Найти в Дзене

Осип Мандельштам глазами Анастасии Цветаевой

В своих «Воспоминаниях» талантливая мемуаристка Анастасия Ивановна Цветаева, сестра Марины Цветаевой, делится впечатлениями о встрече с поэтом Осипом Мандельштамом. Она росла среди поэтов, могла «говорить» стихи часами, учила новые Маринины - со второго-третьего чтения. И конечно, разбиралась в литературе и в поэтах. Ася любуется беспомощностью Мандельштама, его гордо откинутой головой и повадками лорда. Дело происходит в Коктебеле, где Анастасия с трёхлетним сыном живёт летом 1915 года. Дом Макса Волошина притягивал творческую богему тех лет. Приезжают Осип с братом Александром. Братья очень бедны, берут в долг, но все понимают, что никогда не вернут. Александр кланялся и благодарил, а Осип так: «Осип брал надменно, как обедневший лорд: благосклонно, нежно улыбаясь одно мгновение (долг вежливости), но было понятно, что брал как должное – дань дару поэта, дару, коим гордился, и голову нес высоко. Не только фигурально: мой Андрюша (ему в августе исполнялось три года) спрашивал меня тон

В своих «Воспоминаниях» талантливая мемуаристка Анастасия Ивановна Цветаева, сестра Марины Цветаевой, делится впечатлениями о встрече с поэтом Осипом Мандельштамом.

Она росла среди поэтов, могла «говорить» стихи часами, учила новые Маринины - со второго-третьего чтения. И конечно, разбиралась в литературе и в поэтах. Ася любуется беспомощностью Мандельштама, его гордо откинутой головой и повадками лорда.

О.Э. Мандельштам и А.И. Цветаева в молодости
О.Э. Мандельштам и А.И. Цветаева в молодости

Дело происходит в Коктебеле, где Анастасия с трёхлетним сыном живёт летом 1915 года. Дом Макса Волошина притягивал творческую богему тех лет. Приезжают Осип с братом Александром. Братья очень бедны, берут в долг, но все понимают, что никогда не вернут. Александр кланялся и благодарил, а Осип так:

«Осип брал надменно, как обедневший лорд: благосклонно, нежно улыбаясь одно мгновение (долг вежливости), но было понятно, что брал как должное – дань дару поэта, дару, коим гордился, и голову нес высоко. Не только фигурально: мой Андрюша (ему в августе исполнялось три года) спрашивал меня тоненьким голоском: «Кто так вставил голову Мандельштаму? Он ходит как царь!»

А вот портрет великого поэта Серебряного века:

"Осип был среднего роста, худ, неровен в движениях – то медлителен, то вдруг мог сорваться и ринуться чему-то навстречу. Чаще всего стоял, подняв голову, опустив веки на ласковые в шутливой беседе, грустно-высокомерные глаза. Казалось, опустив веки, ему легче жить.
Волос у него было мало – хоть двадцать четыре года! - легкие, темные, лоб уже переходил в лысину, увенчанную пушком хохолка. Горбатость носа давала ему что-то орлиное. И была в нем грация принца в изгнании. И была жалобность брошенного птенца».

Осип читает по просьбе свои стихи, часто «Бессонница. Гомер…». Читает так, что забывает о публике. В быту у братьев всё не ладится. Особенно слаб здоровьем Осип. Ему запрещены обеды в береговой кофейне, с жареным и алкоголем. И Анастасия варит ему каши, как и трёхлетнему Андрюше. За это её удостаивают шутливых бесед и прогулок.

«Осип был величаво-шутлив, свысока любезен – и всегда на краю обиды, так как никакая заботливость не казалась ему достаточной и достаточно почтительно выражаемой. Он легко раздражался. И, великолепно читая по просьбе стихи, пуская, как орла, свой горделивый голос, даря слушателям (казавшуюся многим вычурной) ритмическую струю гипнотически повелительной интонации, он к нам снисходил, не веря нашему пониманию, и похвале внимал – свысока".

Анастасия играет сестру-няню охотно, забывая о своей сложности, сложности пройденного пути. Её Осип не воспринимает всерьёз.

О.Э. Мандельштам
О.Э. Мандельштам

И вот пронёсся слух о холере в городе. Больше всех заволновался Мандельштам. Он требует уезжать, но компании нет. Все достаточно спокойно отнеслись к этой вести. Ася готова собраться с ребёнком и ехать в Москву, на Оку, Финляндию, чтобы поддерживать беспомощного поэта.

– Все равно, – отвечал он, – здесь не смогу прожить этих дней, это будет пытка, да нет, я просто не вынесу!

Все вокруг пожимают плечами, в том числе его брат. Упрекают Асю за её жертвенность и легкомыслие.

На организованную прогулку в горы он отвечает отказом: слишком слаб. Соглашается на морскую – под парусами – с Асей.

В Сердоликовой бухте они бродят по камням, смотрят на ночные звёзды в баркасе.

«Я просила сказать стихи. Он говорил охотно, но равнодушно, не веря моему пониманию, и деликатно молча л об этом. И в этом, новом для меня, положении, что меня считают простым человеком, а кого-то рядом – сложным, я чувствовала себя как в полусне, как в далеком детстве. Но было что-то сладкое в том, что я позволяю другому быть причудливым и не говорю о себе, и не думаю. Словно кто-то дал мне волшебного зелья, от которого я забыла, кто я».

Осип Эмильевич во время прогулки на баркасе:

«Мандельштам лежал, в сероватом пальто, скрестив на груди руки, закрыв глаза, – был очень похож на Пушкина; пышные короткие бачки, бритое, худое лицо, очаровательная улыбка, слабость всего тела и рук, отвращение к могущей утопить воде, и – через весь холод – какая-то детская ласковость, и в холодном голосе мягкие интонации…»

В результате никуда не уехали, дожили в Коктебеле до конца лета. А потом Ася с сыном возвращаются в Москву на поезде. Перед поездом в гостинице «Астория» Мандельштам в их номере, провожает их. Андрюша уже уснул в ожидании ночного поезда.

«Вечер. И в моем номере дверь на балкон, и внизу окна аптеки, весь берег затемнен: от моря, от турок. На столе в тяжелых шандалах, старомодных, горят две свечи. Передо мной в чем-то сером – тоненький силуэт. Голова поднята, он читает стихи. Я его на всю жизнь запомню. Из-под легкой гардины от ветра трепет свечей. Шум волн…»

Очень убедительный и противоречивый образ создала Анастасия Цветаева. Понимаешь, как хрупок был Мандельштам, какую отчаянную дерзость он совершил, бросив в лицо вождю своё "Мы живём под собою не чуя страны..." И конечно, в лагере он не сможет выжить. А ещё лишний раз убеждаешься, что поэтический дар не равен масштабу личности.

-3