Мешковину серого рассвета
Прошивает огненной иглой.
Вспышками ракета за ракетой
На передовой. И я — живой.
Ю. Волк. Прекрасное далёко
Такая она вся — фронтовая поэзия Юрия Волка — острая, точная в слове и образе, зримая, смелая. Он всегда был на передовой, даже когда писал о любви, может быть, потому, что чувствовал себя в ответе за то несбывшееся «прекрасное далёко», обещанное нашему поколению «пионеров восьмидесятых», за детей, которых убивают (в небольшом интервью Юрий сказал: «Пусть лучше меня убивают»), да и за мир во всем мире, который так хотелось бы сохранить. Я вернусь ещё к мысли о глобальной ответственности Поэта, но сейчас его книга «А завтра будет май» раскрыта передо мной как раз на стихотворении «Прекрасное далёко». В этом стихотворении сконцентрировались темы, каждая из которых в других произведениях будет раскрыта отдельно: поиск причин сегодняшней вражды вчерашних друзей (можно сказать даже братьев), попытка уничтожения русской культуры, ужас творимого врагом на нашей земле:
Нам дойти бы вместе до истока
И понять, чем ненависть грозит.
Почему «прекрасное далёко»
Утонуло в страхе и грязи.
Захлебнулось здесь в кровавой рвоте
И в ошмётках выбитых мозгов.
… «О прекрасном» больше не поёте.
Не хватает в речи русских слов.
Контрастные по цветописи первые строки. Серые рассветы нередки, но автор усиливает негативные коннотации этого словосочетания: мешковина — это уже не просто серый цвет, это пористость неприглядно выглядящей ткани, чаще всего ассоциирующейся с пылью. А ведь это ещё и покров — на весь будущий день наброшенный, то есть будущее в этом стихотворении ничего хорошего не обещает с первой строки, во всяком случае, ближайшее. А дальше? Огненная игла. Уже чёткое ощущение боли. И представляется, как к наступающему дню пришивают насильно грубый (мешковина шелковистой не бывает), ненужный ему покров. Или нужный? Вдруг от вспышек ракет прикроет? Вряд ли. Это передовая. Это фронт. И среди боли, огня, грохота взрывов, рвущейся «мешковины серого рассвета» — лирический герой. Живой. Размышляющий. Переживающий.
И вдруг среди этой фантасмагории со вкусом крови на губах и кровавым следом на снегу звучит мелодия из детства, из любимого всеми кинофильма «Гостья из будущего», который непременно показывали во время каникул. И мы пересматривали его по много раз, и песню знали наизусть. Явно знал её полностью и автор. Поэтому не только тонкий лирик проглядывает за строками про «юные апрели», ушедшие теперь в прошлое, не только воин, видящий, что происходит в настоящем:
…Мимо каруселей и качелей
В это настоящее пришли —
К миномётам, пушкам, танкам НАТО
Пионеры той большой страны,
Каждый родом из восьмидесятых,
С вражьей и российской стороны, —
но и Мужчина, Поэт, ответственный за будущее. Звучит за кадром, не цитируется напрямую в стихотворении строка «А сегодня что для завтра сделал я?», но складывается впечатление, что она здесь главная, что именно не сделанное для «прекрасного далёка» многими из нас сегодня привело к катастрофе…
У Юрия Волка есть стихотворения, которые по своему смыслу легко объединяются в цикл: «Зачем? Для чего? Почему», «Сад», «Донбасский чернозём» и «Выживает сильнейший». Наверное, цикл можно расширить, но пока для меня он сложился так. Все эти произведения — боль за уничтожение живого. Природы, планеты. Сочувствие чужой боли, страданию нередко у поэтов, но в лирике Юрия Волка оно достигает, на мой взгляд, своего апогея. Ведь поэт сопереживает даже снегу, который «Порхал над городом с балетной грацией», а в канун весны, став «подкаблучником цивилизации» превратился в «оно» — «месиво и крошево». Естественный процесс, не так ли? Снег тает, превращается в грязь и исчезает. Мы привыкли, поэтому, когда поэт, олицетворяя обыденное явление природы, посмотрел с другой стороны — стороны уничтожаемого — мы вдруг будто споткнулись. Замерли. Как же так? Естественное вдруг стало несправедливым? И сразу невероятная нежность, красота природы, цивилизацией нетронутой. И оставшийся самим собой снег:
А за селом лежит в лесу берёзовом
На зорьке снег с румянцем бледно-розовым.
