения СССР. Нахо­дился в ближайшем окружении Сталина. Безоговорочно поддерживал курс Ста­лина на индустриализацию страны и коллективизацию сельского хозяйства. Активно участвовал в работе комиссии Политбюро ЦК ВКП(б), руководив­шей в ноябре 1932 г. разгромом так называемого «кулацкого саботажа» в Северо-Кавказском крае. Не колеблясь в оценке репрессий против крестьянства осенью 1932 г., как необходимых и принесших положительный результат, Микоян в речи на XVII съезде ВКП(б) говорил, что тогда, в момент опасности, «...товарищ Сталин своей гениальной прозорливостью и стальной твердостью поднял дух и волю нашей партии и всех трудящихся на борьбу и за несколько месяцев обеспечил нашей партии величайшую победу на колхозно-совхозных полях».

Бюро Северо-Кавказского крайкома партии, спешно исполняя указание руководителей партии и правительства, уже через четыре дня, 9 декабря 1931 г., утвердило подготовленный Крайколхозсоюзом проект постановления об осуществлении такой суровой кары против хлеборобов, как роспуск колхозов. За невыполнение плана хлебозаготовок были распущены кубанские колхозы «Чер­вонный прапор» (станицы Полтавской Славянского района), им. Ленина (станицы Темиргоевской Курганенского района), «Крас­ный казак» (станицы Урупской Армавирского района)25. Руководи­телей этих колхозов предали суду. Хлебные фонды распущен­ных колхозов обратили на покрытие невыполненной части плана хлебозаготовок. С колхозников досрочно взыскали все платежи по их обязательствам, причем по более высоким ставкам, которые устанавливались для единоличников. Одновременно крайком на­метил ряд репрессивных мер и в отношении других колхозов, «злостно не выполняющих планов хлебозаготовок»26.

Эти впервые примененные суровые карательные санкции вызва­ли у хлеборобов страх перед всемогущим государством, стали ступенькой к отчуждению крестьянина от результатов собствен­ного труда. Под прессом мощного нажима совхозы, колхозы и единоличники Северо-Кавказского края заготовили прежде неви­данное количество зерновых культур - 30,6 млн ц (187,1 млн пудов), хотя и в этом году первоначально установленный план они выполнить не смогли27. Руководители же края приобрели опыт применения новых форм насилия по отношению к колхозам для решения хозяйственных задач. Этот опыт был широко использован год спустя.

Хлебозаготовки 1931 г. дались нелегкой ценой. Товарность сельского хозяйства края по зерновым культурам была искусственно завышена до 43,8, а по колхозам — до 55,4 % валового производства. Допустимый в то время предел отчуждения товарной продукции сельского хозяйства был превышен почти вдвое. Колхозы были экономически обескровлены непомерными хлебозаготовками. Во многих колхозах не осталось семян для весеннего сева, зерна для выдачи по трудодням. В ряде районов края возникли продовольственные трудности, а в некоторых станицах и селах колхозники и единоличники голодали. Вера значительной части колхозников в преимущества колхозного хозяйства была подорвана, настроение в колхозах ухудшилось. Полуголодная зима 1931/1932 г. сопровождалась массовыми выходами крестьян из колхозов и их организационно-хозяйственным ослаблением.

Таким образом, хлебозаготовительная политика, основу которой составляла идея прямого продуктообмена, экономически ослабила колхозы, подорвала материальную заинтересованность колхозного крестьянства в общественном производстве, нанесла удар по союзу рабочего класса с трудящимся крестьянством, осложнила политическую обстановку в деревне. Курс на прямой продуктообмен и практика его осуществления были скомпрометированы. Несостоятельность хлебозаготовительной политики начало осознавать руководство партии и государства. ЦК ВКП (6), осудив попытки перехода к прямому продуктообмену как авантюристические, сделал осенью 1931 г. первые шаги к признанию необходимости колхозной торговли.

4. ТЯЖКИЙ 1932 ГОД

Начавшийся год пробудил у советских людей надежду, что трудности социалистических преобразований остались позади. В феврале 1932 г. ХVII конференция ВКП(б) пришла к выводу, что в стране завершено «построение фундамента социализма». Особенно обнадеживало заключение конференции о том, что «ленинский вопрос «кто— кого» решен против капитализма в пользу социализма полностью и бесповоротно и в городе и в деревне»1. Из этого люди делали вывод, что больше не потребуется применения чрезвычайных мер, арестов, суровых приговоров. Правда, внимательно прочитавших решения конференнии настораживали утверждения, что «новые успехи социализма рабочий класс обеспечит лишь в борьбе с остатками капитализма, давая беспощадный отпор сопротивлению гибнущих капиталистических элементов...», «что и в дальнейшем еще неизбежно обострение классовой борьбы в отдельные моменты и особенно в отдельных районах и на отдельных участках социалистической стройки...»2. Но не хотелось даже думать, что после трагедии раскулачивания вновь в стране произойдут острые схватки. Да и с кем? В тот момент вряд ли кто-то предполагал, сколько горя и несчастий принесет народу этот принятый конференцией сталинский прогноз.

Конференция осудила как «антибольшевистские», «левацкие» установки о «переходе к продуктообмену» и об «отмирании денег», ориентировала на развертывание товарооборота, проведение принципа хозрасчета3. Казалось, войдут в нормальную колею и экономические отношения.

В мае 1932 г. ЦК ВКП (б) и СНК СССР приняли важные совместные решения о развертывании колхозной торговли хлебом, мясом и другими продуктами сельского хозяйства4.

По весенним прогнозам, неплохо обстояли дела и на полях страны. Урожай зерновых оказался несколько выше, чем в 1931 г., и составил 698,7 млн ц (против 694,8 млн ц предыдущем году)5. Первоначально предполагалось, что и в Северо-Кавказском крае урожай будет выше, чем в минувшем году, и с каждого гектара удастся собрать по 7,3 ц зерна6. На основе этих предварительных данных и был составлен хлебозаготовительный план. В целом по стране он был уменьшен по сравнению с предыдущим годом для того, чтобы в руках колхозов и единоличников после сдачи хлеба государству осталась часть урожая для продажи на рынке. В частности, Северо- Кавказскому краю план хлебозаготовок был установлен на 1 млн ц ниже, чем в предыдущем году, и составлял 29,6 млн ц7.

Однако обстоятельства сложились таким образом, что из-за сокращения единоличниками посевов, падения интереса у колхозников к труду в общественном хозяйстве, скверной обработки полей, нарушения норм высева зерна, порядка ухода за посевами и, главным образом, из-за неблагоприятных погодных условий в момент дозревания хлебов и их уборки урожай в крае оказался намного ниже, чем ожидали. В районах Кубани, Дона, Ставрополья, по сообщениям секретарей сельских районов партии, урожай колебался от 1 до 6 ц зерна с гектара. В последние годы исследователи выявили материалы, из которых следует, что урожайность зерновых культур в среднем по краю в 1932 г. составила всего лишь 3,9 ц с 1 га9. Если учесть, что зерновыми культурами в крае в тот год было засеяно 9130,5 тыс. га, то нетрудно подсчитать валовой урожай колосовых, который не превышал 35,6 млн ц (против 60,1 млн в 1930 г. и 69,7 млн в 1931 г.)10. Однакj установленный директивными органами краю план хлебозаготовок не учитывал столь существенное (почти вдвое) снижение урожайности. Задание было явно невыполнимым. Близкая к этой ситуация сложилась на Украине, на Нижней и Средней Волге. Это и послужило одной из причин небывало острого кризиса хлебозаготовок в 1932 г.

Руководство партии и государства понимало, что в сложившейся ситуации выполнение плана хлебозаготовок натолкнется на серьезное сопротивление. ЦК ВКП (б) и СНК СССР 7 июля 1932 г. в постановлении «Об организации хлебозаготовок в кампании 1932 г.» констатировали «неизбежность сопротивления кулацких элементов делу хлебозаготовок», т.е. возможное сопротивление крестьянства заранее квалифицировали как кулацкое11. А поэтому ставили задачу «сломить это сопротивление и во что бы то ни стало выполнить утвержденный план хлебозаготовок»12.

Опасения встретить сопротивление хлебозаготовкам со стороны враждебных элементов, конечно, имели основания. В частности, в Северо-Кавказском крае в станицах и селах осталось после раскулачивания немало бывших кулацких семей. Антисоветские и антиколхозные настроения были у многих бывших служащих и агентов царской полиции, чинов казачьей войсковой администрации, белогвардейцев, торговцев и др. По данным крайисполкома, в 1931 г. в русских районах края насчитывалось так называемых «лишенцев» (лишенных гражданских прав) с членами семей старше 18 лет около 90 тыс. человек13. В имеющихся публикациях приведено немало фактов о выделении этой средой лиц, выступавших против хлебозаготовок в 1930—1932 гг. Но вряд ли эти рассеянные в массе сельского населения, находившиеся под неусыпным надзором ОГПУ, преследуемые и гонимые «антисоциалистические» элементы могли сыграть решающую роль в сопротивлении хлебозаготовкам огромного количества колхозников.

Трудности хлебозаготовок объяснялись прежде всего тем, что казачество и крестьянство края пришло к уборке и заготовке зерновых культур полуголодное, с пустыми амбарами. Опасаясь, что после выполнения плана хлебозаготовок у них не останется хлеба на продовольственные нужды, хлеборобы уклонялись от выполнения заданий, начали расхищать с полей и токов и прятать зерно. В ЦК ВКП(б) и СНК СССР из многих районов страны стала поступать информация о нараставшей волне хищений хлеба. Увидев в этом подтверждение своих опасений о неизбежности «кулацкого сопротивления», Сталин продиктовал текст печально знаменитого постановления ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности»14. В соответствии с этим постановлением, лица, покушавшиеся на общественную собственность, объявлялись врагами народа и подлежали расстрелу с заменой высшей меры при смягчающих вину обстоятельствах заключением в концентрационном лагере на 10 лет. За «стрижку» колосьев в поле, за кражу нескольких горстей зерна провинившихся предавали безжалостному суду. Всего лишь за 5 месяцев до начала 1933 г., как доложил на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП (6) народный комиссар юстиции РСФСР Н. В. Крыленко, по закону от 7 августа 1932 г. в республике было осуждено 54 655 человек, в том числе 1000 расстреляна. Третью часть осужденных составляли колхозники15. В народе этот закон с горечью нарекли законом «о пяти колосках». И, напротив, видя в нем средство обуздания непокорного крестьянства, соратник вождя Л.М. Каганович назвал его «великим законом» и отнес к таким законам, которые живут десятками и сотнями лет16. Провидцем он оказался негодным, но горя советским людям этот закон принес немало.

Как и можно было ожидать, попытка партийных органов края в июле 1932 г. заготовить 18,3 млн пудов зерна провалилась, было заготовлено всего 6 млн пудов17. Чтобы обеспечить выполнение августовского плана, бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП (б) решило направить в сельские районы большую группу коммунистов — руководящих работников крайкома, крайисполкома и других краевых учреждений для оказания районным организациям помощи в проведении хлебозаготовок. Выступая в конце июля перед едущими в районы активистами, секретарь крайкома Б.П. Шеболдаев обратил их внимание на сложившуюся в крае тяжелую обстановку из-за неблагоприятных условий уборки урожая, в связи с затяжными дождями, и из-за выявившегося стремления колхозников, а часто и правлений колхозов, упрятать хлеб, растащить его. К сожалению, он еще и сам не представлял подлинных причин трудностей хлебозаготовок, либо не хотел их видеть и объяснял сложившуюся ситуацию влиянием проникших в колхозы кулацко-мелкобуржуазных настроений. Поэтому и предложенные Б.П. Шеболдаевым меры по обеспечению плана хлебозаготовок были весьма противоречивы. Он требовал внимательного отношения к интересам колхозников, каждого колхоза, учета его особенностей и одновременно настаивал на безусловном выполнении плана хлебозаготовок. Эти два требования сочетать было невозможно, ибо выполнение плана (а это ставилось в качестве главной задачи) фактически во многих случаях оставляло колхозы без зерна на хозяйственные нужды и оплату труда.

Шеболдаев Борис Петрович (1895—1937)

Родился в Париже в семье врача. В 1900 г. его родители вернулись в Россию. Революционную деятельность начал 17-летним юношей в Ставрополье. Член РСДРП» большевик с 1914 г. Активный участник гражданской войны на Се­верном Кавказе. С 1923 г.— на ответственной партийной работе. С 1930 по 1937г.— член ЦК ВКП(б). В 1928—1930 гг.— секретарь Нижне-Волжского крайкома партии. Руководил сплошной коллективизацией края. В январе 1931 г. сменил А. А. Андреева на посту секретаря Северо-Кавказского крайкома ВКП(б). После образования в январе 1934 г. Азово-Черноморского края был избран на должность секретаря крайкома партии вновь созданного края. Руководил на завершающем этапе сплошной коллективизацией на Северном Кавказе. Высказывался за исполь­зование в руководстве колхозами экономических рычагов. Выступал на Плену­мах ЦК ВКП(б) за предоставление колхозам большей самостоятельности и превращение их в хозрасчетные организации, за материальное стимулирование колхозников. Однако его голос сталинское руководство не желало слышать. В ходе борьбы с «кулацким саботажем» 1932/1933 г. попытки Шеболдаева огра­ничить применение репрессивных мер против казачества и крестьянства были отвергнуты и осуждены Сталиным. После этого Шеболдаев безоговорочно под­держивал и проводил сталинскую «генеральную линию» в деревне. Однако в январе 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) сняло Шеболдаева с работы. Вскоре по необоснованным обвинениям он был осужден и в октябре 1937 г. расстрелян. После XX съезда КПСС Шеболдаев реабилитирован.

Выезд уполномоченных крайкома в районы не оказал сущест­венного влияния на ход хлебозаготовок, и августовский план был выполнен лишь на 32 %18. Убедившись, что краю установлен не­реальный план хлебозаготовок, который выполнить невозможно, Б.П. Шеболдаев обратился с запиской в ЦК ВКП(б) о снижении плана на 10-15 млн пудов. Однако его просьбу, не проверив ее обоснованности, Политбюро ЦК ВКП(б) отклонило, как якобы «неправильную», свидетельствующую о «пессимистическом отно­шении к выполнению плана», «демобилизующую» парторгани­зацию, и потребовало «принять все меры к обеспечению плана хлебозаготовок». В резкой телеграмме из ЦК ВКП(б) на имя Б.П. Шеболдаева подтверждался установленный краю план и предлагалось принять все меры по его выполнению19.

Подчинившись указанию Политбюро, Б.П. Шеболдаев 21 ав­густа 1932 г. направил в сельские РК В КП (б) телеграмму с категорическим требованием выполнения хлебозаготовительного плана и применения репрессий к тем партийным и советским ра­ботникам, которые не обеспечивают реализацию заданий по хлебозаготовкам20. В другой телеграмме райкомам предписы­валось применение репрессий и к единоличникам, не выполнявшим плана хлебозаготовок.

С этого момента администрирование, нажим и насилие в от­ношении колхозов, колхозников и единоличников стали приоб­ретать всё больший размах. С другой стороны, нарастало свое­образное пассивное сопротивление колхозников и единоличников сельскохозяйственным кампаниям, проводившимся командными, принудительными методами. Их недовольство всячески разжигали и враждебные социализму люди, которые не без оснований за­пугивали хлеборобов голодом, агитировали прятать хлеб. Однако решающую роль в ухудшении настроений колхозного и единличного крестьянства и казачества сыграла реальная угроза остаться без хлеба, усиливающийся нажим заготовителей, унизительная беспомощность перед властями, ломавшими у крестьян психологию хозяина, привыкшего распоряжаться результатами своего труда.

5. КОМИССИЯ Л.М. КАГАНОВИЧА

День 22 октября 1932 г. стал роковым в трагедии, разыграв­шейся в последующие месяцы в Северо-Кавказском крае. В этот день, начавшийся вполне буднично, секретарь Северо-Кавказ­ского крайкома ВКП (б) Борис Петрович Шеболдаев по дороге на работу напряженно обдумывал, как вывести колхозы и сов­хозы края из сложившейся кризисной ситуации с выполнением планов хлебозаготовок и озимого сева. Все принятые крайкомом меры не ускорили темпы проведения сельскохозяйственных кампаний. Если августовский план хлебозаготовок был выполнен лишь на 32 %, сентябрьский — на 65 %, то в октябре поступление хлеба вновь замедлилось, к 20 октября удалось заготовить всего 18 % намеченного к сдаче1. Не удавалось обеспечить и плановые осенние полевые работы. Вспахали зяби под весенний сев в сен­тябре 11,5%, к 20 октября — всего 8,6% месячных планов2. Сен­тябрьский план озимого сева был выполнен на 22,5%, а к 20 ок­тября удалось засеять только 52,1%, предусмотренного пла­ном .

Секретари сельских райкомов партии, директора совхозов сообщали, что в связи с низким урожаем не хватает зерна и семян для выполнения планов хлебозаготовок и осеннего сева. Инфор­мировали они и о резком падении в колхозах и совхозах трудовой дисциплины, нежелании колхозников сдавать хлеб, проводить полевые работы. Все больший размах приобретали хищения зерна из складов, с токов и полей. А сверху, из Москвы, ежедневно раздавались телефонные звонки ответственных руководителей ЦК ВКП(б), СТО (Совет Труда и Обороны), СНК, передавались телеграммы с требованиями, приказами выполнить все предпи­санные планы любой ценой.

Тревожные сведения из Северо-Кавказского края, Украины и других зерновых районов страны о невыполнении планов хлебо­заготовок и осенних посевных работ не побудили И.В. Сталина разобраться в причинах этих провалов, в реальности «спущен­ных» на места заданий. Убеждение в неизбежности обострения классовой борьбы по мере продвижения к социализму отгоняло сомнения в правильности избранной «генеральной линии». И.В. Сталин объяснял возникшие трудности мелкобуржуазными колебаниями крестьянства и организованным сопротивлением кулачества, «кулацким саботажем». Эта оценка обстановки была поддержана его ближайшим окружением. В ходе хлебозаготовок и осеннего сева 1932 г. разрабатывались и вводились в действие все более жесткие, беспощадные, античеловечные меры. 22 октября 1932 г. в этой связи стало одним из памятных дней. В этот день обеспокоенное угрозой срыва плана хлебозаготовок и недовольное недостаточно решительными действиями местных партийных и советских руководителей Политбюро ЦК В КП (б) приняло решение: «В целях усиления хлебозаготовок командировать на две декады полномочные комиссии под руководством В.М. Молотова на Украину и под руководством Л.М. Кагановича — в Северо-Кавказский край»4.

Каганович Лазарь Моисеевич (род. 1893 г.).

Родился в бедной еврейской деревенской семье в Киевской губернии. Самоучка. С 14 лет работаkна обувных фабриках и в сапожных мастерских. Член РСДРП—КПСС с 1911 г. по 1961 г. С 1914 г. участвовал в работе ряда местных большевистских партийных комитетов на Украине, в Саратове, в Белоруссии. После Октября 1917 г.— на руководящей партийной, советской и профсоюзной работе. В 1924—1957 гг.— член ЦК партии. Рой Медведев отметил, что Сталин, став в апреле 1922 г. Генеральным секретарем ЦК РКП(б), тотчас поставил Кагановича во главе организационно-инструкторского, а вскоре и организационно-распределительного отдела ЦК. Каганович показал себя абсолютно лояльным работником, способным к выполнению любого поручения Сталина и вскоре вошел в его ближайшее окружение. С июля 1930 г. до 29 июня 1957 г. Каганович был членом Политбюро (Президиума) ЦК партии. В начале 30-х гг., являясь секретарем ЦК, а с декабря 1932 г. заведуя сельскохозяйственным отделом ЦК, фактически долгие годы был «вторым человеком» в партии. Исследователи подчеркивают малограмотность, ограниченный кругозор, безжалостность и жестокость Кагановича. Дмитрий Волкогонов обратил внимание, что Сталин ценил Кагановича за то, что тот, не имея собственного мнения в политических вопросах, был в высшей степени исполнительным функционером, обладал нечеловеческой работоспособностью, исключительной напористостью и безропотно выполнял самые «дикие задания» вождя. В 1932/1933 г. Каганович стал одним из главных действующих лиц в борьбе с так называемым «кулацким саботажем», в ходе которой в основном завершился процесс раскрестьянивания советской деревни, и крестьяне важнейших сельскохозяйственных районов страны были доведены до голода.

Сообщение о состоявшемся решении Б.П. Шеболдаев получил в середине того же дня, 22 октября. Понимая, что резервов зерна и семян для осуществления заготовительных и посевных планов в крае нет, что приезд комиссии будет сопровождаться усилением нажима на крестьянство и казачество, а это приведет к дальнейшему осложнению обстановки в станицах и селах, он решил лично встретиться со Сталиным, чтобы объяснить ему сложившуюся ситуацию и добиться снижения плановых заданий краю.

