Мы продолжаем наш цикл статей о международном военном трибунале в Нюрнберге. Здесь мы расскажем несколько слов о организации самого трибунала и о его предъявленных его фигурантам обвинениях. Почему Нюрнберг?
Конечно, логичнее было бы провести подобного рода процесс в Берлине, в столице поверженного Третьего Рейха.
Однако выбор пал на Нюрнберг исключительно по причине удобства того дворца, в котором проводились заседания.
Он был уцелевшим, он уцелел после многочисленных бомбардировок. Кроме того, архитектура здания была такова, что она объединяла в нескольких корпусах и залы судебных заседаний, и тюрьму, где можно было содержать обвиняемых, и не тратить время на перевозки из места заключения в зал судебных заседаний.
Вообще говоря, какое-то время, в 1943-45 годах раздумывали по сути о бессудных расстрелах тех людей, которые были виновны в многочисленных преступлениях нацистского режима. Но это был, разумеется, не тот путь, который должны были избрать победители.
Поэтому по соглашению правительств стран-победительниц было решено провести международный военный трибунал с целью осудить нацистских военных преступников.
Действительно, это был суд, не имевший практически прецедентов в мировой истории. Почему военный? В тот момент Германия контролировалась оккупационными силами стран союзников. Именно поэтому трибунал стал международным и военным.
Открывая 20 ноября 1945 года первое судебное заседание международного военного трибунала, его председатель Джеффри Лоуренс сказал следующее: «Процесс, который теперь должен начаться, является единственным в своём роде в истории мировой юриспруденции, и он имеет величайшее общественное значение для миллионов людей на всём земном шаре. По этой причине на тех, кто принимает в нём какое-либо участие лежит огромная ответственность, и они должны честно и добросовестно выполнять свои обязанности без какого-либо попустительства, сообразно со священными принципами закона и справедливости». Лоуренс подчеркнул: «Трибунал весьма удовлетворён мерами, предпринятые главными обвинителями для того, чтобы защита получила доступ к многочисленным документам, на которых основывается обвинение, с целью предоставить обвиняемым полную возможность справедливой защиты».
Нюрнбергский процесс, длившийся с 20 ноября 1945 года и завершившийся 1 октября 1946 года, был гласным в самом широком смысле этого слова. В его ходе состоялось 403 открытых судебных заседания.
Главный обвинитель от Советского Союза—это Роман Андреевич Руденко. Опытный юрист и, пожалуй, стоит сказать несколько слов о причинах, почему именно он стал главным обвинителем от Советского Союза.
Выбор сделан практически в последний момент. Летом 1945 года Военная Коллегия Верховного Суда Советского Союза рассматривала дело польского подполья, действовавшего в тылу Красной Армии и ответственного за гибель и ранения около пятисот советских военнослужащих.
Процесс проходил в Колонном Зале Дома Союзов и на этом процессе Роман Андреевич сумел показать себя человеком твёрдым, решительным, находчивым. И именно такой человек был нужен для того, чтобы представлять нашу страну на главном процессе 20 века, процессе над нацистскими военными преступниками.
Кто же предстал перед судом международного военного трибунала? Сразу стоит оговориться, что один из обвиняемых—это Мартин Борман, глава партийной канцелярии, обвинялся заочно. Тогда ещё никто не знал, что Мартин Борман был убит и уже был мёртв к моменту, когда открылся Нюрнбергский трибунал.
К моменту начала работы трибунала было достоверно известно о смерти Адольфа Гитлера, Гиммлера, Геббельса и судьба Бормана оставалась неопределённой. Совершенно не исключалось, что этот человек был бы найден и предстал бы перед судом лично. Но в силу понятных обстоятельств он обвинялся заочно.
Обвиняемым №1, представшим перед трибуналом очно, был Герман Геринг—рейхсмаршал, главнокомандующий военно-воздушными силами Германии и по сути второе лицо в Третьем Рейхе после Гитлера. Кто же были остальные обвиняемые?