На нём теней узорное плетение
Голубовато и слегка сиренево.
Под елями он синевой отсвечивал.
Чистейший снег, забытый человечеством.
Посмотрите, что получается — природа прекрасна, пока человечество не мешает ей оставаться такой. Это смысл, лежащий на поверхности. А если чуть глубже? Снег — олицетворение чистоты, нередко о нём говорят «девственно чистый». Это великолепный покров, который набрасывает на нашу планету природа. Представьте, какими мы стали, если сверкающий белизной покров «захлюпал мутной жижею». Да, в лесу снег тоже растает. Но ведь превратится при этом в чистейшие ручейки, которые дадут жизнь траве, цветам, деревьям, напоят животных… Что ж, как говорится, по Сеньке и шапка. Остаётся только надежда, что не поздно ещё, если хотя бы воспоминанием живет «чистейший снег», оглянуться и остановить уничтожение… нет, не снега, не природы даже — души человеческой.
Стихотворение «Сад». Яркая картина: конец лета, время сбора урожая, а яблоневый сад «осколками изранен и расстрелян», яблоки лежат «будто сгустки крови». Больше всего трогает эпитет «домашний». Как будто перед нами стоит совершенно мирный человек (легко представить очки и беззащитную улыбку), которого убивают просто так, а он даже не понимает — за что («Домашний сад. А в чём он виноват?»). И вот уже не сад истекает кровью, а уничтожается вся мирная жизнь. И герой чувствует себя виноватым — не защитил, не уберёг. Обратите внимание, у Юрия Волка в лирических произведениях нередок философский подтекст, и здесь он обращает нас к библейскому сюжету, перед нами дерево познания. Но если вдуматься в строки «У дерева познанья в изголовье / Торчит неразорвавшийся снаряд», то понимаешь, что дерево упало, оно лежит на земле. Рай разрушен. И пуст. Больно…
А ты стоишь, как изгнанный из рая.
Хоть, обессилев, на траву ложись,
Не потому, что жалко урожая.
А потому, что стало жалко жизнь.
Уже больше 10 лет не могу забыть книгу, которая в документах (письмах немецких офицеров, протоколах допросов) рассказывала об оккупантах. Были в ней и выдержки из дневника офицера, который попал со своей частью в Украину. Уже наступает Советская армия, немцы увозят всё, что могут. И буквально причитания: не вызрел урожай, его придётся оставить, нельзя ещё забрать с собой. А ведь он никогда не видел такого великолепия. И наш солдат, никогда не цепляющийся за материальное, но ответственный перед жизнью.
Продолжает эту тему «Донбасский чернозём». Исстрадавшаяся, иссечённая осколками, распаханная траками… засеянная убитыми земля передовой. В силу законов природы она живёт, как только стихают орудия — «покрывается травой». Чернозём — самая плодородная почва, лучшая, благодатная. Почти убитая. Мало того, что сверху падает «тяжкое», что разрывают, проникая внутрь, снаряды, ползёт по ней паучье племя со свастикой на шевронах, уничтожая всё живое… проникая даже в чат. Это уже деталь из жизни — на чат поэта, где выкладывал он свои стихи, где делился сокровенным, не раз совершали атаки паучата, даже не понимая, что расписываются в собственном бессилии. Образное стихотворение. Уводит оно читателя глубоко в историю, в те века, когда складывалось русское самосознание. Вспомните основные образы русских былин — пахарь и воин. Надо землю защищать — воюет богатырь, надо пахать — перекуём мечи на орала, причем с радостью, потому что хотим жить в мире и ухаживать за своей землёй-матушкой. И в те времена писали про реки крови, лившиеся во время сражений, до сих пор течёт по Брянщине речка Рудка (руда — кровь). И поэт говорит:
Но когда-нибудь мы поле помянём:
— Ах, кормилец ты — славянский чернозём.
Ты веками не от копий, не от стрел,
Ты от крови человечьей почернел.
Смотрите, что получается — убивают покров земли, снег, убивают чудесный сад, образ которого уводит на библейские просторы, то есть в самую глубину души человеческой, убивают сегодня кормящий всех чернозём, который создан всей историей нашей, напитан кровью воинов, защищавших родной дом, и их врагов. Один шажок остаётся до бездны. Какой? Об этом рассказывает поэт в стихотворении «Зачем? Для чего? Почему?».
