Глава 2
Наступил, пожалуй, самый тяжелый день в году для граждан Префектории. События последних дней, свидетелями коих им довелось стать, были, мягко говоря, противоречивыми. В стране творилась форменная неразбериха. Граждане толком не понимали, во что она выльется, и к чему приведёт. На мирное решение конфликта не рассчитывали, иллюзий не питали, готовясь к худшему. Тучи сгущались, напряжение росло, оптимизма у жителей не прибавлялось.
Смена власти? Переворот? Война?
Случиться могло что угодно, и ни один пункт из этого списка оптимизма гражданам не внушал. Никто не решался выйти на работу, никто не осмеливался что-либо говорить, а СМИ по приказу былой политической силы штамповали проплаченные колонки в газетах об очередных, - с большей долей вероятности - призрачных успехах.
Перед большинством граждан маячила пугающая неизвестность, но для одной Великой женщины, которая возводила в Абсолют технократию, все было решено. Из семисот тридцати дней в году, именно сорок второго числа, предпоследнего месяца адара, она, с глубокой тоской, поднималась со своей делегацией на дирижабле ввысь, на нейтральную воздушную территорию, над столицей главной префекты Дальтии – Миженски.
Праздник был омрачен.
Женщина ловила себя на мысли, что день создания объединенного государства Префектория, возможно уже никогда не будет ознаменован главным событием в году. Символично, что именно в этот день Партия Контрактников назначила переговоры с Партией мира и процветания. Это был открытый плевок в сторону технократов. Мадам Шторнец была готова ко всему, выслушать все, и проиграть.
Где-то на горизонте атмосфера спутника Дальтары соприкасалась с атмосферой планеты Дальты, образовывая почти невидимые глазу прозрачные вибрирующие волны. Это было настолько обычным явлением, что не вызывало никакого удивления ни у жителей спутника, ни у жителей планеты.
Стояли дни так называемого «активного взаимодействия», когда ничто не мешало летательным аппаратам находиться в атмосфере.
Высоко в небе, над столицей Префектории – городом Миженски – несколько десятков военных дирижаблей правящей партии выстроились в ряд напротив паровой флотилии оппозиционеров. Редкие небольшие облака проплывали мимо кораблей.
Город был тих и мрачен. По улицам его растекалась пугающе-вязкая тишина, предупреждающая об опасности. Город медленно погружался в тревожный, сродни нежеланному, забвению, сон. Вместо ежегодных красочных торжеств, когда на главном открытом пространстве над Миженски, известном, как «Пустая площадь», устраивали воздушное представление, наблюдалось полное отсутствие даже намека на праздник. Возможно в семейных кругах «полных» патриотов и были празднества, но при смене политической силы, об этом старались не распространятся.
Сильнее всего жителей Миженски настораживало присутствие в черте города военных армад. Большинство из них никогда не видело военные судна. Тем более в таком количестве. Кто-то нарушил табу, а кто-то вынуждено на скорую руку оснастил дипломатические дирижабли оружием, под стать врагу. Табу тоже было нарушено. Немногочисленные вертушки, паропланы, дирижабли сторонились необычного «парада» флотилий противоборствующих сторон, изучая новые, непривычные пути маршрута.
Противоборствующие силы «подрабатывали» двигателями, набирая высоту, освобождая все больше пара. Но когда вся плоскость воздушных армад наконец-то поднялась до рубежа, разграничивающего соприкосновение атмосфер, батальоны крейсеров с обеих сторон пересекли эту невидимую границу над планетой. Лёгкие сизые клубы отработанного пара от двигателей кораблей рассеивал попутный ветер, показывая величие грандиозных механических конструкций.
Крейсеры остановились перед центром гигантского эллипса, образовав с нескольких сторон его некие подобия сегментов на нейтральной территории.
Из каждого флагманского корабля по направлению к центру вылетели паровые платформы, в которых находились представители партий, и остановились в нескольких метрах друг от друга.
Оттягивать решающий момент далее не представлялось возможным. Переговоры начались.
– Я так понимаю, Партия мира и процветания решила никого не посылать на переговоры. Надо полагать, нам предлагают разговаривать с пустой трибуной? – раздался усиленный ормехом голос представителя Контрпартии, который не увидел на противостоящей платформе оппонента.
В голосе его прочитывались нетерпение и раздражение.
– Мадам Шторнец! Вам пора! – механический помощник осторожно тронул за плечо седоволосую женщину, которую из-за её маленького роста практически не было видно за ограждением платформы.
Она мирно дремала. Лицо её было настолько обманчиво-умиротворённым, что никто не поверил бы, узнав, что творится в душе этой женщины. Насколько тяжёлые мысли её одолевают.
– А? Что? Мы уже на месте? Благодарю, Сцай, – спохватилась та и направилась к своему ормеху.
Представители научных, банковских, строительных и других департаментов во главе с лидером Партии Контрактников – Теовилем, на своих платформах молча ждали, когда перед ними появится представитель Партии мира и процветания, но видели только высокую женскую причёску, медленно перемещавшуюся к краю платформы. Обладательницу этой причёски знали все, от мала до велика. Маленькая, низкорослая, пожалуй, даже немного невзрачная на первый взгляд, она была поистине железной леди, которую уважали столь же сильно, сколь и боялись. Страх этот пытались замаскировать, переводя всё в шутку. Пока мадам Шторнец не смотрела им в глаза, успевали посмеяться над ситуацией оценивая ее влияние с одной стороны, а с другой позубоскалить над её ростом, совершенно неудачным для столь выдающейся политической фигуры.