Достаточно своеобразной фигурой был Рудольф Гесс, заместитель Гитлера по руководству нацистской партией, перелетевший в Великобританию в мае 1941 года. Он занял позицию, если можно так выразиться, городского сумасшедшего. И по сути это было такое представление, «театр одного актёра». Но об этом попозже.
Закономерно перед судом предстал Иоахим фон Риббентроп, министр иностранных дел нацистской Германии.
Ещё одна фигура—Роберт Лей, глава Трудового фронта. Роберт Лей покончил с собой в тюрьме 25 октября 1945 года и поэтому непосредственно на заседании его уже не было.
Следующий—Вильгельм Кейтель, начальник штаба верховного главнокомандования вооружёнными силами Германии.
Следующий—Эрнст Кальтенбруннер, руководитель РСХА.
Следующий Альфред Розенберг, один из главных идеологов нацизма. Кроме того, он занимал должность рейхсминистра по делам восточных территорий.
Следующий—Ганс Франк, глава оккупированных польских земель.
Следующий Вильгельм Фрик, министр внутренних дел рейха.
Следующий—Юлиус Штрейхер, гауляйтер, главный редактор газеты «Штурмовик».
Следующий—Ялмар Шахт, имперский министр экономики перед войной, по сути он был творцом германской военной машины.
Следующий—Вальтер Функ, министр экономики после Шахта.
Ещё один представитель экономической части—это Густав Крупп фон Болен унд Гандбах, глава концерна «Фридрих Крупп».
Помимо высших руководителей германских вооружённых сил перед судом предстал Карл Дёниц, адмирал флота Третьего Рейха и преемник Гитлера.
Следующий Эрих Редер, главнокомандующий ВМФ до Дёница.
Следующий—Бальдур фон Ширах, гауляйтер Вены и глава «Гитлерюгенда».
Следующий—Фриц Заукель, руководитель принудительными депортациями в рейх рабочей силы с оккупированных территорий.
Следующий—Альфред Йодль, начальник штаба оперативного руководства.
Следующий—Франц фон Папен, канцлер Германии до Гитлера.
Следующий—Артур Зейсс-Инкварт, канцлер Австрии, затем имперский комиссар оккупированной Голландии.
Следующий—Альберт Шпеер, имперский министр вооружений и тоже один из ближайших сподвижников Гитлера.
Следующий—Константин фон Нейрат, он в первые годы правления Гитлера был министром иностранных дел, затем занимал должность наместника в протекторате Богемия и Моравия, это «осколок» Чехословакии, который остался после её поглощения Германией.
Ну и наконец Ганс Фриче, руководитель отдела печати и радиовещания в министерстве пропаганды. Тогда привлечение к суду Ганса Фриче может быть выглядело немного странным, но сейчас, в нашу информационную эпоху, это уже не вызывает удивления, он был частью военной машины, частью военной пропаганды и, разумеется, привлечение к суду такой фигуры сейчас выглядит более, чем логичным.
Кроме того, на международном военном трибунале подсудимыми в некотором смысле являлись организации Третьего Рейха. Это руководящий состав национал-социалистической партии, СС, СД, гестапо, и организации тоже были фигурантами Нюрнбергского трибунала. Мы постараемся показать и объяснить, какой это имело политический и сугубо практический смысл.
Необходимо оговориться, что сам формат международного трибунала с публичными слушаниями ставил обвинителей в немного уязвимое положение. Это было связано с тем, что обвиняемые и их адвокаты могли средствами демагогии и забалтывания поставить международный военный трибунал в ситуацию, когда заседания будут затягиваться, когда они будут «тонуть» в словесных излияниях и словесных контратаках обвиняемых, среди которых было немало профессиональных демагогов.
Поэтому были предприняты особые меры—страны-участницы международного военного трибунала заранее согласовали те темы, которые в принципе не подлежали обсуждению в процессе судебного заседания.