Уже с первой строфы понимаем — это описание гибели мира. Безмятежность первой строки («Янтарно светилась российская осень…») — отсыл к классической русской поэзии, в которой осень мила «Красою тихою, блистающей смиренно…» (А. С. Пушкин. «Осень»), осенью «И день стоит как бы хрустальный, / И лучезарны вечера» (Ф. И. Тютчев. «Есть в осени первоначальной…»). Но уже вторая строка даёт ощущение потери, холода — облетают листья, сыплет холодный (вспомните, нередко косой от ветра) осенний дождь. И картина тускнеет, будто выцветает. В ней есть ещё золото — осыпающиеся листья, но оно приглушено занавесом дождя. И впервые в этом выделенном мной цикле появляется образ израненного неба. К чему и шло, не так ли? Багровый и черный — цвета смерти. Стекает небо на землю, болью стекает. И обречённое осознание вины — не спас:
Я в осень уйду, опущусь на колени
На серый песок обмелевшей реки.
Нам больше земля не простит прегрешений,
Уж слишком людские грехи велики.
Поздно. Это прощание. Рисует поэт картину Апокалипсиса — «И небо в огне / И поляна в огне». Промчалась Смерть. А объединит огонь на небе и огонь на земле, если «отчаянный кнопки коснётся», «дьявольский гриб». Казалось бы, и так всё уничтожено, но нет, и этого мало, настолько сильно зло, что не просто пылающее небо сольётся сейчас с пылающей землёй — взрыв сметёт солнце и звёзды, и мир погибнет. Точка. И больше нет справедливости, все сравнялись — святой и грешник, «убийца и лекарь». Это сложно осознать, но больше не будет ничего. Потому что не будет человека. И мы снова вернулись к изначальному, к самому ценному — жизни человеческой, которую никто отнимать не в праве.
На кнопку нажать и убить человека.
За что? Почему? Для чего? Просто так.
Эти строки будто рушат понимание смысла жизни. Если можно «просто так» отнять жизнь, то зачем она вообще? Всё стихотворение — одна мысль: ценнее жизни ничего нет. Первая строка легко могла бы принадлежать поэту Золотого века русской поэзии, а окончание стихотворения — это уже традиции русской прозы с ее высочайшим гуманизмом, любовью к человеку. И трагедия гибели мира как раз в гибели человека с его надеждами, любовью, болью, ошибками…
***
Нарисовала портрет поэта-философа, но Юрий Волк — это страсть, эмоции, непримиримость к равнодушию и подлости. Хотя что может быть подлее равнодушия? Одно из самых ярких произведений, раскрывающих эту тему, «Ангелы и черти»:
Пока вы утром пили чай,
В Донецке возле перекрёстка
Осколком девочку-подростка
Убило как бы невзначай.
А вы на кухне пили чай.
Зарисовка из домашнего быта. Сидит семья, за завтраком смотрит новости. И чужая беда не мешает продолжать есть. Пока что мы еще нё понимаем, из какого времени новость — 2014, 2015, сейчас… Но сразу притянул внимание точнейший психологизм: когда говорят о гибели многих людей, это очень страшно, но гораздо трагичнее воспринимается гибель одного, единственного. Но и это не смутило пьющих чай. Рассказ продолжается как бы ненавязчиво, буднично, картинка из мирной кухни даже не разбивается военной реальностью, они параллельны, как миры, которые никогда не пересекутся:
На завтрак грели молоко.
Девчушке было лет двенадцать.
Ах да! Вам нечего бояться.
Донецк хоть ваш, но далеко.
Вы грейте деткам молоко.
Одна строчка в доме, другая в Донецке. Здесь уже понимаешь — да, сейчас, время СВО, но разве что-то изменилось? И мастерски скопирована манера многих телеведущих — да, там наши люди, Донбасс русский, но не волнуйтесь, вот уже и новости про погоду пошли. И нам обещают солнце. Зато третья строфа уже построена иначе, три из пяти строк отданы картине происходящего в Донбассе. И постепенно приходит понимание трагедии. И того, что важнее… С четвертой строфы всё уже о войне. Страшной, противоестественной, когда государство уничтожает своих граждан («А Киев будто бы в отместку / Своих сограждан убивал…»), когда беспощадно убивают детей. А снег ал от крови защитников… И появляются Аллеи ангелов:
Здесь иней — чисто серебро,
И снег как будто бы белее —
Скорбящий ангел на аллею
Роняет лёгкое перо.