Среди архивных документов, отразивших события этого памятного дня, сохранился клочок тетрадного листа в клетку, на котором рукой Б.П. Шеболдаева красными чернилами написано: «Сталину. Прошу разрешения приехать. Шеболдаев»5. В 13 часов этот текст телеграфом передали в Москву6. Всю оставшуюся часть дня Б.П. Шеболдаев сосредоточенно работал, собирая и осмысливая свежие сведения о ходе сельскохозяйственных кампаний, направлял в сельские районы указания о необходимых мерах по ускорению хлебозаготовок и озимого сева. Располагая данными о ходе осеннего сева по совхозам края, он запросил сельские райкомы и обкомы автономных республик и областей о размерах посевов озимых по колхозно-крестьянскому сектору7.

В этот день он решительно отбился от требования председателя Комитета заготовок Совета Труда и Обороны М.А. Чернова, чтобы незерновые совхозы края сдали 12 тыс. т хлеба, категорически заявив, что этот план нереален8. И в то же время он в телеграммах директорам совхозов края упрекал их в том, что они «совершенно прекратили хлебосдачу, демобилизовались в вопросах уборки и вывоза хлеба», требовал от них ускорить обмолот хлеба и вывоз зерна, в том числе и кукурузы, на элеваторы9.

В 18 часов 30 минут Б.П. Шеболдаев и председатель крайисполкома И.Н. Пивоваров во все сельские РК ВКП(б) и райисполкомы направили телеграммы, настаивая на безусловном выполнении до конца октября принятого за неделю до этого дня крайкомом решения о мобилизации всех сил на осуществление плана сева и хлебозаготовок10.

В конце рабочего дня Б.П. Шеболдаев провел заседание бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б), которое обсудило ход сева и признало, что сев идет неудовлетворительно, хуже, чем в предыдущем году. За неумение «по-большевистски сломить сопротивление кулаков» проведению сева бюро крайкома сняло с работы двух секретарей сельских РК ВКП(б), одного директора совхоза, нескольких районных работников, предупредило руководство 13 райкомов партии. Тотчас же решение бюро было передано по телеграфу во все сельские райкомы ВКП(б)11.

Из Москвы сообщили о разрешении Сталина приехать Шеболдаеву в Москву. Дав последние указания секретарю крайкома В.Ф. Ларину по текущей работе бюро крайкома, Борис Петрович заехал домой, собрал вещи и поздно вечером выехал в Москву.

Он пробыл в Москве около недели и встретился со Сталиным. Судя по сохранившейся скупой информации об этой встрече и по ее последствиям, «вождь» Шеболдаева не понял, все доводы в защиту интересов крестьян-колхозников и единоличников края были им решительно отвергнуты. Много месяцев спустя, в начале 1934 г., Б.П. Шеболдаев рассказал делегатам Первой краевой 1 Азово-Черноморской партийной конференции об этой встрече со Сталиным: «Я помню, когда я в конце октября 1932 г. поехал и поставил в ЦК вопрос о том, что у нас не хватает семян для озимого сева в Тихорецком районе и ряде других, тов. Сталин отверг все эти разговоры о семенах и совершенно правильно указал на то, что у нас неблагополучно с политикой в крае и что все наше отставание, все недостатки нашего сельского хозяйства прежде всего происходят из-за того, что мы допустили, что кулачество сумело организовать саботаж»12. Сталин отверг факты (нехватку семян и зерна для хлебосдачи, о чем ему сообщил Шеболдаев) и вопреки фактам невыполнение краем заданий объяснил действиями кулаков, которым руководство края не дает нужного отпора («неблагополучно с политикой»). Очевидно, Шеболдаев, хорошо зная ситуацию в крае, был внутренне не согласен со Сталиным, но не смог ему противостоять и подчинился воле «вождя». Это была вторая и последняя попытка секретаря крайкома защитить интересы крестьянства и казачества края от произвола центра.

Возвратившись из Москвы, Шеболдаев последовательно проводил сталинскую линию и в публичных выступлениях безоговорочно подчеркивал правоту «вождя». Ту «правоту», которая привела крестьянство и казачество края и других районов страны к трагедии.

Приезд Шеболдаева вызвал у Сталина вспышку раздражения. Этому были свои причины. Тремя неделями ранее Объединенный Пленум ЦК совместно с Президиумом ЦКК ВКП(б) одобрил исключение из партии членов «контрреволюционной группы Рютина—Слепкова», именовавшей себя «союзом марксистов-ленинцев». В своих документах эта группа обвинила Сталина в том, что осуществляемая под его руководством «авантюристическая коллективизация с помощью невероятных насилий и террора... экспроприация деревни путем всякого рода поборов и насильственных заготовок привели всю страну к глубочайшему кризису, чудовищному обнищанию масс и голоду...»13.

Расправившись на Пленуме с этой группой своих противников, Сталин стремился во что бы то ни стало доказать, что преобразования в деревне проходят успешно. Доказать это, как он полагал, можно было, добившись выполнения плана хлебозаготовок. Однако после встречи с Шеболдаевым у Сталина возникло подозрение, что секретарь крайкома сомневается в правильности «генеральной линии» и не сможет твердо провести ее в жизнь. Сталин решил расширить состав комиссии Л.М. Кагановича, направляемой в Северо-Кавказский край, пополнив ее своими надежными соратниками. Решил также ускорить выезд комиссий в край. Формальным поводом для этого послужило то, что к концу октября край провалил выполнение сельскохозяйственных кампаний. Годовой план хлебозаготовок был выполнен лишь на 49,5 %, а план осеннего сева - только на 57,4 %14. Политбюро ЦК ВКП(б) 1 ноября 1932 г. вновь рассмотрело вопрос о хлебозаготовках и севе на Северном Кавказе и приняло решение о задачах и составе комиссии, созданной 22 октября для выезда в край. Дополнительно к ранее включенным в нее М.А. Чернову (Комитет заготовок СТО) и Т.А. Юркину (Наркомат совхозов) в комиссию были введены А.И. Микоян (Наркомат снабжения), Я.Б. Гамарник (Политуправление РККА), М.Ф. Шкирятов (ЦКК ВКП(б)), Г.Г. Ягода (ОГПУ), А.В. Косарев (ЦК ВЛКСМ)15.

Чернов Михаил Александрович (1891 —1938).

Родился в крестьянской семье Костромской губернии. Образование высшее: окончил Московский университет. В РСДРП с 1909 г., меньшевик, с 1918 г. по 1920 г.— социал-демократ-интернационалист. С 1920 г.— член РКП (б). С февраля 1934 г.—член ЦК ВКП(б). С 1920 по 1930 г.— на партийной и советской работе в Иваново-Вознесенской губернии и на Украине. С 1930г.— на работе в Наркомате торговли, позже — председатель Комитета заготовок Совета Труда и Обороны, с апреля 1934 г.— нарком земледелия СССР. Активно участвовал в работе комиссии Политбюро ЦК ВКП(б), руководившей в ноябре 1932 г. разгромом в Северо-Кавказском крае так называемого «кулацкого саботажа». В 1938 г. по делу «Антисоветского правотроцкистского блока» был необоснованно осужден и расстрелян. Посмертно реабилитирован.

Юркин Тихон Александрович

Рабочий-металлист. Токарь одного из московских заводов. Член РКП (б) с 1919 г. Кандидат в члены ЦК ВКП(б) в 1930—1939 гг., ЦК КПСС в 1956—1961 гг. Известный организатор и руководитель колхозного и совхозного строительства в СССР. С 1924 г.— директор совхоза «Хуторок» (Армавирский округ Северо-Кавказского края). С 1928 г.—директор крупнейшего зернового совхоза «Гигант» (Сальский округ). С января 1930г.— председатель Колхозцентра СССР. С 1 октября 1932 г. по 8 апреля 1934 г., а затем с 11 июля 1937 г. по 21 октября 1938 г. возглавлял наркомат совхозов СССР. Как руководитель наркомата совхозов в составе комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) в ноябре 1932 г. участвовал в разгроме «кулацкого саботажа» в Северо-Кавказском крае. Активно выжимал хлеб из совхозов края.

Беспрецедентным был сам факт создания столь представительной комиссии, в которую вошли лица из ближайшего окружения Сталина, руководители ведущих ведомств. Это свидетельствовало о том, сколь важное значение Сталин придавал ситуации, сложившейся в Северо-Кавказском крае. Здесь фактически колхозное и единоличное крестьянство и казачество протестовало против несостоятельной экономической политики партии в деревне, против жестких административных принудительных методов ее осуществления. Сталин и Политбюро, видя в этом протесте только происки враждебных сил, решили любой ценой, не останавливаясь перед принятием самых жестких мер, осуществить выработанную политическую линию. Этим объяснялось включение в состав комиссии наряду с руководителями ведомств, организующих и обеспечивающих хлебозаготовки и посевную кампанию, высокопоставленных руководителей органов, полномочных оказать давление на коммунистов, комсомольцев, осуществить широкомасштабные карательные меры против непокорных. Политбюро поручило комиссии «совместно с крайкомом (Северо-Кавказским.— Е. О.) выработать меры по усилению хлебозаготовок... и безусловному выполнению плана озимого сева»16. Перед комиссией в качестве основной была поставлена задача «выработать и провести меры по слому саботажа сева и хлебозаготовок, организованного контрреволюционными кулацкими элементами на Кубани» (а фактически — в крае.— Е. О.)17. Комиссии было поручено административными, нажимными методами ускорить и довести до конца сельскохозяйственные кампании в крае и осуществить карательные меры против тех, кто этому мешал. Каганович не скрывал, что инициатива послать комиссию Политбюро ЦК ВКП(б) принадлежала Сталину. Члены комиссии были ответственны перед Сталиным и Политбюро ЦК ВКП(б).

6. СЛОМИТЬ «КУЛАЦКИЙ САБОТАЖ»

Председатель комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) Л.М. Каганович появился в крае в конце октября 1932 г. и по пути в Ростов посетил колхозы им. В.И. Ленина, им. Первой Конной Армии и «Коминтерн» в Каменском районе. Понять его подход к оценке положения дел в этих колхозах, а потом и в крае помогает сделанное позже самим Кагановичем заявление. «Посылая нас на места,— сказал он на Пленуме ЦК и ЦКК В КП (б) в январе 1933 г.,— Сталин дал ясную линию борьбы... за сплочение колхозников, линию борьбы с классовыми врагами, организовавшими саботаж сева и хлебозаготовок»1.

Руководствуясь этой установкой, Каганович считал, что положительные результаты в колхозном строительстве и производстве прямо зависят от умения местных руководителей во имя классовых интересов заставить колхозников работать, выявить врагов и расправиться с ними. Так, он высоко оценил некоторые достижения в организации производства, жизни и быта в сельхозартели им. Первой Конной Армии Каменского района. Причину успехов колхоза он усмотрел не в сознательном и добросовестном отношений к труду колхознико, а в том, что руководство колхоза сумело понудить их к хорошей работе, наказывая нерадивых колхозников вплоть до привлечения их к суду. И, наоборот, он подверг жесткой критике соседний колхоз «Коминтерн», объясняя его отставание происками врагов. Дело в том, что в этом колхозе из 7 руководящих работников в годы гражданской войны 5 служили в Белой армии, а среди колхозных активистов было 14 бывших подхорунжих (как известно, относившихся к солдатскому составу), которые, по разумению Кагановича, обязательно должны были вредить колхозу2. Каганович был нацелен на объяснение всех неудач в сельском хозяйстве недобросовестностью колхозников и происками врагов. К врагам он заранее причислял всех так называемых «бывших» людей, независимо от .их отношения к Советской власти. Успехи же прямо связывали с нажимом, принуждением, административными и судебными репрессиями. Эта его позиция, заданная Сталиным, ярко проявлялась при разработке и осуществлении мер, связанных с поручением комиссии, полученным от Политбюро.

Уже 2 ноября 1932 г. комиссия Л.М. Кагановича в полном составе была в краевом центре — Ростове-на-Дону — и участвовала в срочно созванном крайкомом совещании секретарей сельских райкомов партии. 4 ноября члены комиссии присутствовали на совещании директоров совхозов края. По итогам совещаний бюро Северо-Кавказского крайкома совместно с членами комиссии Политбюро приняло постановления, оказавшие глубокое влияние на последующий ход хлебозаготовок, сева и обстановку в крае.

Сохранились стенограммы этих совещаний. В выцветшие от времени обложки подшиты обветшавшие листы с поблекшей машинописью. Вчитываясь в текст, который иногда трудно разглядеть, начинаешь ощущать накал страстей, бушевавших в станицах и селах края трудной осенью 1932 г. И хотя Л.М. Каганович и А.И. Микоян, видимо, опасаясь суда истории, предусмотрительно изъяли из стенографических отчетов тексты своих речей, часть выступления Кагановича все же осталась, сохранились в стенограммах и их реплики по поводу выступлений секретарей райкомов и директоров совхозов, а также речи членов комиссии М.А. Чернова, М.Ф. Шкирятова, Т.А. Юркина.

Шкирятов Матвей Федорович (1883—1954).

Родился в крестьянской семье в Тульской губернии. Обучившись портняжному искусству, был рабочим-портным. С 1906 г.— член РСДРП, большевик. Вел партийную работу в Москве, Ростове-на-Дону. Туле. После Февральской революции 1917 г.— на советской, профсоюзной, а позже и партийной работе. С 1921 г.—в аппарате ЦК РКП(б). С 1922 г.—член ЦКК РКП(б) — ВКП(б), с 1923 г.— член Президиума ЦКК и с 1930 г.— одновременно секретарь партколлегии ЦКК. Играл активную роль во всех проведенных в 20—30-е гг. чистках партии. В своих публичных выступлениях неоднократно заявлял о своей преданности Сталину. Так, на XVIII съезде ВКП(б) утверждал, что для него и таких, как он, уже 10 лет ясно, что Сталин — настоящий вождь партии, что «всеми нашими успехами мы обязаны тому, что ленинское знамя было в руках такого вождя, такого достойного ученика Владимира Ильича, как товарищ Сталин». Будучи членом комиссии Политбюро ЦК ВКП(б), направленной в Северо-Кавказский край в ноябре 1932 г., возглавил комиссию по чистке сельских партийных организаций края. Критерий, которым он руководствовался при решении судеб проверяемых партийцев, определил так: «Если коммунист не проводит наше решение, это — враг, а не коммунист». Своей деятельностью фактически причинил неизмеримый вред краевой парторганизации.

Стенограммы свидетельствуют о существенном различии в оценке обстановки в крае и путей выхода из кризиса местными районными работниками и членами комиссии Кагановича, которых поддерживали члены бюро Северо-Кавказского крайкома. Партийные «низы» разошлись с партийными «верхами».

2 ноября на совещании в крайкоме при обсуждении вопроса о проведении хлебозаготовок и сева приняли участие секретари 10 сельских райкомов партии (7 — кубанских и 3 — донских). Все они обратили внимание на нереальность плана хлебозаготовок 1932 г. Как сообщили выступавшие, в Тихорецком, Майкопском, Ново-Покровском, Кропоткинском районах Кубани, Константиновском районе Дона во многих случаях с полей собрали пшеницы меньше, чем ее было высеяно. В Брюховецком районе с площади более 5,5 тыс га было собрано по 1—2 ц, в Ново-Покровском районе — по 1 ц с гектара, а на 11,5 тыс га яровая пшеница погибла3. Низкая урожайность, гибель посевов из-за засухи отмечались и в большинстве других районов края.

Секретари сельских райкомов приводили убедительные расчеты, обращая внимание на то, что при выполнении плана хлебозаготовок колхозы останутся без семян, фуража и продовольствия. Уже в сентябре — октябре 1932 г. во многих районах края обнаружилась нехватка семян, что и стало одной из главных причин срыва озимого сева.

Именно несоразмерность хлебозаготовительного плана реальному урожаю, охватившая колхозников и единоличников тревога о том, что после выполнения заданий по хлебозаготовкам у них не останется даже продовольственного зерна, вызвали сопротивление хлебозаготовкам. Усиливалось расхищение хлеба. Многие коммунисты, секретари партийных ячеек, председатели колхозов и сельсоветов разделяли опасения и тревогу крестьян и казаков, стремились помочь им утаить хлеб для распределения по трудодням. Секретари райкомов привели факты, дающие косвенное представление о размахе сопротивления хлебозаготовкам. За два с половиной месяца в Тихорецком районе за воровство хлеба было привлечено к ответственности 357 человек, из которых 117 осуждены; в Мечетинском районе осуждено 83 человека, в Майкопском — 48 4. В Кореновском районе за срыв хлебозаготовительных планов исключено из партии 9 руководящих работников, снято с работы 7 секретарей партийных ячеек, 10 председателей колхозов, 2 председателя сельсоветов5. Однако репрессиями остановить расхищение и укрытие хлеба, обеспечить выполнение плана хлебозаготовок не удавалось.

Секретари сельских райкомов партии, работавшие бок о бок с крестьянами и казаками, были чрезвычайно обеспокоены осложнением обстановки в станицах и селах края. Они с тревогой отмечали, что нажим и принуждение в ходе хлебозаготовок, угроза нехватки продовольствия не просто ухудшали настроения крестьян и казаков, но и деформировали сознание труженика-колхозника и единоличника, которые утрачивали исконно присущее им чувство хозяина произведенного хлеба. В предыдущие годы, когда власти в ходе хлебозаготовок изымали из колхозов зерна больше, чем это было допустимо по меркам хлеборобов, колхозники и единоличники выражали свое недовольство и возмущение. В ходе кампании 1932 г., как сообщил секретарь РК В КП (б) Ново-Покровского района (Кубань), колхозники униженно просили у руководителей: «Товарищи, ну хотя бы пудишко на едока в месяц оставили б, а все остальное берите. Мы ничего не хотим, берите себе все остальное» (выделено мною.— Е. О.)6. Хлебороб — производитель хлеба, превращался в просителя хлеба. В одном из неплохих колхозов края, где побывали члены комиссии Политбюро ЦК ВКП(б), состоялся примечательный разговор Кагановича с колхозником-бригадиром, заведовавшим конюшней.

Каганович.Скажи, как лучше, в единоличном хозяйстве или сейчас? Получили ведь вы по трудодням хорошо?

Колхозник.Оно, конечно, сейчас лучше. Спору в этом нет. Но как-то я раньше вроде сам себе хозяином был, а теперь я не хозяин (выделено мною.— Е. О.)7.

Однако опасность этого сдвига в сознании крестьянина, который свидетельствовал о произошедшем отчуждении крестьян-колхозников от средств производства и результатов труда и впоследствии привел к разрушению психологии сельского труженика, к равнодушному отношению колхозников к общественному производству, в то время еще не была осознана.

Выход из сложившейся ситуации секретари райкомов видели в немедленном снижении плана хлебозаготовок, в отказе от суровых наказаний колхозников за незначительные проступки, в отказе от массовых исключений коммунистов из партии, в укреплении сельских партийных ячеек, в организационно-хозяйственном укреплении колхозов. Однако эти разумные и осторожно высказанные предложения члены комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) восприняли как сдачу позиций «саботажникам».

Решительный отпор секретарям райкомов первым в своем выступлении дал Б.П. Шеболдаев. Сыграли свою роль указания, полученные им лично от Сталина. Он заявил, что прозвучавшие речи произвели «угнетающее и тяжелое впечатление», вызвали сомнение в том, «действительно ли товарищи готовы и способны бороться за план», Шеболдаев обвинил их в том, что они оказались якобы «в хвосте у колхозников» и, «пустив слезу», необоснованно предлагают существенно сократить план хлебозаготовок8. Оратор был особенно раздражен тем, что секретари райкомов вместо того, чтобы сказать, как они будут бороться за хлеб, занялись запрещенными крайкомом «расчетами, формальной чепухой», сопоставлением объема хлебозаготовок с урожаем, т. е. «кулацкой статистикой», «спекулируют» на «отдельных трудностях», говорят неправду, скрывают урожай, фактически выступают от имени кулака9. Поэтому Шеболдаев потребовал прежде всего «политически сломить сопротивление» хлебозаготовкам районного актива, низовых партийных организаций и колхозов, «крепче и сильнее ударить по руководству районов»10. Он фактически отмежевался от секретарей райкомов и подготовил почву членам комиссии Политбюро для изложения программы борьбы с «кулацким саботажем» в крае.

С обоснованием и предложением мер, обеспечивающих выполнение хлебозаготовительного плана, выступили члены комиссии М.А. Чернов, М.Ф. Шкирятов, А.И. Микоян и руководитель комиссии Л.М. Каганович.

Чернов оценил обстановку как «ясно сложившийся саботаж в деле хлебозаготовок и с планом сева»11. Шкирятов утверждал, что кулачество «мобилизует партийную массу, колхозников»12. Секретари же райкомов, по мнению Чернова, выступили на совещании «в качестве ходоков от крестьян, заразившихся кулацкими настроениями»13. Обвиняя секретарей райкомов в том, что они, занимаясь подсчетами «амбарного сбора хлебов», необоснованно требуют снижения заданий по сдаче хлеба, члены комиссии настаивали на выполнении плана хлебозаготовок. Особую ответственность коммунистов за выполнение плана подчеркнул Шкирятов: «Если коммунист не проводит наше решение, это — враг, а не коммунист»14. Он же, зная о готовившемся постановлении ЦК ВКП(б), высказался за чистку сельских партийных организаций края.