Так, например, англичане 1 декабря 1945 года представили на рассмотрение своих коллег список вопросов, начинавшийся на самом деле аж с англо-бурской войны и заканчивавшийся периодом второй мировой войны, разумеется, включавших такие вопросы, как Мюнхен 1938 года. Обращение англичан было воспринято с пониманием. Это обращение хранится в Государственно архиве Российской Федерации, о нём неоднократно говорилось, поэтому здесь речь идёт именно о взаимосогласованной позиции.
В свою очередь требованием СССР было исключить вопросы, связанные с общественно-политическим строем СССР. Эти вопросы совершенно не касались обвинения военных, политических и экономических руководителей Третьего Рейха: внешней политики Советского Союза, в частности, советско-германский пакт о ненападении и вопросы, имеющие к нему отношение—посещение Риббентропом Москвы и переговоры ноября 1940 года в Берлине; Балканский вопрос; советско-польские отношения; наконец советские прибалтийские республики.
Обсуждение этих тонких политических моментов могло увести судебное заседание в сторону от сути дела, а сутью дела были многочисленные преступления фигурантов и тех организаций, которые тоже оказались, пусть и незримо, на скамье подсудимых.
Анализируя устав и регламент трибунала, можно сделать вывод, что были согласованы следующие виды доказательств: показания свидетелей, принимались как устные показания, так и письменные; показания и объяснения подсудимых, тоже устные и письменные; документы и вещественные доказательства. К числу вещественных доказательств относились в том числе киносъёмки преступлений нацистов и эти киносъёмки, конечно, тоже производили сильное впечатление на всех присутствующих.
При этом следует особо отметить, что именно Роману Андреевичу Руденко, главному обвинителю от Советского Союза, принадлежит идея достаточно широко использовать показания свидетелей. Но не все были с этим согласны.
Вообще говоря, судебные системы Европы и Америки существенно различались. Одной из задач обвинителей было согласовать разницу в принципах судебного производства и Роман Андреевич настоял на использовании свидетелей. И хотя процесс безусловно был процессом документов, особенность Нюрнбергского трибунала—это то, что он был процессом документов. Одной из базовых вещей, мы бы сказали, даже главенствующих вещей, были именно документы.
Достаточно привести несколько цифр. На Нюрнбергском процессе, непосредственно в суде, было допрошено ни много, ни мало, а 116 свидетелей и принято 143 письменных показания свидетелей. Одновременно документальных доказательств было принято около двух с половиной тысяч, то есть почти в десять раз больше. Именно поэтому Нюрнберг стал процессом документов.
Но мы позволим высказать себе такую мысль, что показания свидетелей, живых и часто весьма высокопоставленных на том момент, когда они своими глазами видели, или даже принимали конкретные решения, что иной раз несколько слов важного свидетеля перевешивали сотни страниц «сухих» документов.
В чём же обвинялись те люди, которые оказались на скамье подсудимых, те люди, которые были отделены барьером, чьи слова, каждое слово, тщательно переводились и, вообще, работа переводчиков на Нюрнбергском процессе—это отдельная тема.
Итак, советские обвинители и обвинение в целом представили доказательства: во-первых—гитлеровской агрессии против Советского Союза; второе—преступное обращение с советскими военнопленными. Обращение с военнопленными, на самом деле начавшись с советских военнопленных, очень быстро было спроецировано и на военнопленных других стран. Третье—преступления против мирного населения, не только Советского Союза, но и оккупированных стран Европы. Четвёртое—разграбление государственной, общественной и частной собственности. Пятое—разрушение и разграбление культурных ценностей, уничтожение городов и сёл. Шестое—угон населения в нацистское рабство. Седьмое—преступления против человечности в целом.
Среди представленных доказательств были подлинные германские документы, приговоры военных трибуналов, более 60-ти сообщений Государственной Чрезвычайной Комиссии, которая занималась расследованием преступлений нацистов ещё с первых лет войны, доклады Правительственных Комиссий Польши, Югославии, Чехословакии, вещественные доказательства по всем разделам обвинительного заключения.