А звёзды сыплют серебро.
8 лет практически полного равнодушия, позволявшего творить зло безнаказанно. Безразличие к преступлению само оценивается поэтом как убийство:
А вы своим змеиным жалом
Лакали кровь, как сладкий чай,
И убивали невзначай.
Змея здесь — отнюдь не символ мудрости, раздвоенное змеиное жало — символ двуличия. Эгоистичное равнодушие позволило длиться войне. «Ведь пока не нас? Подождем. Сами разберутся. Не надо лезть». Знакомо?
Уезжают с криком «Нет войне», став за одну секунду пацифистами, представители «творческой элиты». А ведь ещё вчера актер играл бойца, был любим зрителями именно за то, что на экране защищал справедливость («Пацифистам»):
По Донецку снова артдуэли —
Грохот, ужас, дым, огонь и свист.
...Где-то ходит с миром по Брюсселю
Наш такой брутальный пацифист.
Тот, который был у нас кумиром,
На экране образцом бойца,
Гармоничный с идеальным миром.
Без имён, без чести, без лица.
Уже привычными становятся контрасты внутри строф, которые так хорошо помогают расставить акценты, создают даже не живописные полотна в поэтических произведениях, а настоящие фильмы. Война противопоставлена прогулке по мирному городу, одному из самых красивых в Европе. Именно с ним гармоничен наш предатель, а в стихотворении показан именно предатель, с этим «идеальным миром». Ничего не насторожило? Напоминаю: Брюссель сегодня не просто столица шоколада, великолепных вафель, красивейших зданий и площадей, это опасный мирок с огромным количеством бомжей, воров, бандитов, по которому вечером ещё и сложно ходить из-за мусора и грязи. И это не преувеличение, а реальность чудесного по своей архитектуре, с богатой историей города. Так что человек «без чести» оказался в родной стихии.
Ничуть не лучше поэты-аристократы («О патриотизме и о презрении к народу»):
В стенаниях поэтов-патриотов,
Которых за кордоны понесло,
Не о любимой родине забота.
Им боязно остаться без комфорта.
Оплакивают личное бабло.
Всё всегда сводится к страху за себя и своё личное благополучие. Вот утрясётся, тогда вернёмся. Стихотворение «Крыса, возвращайся»:
Хорошо быть перелётной птицей.
Осенью-весною всякий раз
Не томиться в пробке у границы —
Перелётом через Верхний Ларс.
Вот и при чём тут крысы, птицы же, «вечные странники»… Но эти пташечки небезобидны, точно знают, когда и куда лететь, чтобы не пришлось вспомнить про родину: «Кто-то говорил про чувство долга. / — Долг? Какой? Не слышал о таком». Но есть ещё и крысы. Они появляются в конце стихотворения, сначала бегут за границу, потом домой (видимо, оголодав). Последние две строфы рисуют крайне непривлекательный образ. Да и заканчивается произведение угрозой: незачем крысам возвращаться, да ещё и в Россию, если и ждёт их здесь кто, то только кот… И понимаешь, что как бы ни рядился трус в красивое оперение, проглядывает под ним поистрепавшаяся крысиная шкурка. И безупречное чувство слова, которое в очередной раз видим у Юрия Волка: стаи-то и у птиц, и у крыс. Неслучайное сближение. Понять бы только, в какой момент стая птиц становится стаей крыс…
У брянского поэта Анатолия Дрожжина есть стихотворение «Журавли», написано оно давно, но посмотрите, как близко по смыслу:
Едва озноб взрябит озёра,
сентябрь дождями запылит,
дают стремительного дёру
в другие страны журавли.
Летят, с отчаянием птичьим
роняя слёзы на траву,
сердцещипательно курлычут
и за собой других зовут!
Летят над раненою рванью,
тоской окрестности прибив.
В них что-то есть от эмигрантов.
И мне милее воробьи.
Единство мыслей и оценок у поэтов разных, если исходить даже не из времени, а из насыщенности этого времени событиями, эпох. И это очень значимо, ведь и героев, и крыс воспитывает общество, а здесь мы видим, насколько давние истоки у происходящего сейчас.