Однако особенно агрессивно вел себя на совещании Каганович. Перебивая выступавших секретарей райкомов вопросами, репликами, он стремился в их выступлениях и ответах найти опору для уже намеченных комиссией предложений. В одной из реплик он заявил, что «мы умудрились в колхозы впустить худших людей. Кулаку удалось создать единый фронт, а мы своих людей, актива колхозников, бедняков, середняков не имеем»15. Когда один из секретарей райкомов сообщил, что колхозники не хотят сдавать хлеб, Каганович тотчас прокомментировал это как «саботаж»16. Секретаря райкома, осуждавшего массовые исключения из партии и высказавшегося за воспитание молодых коммунистов, Каганович прервал заявлением, что надо не уговаривать, а «заставить молодого члена партии, не нюхавшего коммунизма, уважать партию», таких следует исключать из партии, чтобы «остальные подумали о том, что такое партия»17. И, наконец, услышав из уст секретаря Майкопского райкома партии, что за «действия чисто контрреволюционного характера», выразившиеся в краже сыном кулака и сыном эмигранта 20 хомутов и 4 лошадей, приговоренные судом к расстрелу преступники (контрреволюционеры?!) так и не расстреляны, Каганович с возмущением констатировал: «После этого хотят, чтобы такую власть уважали»18. Уже из этих реплик видно: Каганович был убежден, что колхозы засорены враждебными социализму людьми, что именно под воздействием кулацких элементов колхозники встали на путь «саботажа», с которым коммунисты не справляются, поэтому необходим нажим, силовые приемы вплоть до расстрелов. На этом и основывались сформулированные им меры борьбы с «кулацким саботажем» в интересах выполнения плана хлебозаготовок и осеннего сева.

Фактически признав обоснованность возражений секретарей райкомов против непосильного хлебозаготовительного плана, Каганович был вынужден сообщить о решении комиссии снизить краю план хлебозаготовок еще на 20 млн пудов. Но, предупредив, что дальнейшее снижение плана исключается, призвал «зверски драться, и план выполнить»19. Это «зверски драться» означало широкое применение репрессий. Стремясь «теоретически» обосновать правомерность административных и судебных репрессий против колхозников, руководителей колхозов, советов, коммунистов, Каганович туманно поучал притихшую аудиторию, говоря, что «часто смешивают физического носителя классового врага с организаторами классовых враждебных идей», что «классовый враг хочет превратить колхоз в своего рода крестьянский союз против нас, хочет созвать единый фронт против нас...»20. На этом основании он вполне определенно отнес всех повинных в невыполнении планов хлебозаготовок и сева к «физическим носителям классового врага» и предложил против них систему жестоких экономических санкций, административных и судебных мер.

Понимая, что осуществление предполагаемых принудительных, насильственных мер будет сопровождаться множеством трагедий, Каганович лицемерно призывал «ударить того, кого надо, чтобы лишней крови тут не было, чтобы лишних хребтов не ломать»21. Однако в принципе ни «кровь», ни «сломанные хребты» комиссию Политбюро не останавливали.

Не вызывала сомнений у членов комиссии и бюро крайкома и правомерность нанесения удара по колхозному крестьянству и казачеству. Можно предположить, что предлагаемые меры по телефону и телеграфу согласовывались с И.В. Сталиным и комиссия получала его одобрение. Это подтверждается, в частности, выступлением Сталина на заседании Политбюро 27 ноября 1932 г; (т. е. три недели спустя) с речью, в которой он подверг резкой а критике сельских и районных коммунистов за идеализацию колхозов и утверждал, что хотя колхозное крестьянство и является союзником рабочего класса и громадное большинство колхозников составляют опору Советской власти, «но это еще не значит, что среди колхозников и колхозов не может быть отдельных отрядов, идущих против советской власти, поддерживающих саботаж хлебозаготовок, поддерживающих вредителей. Было бы глупо, если бы коммунисты, исходя из того, что колхозы являются социалистической формой хозяйства, не ответили на удар этих отдельных колхозников и колхозов сокрушительным ударом»22. Разрывая полностью с ленинскими заветами об отношении к трудящемуся крестьянству, Сталин в то же время стремился придать своей позиции видимость связи с ленинизмом, заявляя что «ленинцы никогда не должны идеализировать колхозы и колхозников»23.

«Теоретические» установки Сталина с невиданным размахом и жестокостью были практически реализованы в Северо-Кавказском крае. Рекомендованные «вождем» «сокрушительные удары» были нанесены не только по колхозникам, но, естественно, и по единоличникам, а также и по работникам совхозов, представлявших государственный сектор в сельском хозяйстве.

Необходимость нажима на работников совхозов Каганович, | Юркин и Шеболдаев обосновали на совещании директоров совхозов в крайкоме 4 ноября 1932 г. Каганович выступил перед участниками совещания с речью, содержащей резко негативную оценку положения дел в совхозах края, хода в них хлебозаготовок и осеннего сева. Однако директора совхозов, а среди них были и опытнейшие хозяйственники, в своих речах подвергли критике уже тогда сложившиеся в стране порочные методы руководства сельскохозяйственными предприятиями.

Директор Ейского совхоза (Кубань) убедительно критиковал кампанейские методы партийного и советского руководства совхозным производством, в результате чего все внимание, все силы бросались то на сев, то на уборку, то на заготовки, а руководство хозяйством в целом не обеспечивалось24. Еще острее о несостоятельности руководства совхозами сказал опытный директор Глубокинского совхоза (Дон), который критиковал попытки руководить сельскохозяйственными предприятиями как промышленными: «Сельское хозяйство — это не завод, в котором можно заложить болт. Испортился один — выбросил, второй заложил. Выбросил, третий заложил, а четвертый все-таки вытащишь». «Совхоз,— сказал он,— это не токарный ранок»25. Нужно учитывать специфику сельского хозяйства и каждого совхоза. Сверху же потоком идут единые для всех команды, шаблонные указания, присылаются неподготовленные, неумелые специалисты (например, механизаторы), непригодная или некомплектная техника и т. п. Все это ведет к нарушению сроков и качества проведения сельскохозяйственных работ, сковывает инициативу директоров, которые не могут действовать как хозяева и ответственные руководители. В сердцах один из директоров квалифицировал руководство совхозами как «бандитизм во всех порах сельского хозяйства» и пророчески заявил, что «...если мы так пойдем, то Россию превратим в бесхлебную и бессемянную»26.

Директора совхозов обратили внимание на низкую урожайность полей в 1932 г. и на непропорционально высокий план хлебозаготовок. Объяснили это, в частности, нелепой методикой определения плана хлебозаготовок, который составлялся не по полученному урожаю, а по так называемой «корневой апробации», и сулившей урожай в два раза выше, чем он оказался на самом _ деле27.

Но и на этом совещании члены комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) в своих репликах и выступлениях свели все трудности к плохой работе директоров совхозов, коллективов рабочих, к воровству и саботажу. Конечно, фактов скверной, недобросовестной работы в совхозах было немало, но не они были главной причиной выявившихся провалов. Каганович и Юркин упорно твердили директорам совхозов, что у них разворовывается семенное зерно, это дает сниженные урожаи, разворовывается полученный урожай, а это ведет к срыву плана хлебозаготовок и осеннего сева28. Поэтому, по мнению Кагановича, во всем повинны директора совхозов, которых сверху «недостаточно бьют». Когда же одни из директоров заявили, что их «бьют везде», Каганович разразился целой тирадой: «Где же вас бьют? Разве вас бьют? Ежели с вами разговаривают по-товарищески, то это называется бьют? А, по-видимому, не стоит так, надо крепче...»29. Вряд ли эту угрозу надо комментировать, учитывая, что в последующие месяцы многих директоров «били» как следует, снимая с работы, исключая из партий, предавая суду или административной высылке из края. Каганович потребовал от руководителей совхозов безоговорочного выполнения плана хлебозаготовок.

4 и 5 ноября газета «Молот» опубликовала постановления бюро Северо-Кавказского крайкома В КП (б), принятые с участием членов комиссии Политбюро «О выполнении плана хлебозаготовок по Северо-Кавказскому краю» (от 2 ноября) и «О ходе хлебозаготовок и сева по районам Кубани» (от 4 ноября). Сохранившаяся в протоколах Политбюро ЦК В КП (б) запись о том, что 3 ноября было опросом принято постановление «О хлебозаготовках по Северному Кавказу», текст которого помещен в особую папку, дает основание предположить, что этим постановлением были одобрены меры комиссии и крайкома, включенные в названное постановление крайкома по Кубани30. В постановлении от 2 ноября признавалось снижение в крае урожая по сравнению с 1931 г. и сообщалось о решении ЦК ВКП (б) уменьшить план хлебозаготовок на 59 млн пудов. Эта цифра суммировала все ранее проведенные сокращения с самого начала намеченного нереального плана. Окончательное задание краю было установлено в размере 114 млн пудов (97 млн пудов по колхозно-крестьянскому сектору и 17 млн пудов по совхозам). Объявленное снижение плана хлебозаготовок производило впечатление широкого шага руководства партии навстречу хлеборобам. Трудящиеся края не знали, что и после снижения оставался план, выполнение которого требовало сдачи почти всего урожая, включая семенное и часть продовольственного зерна. Вместе с тем постановлением запрещались по вопросам плана «всякие дискуссии и так называемые расчеты, являвшиеся ни чем иным, как орудием кулацкого срыва» хлебозаготовок. Крайком обязал всех, причастных к хлебозаготовкам, принять «к неуклонному и безусловному исполнению окончательный годовой план хлебозаготовок».

На первый взгляд, это постановление было призвано успокоить население станиц и сел края, носило организационно-технический характер и было направлено на выполнение хлебозаготовительного плана уже привычными методами командования и нажима. Но его надо рассматривать в неразрывной связи с другим постановлением крайкома от 4 ноября, принятым после согласования с И. В. Сталиным и Политбюро. Предложенные в этом, втором, постановлении методы проведения хлебозаготовок выходили далеко за пределы уже сложившейся продразверсточной чрезвычайщины и были распространены на большинство зерновых районов края. Их применение и вызвало крайнее обострение экономического и политического положения в крае.

В этом, немедленно названном в краевой печати «историческим», постановлении от 4 ноября перед парторганизациями Кубани была поставлена «боевая задача — сломить саботаж хлебозаготовок и сева, организованный кулацким контрреволюционным элементом, уничтожить сопротивление части сельских коммунистов, ставших фактическими проводниками саботажа, и ликвидировать несовместимую со званием члена партии пассивность и примиренчество к саботажникам, обеспечить быстрое нарастание темпов, полное и безусловное выполнение планов сева и хлебозаготовок...»31. Для решения этой «боевой задачи» были предложены меры экономического, административного, судебного и политического нажима и санкций против колхозников и единоличников, населения станиц и районов, коммунистов и партийных организаций, срывавших план хлебозаготовок и сева.

К экономическим санкциям относились прекращение колхозной, кооперативной и государственной торговли в станицах и селах, прекращение кредитования, досрочное взыскание долгов по кредитам и другим финансовым обязательствам колхозов и единоличников. Среди административных мер предлагались проверка и чистка органами РКИ колхозных, кооперативных и государственных учреждений от «чуждых и враждебных элементов», изъятие средств производства у колхозников, колхозов и единоличников с выселением их в северные области страны и др. Краевой прокуратуре и краевому суду поручалось усилить привлечение к уголовной ответственности расхитителей государственного и общественного имущества и в ускоренном порядке рассматривать их дела, применяя к виновным все меры наказания вплоть до расстрела. Из политических главными были меры по созданию актива из лучших колхозников, «умеющих защитить интересы рабочее-крестьянского государства» для борьбы с «антиобщественными элементами», а также решительная борьба с коммунистами, «сомкнувшимися с кулацкими организаторами контрреволюционного саботажа», «как с предателями рабочего класса». Уже этот перечень установок комиссии Кагановича и крайкома позволяет сделать вывод о том, что руководство партии и краевой организации открыло путь местным партийным, советским и хозяйственным работникам к безграничному насилию над сельским населением края.

Намеченные меры в различных сочетаниях и комбинациях были направлены против хозяйств единоличников и колхозников, против колхозов, станиц и сельских районов. Так, постановлением были введены экономические санкции (ограничение либо прекращение кооперативной и государственной торговли) против 20 районов Кубани (в их число были включены и 6 из 7 Кубанских районов, о чрезвычайно трудном положении в которых сообщили в своих выступлениях секретари райкомов на совещании 2 ноября). Этим же постановлением в крае была учреждена «черная доска», на которую решениями крайкома стали заносить отдельные станицы за так называемый явный срыв планов по севу и хлебозаготовкам. Первыми «чернодосочными» стали кубанские станицы Ново-Рождественская (Тихорецкого района), Медведовская (Тимашевского района) и Темиргоевская (Курганенского района). К этим станицам были применены в полном объеме все предусмотренные экономические санкции. По сути дела им объявлялся экономический бойкот. Жители станиц были предупреждены о том, что в случае продолжения саботажа хлебозаготовок будет поставлен вопрос об их выселении из пределов края.

Действия комиссии Кагановича в крае подкреплялись сверху решениями ЦК ВКП(б) и ЦК ВЛКСМ. Таким образом, в начале ноября 1932 г. был принят комплекс постановлений, потребовавших от партийных, советских и комсомольских организаций, а также от административно-карательных и судебных органов осуществления широкого круга мер государственного и общественного нажима и принуждения вплоть до прямого насилия в отношении всех лиц — рядовых и руководителей, коммунистов и беспартийных, работающих и неработающих, обвиняемых в саботаже и срыве хлебозаготовок и сева. При этом была дана ориентировка на применение к виновным таких суровых карательных мер, как выселение из края в отдаленные районы страны, осуждение на длительные сроки и расстрел. Распространение подобных карательных мер на широкую массу колхозников, единоличников, коммунистов, комсомольцев, которые в силу различных причин и обстоятельств, подчас без их вины, оказывались причастными к невыполнению планов хлебозаготовок и осеннего сева, свидетельствовало о сознательном игнорировании Сталиным, его окружением, присланной в край комиссией Кагановича, партийным руководством Северо-Кавказского края ленинских заветов о союзе с трудящимся крестьянством, о переходе к насилию и террору против трудящегося крестьянства и низового советского, колхозного и партийного актива.

7. ВЗЯТЬ ХЛЕБ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ

Принятые решения положили начало новому этапу хлебозаготовок и осеннего сева 1932 г. в Северо-Кавказском крае. Главной его чертой стало нараставшее насилие, разгул репрессий против колхозного и единоличного крестьянства, партийных, советских, колхозных и совхозных руководителей. Для осуществления принятых решений крайком ВКП(б) направил на места уполномоченных. В 31 район Дона и Кубани выехали ответственные работники крайкома и крайисполкома. Перед выездом в станицы и села на совещании командируемых с докладом выступил секретарь крайкома В.Ф. Ларин (который через несколько дней был назначен председателем крайисполкома), а также с краткими речами — Б.П. Шеболдаев и Л.М. Каганович1. Уполномоченные получили задание к началу декабря обеспечить завершение хлебозаготовок. Как тогда уже стало принято, участники совещания в телеграмме Сталину заверили «вождя», что добьются немедленного перелома в темпах хлебозаготовок и обеспечат полное выполнение плана2.

По предложению Шеболдаева и Кагановича Политбюро ЦК ВКП(б) разрешило мобилизовать в Северо-Кавказском крае для уборки кукурузы 1 тыс. коммунистов, 3 тыс. комсомольцев, 3 тыс осоавиахимовцев, 3 тыс. переменников из городов края, т. е. 10 тыс. человек. Для руководства уборкой кукурузы в совхозах была выделена 1 тыс. командиров РККА3. Командированные в районы получили задание неукоснительно проводить в жизнь принятые решения.

В селах, станицах, хуторах края представители сельсоветов, партийных и комсомольских организаций, правлений колхозов, все мобилизованные активисты предпринимали попытки к завершению осеннего сева, хотя его оптимальные сроки уже были упущены, начали сплошную проверку остатков урожая зерновых культур на токах и в складах колхозов, в амбарах колхозников и единоличников.

Особый размах деятельность уполномоченных и местных работников приобрела в «чернодосочных» станицах. Выше, уже говорилось, что в числе трех первых «чернодосочных» станиц оказалась и станица Темиргоевская Курганенского района (Кубань). Сохранился примечательный документ, принадлежащий перу очевидцев и активных участников слома «кулацкого саботажа» в этой станице,— брошюра, изданная во время обрушившейся на страну трагедии4. Конечно же современному читателю следует иметь в виду, что авторы брошюры были официальными представителями крайкома, безоговорочно поддерживали и проводили линию крайкома и, видимо, были убеждены в ее правильности. Это и определило освещение событий.

Так, истоки «саботажа» 1932 г. они усматривали не в политике хлебозаготовок, которая довела колхозы и единоличное крестьянство и казачество до отчаянного положения и возраставшего сопротивления властям, а в контрреволюционном прошлом кубанского казачества и населения этой станицы. Поэтому, обосновывая правомерность насилия против «саботажников», они обращались к антикулацким высказываниям В.И. Ленина в годы гражданской войны, не учитывая, что обстановка с тех пор изменилась.

Вот что рассказали авторы брошюры. Уже 6 ноября утром в станице Темиргоевской был закрыт колхозный базар, прекращена государственная и кооперативная торговля, из магазинов вывезены за пределы станицы все товары. Милиционеры блокировали ведущие к станице дороги, задерживали и возвращали в станицу всех, кто пробовал выехать поторговать на рынке соседних хуторов. Вечером того же дня из Ростова-на-Дону в станицу прибыла бригада уполномоченных во главе с членом крайкома, редактором «Молота» В.Г. Филовым и стала разъяснять жителям принятые крайкомом решения. Одновременно осуществлялись разработанные крайкомом меры против «чернодосочных» станиц.

Началось досрочное взыскание долгов по ссудам и кредитам с колхозов и единоличников. Активисты приступили к обыскам общественных построек, домов колхозников и изъятию обнаруженного хлеба. В счет хлебозаготовок изымалось все, что находили, в том числе и продукты питания. За 6 и 7 ноября в станице было обнаружено свыше 500 пудов хлеба, который признали украденным, а укрывавших его двух колхозников — Болдырева Сергея и Чалова Михаила — выездная сессия суда по горячим следам осудила и приговорила каждого к 10 годам лишения свободы. 8 ноября станичный совет принял решение о выселении из станицы за «саботаж» 60 человек.

На привезенной в станицу печатной машине был налажен выпуск газеты «Сломим кулацкий саботаж». В выпущенной 9 ноября листовке станичники были предупреждены о том, что если они не одумаются и не прекратят саботаж, то будут высланы на Север. Листовка, призывавшая к сдаче последних крох зерна и муки, издевательски называлась «Завоюем право остаться на кубанском черноземе».

Под массированным нажимом активистов, вооруженных милиционеров и красноармейцев увеличивалось число выходящих на работу колхозников. Созданные комиссии содействия (комсоды), в которые включались уполномоченные края или района, а также местные руководители, превратились в штабы по мобилизации и принуждению единоличников доводить до конца осенний сев, ломать кукурузу, очищать поля. Все больший размах приобрели репрессии. Уже к 9 ноября было арестовано 140 человек. Арестовывали не только за сопротивление хлебозаготовкам. За решетку бросили 30 бывших кулаков, десятки бывших белогвардейцев, 2 бывших атаманов, 2 сыновей бывших помещиков, колхозников—родственников ранее высланных — кулаков. Всех «бывших» держали под подозрением и арестовывали, даже если они не совершали никаких противоправных действий. Однако члены комиссии Политбюро ЦК ВКП (б) и руководители краевой партийной организации не были удовлетворены принятыми мерами. Уполномоченный крайкома по станице Темиргоевской В.Г. Филов был вызван в крайком и 24 ноября на заседании бюро, в котором участвовали Каганович и Шкирятов, получил разнос за недостаточно энергичное проведение в жизнь мер по слому «кулацкого саботажа». На этом же заседании суровой критике подверглись Матвеев (уполномоченный по станице Медведовской) и Л.И. Ароцкер (по станице Ново-Рождественской). Перед уполномоченными была поставлена задача «добиться немедленного перелома в хлебозаготовках и уборке» (это в конце-то ноября! — Е.О.). В ноябре только в станице Темиргоевской было осуждено 200 человек, а 50 семей выслано в административном порядке. Столь тяжкой ценой к 5 декабря станица выполнила план хлебозаготовок и вскоре была снята с «черной доски». Такими же методами проводились хлебозаготовки и в других «чернодосочных» — станицах — Медведовской и — Ново-Рождественской. Однако не везде столь «успешно».

