Допрашивались многочисленные свидетели и одним из таких свидетелей был француз Поль Разер. Он показал, что за четыре месяца из десяти тысяч русских военнопленных, которых он видел в качестве заключённых в немецком лагере в городе Рава-Русская, в живых осталось только две тысячи.
Свидетель Кочак, допрошенный ещё в сентябре 1944 года, протокол этого допроса был предъявлен международному трибуналу, он говорил: «Я работал в лагере военнопленных Красной Армии при немцах с декабря 1941 года по апрель 1942 года как землекоп». Он говорил, что военнопленных загоняли в бараки и специально на день открывали окна и двери, чтобы мороз проник в помещение и заморозил несчастных военнопленных. Наутро сотни трупов под охраной немецких солдат сами военнопленные вывозили на тракторе в Волковыский лес, это в Белоруссии, где сгружали в заранее подготовленные ямы.
Гражданка Герасименко в своих показаниях сообщала следующее: «В наш посёлок согнали много красноармейцев и офицеров. Территория, где они находились, была огорожена колючей проволокой. Раздетые и разутые люди умирали от голода и холода. Их держали в самых ужасных нечеловеческих условиях. Рядом с живыми лежало множество трупов, которые не убирались по несколько дней. Жителей, пытавшихся передать пленным пищу и хлеб, избивали, а военнопленных, пытавшихся взять передачу, расстреливали».
Таких свидетельств было великое множество и это привело к тому, что те военнопленные, солдаты и командиры Красной Армии, которые оказались в плену летом-осенью 1941 года, в подавляющем большинстве своём погибли и летом 1941 года, и осенью 1941 года, и тем более страшной зимой 1941-42 годов, когда была самая холодная зима столетия.
На Нюрнбергский трибунал был предъявлен документ, документ крайне показательный ввиду того, что один из обвиняемых по сути свидетельствовал и против самого себя, и против германского военного руководства. Это было письмо имперского министра по делам оккупированных восточных территорий Розенберга начальнику штаба ОКВ Кейтелю 28 февраля 1942 года. Эти люди почему-то обнаружили, что проводимая ими политика бьёт по ним же самим.
Розенберг писал: «По имеющимся сведениям, например, на территории Советского Союза, местное население вполне готово доставлять продовольствие военнопленным. Однако в большинстве случаев начальники лагерей запрещали гражданскому населению передавать заключённым пищу и предпочитали обрекать их на голодную смерть. И на переходах в лагеря гражданскому населению не разрешалось передавать продовольствие военнопленным».
«Военнопленных расстреливали на глазах у охваченного ужасом гражданского населения. Во-многих лагерях пленным вообще не предоставляли никакого жилища, им не давали инструмента, чтобы вырыть ямы и пещеры».
«Можно было слышать такие высказывания», опять же, это цитаты самого Розенберга, «Чем больше пленных умрёт, тем лучше для нас». «Следствием такого обращения является теперь то, что в результате побегов, широко распространился сыпной тиф, как в самом вермахте, так и среди гражданского населения. Следовало бы упомянуть расстрелы, которые временами проводились по соображениям, совершенно непонятным с политической точки зрения».
«Так, например, в различных лагерях расстреливались «азиаты», хотя именно жители относящихся к Азии областей Кавказа и Туркестана являются активно настроенными против угнетения со стороны русских и против большевизма частью Советского Союза».
Это, разумеется, преувеличение со стороны Розенберга, но сепаратистские тенденции так или иначе присутствовали. Некое количество туркестанских и мусульманских батальонов всё было сформировано, они составляли ничтожную долю от численности взятых в плен военнослужащих из числа уроженцев Кавказа и Средней Азии. Но факт остаётся фактом и Розенберг сам говорит о том, что чудовищные меры, которые принимались именно армейским командованием, точнее даже будет сказать, что разумных шагов, таких как содержание военнопленных, раз уж сам вермахт не готов был их кормить, то какое-то количество продовольствия можно было получать через местное население.
