Зимой реки Нижнего Приобья сковывают двухметровые льды, превращая сложную систему проток и соров в дороги для жителей отдаленных поселений и жаждущих приключений горожан. На островах мужчины с обветренными лицами предаются рыбалке и охоте, запивая трофеи водкой и рассказывая о местных шайтанах. В конце зимы палящее апрельское солнце Севера разрушает идиллию, превращая льды в воду. Люди возвращаются после ледохода.
Автор GoArctic — мурманский фотограф Михаил Пустовой — отправился в лыжный поход по обезлюдевшей ледяной пойме и чудом вернулся обратно.
Ледяные воды на льдах Полуя
На широте Полярного круга безжалостное апрельское солнце — идет 24-ый день месяца — заливает белоснежные поля в устье сибирской реки Полуй и в примыкающих к ней протоках Большой Оби. Черными полосами вдали на островах стоят заросли тальника. Синеют озерки воды — вчера их ещё не было. Я подхожу к берегу у Речного порта, надеваю лыжи и, проваливая рыхлый снег, покидаю Обдорск (Салехард).
Лыжный поход в такое время — интригует.
Тающие зимники в ЯНАО закрываются один за другим, на реках скоро родятся закраины, и ледовые поля дадут трещины. Уже через сутки меня может отрезать от города. Но я иду — к тишине, огненным закатам на фоне далекого силуэта Полярного Урала и к оттаявшим лужайкам соров — заливных озер с отмелями. Туда, где знающие люди видели менквов — полуреальных существ, которые приходят не только к хантам, ненцам, но и к пришлым луца.
Лыжи вязнут в набухшем снегу, ботинки мокнут, холодя ноги. Разгоряченное тело залито потом. Осилив пару километров, выбираюсь на берег и стягиваю с себя термобелье. Закатываю рукава софтшел-куртки. Так легче. Легкий ветерок дарит блаженство.
Стараюсь держаться следов путика — накануне кто-то ездил пострелять куропаток или за рыбой: под ним снег плотнее. Близится выход на русло Оби. На той стороне, километрах в десяти, за зимником «Лыбытнанги — Мужи» и протокой Вылпосл стоят таёжные, холмистые уральские берега. Места явно интереснее, чем обская пойма, где ровные до рези в глазах пространства обросли однообразным тальником.
Но… путь отрезан обширными снежицами, и их глубина выше колена. Недалеко едет «Трэкол» с коммерческим грузом в глубинку, поднимая брызги шквалом. Выбора нет, заворачиваю на юг, к сети проток и соров, по которым выйду на остров Люймасской — ещё одно любимое место людей, знающих толк в зимних приключениях.
Последние люди и первая трава сезона
Хлюпающая под лыжами вода давит на психику. Лёд в протоке сильно просел. Есть ли трещины — я не знаю. Впрочем, бояться нечего, за зиму лёд намерз на два метра, о чём гордо расскажет каждый местный рыбак, не доставший буром до живой воды. Нижний мир ждёт человека на просторах Севера в ноябре — декабре, когда снегоходы вылетают на бурлящие промоины рек или под ними трескается ещё гнилой лёд.
Близость конца снегоходного сезона подстегивает горожан — уже сейчас ехать тяжело. На одном из островов мужчины из Салехарда спешно строят каркас загородного домика. Распутица на реке долго не позволит завозить материалы. Предлагают заночевать у них — шокированные моими намерениями, но меня манят дебри поймы.
Протока Харпосл (в переводе с языка ханты — широкая) — одна из магистралей для снегоходов зимой и лодок — летом — осенью. По восточным берегам испещренный сорами безымянный остров-гигант, через пролив — 30-километровый в окружности остров Люймасский. В путину места рыбные, век назад здесь промышляли ханты из рода Тобольчиных, ставили свои чумы (юрты Харпоские — до 18 хозяйств и более 100 жителей). Сегодня хантов нет — их ареал сжался поселками. Природа скучна — тальник, и посаженные горожанами редкие ели и березы.
Но крутой южный мыс острова живописен — его омывает широкая протока Игорская Обь. Если пройти выше день-полтора — начинается высокий таёжный берег и покажется хантыйская деревня Пельвож. Как-то в марте я ходил в ту сторону в 45-градусный хлад, чудом не замерз насмерть, оказавшись в незабываемо молчаливом белом мире…
На берегу радостно рвутся к солнцу первые пучки желтой травы. И текут грязные потоки, уходя под приподнимающиеся льды. Оголяются песчано-глинистые пляжи. Летом здесь повсюду няша — северное месиво, мигом засасывающее человека или животное.
И я оказываюсь в тупике.
Большой Харпосл — наедине с тьмой
Путь преграждает полукилометровый талый разлив на перекрестке проток Харпосл и Большой Харпосл. Неподалёку насмешливо торчит давно брошенный буксир. Дальше Харпосла идёт Лоран-Посл — гиблое место: сужаясь, протока замерзает до января, затем порождая наледи. Поговаривают, что местами, из-за водоворотов, толщина льда всего 5 сантиметров.
Отменяю Люймасс и двигаюсь вдоль Большого Харпосла. Идти по снегу — ад. Подмораживает, тонкий наст валится. Оказываюсь по пояс в снегу. Когда получается, держусь низа у протоки, чтобы проваливаться всего-то по колено. Иногда подсекаю ошметки раскисшего путика. Но процесс доставляет удовольствие, одиночество не давит, а радует. Холодное вечернее солнце ласкает, даря буйные краски ландшафту.