Между тем, члены комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) и сопровождавшие их члены бюро крайкома выехали в районы края. Каганович с Шеболдаевым посетили Каменский и Сальский районы Дона. Чернов с Лариным — донские: Константиновский, Мечетинский, а также некоторые ставропольские и кубанские районы. Знакомясь с ходом хлебозаготовок, они приходили к выводу, что парторганизации на местах заняты главным образом разъяснением принятых в начале ноября решений и агитацией за их выполнение, но не организуют их выполнение. По настоянию Кагановича 13 ноября бюро Северо-Кавказского крайкома вновь рассмотрело вопрос о ходе хлебозаготовок и констатировало, что их темп не ускорился, а темп сева даже снизился. В райкомы была направлена пространная телеграмма с требованием немедленного осуществления широкого круга жестких мер, которые обеспечили бы поворот в проведении сельхозкампаний: Крайком предписывал дальнейшее ужесточение репрессивных мер. За невыполнение плановых заданий по хлебозаготовкам предлагалось в каждой станице провести судебные процессы, привлекая к суду по ст. 61 УК РСФСР (за спекуляцию) виновных колхозников и единоличников. В современных публикациях уже обращалось внимание на неправомерность привлечения к суду за спекуляцию производителей и законных хозяев хлеба. Однако тогда крайпрокурору и крайсуду было поручено в течение суток подготовить и провести 10 сессий суда против «саботажников». Читатель может представить себе, насколько «серьезными» были спешно организованные процессы и вынесенные приговоры, сломавшие судьбы десятков людей. В поисках кнута, который бы заставил колхозников и единоличников выполнить план хлебозаготовок, крайком принял решение выселить из станиц Кубани 2 тысячи единоличных хозяйств, срывавших хлебозаготовки и сев5. Выселение и судебные репрессии осуществлялись по организованным местными властями ходатайствам крестьян и казаков.

По требованию райкомов и райисполкомов активисты в станицах и селах, выполняя директиву крайкома, спешно готовили проекты постановлений с перечнем различных мер репрессий вплоть до высылки из края и отдачи под суд руководителей колхозов, колхозников и единоличников за невыполнение плана хлебозаготовок и осеннего сева. Постановления принимали общие собрания станичников и селян. Вот как это было организовано в станице Гривенской Славянского района Кубани. 20 ноября 1932 г. станичники были созваны президиумом станичного совета на общее собрание колхозников, единоличников и группы бедноты. В докладе о ходе хозяйственно-политических кампаний было сказано о том, что из-за кулацкого контрреволюционного саботажа преступно слабо идет уборка и пропашных, и технических культур, и хлебозаготовки. В предложенном проекте постановления назывались фамилии и имена саботажников. Станичники, подавленные и угрюмые, молчали. Но под нажимом активистов те, кто не попал в черные списки репрессируемых, опустив глаза, проголосовали за постановление. А в нем, кроме уже не воспринимавшихся заклинаний «организовать внутри колхозов семматериалы», «произвести 100 % мобилизацию всех трудоспособных колхозников на уборку» и т. п., содержались страшные пункты: лишить 23 «злостных единоличных хозяйств усадебных мест (т.е. наделов. — Е. О.) и переселить их из стан. Гривенской за пределы Северо-Кавказского края»; «привлечь к судебной ответственности особенно злостных единоличников»— 47 хозяйств; потребовать «от правления колхоза исключения из колхоза с возмещением принесенных ими убытков колхозу» 18 хозяйств; «отдать под суд» 3 членов правления колхоза «как не выполняющих распоряжения вышестоящих организаций»; предупредить 94 хозяйства колхозников о том, что и к ним за нарушения дисциплины могут быть приняты подобные меры»6. Так, одним постановлением, которое под нажимом приняли голосованием станичники, была решена судьба 91 семьи единоличников и колхозников и распростерта угроза еще над 24 семьями. Сталин и его соратники называли это колхозной демократией. Историки еще разыщут документы, которые прольют свет на аналогичные решения, принимавшиеся по станицам и селам края в те дни ноября 1932 г.

Каганович, Чернов, Шеболдаев, Ларин уже не скрывали своего раздражения неудовлетворительным, с их точки зрения, темпом хлебозаготовок, требовали все более суровых мер против «саботажников». Каганович, посетив хозяйства Каменского района, 19 ноября провел совещание районного актива, на котором обвинил коммунистов района в том, что они не уяснили контрреволюционного содержания саботажа хлебозаготовок и не обеспечили решительной борьбы с ним, перелома в хлебозаготовках. В этот же день бюро Каменского РК ВКП (б) объявило «ударный декадник» по завершению хозяйственно-политических кампании с ежедневной проверкой суточных заданий и применением решений к саботажникам7.

По требованию Чернова и Ларина в Мечетинском районе один из хуторов рядом со станицей Егорлыкской, в котором, по сообщению председателя станичного колхоза, жили единоличники, якобы разворовывавшие колхозную кукурузу, был окружен милиционерами, которые произвели обыск всех домов, хозяйственных построек и изъяли найденное зерно8.

20 ноября крайком вновь собрал в Ростове-на-Дону совещание на этот раз секретарей сельских райкомов Дона и Ставрополья. На совещание прибыли 25 из 30 вызванных секретарей райкомов, 12 из них выступили. Понимая, чего ждут от них Каганович и Чернов, секретари райкомов единодушно осудили «саботаж», во всем обвиняя секретарей партийных ячеек, председателей колхозов, директоров совхозов, председателей сельсоветов.

Им было ясно, что руководители партии и государства не желают считаться с реальным положением дел и сложившимися в районах трудностями, что краевое руководство заодно с центром и не прикроет «районщиков», не защитит крестьян и казаков от разорения.

На совещании приводился любопытный факт: руководители одного из колхозов Морозовского района на Дону, опасаясь, что колхоз останется без семян и продовольственного зерна, неоднократно обращались в РК ВКП (б) с ходатайствами о снижении плана заготовок. Но РК на это не пошел. Тогда руководители колхоза обратились за помощью к Сталину. Однако их письмо секретариат Сталина препроводил в райком с поручением проверить колхоз. Комиссия райкома «проверила» колхоз и установила, что руководство колхоза «укрывало» 1864 ц хлеба, который был тут же изъят. Председатель колхоза и члены правления были немедленно осуждены. Против секретаря партячейки и секретаря сельсовета было возбуждено уголовное дело и началось следствие. Колхоз остался без семян, без продовольственного зерна и без руководителей, которые хотели защитить интересы колхозников. Кольцо замкнулось.

Поэтому секретари сельских райкомов, как и их коллеги на совещании 2 ноября, хотя и приводили данные о низком урожае, небывалых трудностях заготовок, все же под давлением Кагановича, который буквально от каждого требовал назвать точную дату завершения хлебозаготовок, брали обязательство закончить вывоз хлеба в первой половине декабря. Шеболдаев и Чернов в своих речах вновь обрушили на секретарей райкомов обвинения в недостаточной требовательности и ориентировали их на усиление нажима и репрессий против «саботажников».

Понимая, что для выполнения плана хлебозаготовок необходимо у колхозников и единоличников изъять не только товарное зерно, но и семенное, а также продовольственное, что добровольно его крестьяне не отдадут, руководители партии и краевой организации в насилии видели в тот момент главное средство достижения цели. Об этом свидетельствует даже такой анекдотический факт. Шеболдаев, рассказывая участникам совещания о посещении Кагановичем Каменского района Дона, сообщил, что, когда они с Лазарем Моисеевичем ехали по району, в одном месте из-под колес их автомобиля выпорхнула и вдруг полетела впереди машины курица. Отчаянно махая крыльями, она, подгоняемая автомобилем, пролетела почти километр. В связи с этим, по мнению Шеболдаева, Лазарь Моисеевич «остроумно» заметил, что «если нажать, так и курица летит. Это применимо и к районным парторганизациям, к сельским районам. Если, например, нажать, так они смогут полететь, смогут драться с кулаком»9. В этот момент Каганович прервал выступление Шеболдаева и между ними произошел обмен репликами.

КАГАНОВИЧ. «Курица не может быть большевиком. А человек может быть большевиком».

ШЕБОЛДАЕВ. «Может быть большевиком. Если нажать, может полететь»10.

Потребовать, нажать, принудить, выслать, осудить, расстрелять — таков лексикон партийных и советских руководителей в центре и на местах в том страшном году, таковы были методы хлебозаготовок.

В ноябре и декабре 1932 г. по зерновым районам края пронесся буквально шквал массовых обысков домов и дворов крестьян-колхозников и единоличников, общественных построек колхозов с целью выявления спрятанного хлеба. Созданные повсеместно в станицах, селах и хуторах комиссии содействия из коммунистов, колхозных активистов, активисток-женщин агитировали по дворам за полную сдачу зерна и по доносам направляли своих представителей для изъятия спрятанного зерна. Специально изготовленными железными щупами отыскивали во дворах и на огородах, хлевах, амбарах ямы, в которых хлеборобы пытались утаить хлеб и семена от ретивых заготовителей. В ноябре только в Армавирском, Краснодарском и Тихорецком районах Кубани было обнаружено более 1000 ям, из которых извлекли несколько тыс. центнеров зерна. В декабре утайка хлеба приобрела еще больший размах. Так, в Павловском, Краснодарском и Ейском районах Кубани было обнаружено более 3100 ям с зерном11. Однако в среднем в такой яме утаивалось лишь 3—4 центнера зерна, т. е. в подавляющем большинстве случаев укрывалось небольшое количество зерна на внутрихозяйственные нужды.

Немало было обнаружено и так называемых «черных амбаров», в которых колхозы вопреки действовавшим порядкам пытались сохранить зерно на продовольствие и семена. В этих случаях руководители колхозов несли тяжелую ответственность. Естественное недовольство и сопротивление изъятию хлеба его хозяев-производителей ломали насилием, бесчеловечностью, жестокостью.

В кампанию хлебозаготовок включились сотрудники органов ОГПУ. Можно предположить, что для активизации деятельности ОГПУ в крае именно в это время (в середине ноября) Политбюро ЦК ВКП (б), освободив от обязанностей полномочного представителя ОГПУ на Северном Кавказе Р.А. Пиляра, проработавшего здесь ряд лет, утвердило новым полномочным представителем ОГПУ Е.Г. Евдокимова12. Новый руководитель органов ОГПУ в крае, получив необходимые указания от высшего руководства партии, фактически возглавил осуществление широкомасштабных карательных мер в крае.

8. ДЕЛО Н.В. КОТОВА

Среди мер нажима на хлеборобов и низовых руководителей в ходе хлебозаготовок самое широкое распространение получили судебные репрессии. Это было прямо связано с требованием Л.М. Кагановича на совещании секретарей сельских РК ВКП (б) 9 ноября «выправить допущенные ошибки либерального отношения» к расхитителям социалистической собственности1. Бюро Северо-Кавказского крайкома обвинило органы прокуратуры и суда в «формально-бумажном отношении» к выполнению декрета об охране общественной собственности и в категорической форме потребовало от них «в ускоренном порядке рассмотреть все дела по расхищению колхозного и государственного имущества, применив к виновным все меры суровых наказаний», и «обеспечить выполнение приговоров», вынесенных ранее, но не приведенных в исполнение2.

Крайком поручил прокуратуре и суду в пятидневный срок рассмотреть не менее 20 дел расхитителей колхозной и государственной собственности и опубликовать приговоры в печати. Уже 8 ноября 1932 г. в «Молоте» под заголовком «Никакой пощады контрреволюционерам» краевая прокуратура и краевой суд опубликовали сообщение о том, что краевым судом приговорены к расстрелу секретарь партийной ячейки станицы Отрадной Тихорецкого района Н.В. Котов, председатель колхоза им. Первой Конной Армии этой же станицы М.А. Цыбров, его заместитель М.И. Борщенко, члены правления колхоза Я.П. Ковалев и П. К Одинцов, кладовщик П.А. Гиталов. Вину этих людей усмотрели в том, что они, стремясь материально заинтересовать колхозников в общественном труде в колхозе, стимулировать их выход на работу, нарушив указание крайкома и крайисполкома, увеличили размеры натурального аванса колхозникам и выдали им не 491 г зерна на каждый заработанный трудодень, как предписывалось, а около 1 кг. За это «преступление» народный суд Тихорецкого района 25 октября приговорил их к 10 годам заключения.

Делу Н. В. Котова был придан выраженный политический характер, так как в его действиях партийные и советские органы усмотрели покушение на интересы государства. Секретарь Тихорецкого РК ВКП (б) на совещании в крайкоме 2 ноября обвинил Н.В. Котова и его товарищей в том, что они «поставили вопрос так, что нужно создать такую обстановку, при которой колхозники получили бы больше хлеба», что нашло горячую поддержку у колхозников3. Колхоз им. Первой Конной Армии по тем временам был довольно крупным хозяйством, в нем насчитывалось более 450 дворов, около 1009 трудоспособных колхозников. Все они тяжело переживали суд над их руководителями. В день суда колхозники толпились возле станичного клуба, где решалась судьба секретаря парткома, председателя колхоза и других руководителей хозяйства. Когда осужденного на 10 лет Котова выводили из зала суда, его отец — красный партизан крикнул: «Ничего, сын, мы боролись с тобой за колхоз, а теперь мы будем бороться за народ»4.

В действиях Н.В. Котова и его товарищей комиссия политбюро К ВКП(б) и руководство краевой партийной организации увидели опасное, с их точки зрения, противостояние низового звена партийных и советских работников, поддерживаемых колхозниками, высшим эшелонам руководства. М.Ф. Шкирятов заявил о Котове, что «он — враг, идет против Советской власти и не хочет давать хлеб»5. Были приняты меры, чтобы пресечь под корень тенденцию к самостоятельным действиям на местах. Бюро крайкома в «Особом постановлении не для печати» признало «политически неправильным приговор краевого суда о Котове, недооценившего контрреволюционное значение преступления», и предложило «пересмотреть дело и применить высшую меру»6. Так творилась «социалистическая законность» партийным комитетом, который по своему положению не имел никакого права предписывать суду, как ему следует поступать. Но сложившийся механизм полного и безоговорочного подчинения прокуратуры и суда партийным органам действовал без сучка и задоринки. По требованию крайкома, вопреки принципам советского уголовного процесса, приговор по делу Н.В. Котова и других был отменен краевым судом «как противоречащий постановлению ЦИК Союза от 7 августа и политически недооценивающий повышенную ответственность руководства колхозов за расхищение и разбазаривание хлеба» (Речь идет о постановлении ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности»). Выездная сессия краевого суда 4 ноября 1932 г. пересмотрела дело и приговорила всех обвиняемых к расстрелу.

Вот, имена приговоренных: Котов Николай Васильевич, 29 лет, уроженец Донской области, в годы гражданской войны красный партизан, грамотный, женатый, член ВКП(б), секретарь ячейки ВКП (б) и член президиума станичного совета стан. Отрадной Тихорецкого района; Цыбров Михаил Александрович, 24 года, уроженец Оренбургской губернии, в станице Отрадной проживал с 1928 г., из крестьян-батраков, малограмотный, женатый, член колхоза с 1929 г., с 7 июля 1932 г. - председатель колхоза, член ВКП (б) с 1931 г.; Борщенко Матвей Илларионович, 30 лет, уроженец станицы Крымской, малограмотный, женатый, проживал в станице Отрадной с 1922 г., член колхоза с 1929 г., с февраля 1932 г. член правления и зам. председателя колхоза, кандидат в члены ВКП (б) с 1931 г.; Ковалев Яков Пахомович, 42 года, уроженец станицы Крымской, женатый, проживал в станице Отрадной с 1931 г., с 11 июля 1932 г.— член правления колхоза, член ВКП (6) с 1931 г.; Одинцов Павел Карпович, 45 лет, уроженец станицы Отрадной, малограмотный, женатый, беспартийный, член колхоза с 1928 г., полевод и член правления колхоза; Гиталов Петр Леонтьевич, 26 лет, уроженец хутора Сухая Торопянка Крапоткинского района, малограмотный, женатый, проживал в станице Отрадной, член колхоза с 1929 г., кладовщик с 1931 г., кандидат в члены ВКП (б).

Трое из осужденных - Н.В. Котов, М.А. Цыбров, П.И. Гиталов — были расстреляны7. Остальные подверглись заключению на длительный срок. Так расправились с молодыми, полными сил хлеборобами-коммунистами за то, что они пытались защитить своих станичников-колхозников от произвола хлебозаготовителей. Остались вдовами или в одиночестве их жены, сиротами, без отцов, дети. Имена осужденных на десятилетия были прокляты и вычеркнуты из памяти людей.

Б.П. Шеболдаев понимал несоответствие сурового приговора Котову и его товарищам их «преступлению» (увеличение аванса зерна колхозникам на трудодень с 491 до 1000 г.). Видимо, стыдясь в публичных выступлениях говорить о тех граммах хлеба, за «разбазаривание» которых было расстреляно 3 человека, Шеболдаев не остановился перед искажением истины, преувеличивая масштаб содеянного. В речи перед докладчиками Ростовского горкома партии, стремясь усугубить вину «преступников», вдвое увеличил сведения о размере выданного в колхозе им. Первой Конной Армии аванса хлеба по трудодням с 1 до 2 кг8. Имя Н.В. Котова стало нарицательным. Его вспоминали всякий раз, когда надо было осудить и припугнуть местных руководителей, пытавшихся действовать самостоятельно и инициативно. Оно прозвучало и в Кремле с высокой трибуны январского (1933 г.) объединенного Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б). В своем выступлении на Пленуме Шеболдаев квалифицировал действия Котова как попытку противопоставления интересов колхоза и интересов государства9. В конце января того же года на объединенном пленуме Северо-Кавказского крайкома и краевой контрольной комиссии ВКП (б) Шеболдаев вновь вспомнил дело Котова как свидетельство слабости партийных организаций10.

В выступлениях партийных и советских руководителей края, в местной печати защиту районными работниками интересов колхозников стали квалифицировать как «котовщину». И только в наше время можно по достоинству оценить мужество и подвиг Н.В. Котова — человека и коммуниста, очистить от наветов его доброе имя и имена расстрелянных с ним его товарищей.

Выступивший на том же пленуме представитель ОГПУ в крае использовал дело Котова для нагнетания атмосферы тревоги и страха в связи с будто бы возраставшей угрозой контрреволюции. Он заявил, что Котов якобы принадлежал к подпольной контрреволюционной организации на Кубани и, создав свою группу, пытался установить связь с действовавшим в Черноморье эсеровским объединением «Свободных социалистов»11. Все эти измышления были одной из попыток отвлечь внимание партийной и советской общественности от подлинных причин сложившейся в крае в результате авантюристической политики хлебозаготовок тяжелой обстановки и развязать руки для расширения репрессий против всех, кто оказывал сопротивление сталинщине.

Расстрел осужденных по делу Н.В. Котова положил начало кровавым расправам со всеми, кто обвинялся в хищении или утайке хлеба. При этом все чаще действия сопротивлявшихся хлебозаготовителям квалифицировались как контрреволюционные по статье 58 УК РСФСР. В подвалах тюрем, в рощицах и оврагах за пределами населенных пунктов, над Кубанью и Доном гремели выстрелы. Уничтожали тех, кто мешал выполнению плана хлебозаготовок. В «Молоте», начиная с 8 ноября 1932 г., почти ежедневно публиковались сводки об осуждении руководителей колхозов, секретарей партийных ячеек, членов правлений колхозов, кладовщиков, бригадиров, рядовых колхозников и единоличников, приговоренных к длительным срокам заключения или расстрелу. «Молот» сообщал 8 ноября о расстреле 19 человек, 9 ноября — 7, 10 ноября — 13, 11 ноября — 1, 15 ноября — 3 человек. Этот перечень можно продолжать, составляя мартиролог мучеников хлебозаготовок 1932/1933 г. Только на Кубани в ходе хлебозаготовок было арестовано органами ОГПУ 16 тыс. человек. По краю из 36 тыс. колхозников, состоявших на учете в органах в качестве контрреволюционных элементов, за эти же месяцы было, выражаясь языком чекистов, «изъято» 12 680 человек и из них 8 219 осуждено по статье 58 (10 - номер ссылки на источник) УК (12). По той самой статье и пункту, об антисоветской пропаганде или агитации, о которых А.И. Солженицын сказал, что «...никакой пункт 58-й статьи не толковался так расширительно и с таким горением революционной совести как Десятый»13. 24 января 1933 г. Шеболдаев телеграфировал в ЦК ВКП (б), что, начиная с ноября 1932 г., т. е. за два месяца и двадцать дней, в крае в ходе хлебозаготовок было арестовано около 100 тыс. человек. Из них 26 тыс. осужденных были вывезены из края, а 70 тыс. находились в тюрьмах края. В телеграмме говорилось: «Места заключения перегружены, наблюдаются вспышки эпидемий. Возникли трудности с охраной заключенных» (телеграмму разыскал в одном из архивов известный советский историк Ю.А. Мошков, который и познакомил с нею автора этой публикации).

Приведенные цифры в какой-то мере позволяют судить о масштабах сопротивления крестьянства и казачества принудительному изъятию хлеба. Они свидетельствуют и о размахе примененного советским государством насилия в ходе хлебозаготовок. Всё это создавало среди колхозников и единоличников, среди руководителей всех звеньев атмосферу напряженности и неуверенности, побуждало их к покорному выполнению указаний партийных властей.