– Сцай, мне нужна подставка. Мне кажется меня никто не видит, - произнесла женщина.
Глядя на внутреннюю стену ограждения, она не сомневалась, что снова стала объектом насмешек из-за своих элитных пятидесяти девяти дюймов.
– Ах, да! Мадам, прошу прощения. Минуту, – механоид тут же подвинул к парапету подставку, чтобы женщина смогла лицезреть своих оппонентов. – Давайте я вам помогу, мадам Шторнец. Подайте руку.
– Благодарю, мой друг, – ответила она и взобралась на подставку.
Перед представителями префекты Альдостока и делегацией Контрпартии предстала старушка, которая натянула гогглы на глаза, чтобы увидеть всех, с кем ей придётся разговаривать. Эта внешне хрупкая – но с непоколебимым стержнем внутри - женщина вызвала бурю негодований у оппонентов, даже испуг. По лагерю оппонентов прокатилась волна перешёптываний. Силу влияния этой женщины на Префекторию понимали все. Она была Великим политиком, способных похвастать немалым опытом.
– Мадам Шторнец? А где господин Верлион? – с плохо скрываемым удивлением поинтересовался высокий мужчина с платформы Контрпартии.
Ещё далеко не старый, элегантно одетый – этот мужчина с седыми висками производил впечатление серьёзного гражданина, точно знающего, чего он хочет.
– Господин Теовиль, после очередного покушения, которое устроила на него достопочтенная Контрпартия, он вынужден скрываться, – уверенно ответила Шторнец, хотя и понимала, что спекулянты готовые получить любую выгоду от неустойчивой системы, не дремлют.
– У нас нет необходимости в ликвидации деятеля, который сделал так много для развития Префектории! – экспрессивно выдал Теовиль.
– Вы действительно считаете, что я вам поверю? Учитывая сложившуюся ситуацию? Разумеется, будучи главой Контрпартии, вы будете всячески отрицать свою причастность к случившемуся, однако, при всём уважении к вам, хочу заметить: не считайте меня наивной. Но сейчас – даже не это главное. Господин Теовиль, у меня к вам масса вопросов. И как заместитель главы Партии мира и процветания я имею законное право на эти вопросы, – указательный палец всё ещё изящной женской руки, казалось, сейчас воткнётся в грудь лидера Контрпартии. – Кто вам дал право на переворот? Кто вам дал право узаконить движение синквоиров? Кто вам дал право, строить военные суда, в конце концов?!
Голос мадам подрагивал, выдавая едва сдерживаемую ярость. Негодование, злость и презрение к гражданину, изображавшему святую простоту и невинность, раздирали на части. Однако, сорваться на крик, продемонстрировав поведение, недостойное члена общества её уровня, было непозволительно. Она сделала ставку на нейтральный тон, старалась держать себя в руках. Не терять чести и достоинства, не веселить всех, кто пришёл сюда посмеяться над падением действующей власти, поддеть их, словно глупых шавок, легко поддающихся на любую провокацию.
– А при чём тут синквоиры? – удивился Контрактник; очевидно, он полагал, что информация засекречена и попытался перевести тему. – Этот путь выбрали гражданские лица, мадам Шторнец! Они устали служить технократам. Они хотят свободы! Это и есть их цель. Вы этого не понимаете, но Партия мира и процветания давно устарела. Ваши замыслы и дела никчёмны, как и структура правления. – Высокомерно ответил Теовиль.
– Не стоит говорить за весь народ. Префекторианцы работают в свободном графике! Мы не диктаторы, коими вы стараетесь нас выставить. И все прекрасно понимают, что вы говорите неправду! Вы лжёте! Народ никогда не променяет стабильность на туманное будущее работая по какому-то контракту, и за бумагу, которую вы валютой назвали! – Уже повысив тон, Шторнец, пыталась и говорить, и понять, в какой момент они упустили угрозу захвата власти. – Используя отряды движения синквоиров, вы, господин Теовиль, ворвались в Парламент и объявили импичмент главе Партии мира и процветания – господину Верлиону! Это – противозаконно. Ваши действия сулят раскол Префектории. Все ценности, заложенные великим Миженски в идею об объединённых планетах, распадаются на глазах! Вы готовите нам крах! – Гневно объявила старуха.
Хотя старухой её сейчас никто бы не рискнул назвать, в ее тридцать шесть лет – исступление и ярость в словах мадам Шторнец распрямили её плечи, вернув в глаза молодой блеск и задор.
– Позвольте с вами не согласиться. Ваши суждения так же устарели, как и ваши методы управления. Именно мы сохраняем традиции, которые заложил господин Миженски! Префектория была и будет едина, и это – не обсуждается! Но для дальнейшего развития нужны реформы. А нынешняя власть на них не способна, она не считается с правами своих граждан на лучшую жизнь, – не сдавался Теовиль.
– Я не позволю разрушить мир и спокойствие в моём родном доме! Да как же вы не понимаете, что, прикрываясь реформами, несёте разруху и упадок в наш мир?! Раздавая контракты руководителям префект, вы даете им шанс на самостоятельность, взамен на чертовы налоги! Взамен на валюту! Так вот! Это не налоги! Это нажива! Почувствовав эту независимость, они рано или поздно потребуют свободу! Мы строили наше государство не одну сотню лет. Мы машина. Единая Машина будет двигаться вперед тогда, когда все шестеренки будут на месте! – жёстко ответила Шторнец.
– Видимо, вы меня просто не хотите услышать, мадам Шторнец. Хорошо, не буду отнимать ваше драгоценное время, позволю высказаться другим. Хочу предоставить слово главе комитета Парламента по работе с государственными деятелями – господину Сарпаку, - с напускным сожалением объявил лидер Контрпартии.