Сам Розенберг сетует на то, что эта мера не была принята и по существу имело место и озлобление местного населения, и огромные потери среди военнопленных мотивированных ничем, кроме геноцида населения Советского Союза.
Так или иначе, политика распространялась и на других военнопленных. На Нюрнбергском трибунале звучали показания свидетелей о том, как вскрывались могилы в лагерях военнопленных и там были военнослужащие в униформе самых разных стран.
Таким образом, были доказаны показаниями свидетелей, документами, рассказами совершенно чудовищными и страшными о Яновских лагерях, где людей просто замораживали в бочках с водой, выставляемых на лютый мороз. Это были показания отнюдь не единичные. Их было много, они касались и 1941 года, и 1942 года.
Причём свидетели из города Керчь говорили о том, что зверства немецких военнослужащих в 1942 году, после катастрофы Крымского фронта, были даже более жёсткими и жестокими, чем в ноябре 1941 года. Это объяснялось в том числе и военными неудачами немцев, тем, что у них был отбит Керченский полуостров и они вынуждены были вести длительные бои.
Но военнопленные, к сожалению, были не единственной группой, которая подвергалась жестокому насилию со стороны нацистов. Причём это касалось не только Советского Союза, но территории Восточной Европы в целом.
Так один из предъявленных документов—отрывок из записи о совещании у губернатора генерал-губернаторства, то есть той оккупированной немцами части Польши: «Если будет осуществлён новый продовольственный план, это означает, что только в Варшаве и её окрестностях не будут больше получать продовольствие 500 тысяч человек». Это декабрь 1942 года. Вот та «язва», которая разъедала и вермахт, и Третий Рейх, она вне зависимости даже от первоначальных планов, словно чума распространялась по всей Европе.
Заслушивались показания о том, что ещё до начала нападения на Советский Союз было запланировано планомерное уничтожение определённых групп населения. Это осуществлялось силами так называемых айнзатцгрупп и айнзатцкоманд. Показания на этот счёт давал Шелленберг в ноябре 1945 года.
Он говорил о том, что айнзатцкоманды должны были действовать в зоне боевых действий, в полном тактическом и административном подчинении командующих воинскими соединениями в районе армейского тыла, в районе фронтового тыла, и айнзатцкоманды должны были уничтожать и коммунистов, и представителей местной интеллигенции.
И по сути они должны были лишать народ той живой силы, лучших его людей, которые и образуют культурный код населения. Это всё было частью политики уничтожения.
Что характерно, айнзатцкоманды взаимодействовали с вермахтом довольно плотно и Шелленберг рассказывает об отчёте о деятельности айнзатцгрупп полиции безопасности, за 1941 год, и говорит о том, что в сводном отчёте, охватывающем только первые четыре месяца этой «деятельности», следует, что сотрудничество соответствующих командующих армиями с айнзатцгруппой «А», было в общем-то хорошим, «а в отдельных случаях, например, с 4-й танковой группой под командованием генерал-полковника Гепнера, очень тесным, можно даже сказать, носило сердечный характер». «Сердечный характер» носило взаимодействие вермахта с людьми, которые шли по следам танков, убивали и расстреливали направо и налево.
Ценнейшим свидетелем обвинения стала такая зловещая фигура, как Бах-Зелевский. Это был высший руководитель СС и полиции безопасности в тыловом район группы армий «Центр».
Тейлор, представитель обвинения от Соединённых Штатов, задал одним из первых следующий вопрос: «Какова была основная задача айнзатцгрупп?»
Бах-Зелевский ответил: «Основная задача айнзатцгрупп полиции безопасности заключалась в уничтожении евреев, цыган, политических комиссаров». И чем были ценны показания Бах-Зелевского? Он очень чётко показывал разграничение между действиями айнзатцгрупп, айнзатцкоманд, в целом оккупационной политики и действиями против партизан.