9. НЕПОКОРНЫХ — НА СЕВЕР

Самые жестокие карательные меры в ходе хлебозаготовок были осуществлены против колхозников и единоличников так называемых «чернодосочных» станиц. На долю населения этих станиц выпало больше всего страданий и горя, а население четырех станиц подверглось принудительному переселению в районы Севера. Однако время все стирает в памяти поколений, забыты и трагедии «чернодосочных» станиц. В некоторых публикациях допущены неточности в перечне и названиях этих станиц, в освещении их судеб. Долг памяти вспомнить все станицы Кубани и Дона, подвергшиеся в том году суровым репрессиям.

Мы уже говорили о принятом в начале ноября 1939 г. крайкомом ВКП (б) решении заносить станицы, наиболее отстававшие в выполнении плана хлебозаготовок и осеннего сева, на «черную доску». Начиная с 5 ноября 1932 г., ежедневно на первой полосе краевой газеты «Молот» под рубрикой «Черная доска» публиковались названия «опозорившихся» станиц. Выше уже сообщалось, что первыми на «черную доску» были занесены кубанские станицы Медведовская (Тимошевского района), Темиргоевская (Курганенского района) и Ново-Рождественская (Тихорецкого района).

Через 20 дней, 24 ноября 1932 г. бюро крайкома, в заседании которого и в этот раз участвовал Л.М. Каганович, занесло на «черную доску» еще две кубанские станицы — Полтавскую (Славянского района) и Незамаевскую (Павловского района)1.

Так как, несмотря на бешеный нажим, в ряде станиц края хлебозаготовки по-прежнему проходили неудовлетворительно, решением крайкома от 26 декабря 1932 г. на «черную доску» было занесено еще шесть кубанских и одна донская станицы: Уманская (Павловского района), Урупская (Армавирского), Ладожская (Усть-Лабинского), Старо-Деревянковская (Каневского), Старо-Корсунская (Краснодарского), Ново-Деревянковская (Старо-Минского) и Мешковская (Верхне-Донского района)2. И, наконец, решением крайкома от 31 декабря в число «чернодосочных» были включены кубанские станицы: Старо-Щербиновская (Ейского района), Платнировская (Кореновского) и донская станица Боковская (Вешенского района)3.

Таким образом, за неполных два месяца хлебозаготовок на «черную доску» было занесено 15 станиц (13 кубанских и 2 донские). Выше уже рассказывалось об административном нажиме и судебных санкциях, которые обрушились на головы жителей «чернодосочных» станиц, в том числе Темиргоевской. Но даже такими мерами не удалось сломить сопротивление населения некоторых станиц и выполнить план хлебозаготовок. Вот тогда-то и были реализованы прозвучавшие еще на совещании секретарей райкомов партии 2 ноября 1932 г. угрозы Л.М. Кагановича. В тот памятный день эмиссар И.В. Сталина усмотрел причину особо сильного противодействия хлебозаготовкам в районах Кубани в контрреволюционном казачьем прошлом этого края. Игнорируя революционные изменения, произошедшие в казачьих районах после 1917 г., уничтожение экономических, правовых и политических основ сословного разделения населения, Каганович в своей речи пригрозил по сути дела поголовным выселением бывшему кубанскому казачеству. Он заявил: «Надо, чтобы все кубанские казаки знали, как в 1921 году терских казаков переселяли, которые сопротивлялись Советской власти (О фактах огульного переселения населения ряда казачьих станиц на Тереке в 1920 г. см.: Кислицин С.А. Перехов Я.А. Северо-Кавказская партийная организация в борьбе за решение казачьего вопроса на Тереке в первой половине 20-х годов//Известия СКНЦ, ВШ. Общественные науки, 1989. № 1. С. 104—112.). Так и сейчас — мы не можем (допустить)‚ чтобы кубанские земли, земли золотые, чтобы они не засевались, засорялись, чтобы на них плевали, чтобы с ними не считались. Есть края, где малоземелье, где земля паршивая. Люди (оттуда, если их переселить на Кубань) будут работать как звери на этой земле. Вот мы им и дадим (ее). А вам не нравится здесь работать, мы переселим вас. Могут сказать, как же это переселите,— это беззаконность. Нет, это законность. Если ты против Советской власти, не хочешь засевать, так Советская власть законно борется за это. Так надо твердо поставить вопрос перед крестьянами»4.

Каганович, хотя он и занимал весьма высокое положение в пирамиде партийной власти, не рискнул бы выступить с угрозой массового выселения кубанского казачества, если бы не имел поддержки Сталина. Кагановичу было известно, что в конце октября в подготовленный проект решения об уничтожении сопротивления части сельских коммунистов, поддержавших «саботаж» хлебозаготовок, Сталин лично вписал такую фразу: «Предупредить жителей станиц, занесенных на черную доску, о выселении» (Документ, подтверждающий этот факт, обнаружил историк Ю.А. Мошков). Через десять дней, 12 ноября, Б.П. Шеболдаев, выступая на инструктивном совещании докладчиков Ростовского горкома партии, также пригрозил казачеству края выселением населения целых станиц, если не будет обеспечен перелом в сельскохозяйственных кампаниях. Угрозы Кагановича и Шеболдаева вызвали всплеск антиказачьих настроений у части партийных и советских руководителей в крае.

Эти угрозы в декабре 1932 г. были реализованы. Еще 2 ноября, в ходе совещания секретарей сельских районов, кто-то с места назвал станицу Полтавскую Славянского района «самой тяжелой, самой. контрреволюционной»5. У руководителей района и края устойчивое недоверие, подозрительность и даже ненависть к населению этой станицы вызывало участие многих ее жителей в белоказачьем движении в годы Гражданской войны. Они считали, что колхозы станицы (их насчитывалось 6) засорены бывшими активными участниками антисоветской борьбы и кулаками. Именно в этой станице в предыдущем году за срыв плана хлебозаготовок уже был распущен колхоз «Червоный прапор». Не было доверия и к коммунистам этой станицы, которых обвинили в том что они заодно с казаками-колхозниками6. Все это и запало в голову Кагановича. С названием этой станицы он вновь столкнулся на заседании бюро крайкома 24 ноября, когда было решено занести станицу Полтавскую на «черную доску». И вот вновь в начале декабря поступили сообщения, что в этой станице не организована борьба с саботажем хлебозаготовок. План хлебозаготовок был выполнен всего лишь на 39,6%7. В то же время за 25 дней ноября активисты вскрыли в станице 250 ям, из которых извлекли более 4000 пудов зерна8. Этого оказалось достаточно для того, чтобы крайком поставил перед ЦК ВКП (б) вопрос о принятии к населению Полтавской самых решительных мер, а Каганович это предложение активно поддержал.

10 декабря 1932 г. Политбюро ЦК ВКП (б) в очередной раз заслушало доклады С.В. Косиора (ЦК КП (б) У) и Б.П. Шеболдаева (Севкавкрайком) о ходе хлебозаготовок и пришло к выводу, что в ряде районов Украины и Северо-Кавказского края они сорваны. Политбюро организовало комиссию под руководством В.М. Молотова, в которую вошли И.В. Сталин, Л.М. Каганович, М.А. Чернов, С.В. Косиор, Б.П. Шеболдаев, И.П. Румянцев, В.А. Строганов, И.С. Шелехес, и поручило ей подготовить проект решения по заслушанным докладам9. По предложению комиссии 14 декабря 1932 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной области». Постановление было настолько жестким и суровым, что его не решились опубликовать в открытой печати. Наряду с требованием к местным руководителям во что бы то ни стало обеспечить выполнение плана хлебозаготовок, в постановлении содержалось необычное даже для того времени бесчеловечное постановление «выселить в кратчайший срок в северные области СССР из станицы Полтавской (Северный Кавказ), как наиболее контрреволюционной, всех жителей, за исключением действительно преданных Советской власти...»10. Было также решено «всех исключенных (из партии.— Е.О.) за саботаж хлебозаготовок и сева «коммунистов» выселить в северные области наравне с кулаками»11. Руководствуясь постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР, бюро Северо-Кавказского крайкома партии 16 декабря при рассмотрении на очередном заседании вопроса о ходе хлебозаготовок, в свою очередь, приняло решение о выселении всех жителей станицы Полтавской, «за исключением доказавших на деле свою преданность Советской власти в Гражданской войне и в борьбе с кулачеством»12.

На следующий день президиум Северо-Кавказского крайисполкома, рассматривая десятки заурядных вопросов, в том числе таких, как откорм птицы и кроликов, проведение санитарного похода, улучшение оборота вагонов, пунктом 6 обсудил вопрос «О выселении из станицы Полтавской всех жителей». Вот так просто и даже буднично среди других мелких дел была решена судьба более чем 20 тыс. людей. Мотивируя это тем, что станица Полтавская «продолжает яростно саботировать все хозяйственные мероприятия Советской власти и явно идет на поводу у кулака», президиум крайисполкома решил «выселить всех жителей станицы (единоличников и колхозников) из пределов края»13. Исключение было сделано лишь для переселенческих коммун им.Фрунзе, им. XI Октября и сельхозартели им. 13 Жовтня. Станичный совет был распущен, его члены также выселялись за пределы края. В станице образовали комендатуру, где в руках коменданта сосредоточилась вся власть.

Проведение акции выселения ЦК и СНК возложили на Г.Г. Ягоду, Я.Б. Гамарника (Дочь Я.Б. Гамариика — Виктория Яновна Гамарник сообщила автору брошюры, что ее отец в начале декабря 1932 г. был командирован на Дальний Восток и в выселении жителей станиц края не участвовал), Б.П. Шеболдаева и Е.Г. Евдокимова14. ОГПУ, части внутренних войск и РККА провели операцию по выселению жителей станицы Полтавской в течение всего 10-12 дней. Секретарь Славянского РК ВКП (б), на территории которого находилась «контрреволюционная» станица, 26 декабря информировал крайком о том, что операция по выселению проходит успешно, «вчера и сегодня мы уже отправили оттуда (из станицы Полтавской) 4 эшелона»15. Выселение жителей станицы Полтавской подходило к концу, однако темп хлебозаготовок в районе не ускорился, а снизился. Секретарь Славянского РК ВКП (б) во время радиосовещания заявил краевому руководству: «Придется еще раз пустить кровь, еще раз по-настоящему ломать хребты так, чтобы это чувствовалось и отражалось на работе по полному выполнению плана хлебозаготовок»16 (выделено мною.— Е. О). Таким образом, лексикон и методы руководства Кагановича были хорошо усвоены.

Встав на путь массовых выселений, крайком 31 декабря 1932 г. принял решение о выселении другой «чернодосочной» станицы - Медведовской (Тимошевского района)17. 7 января 1933 г. крайком ВКП (б) решил выселить всех жителей станицы Урупской (Армавирского района), распустить парторганизацию и станичный совет18. 10 января было принято решение о выселении 1200 хозяйств единоличников и колхозников из станицы Уманской (Павловского района)19.

В этих кубанских станицах (Полтавской, Медведовской и Урупской) проживало к тому времени 47,5 тыс. человек20. Из них было выслано в северные районы страны 45,6 тыс. человек, о чем тогда же сообщили зарубежные издания Берлина и Варшавы со ссылкой на советскую газету «За мир и Руд», выходившую в Ростове-на-Дону21. Автору данной публикации не удалось разыскать названную газету, но выявленные им в архивах документы подтверждают приведенные сведения. К этим данным необходимо добавить примерно 6 тыс. человек, высланных из станицы Уманской. Кроме того, как заявил в феврале 1933 г. на заседании бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП (б) секретарь крайкома по сельскому хозяйству В.М. Путнин, часть населения была выселена и из других «чернодосочных» станиц22. По обнаруженному в Ростовском партийном архиве документу удалось установить, что из станиц Ново-Рождественской, Платнировской, Бейсугской и Пластуновской было выселено не менее 10 тыс. человек23. Таким образом, по достаточно проверенным данным, в ходе хлебозаготовок из края к середине января 1933 г. было выслано не менее 63,5 тыс. человек (В некоторых публикациях последних лет ошибочно утверждается, что выслано якобы было поголовно все население всех «чернодосочных» станиц. (См., например: Медведев Р. Сталин и Каганович//Московские новости, 1988. 95 дек.). Вывозили их эшелонами, составленными из товарных вагонов, часто даже не оборудованных для перевозки людей. Краевая печать осыпала проклятиями этих насильственно лишенных собственного крова, родной земли, человеческого достоинства колхозников и единоличников. Со страниц местных газет вдогонку высланным неслись обвинения в том, что они «контрреволюционеры», «саботажники», «паразиты». В выселенных станицах были распущены станичные советы, партийные организации.

Уже в начале января 1933 г. в станицу Полтавскую из районов Урала, Белоруссии, Ленинградской и Московской областей, из Центральной черноземной области прибыло 1185 переселенцев-колхозников и красноармейцев-переменников24. К концу января их число достигло 2000 (25 - номер ссылки на источник). Всего же на место выселенных жителей «чернодосочных» станиц уже к середине февраля 1933 г. было переселено из других районов страны примерно 50 тыс. человек, в том числе около 20 тыс. красноармейцев-крестьян с семьями. Они основали на новом месте колхозы26.

Из памяти людей решено было вытравить даже названия «контрреволюционных» станиц, которые могли якобы помешать началу новой жизни в них. И они вскоре были переименованы. «Молот» в связи с этим сообщал о том, что нет «черных станиц» Полтавской и Урупской, есть «цветущая станица Красноармейская» и «революционная станица Советская»27. В последующем станица Уманская была переименована в Ленинградскую. И только станица Медведовская по необъяснимым причинам не была переименована и сохранила свое имя до наших дней.

Глядя на карту Краснодарского края сегодня, невольно обращаешь внимание на то, что станицы, население которых было выслано в конце 1932— начале 1933 г., расположены в весьма определенном порядке: Красноармейская (Полтавская) в центре западных районов края, Медведовскую окружают районы, расположенные в центральной части края, к Ленинградской (Уманской) примыкает группа северных, а к Советской (Урупской) — юго-восточные районы края. И возникают вопросы: действительно ли эти станицы были наиболее «злостно саботирующими» хлебозаготовки? Не было ли выселение населения этих станиц акциями устрашения колхозников и единоличников прилегавших районов? Не стремились ли организаторы массового переселения жителей казачьих станиц показать таким образом, к чему приводит неповиновение Советской власти?

10. УКРОЩЕНИЕ СЕЛЬСКИХ ПАРТИЙНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ

Трагичной оказалась и судьба коммунистов сельских партийных организаций края. В годы сплошной коллективизации их ряды очень быстро росли. За счет вступления в ВКП (б) колхозников количество коммунистов сельских парторганизаций увеличилось в 1930 - 1932 гг. с 50-60 тыс. до 115-120 тыс.1. Этот рост неизбежно сопровождался увеличением среди сельских коммунистов удельного веса лиц малограмотных и даже азбучно-неграмотных, не прошедших школ и кружков политграмоты и политически не развитых. Подавляющее большинство вступавших в партию колхозников на деле еще не стало коллективистами, по психологии это были крестьяне-единоличники. Они не были подготовлены к переводу в члены ВКП (б). Этим и объяснялось резкое увеличение в начале 30-х гг. в сельских партийных организациях числа кандидатов в члены ВКП (б). Их удельный вес в сельских районных партийных организациях Северо-Кавказского края достиг 50-60%2.

В то время и в последующие десятилетия в официальных партийных документах и в научной литературе отмечалось ухудшение качественного состава партийных организаций в станицах и селах края. Объяснялось это сокращением в них удельного веса рабочих и увеличением крестьян. Однако эта оценка изменений в социальном составе сельских партийных организаций в известной мере была формальной, так как не давала представления о произошедших сдвигах в понимании различными группами деревенских коммунистов менявшейся ситуации, об их настроениях и позиции.

Значительная часть сельских коммунистов была неразрывно связана с массой беспартийных колхозников и единоличников, сохраняла с ними социально-психологическую общность, жила их успехами, радостями, делила с ними трудности и горести. В ходе хлебозаготовок 1932 г. эта часть коммунистов — рядовых и руководителей — выступила вместе с колхозниками и единоличниками, защищала их интересы и человеческое достоинство.

Другая, тоже весьма значительная часть коммунистов из числа вчерашних единоличников-бедняков и середняков, вступивших одновременно в колхозы и в партию, в силу своей необразованности и политической неразвитости восприняла свое вступление в ВКП (б) как приобщение к сонму руководителей, полномочных управлять беспартийными массами и вершить их судьбы. Именно эта часть сельских коммунистов без колебаний восприняла линию на принудительные методы хлебозаготовок и активно участвовала в насильственных акциях против «саботажников».

Участие сельских коммунистов в сопротивлении колхозников и единоличников непосильным хлебозаготовкам вызывало особенно сильное раздражение партийных руководителей в краевом центре и Москве. ЦК ВКП (б) и крайком партии подняли против таких членов и кандидатов в члены ВКП (б) сельские райкомы, партийные ячейки колхозов, совхозов, станиц и сел, опираясь на твердокаменных сторонников жестких мер.

По предложению находившейся в крае в начале ноября комиссии Политбюро и Северо-Кавказского крайкома 4 ноября 1932 г. Политбюро без обсуждения, по результатам опроса, утвердило постановление ЦК ВКП(б) «О проведении чистки сельских парторганизаций Северо-Кавказского края»3. Чистка прямо связывалась со сложившейся в крае обстановкой, мотивировалась необходимостью повышения боеспособности партийных организаций для выполнения хлебозаготовительного плана, сева, укрепления колхозов. Предполагалось освободить партию от людей, якобы неспособных проводить ее политику в деревне и осуществлявших кулацкую политику. В первую очередь рекомендовалось провести чистку парторганизаций районов Кубани. Предписывалось «вычищенных выслать, как политически опасных»4. Комиссию по чистке возглавил М. Ф. Шкирятов. 6 ноября 1932 г. аналогичное решение о чистке комсомольских организаций края принял ЦК ВЛКСМ5.

В ноябре началась чистка в 17 районных партийных организациях Кубани. Затем проверочные комиссии приступили к чистке райпарторганизаций Дона и Ставрополья. О размахе чистки свидетельствовало исключение лишь в ноябре 1932 — январе 1933 г. по 169 станицам из 8485 проверенных коммунистов 44,8%6. Однако когда Шеболдаев в речи на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП (б) в январе 1933 г. заявил, что в крае в ходе чистки в целом «исключается примерно 30% членов и кандидатов партии», то, как записано в стенограмме, раздался чей-то голос: «Этого мало». В ответ Шеболдаев заявил: «Мы считаем тоже, что мало... Нам придется вычищать до половины, а иногда и больше»7. Эта позиция секретаря крайкома в крае была принята как директива: Из сельских районных партийных организаций в ряде случаев стали исключать до 50 и более процентов коммунистов8. Так, в Усть-Лабинской районной парторганизации из 1500 коммунистов 800 были причислены к «враждебным элементам» и изгнаны из партии9. В партийных ячейках отдельных станиц было исключено до 90% их состава10. В ходе чистки лишь по 22 из 70 районов края было проверено 58,7 тыс. коммунистов, из которых 26,3 тыс, т.е. 44,7%, было исключено из партии11. Кроме того, в процессе текущей работы в 1933 г. было исключено еще 13 тыс. человек12. Исключали главным образом за «искривление классовой линии», «за участие в саботаже», «за непринятие мер к саботажникам» и т. п. Таким образом, по неполным данным, из партийной организации было изгнано около 40 тыс. человек.

Особенно сильное возмущение высоких партийных руководителей вызывали коммунисты, хорошо разбиравшиеся в сельскохозяйственном производстве, понимавшие пагубность политики партии по отношению к колхозам и совхозам, имевшие и отстаивавшие собственную точку зрения и пытавшиеся защитить от разорения деревню. Типичным примером стала судьба директора Глубокинского зерносовхоза Д.Н. Павлова. Имея одиннадцатилетний опыт руководства совхозом, он в начале ноября 1932 г. высказал Кагановичу, Шеболдаеву и другим членам комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) и Северо-Кавказского крайкома острые критические замечания, доказывая несостоятельность командного руководства сельским хозяйством. Однако его выступление было в резкой форме тотчас осуждено Шеболдаевым, а через 3 недели на заседании бюро крайкома с участием Кагановича и Шкирятова Д.Н. Павлову предъявили обвинение в том, что он, «утверждая, что линия партии в области социалистического строительства в сельском хозяйстве является губительной для страны, противопоставляя диктатуру пролетариата интересам рабочих (??— Е. О.), скатился на контрреволюционные позиции...». Решением бюро крайкома Д.Н. Павлов был снят с работы «за срыв плана сева и антипартийное отношение к хлебозаготовкам», исключен из партии и выслан из края13.

И еще один факт такого рода, но связанный с руководящим работником краевого масштаба. Секретарь Северо-Кавказского крайисполкома Д.Е. Гольман в составе группы членов крайкома ВКП (б), президиума крайисполкома и краевой контрольной комиссии в середине октября 1932 г. был командирован в качестве уполномоченного крайкома по Леоно-Калитвенскому, Верхне-Донскому и Вешенскому районам для обеспечения выполнения этими районами октябрьского плана хлебозаготовок и осеннего сева. Несмотря на все принимавшиеся меры нажима, задания районами выполнены не были. Гольман через десять дней возвратился в Ростов. Претензий ему крайком не предъявил.

