Мизерное жалованье, медленное продвижение по службе, риск оказаться под судом… Чем же влекла царская бюрократия?
Люди, оказывающиеся на вершине власти, часто удостаиваются противоположных характеристик. Николай I не исключение: «Палкин», «рыцарь самодержавия», «лицедей»… Но большинство комментаторов сходятся в том, что он был сторонником жёсткой дисциплины и армейского порядка. Как написал в психологическом портрете императора поэт и прозаик Георгий Чулков, «единственным и истинным для него наслаждением была однообразная красивость хорошо дисциплинированного войска».
И так уж получилось, что именно этот человек смог создать в государстве бюрократическую машину, на редкость неповоротливую, нелогичную, малоэффективную и пронизанную коррупцией. Поборник порядка дал толчок чиновничьей лавине, контролировать которую не представлялось возможным.
«Установленный порядок»
6 июня 1826 года Николай написал письмо брату, великому князю Константину Павловичу. Оно сопровождало доклад следственной комиссии по делу декабристов. В нём говорилось: «Мы, по крайней мере, имеем право и преимущество доказывать прочим необходимость мер быстрых и строгих против всякой попытки разрушения, направленной против установленного порядка, освящённого веками славы».
Николай I. (Wikimedia Commons)
Главная задача царствования обозначена — сохранить существующий порядок, не допустить радикальных перемен. А для этого нужно было иметь механизм, обеспечивающий стабильность. Скорее всего, в понимании Николая I бюрократия, работающая как часы, и была залогом сохранения существовавшего в России уклада.
Правда жизни была в том, что при вступлении на престол императору досталась совсем другая система. Как писал Ключевский, проводя ревизию Министерства юстиции, Николай I обнаружил около трёх миллионов дел, которое вело ведомство. Упорядочить работу этого министерства, а с ним и всех других, должны были новые чиновники и по-новому выстроенная вертикаль, полностью подчинённая императору.
Оценить масштаб
Бюрократия в России не была порождением 19-го века. Точную дату её появления не назовёт ни один историк, а вот упорядочена она была в 1722 году. «Табель о рангах всех чинов, воинских, статских и придворных» зафиксировала более 250 должностей, распределённых на 14 рангов или классов. А что в итоге? «Чины сделались страстию русского народа. Того хотел Пётр Великий, того требовало тогдашнее состояние России. В других землях молодой человек кончает круг учения около 25 лет; у нас он торопится вступить как можно ранее в службу, ибо ему необходимо 30-ти лет быть полковником или коллежским советником», — писал в 1826 году Пушкин в записке «О народном воспитании».
Судя по статистике, чины и правда сделались народной страстью. Историк Пётр Зайончковский приводит следующие данные: в середине 1750-х годов в государственных и дворцовых учреждениях состояло на службе почти 5400 чиновников, в конце 18-го века это число колебалось между 15 и 16 тысячами. Ближе к концу правления Николая I, в 1847 году, в России было уже почти 61 600 чиновников. Более половины из этого огромного числа, 32 395 человек, служили в структурах всего двух министерств — юстиции и внутренних дел. Конечно, население России тоже увеличивалось, но не пропорционально: государственный аппарат рос в три раза быстрее, чем число жителей страны.
Трудовая копейка
Казалось бы, раз чиновничий аппарат на всех уровнях рос так быстро, значит, это было выгодно? Выгода бюрократических должностей — вопрос дискуссионный.
Самый известный литературный чиновник времён Николая I, безусловно, Акакий Акакиевич Башмачкин. Как известно, он, чуть ли не самая мелкая сошка в канцелярии, получал в год 400 рублей ассигнациями, не считая наградных. На современные деньги это чуть больше 100 000 (или немногим больше 8000 в месяц). Экономить приходилось каждую копейку или искать источники дополнительного заработка. Так что не удивительно, что тонкий из чеховского рассказа «Толстый и тонкий», чиновник 8-го класса, занимался изготовлением и продажей портсигаров, а его жена давала уроки музыки.
В Москве и Петербурге чиновники получали чуть больше, в провинции — чуть меньше, но в целом заработки у писцов, секретарей, канцеляристов были мизерные. Так, письмоводитель Московского губернского правления в месяц получал 4 рубля 75 копеек плюс пять рублей на наём квартиры (на современные деньги в общей сложности менее 10 тысяч). На той же должности в провинции оклад был менее четырёх рублей. Канцелярские служащие в Москве зарабатывали в месяц от 8 до 22 рублей (то есть максимум около 20 тысяч на нынешние), и это с учётом денег, которые выделяли на квартиру. Неудивительно, что канцеляристы самого низкого ранга спали прямо в присутствии на столах.