К ормеху неторопливо подошел мужчина. Внешность его была отталкивающей, если не сказать – уродливой. Он выглядел так, словно провёл несколько лет на войне, и эти годы не прошли для него даром, обезобразив внешне до неузнаваемости. Или же так, слишком увлекся совершенствованием своего тела всевозможными вспомогательными биопротезами.
В какой-то момент мадам подумала, что ослышалась. Но если слух мог подвести, глаза не обманывали. Она прекрасно видела того, кто стоял напротив, посматривая на неё свысока. Он был ей знаком. Слишком хорошо знаком. Ближе не придумаешь.
Сердце предательски кольнуло, но женщина поспешила отбросить ненужную, неуместную в сложившейся ситуации сентиментальность.
– Ваш сын, мадам Шторнец, – тихо сказал просчитавший ситуацию Сцай, наклоняясь к уху женщины.
– Знаю, мой друг. Нашли мою болевую точку. Но это – его выбор, – также тихо ответила она.
– Мадам Шторнец! Обращаюсь к вам! В связи с тем, что нынешняя власть проявляет бездействие по многим социальным вопросам, предлагаю вам сдать ваши полномочия и сложить свой депутатский мандат до начала, следующего заседания, а ещё... – начал, было, Сарпак, но Шторнец его прервала:
– С какой стати я обязана это делать, сын мой? Вы принуждаете меня? Принуждайте, вот тут. Прямо сейчас. – Неуверенно выпрямив спину, она попыталась не казаться сломленной.
Она вела дискуссию уже не так напористо, с обманчиво-непосредственной усмешкой, но Сарпак, зная свою мать, понимал – диалог будет тяжёлым. Он перевёл дыхание и продолжил:
– Мадам Шторнец, хочу напомнить вам, что пункт сто четырнадцать гласит: «Присутствие более двух партий в Парламенте нежелательно, дабы избежать непреднамеренных поступков со стороны неизбранных народом деятелей...». – зачитал свои заметки с листочка, который был написан явно на коленке, за несколько минут до начала «стычки» с матерью.
– Господин Сарпак, вы цитируете данный пункт не целиком, а продолжение его гласит: «Притом, что существование других партий не запрещается...». Следовательно, вы ошиблись, – снова перебив сына, дополнила мадам Шторнец.
Чтобы цитировать законодательство, ей не требовалось заглядывать в позорные шпаргалки. Превосходство устного знания законов слегка подбодрило ее. Мадам гордилась этим.
– Да, существование других партий в обществе не запрещается, но в Парламенте – нежелательно! И ваши слова – это попытка уцепиться за соломинку, они только подтверждают то, что вы сдаётесь. Вы прекрасно понимаете: наша Контрпартия имеет всенародную поддержку, ваш лидер Верлион исчез, тем самым подтвердив вынесенный ему импичмент, а сторонние движения вас тоже не поддерживают... На что вы надеетесь? Вы что, хотите развязать гражданскую войну? – вмешался заместитель главы Контрпартии Лаз Гольдер.
Мадам Шторнец смотрела на оппонента и понимала, что он озвучил горькую правду – Партия мира и процветания больше не является верховной. Но сдаваться было не в её правилах, и она произнесла, гордо подняв голову:
– Хочу услышать слова представителя префекты Альдосток, из Дальтары, господина Альдограма. Может быть хоть у кого-то еще голова на месте!
Или я осталась совсем одна. Хочется сказать, хрупкая женщина осталась без поддержки своего товарища и друга – Верлиона. Я не уверена в своей победе. У меня нет шансов на победу.
– Мадам Шторнец, хочу ошибиться, но это похоже на конец вашего правления? – отвлек ее от мыслей верный механоид.
Ей это не понравилось. Ни слова, ни оглушительная пустота, воцарившаяся в мыслях после этих слов.
– Я не знаю, друг мой, – печальным тоном ответила женщина. – Сейчас всё зависит от представителя префекты спутника.
Хотя... Чует моё сердце – за нас уже всё решили.
На платформе Альдостока к ормеху подошёл грузный мужчина в строгом сюртуке, напрочь лишённом хоть какого-то намёка на элегантность. Он был предельно прост, пожалуй, даже примитивен, как и речь народа населявших спутник Дальту. Разница в развитии прослеживалась налицо.
Жёсткие усы потенциального оратора топорщились в разные стороны, на восемь дюймов, а может и все десять, не меньше, что придавало ему грозный, но вместе с тем чуть комичный вид. Шторнец хоть и уважала своего коллегу с Альдостока, но никогда не понимала отсутствие вкуса в одежде, и скудном, если не сказать ущербном, с её точки зрения, словарном запасе. Но ей казалось, что и уважение вот-вот пропадет.
– Все быстро произошло. Очень быстро. Смена власти - полная неожиданность. Делегация нашей планеты провела переговоры с каждой из сторон...
Альдограм как-то не очень уверенно начал свою речь. Или же он мучительно пытался подобрать слова, но не успевал, не хотел казаться невеждой в разговоре с Теовилем и Шторнец. В институтах Дальтары никогда не преподавали высокопарную речь. Это было слышно, и всегда выглядело нелепо, особенно при трансляциях переговоров спутника и главной планеты.
– Это ложь, Сцай. Никто к нам не обращался за консультациями со спутника, – тихо шепнула механоиду женщина.
Какой же он примитивный урод!