После появления в крае комиссии Кагановича, по решению крайкома, в начале ноября в районы вновь была командирована значительная группа руководящих краевых работников в качестве уполномоченных по выполнению плана хлебозаготовок. В эту группу вновь был включен Гольман. На этот раз он прибыл в Вешенский район на месяц. Условия в районе ему были уже достаточно хорошо известны, в возможность выполнения районом непосильного хлебозаготовительного плана он не верил. Поэтому не считал допустимым насильственными методами изымать из казачьих и крестьянских хозяйств сохранившиеся небольшие запасы продовольственного и семенного зерна, стремился удержать районное руководство от широкого применения принуждения.

Однако вскоре в районе появился еще один уполномоченный Г. Овчинников, который все происходившее воспринимал с позиций ортодоксального проводника «генеральной линии», при осуществлении которой надо сметать всех врагов и колеблющихся. Не сумев убедить Гольмана и районное руководство в необходимости применения насильственных мер в ходе хлебозаготовок, Г. Овчинников написал донос на Гольмана и руководителей района секретарю крайкома Б.П. Шеболдаеву. В сохранившемся среди архивных документов подлиннике доноса говорилось: «Положение в Вешенском районе с хлебом отвратительное. Здесь не только не поняли политического существа решения крайкома, на практике не сломили саботаж, организованный кулачеством, но по моему глубокому убеждению отдельные руководящие работники края и района имеют свою оппортунистическую линию, уже приведшую к срыву плана хлебозаготовок»14. Далее автор обвинил Гольмана, что он «законченный правый оппортунист», так как утверждает, что план хлебозаготовок выполняется «за счет семян, продовольствия и других насущных интересов колхозов и колхозников», что он невыполним, а «люди, ставящие вопросы о полном выполнении плана хлебозаготовок, являются аллилуйщиками».

Одновременно Овчинников обвинил секретаря РК ВКП (б) в том, что и тот «не имеет своей линии», «колеблется» и не обеспечил «концентрированного нажима на хлеб» и «систематической борьбы за сбор расхищенного хлеба». Связывая со своим приездом в район начало «настоящей борьбы за хлеб» путем массовых обысков и изъятий зерна у колхозников и единоличников, доносчик настаивал на отзыве Гольмана из района и привлечении его к партийной ответственности15.

По этому сообщению без всякой его проверки уже через несколько дней крайком отозвал Гольмана из Вешенского района, а 16 декабря 1932 г. бюро крайкома Д.Е. Гольмана «как проводившего кулацкую политику срыва хлебозаготовок в районе и способствовавшего разложению боеспособности парторганизации» сняло с работы и исключило из партии16.

Важно не только то, что таким образом руководство крайкома расправилось с коммунистом, который стремился хоть в какой-то мере не допустить авантюристических крайностей сталинской хлебозаготовительной политики, но и то, что этим решением крайком фактически открыто поддержал линию на применение репрессий в хлебозаготовках и развязал руки насильникам в Вешенском районе. В декабре 1932 г.— январе и феврале 1933 г. в районе просто невозможный размах приобрели зверские методы хлебозаготовок.

Преследование на местах коммунистов подстегивалось сверху. В январе 1933 г. Сталин в выступлении на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП (б) охарактеризовал обстановку в стране как усиление классовой борьбы, в которой враги Советской власти стремятся в деревне «тихой сапой» развалить колхозы, и обвинил сельских коммунистов в том, что они «нередко не только не разоблачают таких классовых врагов, а наоборот, сами поддаются их жульнической демагогии и плетутся за ними в хвосте»17. Поэтому ответственность за трудности хлебозаготовок, как заявил Сталин, «падает целиком на коммунистов, а виноваты здесь во всем — только мы, коммунисты»18. На практике всю ответственность за срывы в хлебозаготовках Сталин и его окружение возлагали на коммунистов сельских районов.

В протоколах заседаний бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП (б), сельских райкомов партии, начиная с ноября 1932 г., трудно найти решение о ходе хлебозаготовок (а эти вопросы рассматривались не реже 2-3 раз в месяц), в котором бы не содержалось пунктов о снятии с работы и исключении из партии за невыполнение хлебозаготовительных планов коммунистов — секретарей РК, председателей райисполкомов, секретарей партийных ячеек, председателей колхозов и др. Только за два месяца чистки (ноябрь — декабрь 1932 г.) в кубанских районах из 716 секретарей станичных парткомов и колхозных ячеек было исключено из партии 358 человек, т. е. ровно половина19.

В уже упоминавшемся постановлении ЦК, ВКП (б) и СНК СССР от 14 декабря 1932 г. «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной области» указывалось, что «злейшими врагами партии, рабочего класса и колхозного, крестьянства являются саботажники хлебозаготовок с партийными билетами в кармане, организующие двурушничество и провал заданий партии и правительства в угоду кулакам и прочим антисоветским элементам»20. По отношению к этим коммунистам ЦК и СНК обязали «применять суровые репрессии, осуждение на 5-10 лет заключения в концлагерь, а при известных условиях — расстрел»21.

Во исполнение этого требования центральных партийных и правительственных учреждений в Северо-Кавказском крае 600 исключенных из партии коммунистов было выслано в северные районы страны вместе с «саботажниками-колхозниками»22. Многие были осуждены на длительные сроки тюремного заключения, либо расстреляны.

О сложившейся в краевой партийной организации непереносимо тяжелой атмосфере недоверия к коммунистам, о распространявшихся среди коммунистов опасениях, что их могут в любой момент без всякой вины привлечь к ответственности и репрессировать, свидетельствует тот факт, что в 1933 г. около 30 тыс. коммунистов, не снимаясь с партийного учета, фактически бежали из края23. Таким образом, в ходе борьбы с «кулацким саботажем» краевая партийная организация, потеряв не менее 70 тыс. своих членов, т.е. более половины, существенно ослабла. Сельские парторганизации были разгромлены. Подобные сдвиги произошли и в других районах страны.

На Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП (б) в январе 1933 г. Я.М. Каганович подверг резкой критике сельские партийные организации, обвинил их в неправильном руководстве колхозами и совхозами, в необоснованных расчетах поправить дело «только уговорами, просьбами, агитацией...», в неумении применить принуждение24. Он предложил образовать чрезвычайные органы партийно-политической работы на селе - политотделы МТС и совхозов. Созданные по решению Пленума политотделы, отодвинув в сторону уставные райкомы партии, взяли под свой контроль партийные ячейки колхозов, которые обслуживали МТС, и совхозов. Практически подавляющее большинство ячеек партии в колхозах и совхозах оказалось в подчинении политотделов. Получив очень широкие права, политотделы по сути дела завершили процесс подчинения колхозов и совхозов сложившейся в стране административно-командной системе.

В их руководстве партийными и комсомольскими ячейками, колхозами и совхозами получили широкое применение административные и карательные меры.

Необходимо учесть, что политотделы МТС и совхозов взяли в свои руки нити руководства на селе в тот момент, когда из сельских парторганизаций было изгнано немало коммунистов, которые пытались руководствоваться в своей деятельности ленинскими заветами об отношении к крестьянству, защищали интересы колхозного и единоличного крестьянства и казачества. В связи с этим партийная организация лишилась многих активных членов, не принимавших сталинских методов руководства колхозами. Среди оставшихся членов и кандидатов в члены ВКП (б) преобладали смирившиеся со сталинской политикой репрессий против крестьянства. Большинство из них искренне верило в правильность этой политики, добросовестно заблуждаясь, шло за И.В. Сталиным. Это большинство приняло сталинские методы государственного принудительного руководства колхозами и крестьянством и в последующем стало надежным проводником административно-командного стиля руководства.

11. «ЕСТЬ ПЛАН ХЛЕБОЗАГОТОВОК!»

Мерами нажима и насилия к середине декабря 1932 г. по 17 районам Дона, Кубани и Ставрополья хлебозаготовительные планы удалось выполнить. 16 декабря на первой полосе краевой газеты «Молот» под рубрикой «Красная доска» были перечислены районы, выполнившие государственные задания по сдаче хлеба. Однако в 58 районах хлебозаготовители еще не закончили работу.

В Постановлении ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 14 декабря 1932 г. выражалась неудовлетворенность ходом хлебозаготовок в крае. Их затягивание по-прежнему объяснялось «крайне слабой работой и отсутствием революционной бдительности» в ряде местных партийных организаций края. Утверждалось, что, пользуясь этим, контрреволюционные элементы проникали в колхозы, сельсоветы, земельные органы, кооперацию и направляли их работу против интересов пролетарского государства. От руководства края постановление требовало не останавливаться перед использованием всех видов репрессий в борьбе с «саботажниками». Как домоклов меч навис установленный ЦК и СНК окончательный срок выполнения краем хлебозаготовительного плана — 10-15 января 1933 г.1.

С этим постановлением и связан самый безжалостный нажим на колхозников и единоличников края с середины декабря 1932 г. до середины января 1933 г. В это же время было произведено и массовое принудительное выселение жителей четырех «чернодоочных» кубанских станиц. Но даже такими мерами к 1 января 1933 г. количество сельских районов, выполнявших план хлебозаготовок, удалось довести всего лишь до 34. Более 40 районов так и оставались в должниках2. Стремясь любой ценой выполнить план хлебозаготовок, краевое руководство вновь и вновь выжимало хлеб из районов, уже выполнивших свои задания. За счет так называемых «встречных планов» к середине января 1933 г. в Северо-Кавказском крае было заготовлено 18,3 млн ц. (112 млн пудов) зерна3. 20 января бюро крайкома заслушало сообщение уполномоченного комитета заготовок Совета Труда и Обороны и пришло к выводу, что «годовой план хлебозаготовок по всем секторам на 15 января полностью выполнен...»4. Однако в этом же постановлении указывалось, что районы, не выполнившие заданий, обязаны продолжать хлебозаготовки. Сохранялись и все меры воздействия против срывавших задания колхозников и единоличников. В принятом крайкомом постановлении отмечалось и такое немаловажное обстоятельство: «В выполнение плана внесен собранный краевой семфонд»5 (выделено мною.— Е. О.). За полтора месяца до наступления весенней посевной кампании край остался без семян.

Так завершилась самая тяжелая хлебозаготовительная кампания 30-х годов. С огромным трудом, с чудовищными издержками был выполнен неоднократно снижавшийся государственный план хлебозаготовок. Окончательно стало ясно, что контрактационная система хлебозаготовок, выродившаяся на деле после 1929 г. в продразверстку, поставила колхозы на край катастрофы. 19 января 1933 г. СНК СССР и ЦК ВКП (б) приняли постановление «Об обязательной поставке зерна государству колхозами и единоличными хозяйствами», которым существенно менялась система заготовок зерна, открывалась возможность колхозам распоряжаться частью урожая в интересах укрепления хозяйства и стимулирования труда колхозников.

Однако введение нового порядка хлебозаготовок предстояло из урожая 1933 г. А до нового урожая оставалось еще много тяжелых, голодных месяцев, которые колхозники и единоличники должны были пережить. И при этом выполнить возложенные на них партийными и государственными органами обязательства, т.е. провести весь комплекс весенних посевных работ. Учитывая, что созданный в крае семенной фонд был сдан государству в счет плана хлебозаготовок, крайком ВКП (б) 19 января принял решение «О сборе семян». Он установил районам задание по сбору семян и предложил завершить эту кампанию к 15 февраля6. Районы, сельсоветы, колхозы, совхозы и единоличники, опустошенные только что завершившимися хлебозаготовками, встречными планами», вновь должны были изыскивать зерно на семена. А те районы, которые еще продолжали хлебозаготовки, одновременно были вынуждены вести и сбор семян. Понимая, что эти поборы, не имевшие никакого экономического обоснования, будут наталкиваться на большое сопротивление колхозников и единоличников, бюро крайкома обязало местные партийные и советские органы осуществлять обе эти кампании уже испытанными «методами хлебозаготовок», т. е. с применением принуждения и насилия7.

Но могли ли станицы и села края выполнить спущенные сверху задания? Каковы были в зерновых районах края резервы хлеба в 1932 г.? Ответ на эти вопросы дает анализ сведений, приведенных в составленной автором таблице (см. табл.). Все данные таблицы взяты из официальных источников. Они свидетельствуют о том, что с 1929 г. в крае началось необоснованное увеличение заготовок зерна. Его товарная часть, которую изымало государство, возрастала быстрее прироста валового производства. В руках колхозов и единоличников на внутрихозяйственные нужды, в том числе на продовольствие, оставалось минимально необходимое количество зерновых культур. Их бесхозяйственное использование усиливало дефицит.

Бросается в глаза особенно резкое ухудшение ситуации в 1932 г. При сокращении в этом году валового производства зерна почти вдвое, заготовки его были уменьшены чуть больше, чем на одну треть. Это привело к огромному сокращению внутридеревенского остатка зерна. Потребность же в нем не уменьшилась. В связи с существенным ростом в 1929-1932 гг. посевов зерновых культур спрос на семена увеличился к 1932 г. примерно на 2 млн ц и составил более 11,9 млн ц. Если учесть минимальную годовую потребность сельского жителя в продовольственном зерне примерно в размере около 200 кг (2 ц), то на обеспечение хлебом 7235,6 тыс. сельских жителей края необходимо было 14,5 млн ц9. Таким образом, внутридеревенская потребность в зерновых культурах при самом грубом подсчете составляла в крае 26,4 млн ц (это без учета потребности в фуражном зерне), а в станицах и селах после выполнения хлебозаготовок оставалось 17,3 млн ц. Таким образом, дефицит внутридеревенского остатка зерна в крае только на продовольственные нужды и весенний сев достигал 9,1 млн ц. О фуражном зерне не могло быть и речи. Если в 1930 и 1931 г. колхозы и единоличники еще сводили концы с концами, то в 1932 г. они оказались в бедственном положении.

Северо-Кавказский край, славившийся как одна из житниц страны, в 1932 г. вошел в число районов с наименьшей выдачей хлеба колхозникам по трудодням. Если в 1931 г. в колхозах края было выдано на трудодень в среднем по 2,5 кг, то в 1932 г. только 1,410. Во многих колхозах выдача хлеба не превышала 1 кг11. Учитывая, что в среднем по краю одним колхозником было выработано 143 трудодня (при средней выдаче на трудодень 1,4 кг), можно подсчитать примерные объемы полученного колхозными семьями хлеба12. Семья из 3 человек при 1 нетрудоспособном получила 400,4 кг, т.е. в среднем на члена семьи 133,4 кг (8,3 пуда) хлеба. Семья из 4 человек при 2 нетрудоспособных получила на каждого члена семьи примерно 100,1 кг (6,3 пуда), из 5 человек при 4 нетрудоспособных — 80 кг (5 пудов). А ведь во многих колхозах на трудодень выдавалось менее 1,4 и даже 1 кг, а в семьях подчас на одного работающего колхозника приходилось 4-6 неработающих. Уже эти весьма приблизительные подсчеты позволяют прийти к выводу, что в станицах и селах никаких резервов зерна на выполнение заданий по сбору семян не было. Заработанного в общественном хозяйстве хлеба колхозникам могло хватить лишь на несколько месяцев. Уже в конце 1932 г. сельское население многих районов края оказалось на пороге голода.

13. БЕСЧИНСТВА ЗАГОТОВИТЕЛЕЙ

В конце 1932 г. и в первые месяцы 1933 г. противостояние районного, колхозного актива рядовой массе колхозников и единоличников достигло наивысшего накала. Местные руководители находились под нараставшим давлением крайкома ВКП(б) и крайисполкома, под исходившими с их стороны угрозами репрессий, если планы хлебозаготовок и сбора семян не будут выполнены. В атмосфере страха, созданной массовым выселением казаков и крестьян из «чернодосочных» станиц, исключением из партии коммунистов, низовых руководителей и расправами с ними, в обстановке психоза классовой борьбы, якобы разожженной «кулаками-саботажниками», уполномоченные райкомов и райисполкомов, руководители сельсоветов, выкачивая зерно в счет хлебозаготовок и на семена, не останавливались перед применением самых бесчеловечных мер нажима и насилия.

Когда во второй половине января 1933 г. начался сбор семян, то у крестьян и казаков-колхозников и единоличников забирали последние крохи. Хлеборобам нечего было предъявлять и сдавать заготовителям. Их бессильное молчание комиссии содействия хлебозаготовкам активисты расценивали как сопротивление и стремление скрыть хлеб. Против подавленных грубым натиском людей применяли жесточайшие меры насилия. В одном из донесений начальника политотдела Вешенской МТС эти меры обоснованно названы «средневековыми, инквизиторскими». Автор донесения описывает применявшиеся уполномоченными и активистами методы заготовок хлеба и сбора семян: «...Творились такие художества, что трудно себе представить, до какой изобретательности доходили люди: снимались крыши с домов, выбивались рамы, ломались печки, выгонялись люди босыми на мороз, сажались в холодные амбары (при 20—25 градусах мороза), в одном белье выдерживались часами. Наставляли людям револьверы в рот, заставляли пить керосин, соленую воду, ходить гусиным шагом, становиться на носки, высовывать языки, стоять с поднятыми руками, клали меж пальцев рук карандаш и сжимали руки (кисти рук.— Е. О.), сажали голым задом на горячую плиту, давая пить холодную воду»1.

П.К. Луговой, длительное время работавший секретарем Вешенского РК ВКП (б), в своих воспоминаниях в 1988 г. подтверждает применение описанных методов воздействия на колхозников и единоличников в ходе хлебозаготовок2. Находясь в дружеских связях с великим писателем, очевидцем хлебозаготовок М.А. Шолоховым и располагая его письмами, П.К. Луговой впервые полностью опубликовал эти письма, проливающие свет на итоги насильственных заготовок хлеба и семян в Вешенском районе. Сам П.К. Луговой в связи с болезнью был летом 1932 г. переведен на должность парторга ЦК на участок Северо-Кавказской железной дороги от Тихорецка до Прохладной. Но связей с товарищами по работе в Вешенской не терял. В феврале 1933 г. заместитель секретаря и заворг Вешенского РК ВКП (б) П.А. Красюков и заведующий райземотделом Корешков привезли в Кавказскую письмо от М.А. Шолохова, датированное 13 февраля 1933 г.3 В нем говорилось, что «события в Вешенской приняли чудовищный характер». Район не выполнил плана хлебозаготовок, несмотря на его четырехкратное снижение. Семена не заготовлены, хотя при их сборе применялся чудовищный нажим. В ходе заготовок было арестовано около 3000 колхозников, более 1200 хозяйств по району выкинуто из домов. У 3500 хозяйств изъят картофель и скот (коровы, овцы). Исключено из колхозов более 2000 хозяйств. Вместе с тем заготовителями найдено в ямах и изъято из домов всего 590 т хлеба, в том числе выданного авансом на трудодни. Если учесть, что хлебозаготовительный план Вешенского района составил более 34 тыс. т, то станет ясно, сколь незначительным вкладом в этот план был изъятый под столь мощным нажимом хлеб.

В процессе заготовок страшные удары (еще до чистки, которая должна была начаться во второй половине февраля) были нанесены по партийной организации района. Из ее рядов было исключено 300 коммунистов. В правобережной стороне района, где были сосредоточены колхозы и совхозы зернового направления, как сказано в письме М. Шолохова, «не осталось ни одного старого секретаря ячейки. Все сидят. Многих уже шлепнули. Остальным, кому 10 лет, а кто еще ждёт суда»4. Михаил Александрович, разъяренный всеми этими событиями («Черт знает что делается! Этакого еще не видывали»), выехал в Москву, чтобы добиться встречи со Сталиным. Но, как: сообщает Луговой, говорить со Сталиным ему не пришлось и обо всех известных ему фактах он написал Сталину обстоятельное письмо.

Возвратившись в станицу Вешенскую, М. Шолохов в марте 1933 г. вновь выступил с протестом против царившей в крае и северных районах Дона бесхозяйственности. В своих телеграммах в «Правду», одна из которых 23 марта была опубликована: с пометкой «от нашего специального корреспондента», он подверг резкой критике Крайпосевком (Краевая посевная комиссия) за несвоевременное распоряжение о переброске в короткий срок от пристаней Дона, находящихся в Вешенском районе, в колхозы Миллеровского: района 1000 т семян и пшеницы. Переброска подводами этого груза на расстояние 50—60 км в условиях бездорожья и мартовской распутицы грозила потерей 2000 голов тяглового скота из 5000, которым располагали колхозы и совхозы, и срывом весеннего сева в Вешенском районе. Однако бюро крайкома ВКП (б) своеобразно отреагировало на это выступление М.А. Шолохова в «Правде», оно всю вину взвалило на районных работников, обвинив их в неповоротливости и нежелании обеспечить своевременную доставку зерна.

Сталин не хотел широкой огласки повсеместно допускавшихся чудовищных насилий над крестянством и казачеством, а также не желал вступать в конфликт с известным далеко за пределами страны писателем. Поэтому он ответил на письмо Шолохова телеграммой и в ней отмежевался от безобразий, которые, как он утверждал, творили местные работники, заверив, что примет меры по пресечению извращений.