Начнём с главного—гитлеровской агрессии против Советского Союза. Сейчас нам кажется абсолютно очевидным, что германское нападение было ничем не спровоцированным, что готовился план «Барбаросса», готовился долго, почти год—всё это нам кажется очевидным. Всё это не было настолько очевидным в 1945 году и война с СССР, её начало, они ещё были покрыты во многом мраком тайны, обусловленной штампами «Совершенно секретно» и «Только для командования» на многих германских документах.
И здесь, разумеется, Советский Союз привлекал не только документы, не только сам план «Барбаросса», но и показания тех свидетелей, которые не только присутствовали на каких-то заседаниях, не только являлись командующими, которые принимали к исполнению данные им приказы, но и тех, кто непосредственно разрабатывал тот самый план «Барбаросса», план нападения на Советский Союз. Кого же допрашивали?
Допрашивали, например, генерала Бушенхагена. Он говорил на суде, что в конце декабря 1940 года, будучи начальником штаба германских войск в Норвегии, был вызван в Берлин, где начальник германского генерального штаба Гальдер проводил совещание, и на этом совещании он был ознакомлен с планом «Барбаросса». Из директивы плана «Барбаросса» он узнал, что его армия будет участвовать в этой операции.
Важным свидетелем был Вальтер Варлимонт. Его должность на тот момент, когда планировался план «Барбаросса», называлась начальник отдела обороны страны. Пожалуй эта должность не вполне отвечала названию этой должности, она отвечала его реальным обязанностям и в январе 1942 года она уже именовалась, как заместитель начальника штаба оперативного руководства. Его задачи после «смены вывески» никак не поменялись.
Так вот, Варлимонту задали вопросы о планировании плана «Барбаросса». И он прямым текстом сказал, что первый раз услышал о плане «Барбаросса» 29 июля 1940 года. Эти обстоятельства были для него особыми, потому что генерал-полковник Йодль редко приезжал и ставил задачи лично. Он прямо ответил на вопросы обвинителей, что генерал Йодль к ним никогда не приезжал, явились старшие офицеры и после этого Йодль сообщил следующее, Варлимонт, естественно, пересказывал по памяти те слова, которые были произнесены тем роковым июльским днём: «Йодль заявил, что фюрер решил подготовить войну против России. Фюрер это обосновывал тем, что поскольку война должна произойти так или иначе, то лучше будет начать эту войну уже сейчас». «Уже сейчас» тогда звучало в буквальном смысле. Гитлер уже осенью 1940 года собирался начать войну против Советского Союза, но он отказался от этого плана по сугубо техническим соображениям—отсутствовали железные дороги, казармы, мосты, развёртывание армий не успевало до момента наступления периода распутицы и плохой погоды, поэтому план был сдвинут на 1941 год и, как мы знаем, 22 июня 1941 года нападение состоялось.
Важнейшим свидетелем стал Паулюс, тот самый Паулюс, который командовал 6-й немецкой армией в Сталинграде, тот человек, который сдался в городе Сталинграде и его звание на тот момент было фельдмаршал.
В 1940 году он был обер-квартирмейстером генерального штаба германской армии и принял личное участие в подготовке плана «Барбаросса». В своих показаниях он отмечал следующее—на очередном этапе разработки планов, когда прошла военная игра на картах, в которой детализировались и подтверждались основные положения плана, состоялся доклад начальника отдела иностранные армии «Восток». Он сделал сообщение об экономике и географической характеристике Советского Союза, ну и разумеется о Красной Армии.
Паулюс говорил следующее: «Примечательным является то, что тогда ничего не было известно о каких-либо приготовлениях со стороны России. Эти военные игры и совещания завершали теоретическую подготовку и планирование будущей агрессивной войны». Действительно, непосредственно после военных игр верховное командование вооружённых сил издало Директиву №21 и она была основой для будущей агрессивной войны. В последний момент планы были несколько скорректированы в связи с нападением на Югославию.