Говоря о теме равнодушия и предательства в лирике Юрия Волка, никак не обойти стихотворение «Закон природы». Страшная картина разбитого поля, после боя усеянного телами убитых. Из описания понимаем — враги:
Тот недокормлен на местных харчах.
Этот крупнее и больше.
Нет у того головы на плечах.
Видимо, прибыл из Польши.
Над полем кружат вороны, бранятся, делят добычу. Будь все хорошо, прилетевшие грачи по весне привели бы в порядок землю, вылечили. Но война — и убирает воронье, таков закон природы. А грач благороден — «Я не клюю мертвечину». Правильно, падаль убирать не хочется, непривлекательное занятие, вызывает отвращение, но:
Если на поле останется труп —
Гибнуть птенцам от заразы.
Значит, кто-то должен. А тот, кто хочет остаться чистеньким, готовит гибель детям. И забываешь, слушая слова поэта, о природе. Перед нами картина нашего настоящего. Предпочитающие отойти от проблемы подальше — мало ли, ещё замараешь перчатки, и те, кто пошёл освобождать землю от заразы, заботясь в первую очередь о будущих поколениях. Парадоксальное стихотворение, ломающее стереотипы. Но ведь и время сейчас такое. Стереотипы просто не выдерживают.
***
Война пробуждает в людях, с одной стороны, самое худшее, но с другой — самое лучшее. На войне взрослеют, учатся понимать, что такое долг, учатся по-настоящему дружить и ценить тех, кто рядом. Прописные истины, которые не теряют актуальности веками. Одно из самых сильных, наверное, стихотворений Юрия Волка — «Мальчики». Уходят воевать «мамины сыночки»:
Мальчики-романтики
Проявляли смелость.
Поиграть в солдатики
Мальчикам хотелось.
С первой строфы понимаешь, насколько симпатичны автору «мальчики» — юные, верящие в собственное бессмертие, рисующиеся перед «девочками влюблёнными», успокаивающие мам. Перед нами дети. Здесь нет ни капли осуждения или снисходительности. Взрослый, всё уже давно понявший воин смотрит на мальчишек, которые годятся ему в сыновья. Столько нежности в словах «мамины сыночки» (сравните с уничижительным «маменькин сынок», в стихотворении чувствуется противопоставление этого неупотреблённого выражения ласковому «мамины сыночки»), родительское отношение подчёркивается и передачей слов мам: «В поезде покушай», — глагол, который уместен только в обращении к детям.
Постепенно нарастает тревога за ребят. Они ведь не для войны растились, для мира. У них «мягкие ладошки». И звучит почти безнадёжно:
Умирать под пулями
Будут понарошку.
Они сами ещё не поняли, что впереди страшные военные будни, но автор-то знает…
Зато сколько гордости в описании возвращения воинов, уже не детей:
В мире всё кончается
Поздно или рано.
Возвратились мальчики —
Наши ветераны.
Сильными и чинными
Вышли на вокзале.
Взрослыми мужчинами —
На груди медали.
Вернувшиеся не похожи на тех — уходивших. И не страшно, что появилась проседь, а руки огрубели, больше всего пострадала душа… И не всем удалось вернуться здоровыми — ранены, с протезами, но… «лишь бы не двухсотым». Это снова речь мамы. И понимаешь, насколько за время войны изменились не только «сыночки», но и ждавшие их дома…
Короткие строки, классические четверостишия, ритм которых напоминает строевой шаг. Не все вернулись, не все здоровы, но такая чувствуется сплочённость, такая сила…
Воинскому братству, дружбе у Юрия Волка посвящено стихотворение «Мои ребята». С первых слов понятно, что в самых сложных ситуациях, даже тогда, когда жизнь уже почти оборвалась, поддерживают воспоминания о друзьях, общение с которыми согревает душу и дает новые силы. Снова возникает образ из «Мальчиков»:
В миру — мальчишки-шалопаи,
В бою — солдаты Ого-го!
А пуля что? Она слепая,
Ей безразлично кто кого.
Трогательное отношение, чувствуется, что автор старше многих из своих друзей. Но все здесь свои, перед нами люди, понимающие друг друга, родные.
Я помню их живые лица.
В какой земле остались вы?
Удмурт, мордвин и два марийца,
Серёга родом из Тувы.