Окрыленный поддержкой, Шолохов 16 апреля 1933 г. вновь обратился к Сталину с пространным письмом, в котором подробно охарактеризовал обстановку в северодонских районах и призвал вождя помочь районам продовольствием, а также расследованием всех имевших место беззаконий. В письме говорилось: «Так же, как и продовольственная помощь, необходима посылка в Вешенский и Верхне-Донской районы таких коммунистов, которые расследовали бы все по-настоящему»5 (выделено мной. — Е. О.).

Благодаря вмешательству Сталина, Вешенскому и другим районам была оказана продовольственная и семенная помощь. 6 мая 1933 г. в Вешенскую пришел ответ Сталина на оба полученные им от Шолохова письма. В нем было сказано: «Как вам известно, помощь, которую требовали, оказана уже. Для разбора прибудет к Вам в Вешенский район т. Шкирятов, которому — очень: прошу Вас — окажите помощь...»6. Круг замкнулся. Для расследования преступлений был направлен один из организаторов этих преступлений. Однако в сложившихся условиях Шкирятов вынужден был сделать шаги, которые произвели бы впечатление восстановления справедливости. Прибывшая в Вешенскую комиссия освободила часть незаконно арестованных и осужденных, пересмотрела решения об исключении из партии ряда коммунистов и отменила их как ошибочные. В июле 1933 г. вопрос о перегибах в Вешенском районе рассматривался Секретариатом, а потом и Политбюро ЦК ВКП (б), было принято решение о наказании конкретных виновников допущенных беззаконий. Виновными в них, как и следовало ожидать, были признаны местные руководители краевого и районного уровня. В целом извращения квалифицировались как ошибки местных властей, а не как неизбежный результат политики центра.

Это было естественно, ибо за заверениями Сталина в готовности помочь району четко просматривалось его истинное отношение к крестьянству. В своем ответе Шолохову он фактически брал под защиту заготовителей-насильников, утверждая, что «иногда (!! — Е. О.) наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно (!!— Е. О.) по друзьям и докатываются до садизма»7.

Итак, во всех насилиях над крестьянством Сталин видел лишь отдельные ошибки. В то же время без всяких колебаний вину за насилия Сталин возлагал на крестьянство. Он поучал Шолохова, указывая ему: «Уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили «итальянку» (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию — без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови),— этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы по сути дела вели «тихую» войну с советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов...»8. Тем самым Сталин вновь оправдывал и поощрял принуждение и насилие по отношению к колхозному и единоличному крестьянству.

У читателя может возникнуть вопрос, быть может, описанные выше бесчинства местных руководителей и активистов были только в Вешенском и прилежащих к нему районах? Ответ на этот вопрос дает обширная информация сельских районных газет 1932 и 1933 г., масса документов, хранящихся в архивах. Подобные методы применялись повсюду, где хлеб приходилось брать силой. В отдельных случаях, когда издевательства над крестьянами приобретали особенно широкий размах и огласку, краевые руководящие учреждения были вынуждены «реагировать». Так, в феврале 1933 г. бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП (б) и президиум КрайКК привлекли к партийной ответственности руководителей Благодарненского РК ВКП (б) Ставрополья за издевательства над крестьянами в селах Сотниковском, Елизаветинском и Благодарненском. Здесь, как записано в постановлении краевых органов, длительное время, с сентября 1932 г. по январь 1933 г., местные руководители «под видом борьбы за выполнение линии партии в деле слома кулацкого саботажа» применяли к крестьянам «кулацкие контрреволюционные методы избиения и грубых издевательств (выставляли раздетых на мороз, отбирали детей и т. д:) »9. Действия местных руководителей были квалифицированы как выступление «группы кулацких агентов», они были расстреляны. Таким образом, в вешенском, как и в благодарненском, деле, действия местных работников, по сути дела инспирированные сверху, в тех случаях, когда они приобретали огласку и привлекали внимание общественности, квалифицировались как враждебные и сурово осуждались. В то же время в большинстве районов края аналогичные насилия не осуждались и не пресекались.

Но никакие меры насилия в ходе сбора семян не давали желаемого результата. В специальном постановлении СНК СССР и ЦК ВКП (б) от 23 января 1933 г. «О мероприятиях по организации весеннего сева на Северном Кавказе» были установлены жесткие сроки сбора семян, проведения сева и подчеркнута ответственность краевых партийных и советских органов за безусловное выполнение заданий. В крае была образована под руководством секретаря крайкома Б.П. Шеболдаева краевая посевная комиссия, наделенная чрезвычайными полномочиями. Решением бюро крайкома от 31 января 1933 г. по списку, составленному лично Б.П. Шеболдаевым (в который он включил и самого себя), в районы «для усиления хода сбора семян» было командировано 16 членов бюро крайкома и президиума крайисполкома10. Но и эта экстраординарная мера не помогла. Сбор семян шел из рук вон плохо, в Каменском районе (Дон) к началу февраля было заготовлено лишь 0,99% семян11. К середине февраля в Вешенском районе план сбора семян был выполнен всего на 0,3%12. Не лучше обстояло дело и в южных зерновых районах края. Так, в Брюховецком районе (Кубань) на 5 февраля было собрано лишь 2,5% семян от плана13. Бюро крайкома констатировало, что в 13 районах сбор семян идет совершенно неудовлетворительно14.

Не помогало испытанное в ходе хлебозаготовок средство — занесение станиц и колхозов на «черную доску». В частности, включение в число «чернодосочных» кубанских станиц Темижбекской (Крапоткинский район) и Шкуринской (Кущевский район)15. Не помогла и новая посылка 8 февраля в районы края «для обеспечения решительного перелома в сборе семян и слома кулацкого саботажа» 66 руководящих работников высших краевых учреждений, в том числе всех членов бюро крайкома и президиума крайисполкома, а также 300 человек из краевого актива16. К середине февраля принятыми мерами в целом по краю удалось собрать лишь около 50%, необходимых для весеннего сева семян17. В станицах и селах зерна не осталось; брать было нечего. А в марте нужно было начинать весенний сев.

13. КОЛХОЗНИКИ И ЕДИНОЛИЧНИКИ В ТИСКАХ ГОЛОДА

Голод вступил в станицы и села края вместе с ноябрьско-декабрьскими морозами 1932 г. К этому времени из закромов дворов колхозников и единоличников было изъято все зерно, а зачастую и все продовольствие. Ничего съедобного нельзя было найти и в вымороженных полях и рощицах. С болью вспоминают о той страшной голодной зиме пережившие её очевидцы.

Е. Назарова из Верхнедонского района Ростовской области рассказывает о том, как в одной из станиц погибла семья местного портного Г.П. Касьянова, который в ходе хлебозаготовок под нажимом комсода был вынужден сдать, заработанные им шесть пудов ржи, но, несмотря на это, был арестован за укрывательство хлеба и умер в тюрьме. Оставшаяся без поддержки его жена с тремя детьми вскоре умерла от голода вместе с грудным ребенком, только двух ее старших мальчиков спасли родственники1.

И.С. Бойченко из села Койсуг близ г. Батайска (Ростовская область) свидетельствует, как ворвались к ним в хату вооруженные люди и изъяли хранившиеся на чердаке три мешка с кукурузой, оставив семью без продовольствия. «С того дня, как у нас отняли кукурузу,— пишет И.С. Бойченко, — кушать было нечего, отец иногда с работы приносил круг макухи (подсолнечный жмых), распиливал его на кусочки и мы сосали макуху... У нас первой умерла с голоду бабушка Меланья Дубровская, затем похоронили деда Терентия Бойченко, бабушку Анастасию Бойченко, дядю Петра Бойченко (умер в возрасте 16 лет), дядю Павла Бойченко (25 лет). Сбежала из дому тетка Евдокия Бойченко, тетю Марию (было ей одиннадцать лет) отец забрал к себе и сказал: «Чтоб не сдохла». А вскоре и мать автора письма, добывая пищу, заболела и умерла2.

И.Г. Марушко из станицы Брюховецкой Краснодарского края сообщает, как в этой богатой в прошлом казачьей станице в ходе хлебозаготовок шли повальные обыски домов единоличников и колхозников, забирали весь хлеб (печеный и зерно), «началась сплошная голодовка». В семье Н.А. Космина из 8 человек от голода умерли 6. В станичном квартале, где проживала И.Г. Марушко, из 17 дворов в 8 семьи из-за голодных смертей остались не в полном составе, а 9 семей полностью вымерли. В некоторых кварталах станицы вымерли все семьи целиком. «Людей, умерших от голода, всю весну возили на подводах, как дрова, и сбрасывали в общие ямы где-то у кирпичного завода»3.

Голод охватил станицы, хутора и села Дона, Кубани и Ставрополья. Голодало население отдаленных от железных дорог районов Верхнего Дона, колхозники и единоличники районов, примыкавших к краевому центру — Ростову-на-Дону, жители богатых хлебородных станиц Предкавказья. Автор этой публикации предпринял попытку установить хотя бы по некоторым районам края количество погибших от голода. Ему думалось, что уж в архивах ЗАГСа он найдет все сведения о родившихся и умерших.

В Ростовском областном архиве ЗАГСа, в большой без окон, с уходящим ввысь потолком комнате вдоль стен и посередине тянутся узкие, высокие металлические стеллажи, заполненные аккуратно сшитыми небольшими палками с актовыми записями об умерших людях. На корешке каждой папки тщательно выписано фиолетовыми чернилами слово «смерть». В папке, как правило, 200-400 актовых записей с основными сведениями об умерших.

Но время, война, многократные реорганизации административно- территориальных образований и в связи с этим перетасовки актовых записей основательно потрепали и обеднили архив. И по частично сохранившимся материалам о смертности в 1932—1933 г. уже не удастся установить количества жертв голода. Но в хранящихся аккуратно подшитых актовых записях 1932—1933 г. бросается в глаза большое количество таких, в которых графа «причина смерти» оставлена не заполненной. И это наводит на мысль, как старательно стремились в том страшном году скрыть, что многие люди умирали от голода. А уж когда встречаются подшитые рядышком, одна за другой, актовые записи о почти одновременной смерти всех членов больших хлеборобских семей без указания причин разыгравшейся трагедии, то сомнений не остается — эти семьи погибли от голода.

Так, в хуторе Краснояровском Лебяжинского сельсовета Вешенского района (ныне хутор Краснояровский входит в Терновский сельсовет Шолоховского района) вымерла от голода семья русского тридцатидевятилетнего хлебороба Семена Даниловича Шматова. В декабре 1932 г. Семен Данилович и его жена Ульяна похоронили девятимесячную Груню. В марте 1933 г. умер от голода восьмилетний Володя, а через пять дней и глава семьи — Семен Данилович. Через три недели оставшаяся вдовой Ульяна похоронила и второго восьмилетнего сынишку Ваню. Неизвестно, как после этого сложилась судьба Ульяны Шматовой. Но горя от сталинской политики хлебозаготовок она хватила с лихвой. Можно уверенно сказать, что подобных трагедий в том году только в Северо-Кавказском крае было великое множество.

Словно тягостная ночь окутала станицы и села края. Начальник политотдела Новопластуновской МТС Павловского района (Кубань) писал: «Станицы были как будто вымершие. Тишина. Ни песен, ни смеха. Запустение. Под влиянием чуть ли не ежедневных смертей от истощения сильно было такое настроение «все равно подохнем, а потому зачем говорить о работе, об укреплении колхоза...»4. Автор другого документа — простой колхозный парень с хутора Громки (ныне Базковского сельсовета Шолоховского района) Тихон Пузанов в своих записных книжках, которые более 45 лет хранили его родственники и извлечения из которых журналист Г. Рычнев опубликовал в «Молоте», писал 4 января 1983 г.: «К людям подходит печальный гость — голод. От одного этого слова по спине мороз дерет. Свою безжалостную руку он незаметно просовывает во дворы, в семьи колхозников, единоличников... В хуторе мертво, как в дикой степи. Изредка, не то от неволи, не то с голоду завоет собака, и снова покой и тишина. Не слышно песен, и игрища не стали собираться...»5.

Пик бедствий, связанных с голодом, пришелся на январь — апрель 1933 г. Из 75 районов голод охватил 44 района. В феврале 1933 г. бюро Северо-Кавказского крайкома было вынуждено признать в своих официальных решениях «факты прямого голодания в отдельных станицах»6. Всячески стремясь преуменьшить размах трагедии и в сложившейся ситуации вновь и вновь обвиняя кулаков в том, что они якобы специально спекулируют на «отдельных» фактах голодания, бюро крайкома отнесло 20 районов края к неблагополучным, а 13 - к особо неблагополучным. В число последних вошли кубанские районы: Армавирский, Ейский, Каневской, Краснодарский, Кореновский, Курганенский, Новопокровский, Павловский, Старо-Минской, Тимашевский, ставропольские районы Ново-Александровский и Курсавский, а также адыгейский Шовгеновский район7. Однако поступавшая из голодающих районов информация свидетельствовала об условности их разделения на категории по степени бедствия. Обстановка во всех этих районах была трагичной. Сохранились документы, которые дают представление о масштабах беды, постигшей станицы, хутора и села края.

Начальник политотдела Ейской МТС в одном из донесений сообщил: «Состояние людей в январе 1933 г. было жутким. За январь — апрель по ряду колхозов умерло от 365 до 290 человек. Итого по 4 колхозам — свыше 1000 человек. В Ей укреплении был ряд случаев трупоедства и людоедства своих близких, родных. Трупы разворовывались с кладбища»8.

В марте 1933 г. в политдонесении из политотдела Гражданской МТС Тихорецкого района говорилось: «Продовольственное положение остается напряженным. Случаи смертности от недоедания и голода не прекращаются. Особенно потрясающее положение среди населения «Красного Кубанца» (колхоз.— Е. О.), занесенного на «черную доску». Здесь смертность чрезмерна как среди взрослого, так и среди детского населения. Редкий двор, где в течение января, февраля и марта не умирало одного, двух, а есть случаи и даже трех человек»9.

Начальник политотдела Черноерковской МТС Славянского района в одном из выступлений так охарактеризовал обстановку в станицах: «Поголовное, полное опухание, ежедневные смерти до 150 человек в одной станице и больше» 10.

В зоне деятельности Пластуновской МТС весной 1933 г. умерло от голода 1300 человек, в станице Старонижнестеблиевской за период с 19 января по 20 апреля погибло 873 человека, в зоне Должанской МТС в январе-мае умерло от голода 435 человек, в селении Ново-Золотовское в эти же месяцы скончалось 140 человек11. И поныне здравствующий житель кубанской станицы Челбасской, который в том голодном году парнишкой возил на подводах умерших от голода и сваливал их в вырытую на окраине станицы яму, вспоминает: «Ямы не зарывали, пока совсем не заполнятся они только недели через две... Так и лежали люди вповалку...»12. Учетчица района сообщала: «Много рабочих рук ушло в могилу… Гибнут люди. В сутки умирает 10—15 человек. Уже начали за 10 оладьев детей резать. Живут колхозники, как мученики, питаются травой...»13.

М.А. Шолохов в одном письме (до последнего времени неизвестном), в феврале 1933 г., с душевной болью писал, что Вешенский район «...идет к катастрофе. Скот в ужасном состоянии. Что будет весной — не могу представить даже при наличии своей писательской фантазии... Большое количество людей пухлых. Это в феврале, а что будет в апреле, мае»14. А в середине апреля того же года в письме Сталину он сообщал о том, что «пухлые и умирающие от голода есть и в Верхне-Донском районе, но все же там несравненно легче», чем в Вешенском районе15. Положение же в Вешенском районе он характеризовал следующим образом: большинство семей живут «без хлеба на водяных орехах и на падали с самого декабря месяца... Теперь же по правобережью Дона появились суслики и многие решительно «ожили»: едят сусликов вареных и жареных, на скотомогильники за падалью не ходят, а не так давно пожирали не только свежую падаль, но и пристреленных сапных лошадей и собак, и кошек, и даже вываренную на салотопке, лишенную всякой питательности падаль...»16.

Унижения, страдания, голод деморализовали население. Начальник политотдела Больше-Орловской МТС Константиновского района, где заготовители полностью выгребли неплохой урожай, так характеризовал обстановку в своей зоне: «...Семян не было, продовольствия также, часть людей от истощения пухла; фуража не было, лошади и волы падали, а та часть тягла, которая осталась в живых, к работе была почти непригодная. И вот такое хозяйственное и материальное состояние колхозов определяло собой политическое состояние. Люди, главным образом, в трех колхозах, вследствие такого состояния атрофировались, потеряли всякий интерес и стимул к хозяйственной жизни, стали смотреть на жизнь безразлично: «Чем жить, лучше умереть». Обобранных, брошенных на произвол судьбы крестьян и казаков охватывала апатия, равнодушие и безразличие ко всему окружавшему. Только этим можно объяснить, например, единогласно принятую колхозниками одной из бригад голодавшего колхоза «Красный партизан» (Ейской МТС) резолюцию: «Мы, колхозники 4 бригады, заслушав доклад о ходе и задачах хлебозаготовок и подготовке весеннего сева постановляем, что мы — воры, разворовавшие урожай 1932 г. и спрятавшие его по ямам, не хотим выполнять план хлебозаготовок и засыпки семян. Считая, что зерно у нас, спрятанное в ямах есть, мы обязуемся до 12 февраля полностью выполнить план хлебозаготовок и засыпки семян. Если мы этого не выполним, то пусть сошлют нас в Северный край». Когда проводивший собрание начальник политотдела поставил перед голосованием вопрос: «Вы понимаете, какую резолюцию вы голосуете?», то получил в ответ тяжелый коллективный вздох: «Ну, чего же там не понимаем... О, господи!»18.

Но неистребима у человека жажда жизни. Молодые и постарше, более здоровые и сильные духом крестьяне и казаки не хотели погибнуть в бездействии. В одиночку и семьями они устремлялись в те районы края и соседние области, где, по слухам, урожай был несколько выше и можно было прокормиться. Уже в конце декабря 1939 г. секретарь Кореновского РК ВКП(б) сообщил руководству края, что «в последнее время мы имеем уход нескольких колхозных и единоличных хозяйств вместе с семьями и со всем своим скарбом: Уходят ночью, чтобы ни для кого не было заметно». С каждым днем поток беглецов нарастал. Тысячи, десятки тысяч истощенных, оборванных людей, спасаясь от голода, двинулись по дорогам края.

Хлеборобы разбегались не только из станиц, хуторов и сел Северо-Кавказского края, но и из голодавших районов Украины. Органы ОГПУ проинформировали Сталина и Молотова о массовом бегстве из колхозов крестьян и казаков. Реакция вождей была незамедлительной. В эти страшные дни - 29 января 1933 г.- в ЦК КП (б) Украины и в Северо-Кавказский крайком ВКП (б) поступила из Москвы, подписанная Сталиным и Молотовым телеграмма, в которой партийному и советскому руководству края предписывалось принять все необходимые меры к прекращению бегства колхозников из колхозов. Само же бегство их расценивалось как результат происков врагов советской власти, как новая форма «кулацкого саботажа», как стремление беглецов оставить колхозы без рабочей силы и сорвать весеннюю посевную кампанию* (Телеграмму нашел в одном из архивов Ю.А. Мошков, который и познакомил с нею автора этой публикации). Реакция уже полностью сломленного центром и безоговорочно выполнявшего его указания местного руководства была мгновенной. Директива центра в этот же день была передана в районы.

Уже через три дня после московской телеграммы, 25 января 1933 г., Каменский РК ВКП (б), выполняя содержавшиеся в ней указания, принял постановление «О бегстве из колхозов». Сельсоветам и колхозам было запрещено выдавать справки колхозникам на выезд. Партийным организациям предлагалось принять участие в организуемых ОГПУ и милицией кордонах и постах для задержания беглых колхозников. Было решено из коммунистов, комсомольцев и особо преданных активистов образовать группы для предупреждения побегов, выявления бежавших и водворения их по месту жительства, либо передачи органам ОГПУ19.

В Каменской и других станицах у всех приезжавших проверялись документы и при отсутствии справок, подтверждающих необходимость поездки, задержанных направляли в райотделение ОГПУ. Колхозникам разъясняли, что малейшие попытки к бегству будут рассматриваться как прямые контрреволюционные действия, как злостный срыв предстоявшего весеннего сева, за что они будут караться с особой строгостью.

В крае началась охота за людьми — беглыми голодными колхозниками, которых водворяли по месту жительства, обрекая их на голодную смерть. Особую тревогу у краевого руководства вызывало скопление беглецов на железнодорожных полустанках и станциях Минеральные Воды, Невинномысская, Армавир, Тихорецкая, Ростов-на-Дону, Миллерово и др. Огромное количество оборванных, изможденных, опухших от голода, еле передвигавшихся людей — взрослых и детей — заполнили вокзалы. Вспыхнула эпидемия брюшного и сыпного тифа. Многие беженцы, сваленные голодом и болезнью, умирали в вагонах, на перронах, в залах ожидания и пристанционных скверах. Эта картина никак не увязывалась с опубликованными в эти же дни во всех газетах страны заявлениями Сталина на Первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников о том, что крестьяне в колхозах «работают для того, чтобы изо дня в день улучшать свое материальное и культурное положение... что главные трудности уже пройдены, а те трудности, которые стоят перед вами (колхозниками – Е.О.), не стоят даже того, чтобы серьезно разговаривать о них»20.