Бах-Зелевский, как человек, который видел ситуацию изнутри, он подчёркивал, что тот самый приказ об особой подсудности на восточных территориях по сути расшатывал и дисциплину, и мораль вермахта.
И Бах-Зелевский по поводу этого приказа говорил в общем-то совершенно без обиняков: «Да, по моему мнению приказ мешал ведению какого-либо порядка в действиях войск, так как войска можно воспитывать только в том случае, если вы имеете полномочия в вопросах поддержания дисциплины».
Советский обвинитель Покровский спрашивал Бах-Зелевского: «Подтверждаете ли Вы, что вся практическая деятельность немецких властей по борьбе с партизанами была направлена на выполнение этой директивы—сократить число славян на 30 миллионов человек?». Как мы знаем из других документов, 30 миллионов—это был план, связанный с тем, что 30 миллионов обрекались на голодную смерть.
Но Бах-Зелевский ответил очень своеобразно. Он сказал так про методы действий против партизан: «Эти методы действительно привели бы к истреблению 30 миллионов, если бы их продолжали применять и если бы ситуация не изменилась в результате развития событий». «Развитие событий»—это наступление Красной Армии, которая раз за разом выводила всё больше территории из-под контроля зверей в человеческом обличье, находившихся в подчинении Бах-Зелевского.
Бах-Зелевский говорил о том, что сжигание деревень в порядке наказания местного населения за помощь, оказываемую партизанам, было результатом самостоятельно принятых решений конкретными командирами. Он говорил о том, что эти решения принимались командирами самостоятельно и не было никакой возможности что-нибудь предпринять против этого, так как высший приказ относительно этого гласил, что даже самые крайние меры против гражданского населения, проводимые в рамках борьбы против партизан, не могут повлечь за собой дисциплинарных взысканий и судебных преследований.
Защитник Розенберга спросил Бах-Зелевского: «Считаете ли Вы, что речь Гиммлера, в которой он потребовал уничтожения 30 миллионов славян, отражала его личное мировоззрение или это мировоззрение по Вашему мнению являлось вообще национал-социалистическим?».
Бах-Зелевский ответил совершенно честно и откровенно: «Сегодня я считаю, что это явилось логическим следствием всего нашего национал-социалистического мировоззрения». Когда с ним попытались вступить в дискуссию, его ответ был ещё более жёстким: «Если десятилетиями проповедуют, что славяне являются низшей расой, что евреи вообще не являются людьми, неминуем именно такой результат».
Бах-Зелевский давал общую картину закономерностей развития событий. Многочисленные документы рисовали ту страшную конкретику, в которой происходили эти карательные экспедиции.
Нюрнбергскому трибуналу был предъявлен документ—результаты полицейской операции «Котбус», проводившейся в июне-июле 1943 года. В отчёте говорилось: «Если при четырёх тысячах пятисот убитых на стороне противника»,—то есть партизан и местного населения,—«захвачено всего только 492 винтовки, то эта количественная разница говорит о том, что и среди этих вражеских убитых находятся многие местные крестьяне. Особенно известен тем, что уничтожает множество человеческих жизней, батальон Дирлевангера. Среди пяти тысяч подозреваемых в принадлежности к бандам»,—то есть к партизанам, которые расстреляны,—«имеется много женщин и детей».
Батальон Дирлевангера был из совершеннейших отбросов общества и Бах-Зелевский в красках описывал, что за люди в него попадали. Действительно, Бах-Зелевский прямо указывал на негативные последствия указаний, приходивших с самого «верха», когда конкретные командиры, уже потерявшие человеческий облик, решали, кто партизан, а кто не партизан.
Каких-то внятных наставлений, которые определяли бы юридические основы для противопартизанских операций, они просто отсутствовали. Очень многое отдавалось, не в плане тактики разумеется, тактика—это отдельно, а именно юридические основы, это всё приводило к полнейшей кровавой вакханалии. И вот эта оценка от Бах-Зелевского о том, что и без голода грозили смертью все эти акции десяткам миллионов людей, она весьма показательна. Он знал, что говорил. И это всё расползалось как чума по Европе.