Чиновники Военного министерства 5-го и 8-го классов, 1863 г. (Wikimedia Commons)
Если жить на оклад было сложно, то содержать семью невозможно. Издатель Лонгин Пантелеев, вспоминая детство, прошедшее в 1850-х в Вологде, писал о своих соседях: «У Воронецких <…> брат служил в приказе общественного призрения и получал четыре рубля в месяц; доходов ему никаких не перепадало. Как ни дёшева была тогда жизнь, всё-таки просуществовать на одно жалованье было невозможно; старшая сестра имела покровителя, кладбищенского дьякона, и, должно быть, от него получила некоторое пристрастие к водочке; младшая занималась кое-каким рукоделием. Обе сестры были в постоянном страхе, что брат может получить повышение, потому что в таком случае непременно женится. И тогда им, бедным, где преклонить голову?»
В «Записках жандармского штаб-офицера эпохи Николая I» бытописатель Сибири Эразм Стогов (дед Анны Ахматовой) описал визит генерал-губернатора Москвы Дмитрия Голицына в Можайск. В уездном суде Голицына удивило малое количество служащих. На вопрос, почему так, получил ответ: нет возможности всем присутствовать в конторе одновременно. Часто у чиновников был один сюртук на двоих, или они делили одну пару сапог. А прийти на службу в обычной одежде было нельзя: в будние дни полагался вицмундир, в праздничные — мундир определённого сукна с шитьём. Младшим чинам можно было носить сюртук, тем, кто не сидел в конторе, полагалось иметь форменную тужурку. Вся одежда регламентировалась, а значит, надо было тратить деньги на её покупку.
Нетрудовой рубль
Рассказывают, что когда Михаил Магницкий (правнук известного математика) вступал в должность симбирского губернатора, он обратился к местным чиновникам со словами: «Господа! Берите, но не дерите». Правда, дело было в 1817-м, во времена Александра I, но вряд ли что-то сильно изменилось позже: судя по жалованью николаевских чиновников, брать взятки они были просто вынуждены.
Можно было найти сторонний приработок, например, переписывать бумаги для частных заказчиков или стать домашним учителем. Но мы помним, что мелких чиновников были тысячи, а значит, конкуренция за такие места тоже была высока. Приходилось выкручиваться.
Подношения чиновникам давали перед началом официального дела — чтобы расположить в свою пользу (так называемые почести). Давали после завершения дела, чтобы выразить благодарность («поминки»). Деньги брали, например, за простую подпись — от одного до трёх рублей, за то, чтобы дело конкретного просителя рассмотрели в первую очередь (около рубля). Сотни мелких чиновников существовали за счёт «кормлений» — регулярных подношений от местных помещиков. Писатель и публицист Илья Селиванов описывал это так: «Он (местный чиновник. — Е. М.) делает беспрекословно всё, что ему велят, не рассуждая и не позволяя себе думать, за что перед Рождеством, да как-нибудь ещё летом, получает позволение на лошадке, взятой судом «на поруки» или «на расписку», объехать помещиков за благостынею, как то: мучкою, крупицею, пшенцом, баранинкой, иногда вареньицем, часто старыми жилетцами и панталонишками и даже сюртучишками».
«Свежий кавалер», или «Утро чиновника, получившего первый крестик». (Wikimedia Commons)
«Игра в коррупцию» велась при участии государства. А как иначе, если именно оно не платило чиновникам достаточного жалованья? Приходилось закрывать глаза на то, что бюрократы всех уровней брали мзду. Историк Любовь Писарькова в работе, посвящённой русской бюрократии 17−19 веков, приводит следующие цифры: в 1847 году за должностные преступления судили 8% чиновников низших классов (с 9-го по 14-й), то есть более 4000 человек. Около половины этих людей в итоге вернулись на службу. В том же году среди чиновников первых восьми классов около 4% составляли люди, побывавшие под судом. Впрочем, история знает и противоположные примеры. Фёдор Лучинский, автор статьи «Провинциальные нравы за последние полвека» («Русская старина», 1897 год), вспоминал, что киевский губернатор Иван Фундуклей всё своё жалованье отдавал на содержание канцелярских чиновников, а некоторым давал бесплатные квартиры.
Мизерное жалованье, медленное продвижение по службе, риск оказаться под судом… Чем же влекла бюрократия? Ответ попытался дать в своих записках маркиз Астольф де Кюстин, побывавший в России в конце 1830-х: «Четырнадцатый — самый низкий класс. Ниже него находятся только крепостные, и единственное его преимущество в том, что числятся в нём люди, именуемые свободными. Свобода их заключается в том, что их нельзя побить, ибо ударивший такого человека преследуется по закону. <…> Люди, включённые в этот класс, служат императору, это уже не крепостные; у них есть чувство собственного достоинства — общественного, ибо человеческое достоинство, как вы знаете, в России неведомо».
Записки де Кюстина были в России запрещены и не публиковались до конца 19-го века. Так что же, получается, маркиз угадал?