– Я знаю, мадам Шторнец, – так же тихо ответил Сцай, даже особо не вслушиваясь в слова премьера Альдостока, который, между тем, продолжал:
– Гарантии Контрпартии, которые позволят Альдостоку открыть миллионы рабочих мест, удовлетворяют наши амбиции. Мы долго совещались и полностью одобряем действия Теовиля и его партии. Это – всё, что я могу сказать, – закончил Альдограм.
Платформа представителей префекты спутника, не дожидаясь обсуждения слов лидера, тут же вылетела к своему главному кораблю в сопровождении крейсеров эскорта. Металлические развалюхи, - а именно так подшучивали над флотом Дальтары на Дальте, - устремились в воздушный «тоннель», соединяющий спутник и центральную планету. Даже слишком быстро устремились. Кажется, Альдограм всё знал наперёд, был в курсе, что будет дальше.
– Мне очень жаль, мадам Шторнец. Я предлагаю вам подписать необходимые документы и сдать мандат, – с показным сожалением произнёс господин Теовиль.
– И не подумаю! Мы ещё поборемся! Всего хорошего! – зло ухмыльнулась разом постаревшая женщина и добавила. – Обязательно поборемся! Сцай, летим обратно.
– Слушаюсь, мадам Шторнец, – ответил механоид.
– Вы не имеете права, мадам Шторнец, – крикнул ей в спину Сарпак, а Теовиль, как-то гнусно улыбнувшись, добавил:
– Поборемся? Ну-ну. Для этого ещё нужно иметь как минимум саму возможность.
Когда платформа добралась до главного дирижабля Партии мира и процветания, мадам Шторнец прошла в свою каюту, наконец-то сняла гогглы и вызвала к себе своего внука Кейника – подростка лет восьми, уже с щетиной, но из тонких неокрепших волосков. Пока смотревшейся скорее нелепо и забавно, нежели эстетично. Мадам никогда не одобряла растительность на лице у мужчин, но отменить «культ», как она это называла, была не в состоянии. Мужчины Префектории всегда старались подчеркнуть свою индивидуальность бородой, украшая ее, придавая необычные формы, а то и создавая всевозможные вспомогательные механизмы на ее основе.
Кейник зашел в каюту с Профессором Гар Ма Тауэйем.
Мужчина всем своим видом подтверждал и свою профессию, и свою должность. То был высокий седовласый старик с ухоженной бородой, предпочитавший носить строгие чёрные костюмы и многофункциональный монокль.
– Профессор, – устало сказала госпожа Шторнец. – Нужно улетать отсюда. У меня плохие предчувствия. Мой сын... Он так смотрел на меня. Уверена, он ненавидит меня за то, что я не позволила ему воспитывать Кейника. Это очевидно.
В голосе пожилой женщины не было ничего, кроме обиды и грусти.
– Мадам, я никогда не думал, что господин Сарпак откажется от мандата Партии мира и процветания, переметнувшись к нашим врагам. Сколько помню, он был истинным патриотом. Сожалею, что всё так вышло. Это я виноват. Не уследил за его взглядами на политику во время занятий, – высказал свою позицию пожилой мужчина.
– Профессор, вы тут ни при чём. Вы обучили его государственному праву в академии, дали знания. Это – его выбор. Я была поражена, что на переговоры выставили именно его. Меня это сбило с толку. Увы, я не справилась, – покачала головой госпожа Шторнец и виновато посмотрела в глаза старого друга.
Не выдержав такой грустной сцены, к бабушке подбежал Кейник и быстро, путаясь в словах, проговорил:
– Мадам, я с вами! Вы не переживайте за моего отца. Он всё равно вас любит!
Женщина улыбнулась ему и провела ладонью по щеке – она еле сдерживала слёзы.
– Мальчик прав, мадам Шторнец, – поддержал верный Сцай её внука.
Семейную идиллию нарушил тревожный рык корабельной сирены, с последним её воплем в каюту вбежал капитан флагмана и с тревогой в голосе сообщил:
– Мадам Шторнец! Флотилия Контрпартии привела корабли в боевое состояние! Возможно нападение!
Вновь некстати нахлынувшая сентиментальность могла сыграть злую шутку, и этого нельзя было допустить. Мгновенно превращаясь из доброй бабушки в грозного и несгибаемого руководителя, мадам Шторнец с металлом в голосе приказала:
– Ввести ответные меры! Готовьте судно и боевые вертушки к защитным действиям! Капитан, распоряжайтесь! – произнесла, понимая, что опыт в военных действиях давно сошел на нет.
Табу на оружие, в этот раз, было глупостью в ее глазах. Никто не умел воевать, все работали строго по древним инструкциям.
Погрузиться в размышления не позволили решительные действия противников. От угроз они перешли к реальному наступлению. Дирижабль затрясло от попаданий – аварийная сирена ревела, не умолкая ни на секунду.
– Мадам, они атаковали нас! – прокричал профессор. – Нужно покинуть дирижабль!
Шторнец посмотрела на своих близких и подумала: «Они всё-таки решились. Вот что значили слова Теовиля про саму возможность».
– Необходимо немедленно покинуть Миженски. Трудно это признать, но мы проиграли. Вылетаем на платформу и направляемся с беженцами в префекту Переастрия! – заявила она и жёстко добавила. – Мы обязаны долететь!
Над городом Миженски разыгралась настоящая баталия. Небо раскрасили яркие вспышки всех оттенков красного и оранжевого цветов. Там, где должны были греметь фейерверки, раздавались выстрелы. Там, где планировались показательные выступления воздушных суден, призванных демонстрировать высокий уровень подготовки пилотов, шли ожесточённые бои.