Закат. Массив Рай-Из Полярного Урала разрастается по горизонту. Кажется, что до него рукой подать, но на самом деле — полсотни километров. Из-за равнинной природы: тайги, болот и тундры — жизнь в Салехарде, где я работаю, монотонная — она лишена величия сопок и гранита Мурманска. Возможность окинуть взором горы — дорогого стоит.
Надо искать место под ночёвку. Сбитый ветром наст под тальником даст ровное ложе, а плотная поросль деревьев — укрытие от ветра и дрова. Высушенный морозами ивняк ломается, как спички, и весело горит. Надеюсь, что спальник не подведёт меня в моих развлечениях.
Но холодная ночевка отменяется. Вдруг нахожу чей-то замаскированный рыбацкий домик. Долго созерцаю алеющие льды протоки Малый Харпосл, остров Круглый и горизонт с высокого берега, найдя бесснежный кусок суши в тальниковой роще. Холод крепчает. Набираю талой воды с ожившего болота — жажда. Ломаю дрова, кормя огонь в печи — отогреваю скудно обставленный и видавший виды дом. Пока накаляется буржуйка, готовлю ужин на горелке и смакую кофе с олениной. За день отмахал 27,4 километра.
Ночь интригует. Обдорский край богат историями о неведомых тварях, которых манси называют менквами. По ночам кто-то гремит на крышах приютов и вселяет в рыбаков и охотников первобытный ужас, выгоняя их из тепла на мороз к снегоходам. Нечто неподвластное разуму человека не раз ощущали и слышали на Люймассе и около Полуйского сора.
И это — правда. Таких людей я знаю лично.
Тихий и страшный мир обдорской поймы
Места, в которые я проник — кажутся однообразными даже на фоне равнин Нижнего Приобья. Перспектива перед глазами часто настолько ровна, что непонятно — где побелевшая суша, а где замороженная река. Белый мрак режет зрение, снег цепляет за ноги, а мороз изматывает тело с октября по май. Вокруг — одно и то же, день за днем.
Но в мире обдорских проток, островов и соров зимой есть своя атмосферная логика. Скрип лыж по девственно чистому снегу. Пугающие своей неведомостью глубины подо льдом. Ухающий треск наледей во тьме ночей. Карабканья — по пояс в снегу, по обрывистым берегам, в поисках места для ночлега. Редкие следы песцов, куропаток и лося. Неожиданно появляющиеся люди на снегоходах. Сотни километров пройденных маршрутов.
Тишина.
Салехардцы лечат свои души на островах поймы. Изредка среди тальника промелькнёт чья-то хижина или балок, обставленные в зависимости от состояния. Есть домики с кухонными плитами на газу, диванами и офисной мебелью, а встречаются и форменные грязные притоны. Порой найдется старая рубленая изба — чья история ведома лишь горстке краеведов или промысловиков, брошенная в 20 веке. И иногда звучат чьи-то выстрелы в живность.
Летом острова поймы доступны только на моторках. Но это — уже другая история.
На лыжах по воде
Утро, припекает солнце, оживают пока еще безвредные насекомые. Пользуюсь случаем — обнажившись, загораю на крыльце; под ногами наст и метровый снег. После недавних давящих неделями и месяцами 30−40-градусных морозов весьма необычное чувство лета. Живущие намного южнее вряд ли поймут моё состояние в те минуты.
Теперь о грустном. Ранний подъем в 5 утра эпично проспан. Одолеть главный километраж по насту, пока солнце его не расквасило, не выйдет. На маршрут ухожу часов в десять, ещё часа полтора снег держит — успеваю пройти озеро Сапкаринский Сор, затем пробиваюсь по снежной каше. На реке — вода. Переход через протоки — это брод на лыжах. Раз за разом. Километр за километром.
Чем дальше, тем забавней ситуация. Широкая полоса Большой Оби и рукава Полуя синеют водами. Прямой выход в город перекрыт. Бродить десяток километров? Нет желания. Жмусь к малопосещаемым уголкам соров и островов, выискивая узкие места в оживающих протоках. И всё равно купаюсь. Льды пошли трещинами, ревут ручьи с берегов.
Вечереет, дразнит на горизонте мост через реку Шайтанка и разноцветные дома Обдорска. Холодает. Пальцы ног сводит. Мысли всё мрачнее. И они прямо в точку. До причала порта — меньше километра. Но фарватер Полуя залит, по нему впору ходить на лодке. Да и там, где ещё белеет снег — и под ним уже накопилась жидкость. Самые глубины там, где талая вода разъедает колею зимника — Пьяной дороги, в обдорском спуске которой рыбоохрана вечно ловит хантов из прибрежных посёлков с нелегальным ныне муксуном. Попал.
Троплю по каше из тяжелого снега и грязи по северному острову Монашкин, вдоль сужения устья Полуя. За ним картина безрадостная — вода стоит вдоль Ангальского мыса. Впрочем — это ожидаемо, с крутого берега несутся ручьи. Они текут повсюду, смывая с улиц Салехарда нечистоты. И мне там купаться?
Развязка приходит сама собой. В Гидропорту (от него осталось одно название) недавно чистили снег у зимующих барж, свалив его рваным «мостиком» на фарватер. Балансируя, переползаю на липкий от жижи городской берег, поглядывая на мутную воду — глубина уже приличная. А с борта речник в годах насмешливо произносит: «Ну, началось — уже кто-то искупаться захотел».
Лёд на Оби умирал ещё почти месяц. И только 17 мая река вздрогнула — ледоход, срезая берега, двинулся. Я стоял на берегу и провожал на Север свои путеводные льды.
***
Автор: Михаил Пустовой, специально для GoArctic