Населённый пункт Лидице в Чехословакии, 1942 год. По приказу Гитлера против населённого пункта Лидице в Богемии были проведены репрессии, «так как скрывающиеся чешские агенты-парашютисты, после их прыжка с английских самолётов, сконцентрировались в этом населённом пункте. Населённый пункт из 95 домов был полностью сожжён, 199 мужчин старше 15 лет были расстреляны на месте, 184 женщины были направлены в концентрационный лагерь Равенсбрюк, часть детей отправилась в империю для германизации».
Это всё докатилось и до Франции, когда дивизия СС «Дас Райх» следовала к плацдармам во Франции. Из-за атаки партизан на машину одного из командиров батальонов, последовали уже привычные для эсэсовцев на советско-германском фронте меры, не ограниченные ничем. И в отчёте самих эсэсовцев говорилось о том, что «батальон полка СС «Фюрер» 10 июня 1944 года подошёл к деревне Орадур-сюр-Глан и окружил этот населённый пункт. После обыска домов в населённом пункте, он был сожжён. Результаты—548 убитых у противника и один раненый у нас». Этот «один раненый» звучит практически издевательством.
Одним словом, по Европе, начиная с восточной её части, прокатывалась волна террора. Причём эта волна террора заключалась в тех «импульсах», которые были даны с самого начала указаниями, идущими в противоречие с базовыми юридическими и человеческими нормами. А дальше, однажды начатый процесс, уже невозможно было остановить, он продолжался и продолжался. И только приход людей в касках и с автоматами ППШ это останавливал.
Но речь шла не только об уничтожении конкретных людей, обвиняемых в помощи партизанам, или просто обречённых на голодную смерть. Речь шла о целенаправленной политике уничтожения городов и сёл, разрушения и разграбления культурных ценностей.
Целенаправленно при отходе уничтожались города, предприятия, трибуналу предъявлялись многочисленные показания конкретных свидетелей. Например, ефрейтор полка 306-й дивизии Фергольц Герман сообщал о своей деятельности по уничтожению города Сталино. Тогда так назывался Донецк.
Однако самой страшной судьбы двум городам всё же удалось избежать. Это города Ленинград и Москва. Надо сказать, что наши союзники по антигитлеровской коалиции весьма любезно предоставили советскому обвинению документы военно-морского командования Германии, в которых оказались обширные свидетельства, касающиеся немецких планов по Ленинграду.
Директива военно-морского штаба от 22 сентября 1941 года «О будущности города Петербурга»: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли» и описывал, что предположено тесно блокировать город и путём обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбёжки с воздуха сравнять его с землёй. В директиве также указывается, что если будут заявлены просьбы о сдаче города, эти просьбы будут отвергнуты немцами.
Ещё один документ являлся секретной директивой верховного командования вооружённых сил от 7 октября 1941 года и был подписан подсудимым Йодлем: «Фюрер снова решил, что капитуляция Ленинграда, а позже Москвы не должна быть принята даже в том случае, если бы она была предложена противником… Ни один немецкий солдат не должен вступать в эти города… Кто покинет город против наших линий, должен быть отогнан назад огнём… До того, как города будут взяты, они должны будут превращены в развалины артиллерийским огнём и воздушными налётами, а население должно быть обращено в бегство… Недопустимо рисковать жизнью немецкого солдата для спасения русских городов от огня, точно также, как нельзя кормить их население за счёт Германии».
Та же самая тема, которая проходит «красной нитью» через всё германское планирование—продовольственная эксплуатация Советского Союза, и промышленные центры, такие, как Ленинград и Москва, никто кормить не собирался.
Йодль, подписывавший этот приказ, писал в нём: «Эта воля фюрера должна быть доведена до сведения всех командиров». Разумеется, сами по себе документы были весомым доказательством. Но эти доказательства подкреплялись и опросом свидетелей.