Из кораблей-маток Контрпартии и Партии мира и процветания, сверкая на солнце соосными воздушными винтами, вылетали десятки боевых вертушек, которые стреляли друг в друга из лёгких пороховых пушек. Но лёгкими они были только в сравнении с крупными кораблями, а для своих собратьев одного попадания вполне хватало, чтобы развалиться на куски.
Фрегаты господина Теовиля, повернувшись боком к противнику, совершали залпы в сторону дирижаблей ещё правящей партии разрывными снарядами из огнестрельных орудий, а те в свою очередь отвечали выстрелами из паровых пушек с линейными ускорителями.
Точка невозврата. Обратной дороги не было. Конфликт произошёл. Сделать вид, будто ничего не произошло и мирно разойтись более не представлялось возможным.
Куски обшивки, обломки механизмов и частей подбитого транспорта парили в воздухе, долго не падая, благодаря притяжению спутника, что создавало дополнительные помехи в манёврах военных кораблей. Потери с обеих сторон было не пересчитать. Военные не имели понятия, как руководить целой армадой после запрета на использование оружия. Прошло много лет, и не было нужды защищаться, подавлять восстания. Навыки ведения боя были чем-то новым для новобранцев.
– Гар Ма Тауэй! Наш спасательный бот разбит! – забеспокоилась Шторнец на парковке, увидев ещё дымящуюся рваную дыру в обшивке двигателя летательного аппарата, который стоял у эвакуационного шлюза.
– Мадам! Не переживайте! Я умею управлять вертушкой! Тут есть одна. Ну, в общем... Гражданская вертушка, – заявил Кейник, слегка смутившись.
– Ну, уж нет, юнец. Об этом не может быть и речи. Ты слишком молод! – отчитала его бабушка.
– Откуда на военном дирижабле гражданский транспорт? – удивился профессор.
– А что, у нас есть выбор? Я нечто подобное предполагал, поэтому мы с другом... – не договорив, Кейник подбежал к вертушке.
Он сел в вертушку, натянул гогглы лётчика и обернул вокруг шеи зелёный шарфик, считавшийся отличительным знаком технократов. Когда двигатель громко зашипел, набирая обороты, Кейник открыл боковое окно и обратился к спутникам:
– Так и будем смотреть на меня за рулём? Мы теряем время. Забирайтесь внутрь быстрей!
Гар Ма Тауэй взял за руку Шторнец и направился к транспорту. На лице её с лёгкостью прочитывалось недовольство, но тратить драгоценные минуты на пререкания в сложившейся ситуации было, как минимум, неразумно. Когда на счету каждая секунда, особо выбирать не приходится. Приходилось признать: Кейник прав. Продолжая упираться, они понапрасну теряли время.
– Кейник, я не одобряю твоё стремление управлять взрослым транспортом! По прибытию ты мне отчитаешься за свои действия! – обратилась к юнцу мадам.
– Это же наша вертушка! Почему вам, мадам, не нравится план спасения? – спросил вылезший словно из ниоткуда ещё один мальчишка.
– Я должна была сразу догадаться, чья это идея! Как ты пробрался в парк? Причём – незаметно, господин Барклай? – негодовала Шторнец.
– Мадам, не называйте меня господином. Мне ещё нет и десяти с половиной лет. Какой из меня господин? А насчёт идеи - спасибо Сцаю. Он хорошо всё продумал, – ответил Барклай и, спохватившись, добавил. – Ой, Сцай, прости меня, проговорился. Но, если б не ты... Профессор, садитесь на заднее сиденье. Сейчас прокатимся с ветерком.
Вылетев из корабля, они попали в самую гущу военных действий.
Обстановка значительно накалилась, столкновение набирало силу.
Уже не только мелкие обломки от вертушек плавали в воздухе – крупные фрагменты дирижаблей и крейсеров медленно опускались на землю, под действием притяжения Дальты. Кейник и Барклай едва успевали от них уворачиваться, но серьёзную проблему стала создавать плотная дымовая завеса от горящих конструкций, которые тоже витали в воздухе из-за притяжения Дальты. И если вначале прорваться сквозь неё было просто, то теперь стоило проявлять осторожность и не рисковать лишний раз. Обстоятельства играли против них.
Через иллюминатор Шторнец наблюдала гибель главного дирижабля «Технократия». Огромная шестеренка, отваливавшаяся от корабля противника, с лёгкостью рассекла «Технократию» надвое, медленно опускаясь на Миженски. Мадам переполняли эмоции, всё так же тщательно маскируемые, как и прежде. Истинные настроения выдавали лишь плотно сжатые губы и небольшая морщинка, пролегающая меж бровей. Потеря дирижабля, с которым мадам связывало столько воспоминаний, знаменовала собой начало конца. Несколько минут назад, она была там, в родном корабле, который прослужил ей более двадцати лет, а теперь от него остались лишь обломки.
– Осторожно! Крути влево! – вдруг прокричал Сцай Барклаю.
Огромное крыло от паровика, стремительно надвигалось справа на их маленький и хрупкий летательный аппарат.
Барклай активировал режим «Без препятствий», что позволило ему прокладывать лучший путь облета помех. Заложил резкий левый вираж, попутно отметив, что за ними началась погоня. Ожидаемо. Логично было предположить, что просто так их не отпустят. В лучшем случае, из столкновения они выйдут основательно потрёпанными, в худшем... Впрочем, о худшем он старался не думать.
Одна из вертушек Контрпартии преследовала их, стреляя из пушки. Выстрелы её были обманчивы и издали напоминали высокий писк безобидного салюта. Но все присутствующие в кабине понимали: одно попадание, и – всё! Шансов спастись ни у кого не будет.