А с ним всегда работал в паре
Малец по имени Ренат.
Похоже, вроде бы татарин,
Но абсолютно русопят.
Здесь раскрывается еще одна тема — единства русского народа, собравшего в себя разные национальности. А война с нацизмом тем более общая, как и в Великую Отечественную. Гимном звучат заключительные строки стихотворения:
…Быть русским — не национальность,
А состояние души.
По-русски думать, жить и драться.
Судьбина общая дана.
Какое дело нам до наций —
Земля и Родина одна.
Одна надежда, одни потери,
Один язык и русский мат.
Мы в ЧВК, и я вам верю,
Что ты мой брат и я твой брат.
Вагнеровцам посвящены разные стихотворения Юрия Волка, но через все пунктиром — друзей не предают. Даже если придется погибнуть самому («На День Победы»):
Ты падал — я вставал с тобою рядом.
Ты, раненый, кричал: «Давай огня!»
Мой пулемёт замолк, когда не надо,
И ты, мой друг, тогда прикрыл меня.
Не думаю, что истину открою:
Ты заслонил меня в тот миг собой.
И кровь моя, с твоей смешавшись кровью,
Вернула жизнь мне в твой последний бой.
Эти две строфы — кульминация всего произведения, до них герой обращается к погибшим друзьям, дорогим для него людям, и говорит, естественно, во множественном числе, использует местоимение «вы», а здесь появляется личное (во всех смыслах) «ты». Речь идет о конкретном человеке. О том, кто спас герою жизнь, пожертвовав собой. Ты — я. Два личных местоимения будто закругляют, выделяют сказанное. И при этом, помещённый в центр, окруженный словами обо всех друзьях, рассказ становится общим — такой случай не один, их много. И это самое важное — никто не брошен, не забыт, не останется без помощи, пока рядом товарищи.
Такое братство не складывается само. Кто-то всегда показывает пример. Стихотворение «Прощай, командир» посвящено человеку, к которому тянутся, потому что он лучший. В обычной жизни с такими хорошо работать: всегда есть, чему учиться. А на войне, где всё острее в тысячи раз, за ними идут на смерть:
Наш командир — искусный виртуоз:
Что навык, что сноровка, ум и смелость.
Мне жаль, что до него я не дорос,
Но как тогда мне этого хотелось.
Оркестр… Образ, сегодня становящийся для нас символом защитников. Оркестр — это единое целое, в котором каждый музыкант — личность, погибает солист, на его место должен прийти другой, иначе концерт не доиграть. Но и забыть никого нельзя, даже уходя, воин остается незаменимым:
Но улетаю к полночи в астрал.
И вспоминаю, как друзья мои жалели,
Что с ними до конца не доиграл
В оркестре на своей виолончели.
Однако речь о командире — погибшем друге, который довел свою партию до конца, «напоследок он исполнил соло». Красиво. Страшно. Бой показан так, что останавливается сердце, даже когда читаешь не первый раз:
Кровавый пот нам заливал очки.
Все оркестранты заиграли споро.
Как по команде подняты смычки
Над телом командира-дирижёра.
И вправду слышится Вагнер…
Мальчики, боевые друзья и командир… Единое целое. И в продолжение темы «Пополнение в стае». Раненого Волка с поля боя выносит боец — напарник, совсем еще мальчик: «Для меня он почти что сынок», «…семижильный боец тонкорукий». Вынес, хотя это казалось невозможным самому раненому. И только тогда спросил: «Ты не против того, если буду я зваться Волчонком?» Не на атлантах держится земля…
***
Подвиг, сплоченность — ради чего? Что заставило пойти воевать? Любовь… К Родине, к детям, семье. Самые теплые строки в лирике Юрия Волка — им. Душа — им. В стихотворении «За что воюю» нарисована картина счастья:
А мы под дождиком вдвоем
Танцуем или понарошку
Весну, дурачась, вместе пьём
Из тёплой дочкиной ладошки.
Ведь мы под дождиком вдвоём.
Ласково, тепло, мягко говорит герой о счастье. Таком личном и одновременно понятном каждому. Ни одного надуманного слова, гармония. Ни минуты не сомневается герой, что должен делать:
За что я бьюсь и почему,
Здесь из окопа лучше вижу.
И щит надёжный подниму
Над головой в кудряшках рыжих.