Упомянутого Варлимонта спросили об этой директиве. Вопрос: «Вам предъявляется указание ОКВ от 7 октября 1941 года о разрушении городов Москвы и Ленинграда». Обвинитель спрашивает: «Меня интересует Ваше мнение, как высшего офицера германской армии, по поводу содержания этих документов».
Варлимонт сказал: «Всё, что содержится в этих документах, полностью соответствует его, то есть Гитлера, устным указаниям на этот счёт. Документы составлены в тех выражениях, которые употреблял Гитлер на совещаниях».
И Варлимонт даже расширил эти указания. Он сказал, что Гитлер утверждал на совещании перед началом похода против России, что якобы имеются разведывательные данные о том, что в России будут как-то плохо обращаться с немецкими солдатами, поэтому нужен тот самый беспощадный террор. Всё это, разумеется, были лишь отговорки.
И Ленинград, оказавшийся в кольце блокады, испытал на себе всю тяжесть артиллерийских обстрелов, которые были заранее запланированы и не носили никаких военных целей. Фриц Кепке, фельдфебель, командир орудия одного из артиллерийских дивизионов германских войск под Ленинградом, давал следующие показания: «Для обстрела Ленинграда на батареях имелся специальный запас боеприпасов, отпускавшихся сверх лимита в неограниченном количестве. Все расчёты орудий знали, что обстрелы Ленинграда были направлены на разрушение города и уничтожение его гражданского населения. Поэтому они иронически относились к сводкам немецкого верховного командования, в которых говорилось об обстрелах «военных объектов» Ленинграда…».
Артиллерист прекрасно знал и видел, куда стреляет его батарея и другие батареи, нацеленные на город на Неве. Для него крикливые заявления в нацистской прессе были, конечно, поводом для насмешек. И эти обстрелы продолжались в течение всего периода блокады. Они были остановлены только в январе 1944 года. Как и во всём, язва террора, язва уничтожения расползалась по всей Европе.
Тот самый Бах-Зелевский, один из самых ценных свидетелей обвинения, говорил о выполнении приказа Гитлера о разрушении Варшавы после подавления Варшавского восстания. Гитлер приказал сравнять Варшаву с землёй.
Бах-Зелевский под присягой давал показания в январе 1946 года. Его допрашивал прокурор Польской республики и Бах-Зелевский сказал следующее: «Когда я разговаривал с Рейнефартом и сказал, что подобные поступки наносят удар морали и разуму»,—имеется в виду целенаправленное уничтожение Варшавы,—«Рейнефарт»,—то есть, собственно военный командующий в той зоне, где находилась Варшава,—«сослался на приказ Гитлера и Гиммлера».
И одним из вопросов, который поднимался на Нюрбергском трибунале, был как раз вопрос о преступных приказах. Отговорки обвиняемых о том, что они только выполняли приказ, они отметались именно на основании того, что заведомо преступный приказ, в его выполнении, оно ложится на исполнителя.
Кроме того, как мы уже говорили, немалое число исполнителей, те самые приказы, спущенные «сверху», трактовали максимально широко и проводили масштабный террор против населения, даже не обусловленный объективными военными необходимостями.
Ещё одним обвинением в адрес нацистов был угон населения оккупированных стран в рабство. Серьёзные проблемы с изъятием из экономики рабочих рук заставили немцев искать пути решения этой проблемы. Решение ей нашли в полной стилистике Третьего Рейха—это угон населения, молодых, здоровых мужчин и женщин с территории, прежде всего, конечно, Восточной Европы, на работу в Германию.
Первоначально пытались привлекать этих молодых людей «пряником». Но очень быстро выяснилось, что всё, что говорилось в «рекламных проспектах»—это сплошная ложь. Показательная история, когда приходили письма из Германии, сплошь вымаранные цензорами и одной из невымаранных фраз было то, что «нам живётся, как Шарику, только немного хуже». Цензор просто не понял, что Шарик—это видимо была собака той семьи, которой писал остарбайтер, угнанный в Германию, точнее добровольно поехавший и оказавшийся в совершенно невыносимых условиях, фактически в рабстве.