– Похоже, что у нас проблемы, мадам Шторнец, – обратился Сцай к старушке, которая, закинув голову назад, громко сопела с открытым ртом, видимо, исчерпав заряд бодрости на этот день.
– Не трогай её, пусть спит! Лучше приоткрой дверь, я попробую хотя бы отпугнуть этих настырных наглецов, – приказал профессор, почувствовав юношеский максимализм, под стать рулевым.
– Слушаюсь, профессор, – ответил механоид, но не успел ничего сделать.
На пути возникло препятствие, обойти которое – на первый взгляд – не представлялось возможным. Они летели, казалось, на верную смерть. Прямо перед ними падал подбитый дирижабль. Подбит он был явно не из пушки – здесь поработала мощная паровая торпеда, оставившая после себя громадную пробоину, края которой были охвачены ярким пламенем. Плотный серый дым не скрывал огненных всполохов, разгоравшихся с каждым мгновением всё сильнее и выше. Трупы уносило сильным порывистым ветром как раз в сторону вертушки Барклая. Это сбивало с толку, оказывая слишком сильное влияние неокрепшую психику парня, но тот быстро собрался с мыслями, и продолжил рулить, пытаясь забыть о картине войны. Пальцы сжались сильнее, побелели от напряжения, на виске часто забилась жилка. Нервозность зашкаливала.
– Барклай! Лети прямо в его пробоину! – крикнул профессор. – Увернуться не успеем, значит, нужно попробовать проскочить. Ещё немного левее!
– Давай, давай, давай! – громко говорил сам себе от напряжения Кейник.
Звуки собственного голоса немного, но успокаивали.
Барклай с шумом втянул воздух сквозь стиснутые зубы и решительно направил свою машину прямо в горящее кольцо по центру дирижабля, от которого из-за сильного ветра то и дело отлетали пылающие куски обшивки. Огненное марево расплывалось перед глазами, теряя границы, растекалось вдоль линии горизонта, поглощая его. Так же, распахнув огненные объятия, грозилось оно поглотить и их маленькое воздушное судно.
Казалось, столкновения и гибели не избежать, но когда в нижнем стекле блистера они увидели под собой столицу Префектории, выдохнули с облегчением. В эту секунду они радовались не за сохранность столицы - за себя.
Здания Миженски пострадали. Члены экипажа знали: там были их сограждане, многие из которых погибли. Один небоскреб навалился на соседний, пламя, бушевавшее не только в небе, но и на земле, взметнулось ввысь одновременно со столбами чёрной пыли. Здания падали, словно легкая, простейшая конструкция из домино. Достаточно зацепить одно, чтобы упали все.
– Фу-ф! Проскочили! Пронесло! – радостно закричал Кейник, с восторгом посмотрев на друга.
Сиюминутная радость сменилась тревогой. Ещё не стих победный крик, а вертушку мотнуло в сторону отголосками мощной волны – прямо перед ними взорвался снаряд.
– Этот гад проскочил вслед за нами! Да он просто не может без нас жить! – разозлился Гар Ма Тауэй и отдал команду Барклаю и Кейнику. – Развернитесь к нему боком, и – как можно быстрее!
Юноши быстро выполнили его приказ. Боковая дверь, которую профессор уже успел открыть, мгновенно оказалась напротив догоняющей вертушки.
Гар Ма Тауэй нажал кнопку, переводя монокль в режим «Цель». Вытащив сигнальную ракетницу – которой комплектовались все воздушные судна – из кармана на сидении, Гар Ма Тауэй зарядил её первым попавшимся патроном, активировал свои гогглы на прицеливание. Он выстрелил и, как ни странно... Попал.
Мощный взрыв, прогремевший совсем близко, оторвал лопасти вражеской вертушки, и она, кувыркаясь, полетела на неизбежную встречу с фрегатом Контрпартии.
– Закрывай двери, Сцай, – как-то на автомате произнёс профессор, внимательно рассматривая ракетницу, из которой только что сбил летательный аппарат. – Послушайте, ребята... А что же, разве простой «сигналкой» можно вот так запросто сбить боевую вертушку?
Вопрос задал не просто так, надеялся подловить, попутно проверив их знания. Барклай любил «поработать» с оружием, и наверняка догадался что эта «сигналка» далеко не простая, как казалось на первый взгляд.
Ответом стал смех. Один за другим в голос рассмеялись и Кейник, и Барклай. Даже Сцай как-то интересно повёл губами. Отсмеявшись, Кейник с лёгкой, заговорщицкой ухмылкой ответил наставнику:
- Считайте, профессор, что удача на нашей стороне.
Он был немногословен, но по смешинкам в его глазах и улыбке, гулявшей на губах, многое становилось понятно. Это всё никак не могло быть чистой случайностью. Оба пилота были прекрасно осведомлены, чем укомплектовано их воздушное судно. Открытием это стало для профессора, но не для них.
Ошеломлённый, он покрутил головой и как-то неуверенно сказал:
– Вы, ребята, это... Давайте помедленнее, и при посадке поосторожней. По-моему, мы все запасы везения истратили года на два вперёд.
Возражений предложение не встретило.
Корабль понёсся сквозь строй величественных небоскрёбов Миженски, отдаленных друг от друга на приличные расстояния, возведенных по планировке Величайших архитекторов и градостроителей в истории Префектории. Отдельных оконных сегментов у высоток не было. Все они были созданы по единому шаблону. Со стороны выглядели нереально, будто нарисованные, без единой помарки. По регламенту столицы одно панорамное окно золотого цвета, без швов окутывало все стороны строения, а они, в свою очередь, отличались только формой и высотой.