Я твёрдо знаю, почему.
Даже когда накрывает чёрная депрессия, когда не хочется жить, перекрывает всё мысль о том, что надо защитить мир, детей. И остаётся только просить Бога: «Дай силы мне!»
Читаю стихи и думаю, а если бы не было войны, какой была бы лирика Волка? Нет, не Волка, Юрия Вологодского. Лирика человека, способного на невозможную, кажется, нежность к любимой, к природе…
С умытым восходом ручей-новичок
К реке подбегая, хохочет,
И дразнится лист озорным язычком
На ветке из лопнувшей почки.
Нет избитых образов, все — его собственные, особенные, здесь — радостные, светлые. Поэт описывает то, ради чего стоит жить. Видит чудо и делится с нами. А сколько ещё таких чудес могло бы быть…
Поэт делится не только красотой, он раскрывает в стихах свою душу. Душу, в которой живет Любовь:
Моя любовь, не уходи.
Пусть наше время быстротечно,
Но эта ночь продлится вечность,
Пока ты дремлешь на груди.
Нас целомудренная ночь
Накроет звёздным покрывалом.
Моя любимая устала,
Пока укачивала дочь.
Тиха и безгреховна ночь.
Чудесная картина, в ней столько тихого счастья, она так красива, что замираешь — можно ли дальше? Или лучше остановиться? Даже ночь не подглядывает, скрыла тайну мужчины и женщины ото всех. Тайна — в счастье, не зря же нельзя о нём рассказывать… И только читая дальше, понимаешь — это сон героя, его надежда, его мечта…
Здесь и мольба о помощи («Моей душе приди на помощь»), исцелении, ведь никуда не уходит война, надо драться — и наяву будет драться, но хотя бы во сне побыть с любимой женщиной, почувствовать «прикосновение любви». И это дает силы жить дальше. Дышать и бороться. Можно ли больше сказать о своей любви, чем в этом стихотворении, в последней его фразе «Ты только к жизни позови»? Думаю, нет.
Образ женщины у Юрия Волка — это образ надежды, нежности, это чистота и свет, любимая прекрасна, в ней нет изъянов:
Мне женщина махнула из окна.
О боже! Как она была красива.
Дрожащий голос с нежным переливом
И под руками гибкая спина.
И в то же время её любовь — настоящий щит для бойца, кто может быть сильнее любящей женщины? И преданнее… И поэт воспевает Женщину, поддерживая тысячелетиями хранимую рыцарскую традицию. Да, у него не прекрасная дама, у него — «Женщина солдата»:
О женщинах нам петь, как о святом.
В тяжёлую минуту рядом с нами
Они подхватят выпавшее знамя,
Закрыть собой сумеют, как щитом.
Они уйдут в окоп зимой в метель.
Они войдут в больничные палаты.
Наденут камуфляжные бушлаты,
Как надевали бабушки шинель.
И соединились через образ женщины три разные эпохи. Речь вроде об окопах в метель, но невольно вспоминаешь образы жён декабристов, здесь Великая Отечественная и наше время. Проходят века, но ничего не меняется — солдат защищает Любовь и одновременно храним ею.
Не зря возникает и образ женщины из госпиталя. Юрий Волк не один раз был ранен, знал, как важны тепло и сострадание, не только профессионализм, но и человечность. Вовремя сказанное доброе слово, принесенная вода, осторожная перевязка…
У госпиталя женское начало.
Нас, вырванных у смерти из когтей,
В палате наши женщины встречали,
Выхаживали днями и ночами,
Как заболевших маленьких детей.
Читаю и понимаю, что в этом стихотворении будто встретились две тёплые волны — сочувствия к чужой боли, с одной стороны, и понимания, благодарности, с другой.
Сильный воин и чуткий заботливый мужчина — портрет лирического героя поэзии Юрия Волка.
***
Юрий Волк — Юрий Юрьевич Вологодский — совсем-совсем советский. И для него сегодняшняя война — это бой с бывшими друзьями, в нашем детстве казавшийся немыслимым («Мой друг — палач»):
Мой враг, ты с детства мне знаком
До самых мелочей,
Ты приходил желанным в дом
Без стука и ключей.
Теперь всё иначе, те дети, которые читали одни книги, делились конфетами, сегодня стреляют друг в друга:
И сколько тех знакомых рук
Сожгли российский флаг.
