Продолжение воспоминаний подруги гениев 60-х Натальи Шмельковой. Предыдущая часть ЗДЕСЬ⤵️
Венечка Ерофеев, аристократ высшей пробы
Впервые я увидела Ерофеева на квартире, где проходила выставка андерграунда. Играли в литературную игру "Путаница" -- пишут две-три фразы, сворачивают лист, передают по кругу, потом развертывают, зачитывают текст. В комнате, переполненной народом, я заметила единственное пустующее место и заняла его. Моим соседом оказался высокий седовласый мужчина, он беспрерывно курил "Беломор". Я удивилась, что так легко удалось найти место, а потом поняла: рядом со знаменитостью боялись садиться. А я не знала, кто это – Ерофеев. B Москве, по выражению Шкловского, Ерофеев тогда слыл "широко известным в узких кругах". На Западе его популярность была гораздо большей с тех самых пор, как вышла его поэма "Москва -- Петушки".
Позднее в дневнике Ерофеева я нашла: "Рядом со мной села какая-то нахальная брюнетка, стрельнула у меня "Беломор" и авторучку". Мой текст переходил к нему по часовой стрелке. Я написала что-то вроде -- "по блату попасть в сумасшедший дом". Когда общую гармошку зачитали, Ерофеев произнес: "А у нас с вами получился плавный переход" -- он тоже написал про сумасшедший дом.
И тут ко мне подошел художник Валерий Черкашин и сказал: "А я тебя сфотографировал с Венечкой Ерофеевым". Я похолодела: "Что же вы меня не предупредили!"
В том году у Ерофеева вышла книжка "Вальпургиева ночь, или Шаги командора", впервые опубликованная в "Континенте". Я осмелилась спроить, что его побудило написать про психушку. Он ответил, что в последнее время ему довелось побывать в Кащенко. Там он наблюдал, как первого мая, как раз в Вальпургиеву ночь, свершалось таинство: мужское отделение было допущено к женскому -- медперсонал психушки устроил себе развлечение.
"Официально" мы познакомились спустя два года в Доме архитектора на вечере концептуалистов. В фойе я почувствовала, что на меня кто-то пристально смотрит, повернула голову и увидела Ерофеева. Я его сразу не узнала -- он сильно изменился, перенес операцию. Стоял в меховой шапке и искусственном полушубке. Его взгляд я никогда не забуду: то не был взгляд мужчины на женщину, которая ему приглянулась, тут было что-то особенное, мистическое, не поддающееся описанию -- в нем сквозила какая-то судьба. Я даже с ним не поздоровалась от растерянности и, сидя в зале, переживала от этого. Как это неделикатно, думала, ему могло показаться, что он очень сдал.
В антракте Ерофеев пошел навстречу мне какой-то особенной плавной походкой. Как сейчас помню -- в руках он нес синюю холщовую хозяйственную сумку с двумя кармашками. Я подошла к нему на каменных ногах, стала что-то лепетать. Он пригласил меня в гости. После этого до самой его смерти мы общались практически непрерывно.
...Герой повести "Москва -- Петушки" ни в коей мере не похож на самого Венечку. Ему почему-то всегда приклеивали ярлык алкаша, и на телемосте, посвященном Ерофееву, из всех писателей хуже всего про него наговорил Аксенов. Я же Венечку воспринимала настоящим лордом, аристократом высшей пробы. Начиная с внешности, походки -- необычайно легкой, не касающейся земли. Он будто по облаку ступал -- высокий, стройный, благородная седина, интеллектуальное лицо. Пил, бывало, много, но глоточками, никогда не пьянел. За три года знакомства я ни разу не видела его пьяным. При раке горла, расстроенных нервах это был всегда совершенно трезвый ум, юмор, безукоризненная логика. Блестяще образован, буквально ходячая энциклопедия. Область его интересов -- философия, история, ботаника, поэзия, которую он безумно любил, вообще вся литература -- западная и современная. Он был меломан, имел огромную коллекцию классики. Обладал уникальной памятью и потрясающей любознательностью, не говоря уже об блестящем уме и таланте писателя. По степени образованности я ставлю его рядом с Аверинцевым и Лотманом.
Он был нетерпим к невежеству. Помню, как-то слушал концерт, а я толклась на кухне и пропустила, какую музыку объявили. Вхожу, Венечка мне: "Это кого исполняют?" Исполняли Шнитке, а я перепутала, не помню, с кем, но не с Бахом или Бетховеном. Он побелел, покрылся пунцовыми пятнами, его глаза из синих превратились в белые от негодования. Железным голосом, хотя мы валяли дурака, произнес:
"Если ещё подобное повторится, откажу от дома".
Меня он считал близким человеком, и ему было чрезвычайно неприятно, что я не распознала Шнитке. Или как-то навещаю его в "раковом корпусе" и чувствую, что он меня сухо встречает. В чем дело? Причина, выяснилось, в том, что я не читала Лотмана. Надулся, назвал невеждой.
Продолжение здесь⤵️
Подпишись на наш канал и читай:
Наталья Шелюхаева (с) "Лилит"