На город опускался вечер, темнота медленно, но уверенно окутывала улицы; верхушки зданий полыхали багрянцем заката родного светила – звезды Табеты. Обычно в это время транспортные пути загружены, но из-за неожиданного конфликта в небе над столицей непривычное к таким зрелищам население города словно испарилось. Мёртвая зона, погрузившаяся в тишину, заставшая в определённом моменте.
Барклай, по старой привычке припарковав вертушку у парадной платформы воздушного порта столицы, заглушил двигатель, потянулся всем телом и сказал:
– Мы на платформе.
Осторожно провёл рукой по сбившемуся шарфу, приглаживая его и расправляя. Барклай гордился своей принадлежностью к технократам, а потому зелёным шарфом гордился.
– Долетели. Это... Но, боюсь, что теперь очень долго здесь не будет спокойно, – проговорил Гар Ма Тауэй и добавил с грустью. – Как раньше.
– Что поделать, профессор? Никто из нас не хотел такого, – тоже невесело ответила мадам Шторнец, «вернувшись» к жизни.
– Мадам, а я думал, что вы спите. Уже хотел идти будить, – обернулся на голос Сцай.
– Нет, что ты, друг мой. Я даже во время боя не спала. Так просто удобнее пережидать неприятные моменты, чтобы не дёргать ваши нервы лишний раз, – мадам встала и, направившись к выходу, поторопила остальных. – Господа, нам на всякий случай лучше перейти на другую платформу, где побольше людей, ведь мы теперь – нелегалы.
Остановившись у лифта, она достала из своей сумочки телефон Морзе, или как его называли в народе – морзефон. Проведя стилусом по клавиатуре аппарата, набрала некое послание и несколько минут подождала.
Брови сошлись у переносицы, придав мадам одновременно хмурый и задумчивый вид.
Получив ответное сообщение, она произнесла:
– Планы меняются, следуйте за мной.
Новоявленные оппозиционеры послушно вошли в лифт. Вопросов не задавали. Никто не нарушал тишину. В правильности поступков мадам не возникало сомнений. Несмотря на почтенный возраст она сохранила завидную ясность мысли, и, если что-то делала, значит, в этом был смысл. Просто так она не делала ничего.
Поднявшись на нужный этаж, они попали в длинный коридор, где у входа их уже ожидала молодая стройная женщина по имени Санквойя – премьер-министр префекты Переастрия. Её броский малиновый костюм слишком выделялся на фоне строгих одежд небольшой свиты, состоящей из охраны и секретарей.
– Мадам Шторнец, случившееся сегодня просто ужасно! Они нарушили конвенцию о запрете боевых действий, – сказав это, она обняла женщину.
– Да, премьер-министр. Мы отступили, но Контрпартия навязала нам воздушный бой. Навязала над столицей, невзирая на то, что внизу – город, что внизу – наши сограждане... – ответила мадам и посмотрела в сторону кварталов Миженски, туда, где догорали разрушенные от упавших на город обломков десятков крупных воздушных кораблей здания. – Я тоже теперь в этом, увы, виновата. В гибели моих сограждан.
– Это... Это – ужасно! – снова повторила Санквойя.
– Предлагаю не откладывать отлёт. Я не могу на это смотреть, – решительно произнесла Шторнец.
Уже на невзрачной платформе, куда они прошли вслед за главой Переастрии, профессор Гар Ма Тауэй пожал на прощанье руку своей подруге со словами:
– Мадам, мне будет вас не хватать. Но мы будем бороться за свободу Префектории, обещаю.
– Профессор, чуть не забыла, – наморщив лоб, вспомнила Шторнец. – Хочу попросить вас об одном деле. Будьте так любезны, проследите, чтобы у Лехпахи Суры было всё хорошо. У неё – секретная миссия. Если будет нужно, помогите девочке. Когда придёт время – я вернусь. До свидания, мой друг.
Наскоро попрощавшись со старым профессором, мадам Шторнец, Сцай, Кейник, Барклай и делегация сели в скоростной пассажирский лайнер премьер-министра Переастрии.
Профессор Гар Ма Тауэй проводил вылетающий транспорт взглядом и печально посмотрел вдаль, за горизонт, куда звезда Табета окончательно упрятала свои роскошные краски заката.
Много лет тому назад
В комнате было оглушительно тихо, и оттого неуютно. Каждый шорох воспринимался острее, порождая тревогу. Старинные часы на полированной подставке лёгким стуком нарушали эту тишину, да в камине слегка потрескивали настоящие деревянные поленья.
Обстановка комнаты – нет, скорее небольшого зала – не отличалась какими-то особыми изысками. Они выглядели просто, совсем неброско, но вся обстановка и все вещи как бы говорили – даже кричали – что здесь собрана благородная старина, которая неоднократно пережила многих владельцев этого помещения.
Высокий господин, наконец, словно очнувшись, поднял седую голову и тихо спросил у собеседника:
– Что-то ты не очень радостный, друг Альдо?
– Знаешь, Миженски, любой финал – даже промежуточный – выматывает.
– Я бы не стал даже отдалённо называть то, что мы сделали, финалом, это...
Пожилой мужчина, несколько полноватый, но с острым взглядом, выдающим недюжинный ум, перебил собеседника фразой:
– Я понимаю, не трать слова, мы и НАША страна – только в начале пути. И я понимаю, что предстоит сделать. Вернее, сколько.
В маленьком зале вновь повисла пауза, но не тягостная – была в ней глубокая осознанность громадной ответственности за происходящее.