Ты был мне закадычный друг,
А стал — заклятый враг.
Поражает, но в стихотворении нет ненависти, нет даже удивления. Здесь констатируется факт, здесь много боли и горечи: «Мой прежний друг и мой палач / Уже спустил курок». Определение «палач» по отношению к бывшим друзьям не преувеличение и не фигура речи. Это тоже факт. «Расстрел пленных». Убивают безоружных, раненых, глумясь:
Бьёт не в бою, не сгоряча,
На пораженье.
От воина до палача —
Одно движенье.
С каждой строфой мысль поэта не просто подтверждается и раскрывается — усиливается. Сначала надо сделать одно движение, потом остаётся одна секунда — еще можно остановиться. И всё: «Был раньше воином солдат — / Теперь убийца». Пройдены последние полшага. И это трагедия не только тех, кого убивают, это трагедия армии, в которой солдаты становятся палачами. Палач не пойдет защищать, он как зверь, налакавшийся крови один раз, — уже никогда не остановится. Скорее всего, даже когда вернётся домой:
И разве жертвовать собой
Необходимо?
Он не пойдёт на честный бой,
На поединок.
Последствия — на много поколений вперед…
Не всех, кто встретился с палачами, убили. Возвращаются пленные. Седые мальчики, израненные:
Лицом к стене лежал он и молчал.
О чём шептал — про это знали стены,
Когда он тихо плакал по ночам,
Седой пацан, вернувшийся из плена.
В этой строфе удивительный звуковой ряд: молчание — шёпот — тихий плач. Всё почти неслышно, но учитывая, с каким внимание прислушиваются окружающие, боящиеся потревожить, задать вопрос («Не беспокоить, — доктор приказал. — / Не подходить, не задавать вопросы»), малейшие переходы звука превращаются почти в крик — от строки к строке слышнее становятся стоны души этого вчера ещё совсем мальчика.
Хоть сотни раз во всём вини войну.
Да, в плен берут, но мы тогда едва ли
Могли понять, как мальчиков в плену
До седины пытали и ломали.
Такой он — обыкновенный фашизм. Не война же сама по себе виновата. Значит, надо воевать, надо остановить палачей, потерявших всё человеческое:
Тут волонтёры юные молчат,
А нас опять зовут в атаку трубы,
Как только потрясённо у девчат
В беззвучном плаче задрожали губы.
Зовут трубы «вагнера» в атаку, такая у него работа. Что за работа? Ответ в стихотворении «Играй, музыкант!»:
Играй, музыкант,
нам симфонию боя,
Рапсодию смерти,
боец ЧВК.
……………
Играй музыкант,
открывай на мажоре
Ворота Победы
скрипичным ключом.
Все силы, жизни «лихих и азартных» воинов брошены на борьбу за Победу. Образ воина создаётся автором с восхищением и уважением. Юрий Волк не понаслышке знает, как сложно без фальши сыграть «рапсодию смерти», как больно терять друзей, как несправедливо обходится иногда жизнь с героями. Может быть, поэтому первые строки его обращения к музыканту-вагнеру, по сути, к себе самому, это обещание признания, обещание памяти — «Страна ещё будет гордиться тобою».
«…Бойцы уходят, а не умирают». Ещё один воин пополнил строй Бессмертного полка — в него вступил Юрий Волк. И мы им гордимся — Поэтом, Воином, Защитником.
Не успела познакомиться, услышала авторское чтение только после смерти Юрия. И всегда теперь буду жалеть об этом. Плачу…
---
Ольга ГОРЕЛАЯ - заведующая отделом краеведческой литературы Брянской областной научной универсальной библиотеки им. Ф. И. Тютчева, окончила факультет русского языка и литературы Брянского государственного педагогического университета им. академика И. Г. Петровского
.....................
"РОССИЙСКИЙ ПИСАТЕЛЬ" - издание Союза писателей России
_____________
Уважаемые подписчики, просим вашего внимания!
К сожалению, сотрудники Яндекс-Дзен два года назад резко ограничили показы наших материалов, поменяли адрес нашего канала и запретили Rss-ленту, отписав при этом 4 тыс. подписчиков.
Теперь же они ежедневно продолжают отписывать по нескольку подписчиков в день.
Проверьте, подписаны ли вы или вас тоже отлучили от нашего канала.