Разумеется, в этих условиях количество тех людей, которые были готовы поехать на работу в Германию, было ничтожным, только, так скажем, наиболее наивные парни и девушки. И уже 21 декабря 1942 года подсудимый Розенберг писал подсудимому Заукелю: «Отчёты, которые я получил, показывают, что рост партизанской деятельности в оккупированных восточных районах объясняется главным образом тем фактом, что методы, которые применяются для добывания рабочей силы в этих районах, являются насильственными методами массового угона. Люди таким образом могут избежать своей судьбы только тем, что уходят в леса и вступают в партизанские отряды».
Кто-то может подумать, что политика угона после этого прекратилась. Ничего подобного. Подсудимый Заукель в письме, которое сам направил Гитлеру в апреле 1943 года, причём это был документ, предоставленные Соединёнными Штатами, он был захвачен американскими войсками: «После годичной работы в качестве уполномоченного по вопросам рабочей силы, я могу доложить, что германской военной экономике было передано три миллиона шестьсот тысяч новых иностранных рабочих, начиная с 1 апреля прошлого года до 31 марта этого года. Эти три миллиона шестьсот тысяч распределены между следующими отраслями германской военной промышленности: Промышленность по производству вооружений—1 568 801 человек…».
Немецкая экономика требовала рабочей силы и её собирали путём угона, путём фактически захвата в рабство тех людей, которые оказались на оккупированных вермахтом территориях.
Тот же подсудимый Заукель 1 марта 1944 года на заседании центрального комитета по планированию, ясно сказал: «Из шести миллионов иностранных рабочих, которые прибыли в Германию, даже двести тысяч не прибыли добровольно». То есть лишь малая часть тех рабочих, которые были отправлены в сельское хозяйство, на шахты или даже на военные предприятия Третьего Рейха, в массе своей это были рабы.
Доказательства принимались самые разные, тем и силён был Нюрнбергский трибунал, что обвинение было разносторонним, несмотря на опору в основном на документы, которые без сомнения были самыми весомыми доказательствами, не пренебрегали и доказательствами «снизу».
Так, у убитого немецкого солдата 21-й немецкой пехотной дивизии было изъято письмо от его матери их Хемница, которая рассказывала о жизни русских девушек и русских женщин на фабриках. Она писала, что их заставляют работать по 14 и более часов в день, зарплату, конечно, они никакую не получают, на работу и с работы ходят под конвоем, русские настолько переутомлены, что буквально валятся с ног, пожаловаться на побои и скверную пищу они не имеют права.
И, опять же, как было устроено это рабство: «Моя соседка на днях приобрела себе работницу. Она внесла в кассу деньги и ей предоставили возможность выбирать по вкусу любую из только что пригнанных женщин из России».
Казалось бы, это реалии уже ушедшего прошлого, периода рабства, периода 17-го, 18-го, 19-го веков. Нет, это письмо написанное в 1942 году. И вся эта система, система уничтожения, использования рабского труда, планов и реализации планов по уничтожению целых городов—всё это было той системой обвинения, которые были предъявлены всем 24 подсудимым, оказавшимся на скамье за загородкой в Нюрнберге.
Это были очень разные люди. О том, какие обвинения предъявлялись каждому из них и в чём каждый из них был признан виновным, а некоторые, как мы знаем, были оправданы и освобождены, потому что суд есть суд, о этом мы постараемся написать в дальнейшем(А как скоро по времени—это уж зависит от времени и финансовых возможностей, интернет-то всё-таки не бесплатный—Авт.).
P. S. Команда канала World War History будет благодарна за любую оказанную материальную помощь, пожертвовать на развитие канала можно на кошелёк Ю-Мани,(бывший Яндекс Деньги) 410018599238708 или по ссылку внизу.