Полный мужчина, как бы раздумывая вслух, произнёс:
– Мы объединяем... Чёрт! Уже объединили наши государства. Но объединили ли мы души и сердца людей наших стран?
Миженски достаточно резко ответил:
– А не думаешь ли ты, друг Альдо, что это произойдёт сразу после подписания нашего договора? Прямо сейчас, как только мы выйдем из этой комнаты? Простому народу – я уверен! – это пойдёт только на пользу, и результат мы увидим скоро – завтра, послезавтра. Рабочие места, отмена оплаты за обучение, за образование. Да твои учёные, стоило узнать, к каким сокровищницам знаний они теперь будут иметь доступ, чуть ли не завизжали от восторга. Но я, предлагая и добиваясь этого объединения, никогда не думал, что будет легко. Никуда не делись и твои, и мои олигархи, преступные группировки, обычные бандиты. Да просто дураки, и желающие пожить за чужой счёт. Но я уверен, что все эти трудности обязательно преодолимы, тем более что наши народы говорят на одном языке, ведь предки у нас – общие.
Пока ещё верховный правитель единственной префекты на спутнике – Дальтарии – но уже через несколько минут премьер-министр новой префекты Альдосток – господин Альдо тут же добавил:
– Язык, в общем-то, один, а диалектов сколько? Ты уже лет двадцать как создал на Дальте единое государство, а своеобразие-то в языках осталось? Чего только стоят фамилии и имена некоторых народностей: Лаз Гопнеры, Дары Ма Турэи, Фейники, Панквойи. Держатся люди за свои корни! Не думаю, что и на Дальтаре будет по-другому.
Миженски только улыбнулся в ответ на эти слова.
– Если бы только это было проблемой. Да и пусть держатся за свои национальные традиции, лишь бы считали себя гражданами Великой страны Префектории. А я сделаю всё, чтобы это состоялось. Думаю, что и ты, Альдо, приложишь к этому все свои силы. Мы же с тобой выстрадали это объединение не для себя лично – чего нам в жизни не хватало?! – а для того, чтобы все народы всех стран, населяющие наш мир, имели шанс на лучшее будущее.
– Так что, мой уважаемый господин Миженски? – спросил Альдо, хитро прищурившись. – Слава Префектории?
– Стоит ли сейчас говорить лозунгами? Оставим их для наших граждан, да и только, когда они сами с чистой совестью и великим желанием пожелают их произносить.
– Согласен, – утвердил Альдо. – Меня ещё вот что волнует... Достаточно ли мы проработали вопрос с вооружёнными силами, которые остаются в подчинении премьер-министров префект? Не выйдет ли это боком? А вдруг – восстание? А вдруг – сговорятся? А вдруг...
– Ну, мой дорогой Альдо, эти силы достаточно незначительны по сравнению с армией центральной префекты, – перебил его глава Префектории. – Можно было, конечно, переименовать их в какие-нибудь полицейские силы – какими они, по сути, и являются – но есть определённые традиции, которые не хотелось бы нарушать. Да и любят взрослые мужчины «поиграться с оружием». Для премьер-министров префект факт существования хоть крошечной, но собственной армии – это же бальзам на душу. К тому же, слишком много перемен сразу – не лучший вариант погасить недовольство тех немногих, которые не приняли наше объединение! А сговориться между собой... Нет, сейчас это – не реально, а потом... Кто знает, что будет после нас? Я могу только надеяться, что пришедшие нам на смену поколения будут не глупее нас. В будущем, когда все сгладится, когда Префектория породнится, когда придет чувство единства, от оружия откажутся. Надеюсь.
– Конечно, мой друг, – согласился уже бывший правитель Дальтарии. – Но...
Их диалог прервал появившийся в зале главный секретарь правителя Альдо – пожилой вышколенный мужчина в костюме с позументами – который произнёс:
– Уважаемые господа! Сегодня сорок второе число, предпоследнего месяца адара. Запомните. До торжественного празднования вхождения государства Дальтария, а после подписания всех соглашений – префекта Альдосток, со столицей Альдо, на полных правах префекты входит в состав государства Префектория! - осталось совсем немного времени. Прошу пройти в свои апартаменты и приготовиться.
– Послушайте, уважаемый Грамэах! – обратился к своему подчинённому господин Альдо. – Скажите, но только честно. Как именно вы относитесь к подписанию нашего с господином Миженски договора? Вы ведь многое теряете в отношении своей карьеры?
– Вы знаете, правитель... – чуть замешкавшись, начал отвечать секретарь. – Когда вершатся такие дела, грешно думать о карьере. Когда понимаешь, что у народа есть будущее, то своё будущее... Оно – как-то мельчает. А ещё хочу поблагодарить господина Миженски – и думаю, что не я один – за то, что у него хватило благородства и чувства такта провести подписание этого судьбоносного договора именно у нас, на спутнике, на Дальтаре. Это подняло ваш авторитет, господин Миженски, на небывалую высоту. Ведь каждый житель уже бывшей нашей страны понял, что вы сюда пришли не как завоеватель. Вы предлагаете нам равноправное сотрудничество на благо всех народов, входящих в Префекторию. И ещё. То, что вы сделали вместе с моим руководителем, господином Альдо, навеки обессмертит ваши имена. Ими обязательно назовут города и государства.
Как правило, любые пророчества – не более чем предположения, высказанные вслух. Не секрет, что сбываются они очень редко. Так редко, что с течением времени на них практически перестали обращать внимание.
Но именно этому предсказанию суждено было осуществиться полностью, как будто старый секретарь сумел заглянуть в будущее.