Но, думаю, что краевое руководство не слишком мучилось от того, что ситуация в крае не соответствовала утверждениям вождя. Краевые руководители больше были озабочены угрозой эпидемии, нависшей над городами, и боязнью реакции на события и недовольством рабочих промышленных предприятий. Поэтому в очередных секретных решениях бюро Северо-Кавказского крайкома предписывало руководству Северо-Кавказской железной дороги, местным властям и милиции принять все меры к очищению всех вокзалов и всей территории железной дороги от, бездомных, беспаспортных, беспризорных. Всех задержанных предлагалось передавать милиции и не допускать их возвращения на вокзалы. Вряд ли могло изменить обстановку решение о создании нескольких ночлежных домов и о помещении какой-то части голодных детей в детские дома 21. О том, что принятые меры оказались недостаточно эффективными, свидетельствует вскоре принятое крайкомом решение об установлении силами дорожно-транспортного отдела ОГПУ заслонов для недопущения в зону железной дороги беженцев и беспризорных 22.

Катастрофическая ситуация конечно же вынуждала руководителей крайкома и крайисполкома предпринимать шаги к нормализации обстановки. Руководя хлебопроизводящим краем и не имея права распоряжаться находившимися в крае рядом с умиравшими от голода людьми государственными зерновыми ресурсами, краевое руководство обратилось за помощью в Москву.

ЦК ВКП(б) и СНК СССР первоначально выделили краю 11,7 млн пудов семенной и фуражной ссуды. Но этого было очень мало. Крайком вновь обратился в ЦК с просьбой увеличить ссуду на семена и фураж до 19 млн пудов и выделить 3,2 млн пудов зерна продовольственной помощи. Таким образом, руководство края просило увеличить помощь до 22,2 млн пудов, или 3,6 млн ц зерна 23. Такая ссуда могла покрыть лишь 25% дефицита края в зерне. Острую потребность края в помощи подтверждали находившиеся в это время здесь председатель комитета заготовок СТО М.А.Чернов и народный комиссар совхозов Т.А. Юркин24. Однако решением СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О семенной помощи колхозам и совхозам Украины и Северного Кавказа» была предоставлена беспроцентная семенная ссуда в размере лишь 15,3 млн пудов, т.е. значительно меньше потребности края 25.

Предоставленную центром зерновую ссуду бюро крайкома в середине февраля распределило между районами. По сохранившимся документам не удалось установить размеры семенной, фуражной и продовольственной помощи, выделенной районам. Однако разрозненные цифры свидетельствуют о том, что эта помощь далеко не удовлетворяла нужды районов и колхозов. Из-за бесхозяйственности и нераспорядительности руководителей, трудностей с транспортом, бездорожья нередко и выделенные семенные, фуражные и продовольственные ссуды доставлялись в районы не полностью. Единоличникам же помощь вообще не оказывалась. Более того, собранные у единоличников семена были переданы в семенные фонды колхозов, а единоличников обязали вновь собирать семена для весенней посевной кампании26.

Скудная помощь колхозам на продовольственные Нужды выдавалась лишь работавшим и голодавшим колхозникам. Да детишкам в голодных станицах выдавались в школах завтраки по 50 граммов хлеба в день на душу. Вот как пишут кубанские историки, опираясь на воспоминания очевидцев, об этой «помощи» в колхозах Павловского района: «Колхозники осаждали правления с просьбами выдать «хоть что-нибудь, что можно было есть». Им скупо выдавали на 2-3 дня то, что имелось: кислую капусту, березку и куколь* (березка — род гриба, наросты на старых березовых пнях; трут; куколь – сорная трава и семя в хлебе), заменявшие хлеб»; в станице Величковской Ново-Титаровского района «колхоз организовал для работающих в поле общественное питание: варили «затируху». Давали в день по кусочку соевого хлеба и по литру молока. Это для ударников. Называли такое питание «котлом ударника». Остальные питались чем попало» 27.

Крайком в своих решениях строго предупреждал местных руководителей, что помощь колхозникам может оказываться только после тщательной проверки каждого случая нуждаемости (в помощи нуждались поголовно все сельские жители!). Райкомы же партии использовали продовольственную помощь как рычаг принуждения колхозников к труду в общественном хозяйстве. Помощь оказывалась лишь тем колхозникам, которые доказали «искреннюю преданность делу партии и Советской власти, честно и добросовестно боролись за выполнение государственных заданий» и «остро нуждались в срочной поддержке» (т.е. были на грани смерти от голода!). Так предписывал Каменский РК ВКП (б) распределять ссуду 28. Северо-Кавказский крайком партии требовал «жестоко расправляться» в тех случаях, когда на голоде будут спекулировать кулаки, прикидываясь голодающими 29.

В продолжавшейся кампании по сбору семян партийные и советские организации поощряли доносительство, стимулируя доносчиков, сообщавших о спрятанном в станицах и селах хлебе, зачислением в счет их (доносчиков!) заданий 50% обрануженного зерна и передачей им (доносчикам!) 10-15% найденного хлеба на продовольствие 30. Положение в крае усугублялось в связи с необходимостью обеспечения хлебом, продуктами питания, семенным зерном, фуражом 50 тыс человек, вселенных в край в станицы, откуда было выселено коренное население.

Тиски голода в течение нескольких месяцев сжимали сельское население края, большинство его районов. Голод уносил многие тысячи жизней рядовых колхозников и единоличников, испытавших неслыханные бедствия и унижения. На фонtэтой всеобщей нужды, голода, слабых попыток смягчить его последствия бросаются в глаза меры партийных и советских органов по самообеспечению. В руках партийных руководителей были сосредоточены продовольственные фонды для снабжения партийных и советских руководителей и активистов на всех уровнях вплоть до секретарей ячеек партии и председателей сельсоветов. Секретари РК ВКП (,) и председатели РИКов располагали также и «личными фондами» хлеба для оказания помощи активистам. Четко просматривается черта, отделявшая от голодавшего крестьянства и казачества партийные и советские руководящие лица всех уровней. Охваченные системой закрытого распределения хлеба и других продуктов питания, руководители всех уровней не испытывали всего ужаса сложившейся ситуации.

Только сытостью и глубоким равнодушием к судьбам людей можно объяснить издевательские заявления секретаря ячейки ВКП (б) коммуны «Коммунар» в станице Натугаевской во время встречи его в поле с колхозниками. Женщины-колхозницы, работавшие на прополке, пожаловались секретарю: «Работаем ударно, но нечего кушать, пьем чай, да едим борщ со щавлем». Секретарь ячейки заверил их: «Хлеб хороший, скоро уборка, тогда будет все». На это колхозницы ему резонно заметили: «Мы к тому времени помрем». Но секретарь не растерялся и цинично заявил: «Ну, что же, вы помрете — мы живы останемся, а сейчас полите» 31.

Только оторванностью от реальной жизни и человеческого горя бедствующих крестьян и казаков, поразительным жестокосердием можно объяснить содержавшуюся в докладной записке нанальника политсектора МТС Северо-Кавказского края в ЦК ВКП (б) оценку фактов «оставления незарытых трупов» на улицах станиц как симуляцию голода кулацкими элементами 32.

Лишь бесчеловечностью сталинского режима можно объяснить, что из станиц и сел голодавшего края хлеб вывозили на железнодорожные станции, транспортировали в черноморские порты и экспортировали за рубеж в обмен на машины и станки. Только теперь стали известны факты о том, как бездарно расходовался полученный за хлеб валютный фонд, как бессмысленно расточительны были многие затраты на индустриализацию. А ведь в том тяжком году за границу было продано 1,8 млн тонн зерна 33. Если бы оно осталось в стране, голода не было бы.

Но иначе восприняли итоги хлебозаготовок 1932/1933 г. Сталин и его приближенные. Они были вполне удовлетворены достигнутыми результатами. Об этом заявил в докладе на Первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников подручный Сталина — Каганович. Он считал победой хлебозаготовок преподанный крестьянству урок, что «сдавать хлеб государству в первую очередь есть основная задача каждого трудящегося крестьянина» и что, «государство тот хлеб, который оно намечает по плану, заготовит»34. Государство это показало крестьянству, выражаясь по Кагановичу, сполна, принося в жертву народохозяйственному плану миллионы человеческих жизней, лишая новое общество человеческого лица*.

* Р. Конквест предполагает, что в 1932—1933 г. от голода погибло в СССР 7 млн человек, в том числе 1 млн крестьян и казаков в Северо-Кавказском крае (См.: Новый мир, 1990. № 4. С. 89). Однако расчеты Р. Конквеста другие исследователи Запада считают преувеличенными. Советскими учеными вспрос о количестве жертв голода пока не изучен. Но даже если удастся установить, что умерших от голода было значительно меньше, это не умалит значимости разыгравшейся трагедии и ответственности за нее партийного и советского руководства.

Сегодня поражает и восхищает жизнеспособность крестьян и казаков, переживших ту страшную зиму. Наступала новая весна; весна 1933 г. У хлеборобов пробуждалась надежда, что все страшное осталось позади. Неистребимая сила жизни звала их к привычному труду. На полях края развертывались весенние полевые работы.

14. ВСЕГДА ПОМНИТЬ

На страницах этой книжки приведена лишь ничтожная часть фактов, дающих представление о трагедии, постигшей крестьянство нашей страны в годы сплошной коллективизации. Но и этих фактов достаточно, чтобы всегда помнить о том, к чему может привести авантюризм в политике, подчинение политики ложной идее принудительного осчастливливания народа.

Сталин, руководство ВКП (б) и Советского государства, отбросив ленинское понимание социализма как результата творческой созидательной деятельности трудящихся масс, порвав с ленинской новой экономической политикой, открывавшей путь к социализму, на рубеже 20-30-х гг. взяли курс на форсирование социалистического строительства. Во имя искусственно сконструированной модели социалистического общества партийное и советское руководство приступило к планово принудительному социалистическому преобразованию страны.

Находясь в плену военно-коммунистических идей, Сталин держал курс на быстрейший переход к прямому продуктообмену между городом и деревней. Эта утопическая идея, не учитывавшая реальных условий страны, составила сердцевину экономической политики партии и государства в годы первой пятилетки. Ее антинародный, антикрестьянский характер отчетливо проявился в продразверсточной политике хлебозаготовок, утвердившейся в 1929 г. и осуществлявшейся в стране вплоть до января 1933 г., а в несколько видоизмененной форме и в последующие десятилетия. Политика хлебозаготовок в годы первой пятилетки была рассчитана на максимальное неэквивалентное изъятие государством произведенной совхозами, колхозами и единоличниками зерновой продукции. На практике она сопровождалась необоснованным искусственным завышением товарности сельского хозяйства, непомерным ростом хлебозаготовок при полном игнорировании материальной заинтересованности хлеборобов. Естественно, что такая политика привела в годы первой пятилетки к ослаблению и подрыву экономики только что созданных колхозов, к утрате колхозниками заинтересованности в развитии общественного хозяйства, к свертыванию единоличниками производства.

Нараставшее из года в год сопротивление хлеборобов-колхозников и единоличников разорительным хлебозаготовкам было естественной реакцией на политику партии и государства, игнорировавшую их интересы. Увеличивавшаяся сила и все более разнообразные формы этого сопротивления, расширявшееся участие в нём, наряду с хлеборобами, руководителей многих колхозов, сельских советов, значительной части коммунистов свидетельствовали о том, что недовольство хлебозаготовительной политикой, партийным и советским руководством в деревне приобретало массовый характер. Обострение ситуации в 1932 г. и кризис хлебозаготовок вызвали колебания части районных и краевых партийных и советских работников, хотя большинство их безоговорочно проводило в жизнь политическую линию центра.

В сопротивлении политике партии и государства в деревне незначительную, никак не решающую роль играли рассеянные по станицам и селам бывшие кулаки, а также и другие антиколхозные и антисоциалистические элементы. Поэтому квалификация руководством страны сопротивления хлеборобов как «кулацкого саботажа» была несостоятельна ни с точки зрения классового состава его участников, ни с точки зрения их целей (защитить свои материальные, жизненно важные интересы). Оценка событий в деревне как «кулацкого саботажа» была известной данью прошлому, попыткой объяснить сложившуюся ситуацию как новое обострение классовой борьбы и выступление кулака с целью дать бой советской власти. «Теоретическое» обоснование необходимости и в новых условиях победы колхозного строя применить насилие к колхозному и единоличному крестьянству дал Сталин. При этом он отбросил все ленинские заветы о союзе и сотрудничестве рабочего класса с трудящимся крестьянством, отбросил свой собственный лозунг «опоры на колхозника», выдвинутый в 1930 г.

Подлинной целью Сталина и его окружения было безоговорочное подчинение партии и государству многомиллионных масс крестьянства, лишение его какой бы то ни было самостоятельности и включение в плановую государственную экономику.

Под флагом борьбы с «кулацким саботажем» утвердившаяся в стране в начале 30-х гг. партийно-государственная административно-командная система в 1932 г. дала последний бой колхозному и единоличному крестьянству, стремясь сломить веками сложившуюся у него психологию самостоятельного, независимого собственника, труженика, хозяина.

Инициатором и руководителем осуществления хлебозаготовок в стране в 1930—1932 гг. принудительными мерами с применением все более жестоких, безжалостных репрессий, которые достигли наибольшего размаха в 1932—1933 гг., был Сталин. За совершенные им злодеяния вместе с ним ответственность лежит на всем высшем партийном и советском руководстве и, в первую очередь, на руководящем ядре партии и государства – Политбюро ЦК ВКП(б), в состав которого в то время входили А.А. Андреев, К.Е. Ворошилов, Л.М. Каганович, М.И. Калинин, С.М. Киров, С.В. Косиор, В.В. Куйбышев, В.М. Молотов, Г.К. Орджоникидзе, кандидатами в которое были А.И. Микоян, Г.И. Петровй, В.Я. Чубарь.

Все эти деятели активно участвовали в обсуждении, выработке и осуществлении политических решений, приведших к трагедии и голоду 1932/1933 г. Никто из них не выступил против сталинской антикрестьянской политики.

В полной мере ответственность за события 1932-1933 гг. вместе с высшим руководством партии и государства несут и другие руководящие работники, часть имен которых упомянута в этой книге.

Большая часть руководящих работников центральных и местных партийных и советских учреждений, поддерживавших сталинскую политику и участвовавших в разгроме «кулацкого саботажа» в Северо-Кавказском крае, в том числе М.А. Чернов, Я.Б. Гамарник, Г.Г. Ягода, А.В. Косарев, Б.П. Шеболдаев, В.Ф. Ларин, Е.Г. Евдокимов и другие, в последующем были уничтожены Сталиным и унесли в могилу все, что им было доподлинно известно об этой трагической странице экономических и социальных преобразований в станицах и селах Северо-Кавказского края.

И конечно же Сталиным были безжалостно уничтожены те, кто поднимал свой голос против его антинародной, антикрестьянской политики. Таких людей было немного, но они были на всех уровнях общества. О некоторых из них рассказано в этой книге. Их сопротивление сталинщине «снизу» перекликалось с фактами сопротивления в «верхах». Именно тогда - в 1932 г. - по инициативе одного из видных партийных работников Мартемьяна Никитича Рютина была предпринята попытка организовать антисталинский «союз марксистов-ленинцев». В обращении союза «Ко всем членам ВКП (б)», в частности, говорилось: «Авантюристическая коллективизация с помощью невероятных насилий, террора, раскулачивания, направленного фактически главным образом против середняцких и бедняцких масс деревни, и, наконец, экспроприация деревни путем всякого рода поборов и насильственных заготовок привели всю страну к глубочайшему кризису, чудовищному обнищанию масс и голоду как в деревнях, так и в городе»1. Но этот здравый голос партией не был услышан. В начале октября 1932 г. М.Н. Рютин, а потом и его сторонники были исключены из партии и осуждены как контрреволюционеры сначала на длительные сроки заключения, а через несколько лет расстреляны. И только в 1988 г. восстановлены добрые имена этих людей.

Сталин же с еще большим ожесточением осуществлял насилие над крестьянами.

Если в 1930-1931 гг. в крае в ходе сплошной коллективизации и обобществления средств производства был сделан первый шаг к отчуждению вступавшего в колхоз крестьянина от орудий труда, то в 1931-1932 гг. в ходе хлебозаготовок был нанесен сокрушительный удар по психологии крестьянина как собственника, хозяина произведенной им продукции. Крестьянин был отчужден от результатов своего труда. Чувство хозяина у колхозника-крестьянина, казака было сломлено, он был поставлен на колени, подчинен государству. Это подчинение было закреплено лишением крестьянина права свободы передвижения. Введение паспортной системы в городах и порядка выдачи колхозникам справок-разрешений на выезд из колхозов лишили крестьянина личной свободы. Таковы были крупнейшие шаги в раскрестьянивании деревни.

Колхозы были вписаны в сложившуюся государственную хозяйственную систему, подчинены административно-командным методам руководства.

Вместе с тем экономическая политика партии и государства в деревне, методы её осуществления, выкачивания хлеба из деревни и насилие над крестьянством привели край и страну к катастрофе. Оказавшись в экономическом и политическом тупике, руководство партии и государства в январе 1933 г. начало отступление от крайностей авантюристической экономической политики и методов ее осуществления. В последующие годы пришлось приложить огромные усилия, чтобы залечить раны, которые на- несли крестьянству, колхозам Сталин и его окружение.

Необходимо помнить, что все последующее развитие колхозов проходило в рамках сложившейся административно-командной системы, деформировавшей принципы кооперативного хозяйствования и так и неё позволившей реализовать возможности колхозного строя.

Январь 1989— июль 1990 г.

ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ

1. Малоизвестная страница истории

1. Сталин И.В. Сочинения. М., 1951. Т. 13. С. 200.

2. Большевик, 1933. № 4. С. 1.

3. См., например: Радин А., Шациян Л. За что жители станицы Полтавской выселяются с Кубани в северные края? Ростов н/Д, 1932; Товаровский Б., Филов В. Как был сломлен кулацкий саботаж в станице Темиргоевской. Ростов н/Д, 1933; Рейзман А. Как руководили кулаки колхозом «Червонный маяк». Ростов н/Д, 1933.

4. История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков): Краткий курс. М, 1938. С. 302—303.

5. Трапезников С. П. Борьба партии большевиков за коллективизацию сельского хозяйства в годы первой сталинской пятилетки. М., 1951. С. 177—181; Он же. Исторический опыт КПСС в социалистической преобразовании сельского хозяйства. М., 1959. С. 262—264.

6. Очерки истории коллективизации сельского хозяйства в союзных республиках. М. 1963. С. 54—58; Советская историческая энциклопедия. Т. 7. М. 1965. С. 494; Мошков Ю. А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации. М. 1966. С. 210—218.

7. Трапезников С.П. Исторический опыт КПСС в осуществлении ленинского кооперативного плана. М, 1965. С. 393—401, 406—409: История Коммунистической партни Советского Союза. 2-е изд., доп. М. 1962. С. 479—481.

8. Ленинский кооперативный план и борьба за его осуществление. М., 1969. С. 122—124; История Коммунистической партии Советского Союза, Т. 4. Кн. 2 М. 1971. С. 169—172; Трапезников С.П. Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос. 2-е изд. доп. Т. 2. М., 1974. С. 360—363.

9. Ленинским курсом. Торжество ленинского кооперативного плана на Кубани. Краснодар, 1970. С. 87— 88; Очерки истории Ставропольской организации КПСС. Ставрополь, 1970. С. 247—248; Очерки истории Краснодарской организации КПСС. Краснодар, 1976. С. 300—303; и др.

10. Осколков Е.Н. Победа колхозного строя в зерновых районах Северного Кавказа. Ростов н/Д, 1973. С. 289.

11. Стаднюк И. Люди не ангелы. М., 1972; Алексеев М. Драчуны/ /Роман-газета, 1982. № 10—11; Гроссман. В. Все течет//Октябрь, 1989, № 6.

12. Данилов В.П. У колхозного начала//Советская Россия, 1987-11 окт: Он же. Октябрь и аграрная политика партии//Коммунист, 1987 № 16. С. 28-37; Он же. Дискуссия в западной прессе о голоде 1932-1933 г. и «демографической катастрофе» 30-40-х гг. в СССР//Вопросы истории, 1988. № 3. С. 116—121: Данилов В.П., Тепцов Н.В. Коллективизация: как это было//Правда, 1988. 16 сент.

13. Кульчицкий С. Трагедия, которая могла не случиться//Правда Украины,1988. 16 окт.; Абылхожин Ж., Татилов М. Коллективизация в Казахстане: о чем молчат историки/ /Ленинская смена, 1988. 19 окт.; Алексеенко И.И., Ларин. В. Председатель комиссии. Штрихи к политическому портрету Л.М. Кагановича//Советская ?//Молот, 1989; 12 авг.

Продолжение следует

Буду частями распознавать и выкладывать текстовой вариант книги для удобства чтения.