...чредою солнечных дней, чредою твоих улыбок нищенка-осень уронила медные монеты последних встреч, последнее очарование конвульсий, прятки за корой деревьев. Сиротливо-теплые окна и коридоры медленно впитывают объятия любви, которые не разомкнет и смерть.
Черно-белые цвета безвременья владеют духом. Дразнит белое страшным своим показным одиноким великолепием. По ночам оно отдыхает, впитывает поддельную желтизну светофоров, ветром выметает запоздалые тени, одинокими псами свертывается у батарей.
Разделены тьмой и светом, неотвратимым притяжением судеб, мы все равно вместе. Высокая трава доходит тебе до подбородка, ты стоишь на коленях и обнимаешь мое напряженное тело. Гнев и ласка еще цветут совместно. Зеленый нефрит откровения фиолетит сумеречные медитации последнего на Земле святого. Бежишь рядом, не поднимая взора. Чужая женщина племени очарования и унижения. Очарования и унижения. Очарования и унижения. Очарования и унижения. Очарования и унижения. Очарования и унижения. Очарования и унижения. Очарования и унижения. Очарования и унижения. Очарования и унижения. Очарованные стыда не имут. Яростью разрушения ветхий шалаш стремится к новой реке счастья. Бьются ручьи о запредельные камни мечты. Мы заступаем по пояс в живительную влагу потоков, которых не счесть на бесконечной равнине.
Костер. Озноб. Лежишь на сухом тростнике. Мыши поют — музы. Через границу дремы по телу бежит теплая, меховая, воздушная ладонь ласки. Падаем в пропасть сна и не снятся сухие щелчки выстрелов, мелкая щепа надежд, павших во имя.
Аромат прелой травы и овчины щекочет ноздри, в широком отверстии входа оседают косматые зеркала звезд, гаснут и снова взлетают вместе с дымом догорающего очага, вместе с нашими крылатыми душами, парящими, как ночные стрекозы на стеклянных крыльях нежности.
Весело нам заступать за кору деревьев, провидеть будущее в короткой памяти дня. Остановившимся взглядом я слежу за твоими медленными движениями, перебираешь нехитрую утварь, домашних женских божков: чаши и черепа, куколок и гребни, монеты для распущенных волос замужней женщины, страшишься случайно коснуться огромной, старой как мир, кости для перемешивания огня.
Тепло, мы подолгу купаемся в пещерном прозрачном озере, валяемся на коричневом песке, из него леплю твое смутно-воздушное подобие, не изрекая слов. Ты — север дикого племени, в густой паутине волос, в просветах мрамор. Бесконечные дни мой корабль прибивает к твоим берегам. Ковчег на вершине горы и падение в пропасть, забавы детства, камень зеркальной пращи отягощает бедро, по пояс татуировка, струение мышц под зеркальной поверхностью кожи, тигр в моей коже таинственной, как переговоры деревьев накануне осени.
Терновник зреет фиолетом плода, медленно поедаем кисло-сладкую мякоть, вдыхаем вибрации сна, прозреваем мученичество и сладострастие в их непрестанной борьбе, крики погонщиков, звон монеты о камень, вопли мятущейся в беспорядке толпы, звон доспехов, медленное вынесение одежд.
Глубокая рана, вытираешь кровь, макая кусочек меха в растопленное сало, лижешь меня языком, нежным и шершавым, прижигаешь заботливо выхваченным из костра ломким ароматным углем.
Слеза нежна. Лежу возле воздуха твоих ног в бессильной и невыразимой печали. Осторожная похоть щекочет спину, касается длинных на затылке волос. Зеркалом живота, щекою, с травой и небом медленно покачиваться в такт, ветер страсти высушивает твои ресницы, всю тебя, внезапную и гибкую, тонущую в озерах своего сияния, в запредельной тьме, которую не встретишь на путях земли, а ходить по небу с детства тропинки спутаны.
Падает дерево, гибнет птица, на камне тлеют ее потроха, благодарим судьбу.
Воспоминание наяву влечет оскудевшими мостовыми, сквозь электрическое подрагивание ветвей, рассекающих старую ткань пространства.
Непостижимый смысл запутан и скрыт в объятии, возвращенном красиво и незабвенно из таких далеких глубин, в которых не провести границу между ветром, перебирающим пряди, и непослушным камнем руки.
Суровые троглодиты веревками из травы привязывают к деревьям. Ладьи, покачиваются в скитаньях тьмы. Соприкасаются, замирают, роняют на очарованные ретины полыхающий светом и морозом город, стадо огней, непрерывно повествующих о конце пути, два лица, искаженных любовью в холодном мире анонимных прохожих, проплывающих друг сквозь друга, непоправимость ошибки оправдывается радостью пробуждения...