Здесь стоит также сказать, что на Нюрнбергском трибунале рассматривались в том числе вопросы ведения Германией агрессивных войн в целом. Обсуждением нападения на Советский Союз заседание не ограничивалось. В последний момент нападение было отсрочено и в итоге состоялось 22 июня 1941 года. Это говорит ещё и том, что каких-либо активных действий со стороны Красной Армии не ожидалось. Многочисленные документы, которые уже тогда были предъявлены и которые известны сейчас, говорят о том, что германской разведкой не фиксировалось и генеральным штабом не рассматривалось ничего похожего на возможный удар со стороны Советского Союза. Поэтому попытки обвиняемых сказать что-то о какой-то превентивной войне—это были достаточно жалкие отговорки.
Ещё одним свидетелем, крайне важным именно в этом отношении, превентивной была война или чистой агрессией, как мы сейчас знаем—это Антонеску, «кондукэтор» Румынии, румынский диктатор. В январе 1941 года он был приглашён Германией, имел встречи с Гитлером, на которой в том числе присутствовали представители германских вооружённых сил.
Антонеску в своих письменных показаниях говорит следующее: «Гитлер подчеркнул также, что находящаяся в его распоряжении информация свидетельствует о том, что Советский Союз не намерен воевать против Германии и Румынии».
Ещё одна встреча у Гитлера с Антонеску состоялась в Мюнхене и, пересказывая содержание разговора с Гитлером говорил, что «Гитлер говорил мне, что им принято сообщение о военном нападении на Советский Союз. Подготовив это нападение, мы должны(Мы—это Румыния и Германия—Авт.) осуществить его неожиданно на всём протяжении границ Советского Союза, от Чёрного до Балтийского морей. Неожиданность военного нападения»,—продолжил далее Гитлер,—«даст Германии и Румынии возможность в короткий срок ликвидировать одного из самых опасных наших противников». Также Гитлер подчёркивал, что Румыния не должна стоять вне войны, так как для возвращения Бессарабии и Северной Буковины она не имеет иного пути, как только воевать на стороне Германии. И Гитлер ещё посулил румынам территорию вплоть до Днепра.
Одним словом, одним из компонентов подготовки к нападению на Советский Союз было сколачивание преступной коалиции. Причём Антонеску в своих показаниях уже в ретроспективе, уже к тому моменту он естественно был смещён, находился в заключении, и он даже говорил о гнусностях. По сути всё было понятно о том, как готовилось вероломное нападение на Советский Союз.
Здесь также стоит сказать о том, что ввиду отсутствия прецедентов в мировой истории проведения такого масштабного процесса, фактически международного и межгосударственного, говорилось об отсутствии правовой базы. Этот аргумент выдвигался со стороны защиты обвиняемых. Однако, разумеется, в отсутствии конкретной правовой базы, имелись общие основания в юридическом смысле для проведения процесса, это было соблюдением международных договоров.
Кроме того, по сути своей, Нюрнбергский трибунал обобщал преступления против ряда стран. Можно было, конечно, судить военных преступников по законам каждой конкретной страны. Но в случае с главарями Третьего Рейха это, разумеется, не имело смысла ввиду того, что преступления носили общий характер, что разумеется, не исключало отдельные процессы, которые проходили своим чередом, действительно, по законодательству тех стран, на территории которых совершались конкретные военные преступления.
Одним словом, была представлена обширная доказательная база агрессивной политики Третьего Рейха. При этом нельзя не сказать о том, что в процессе подготовки к трибуналу обсуждался вопрос о формулировках, касающихся формальных определений агрессии, поскольку какие-либо размытые формулировки, конечно, ставили бы обвинителей в глупое, и даже смешное положение.
Вообще говоря, понадобились определённые усилия со стороны юристов антигитлеровской коалиции с тем, чтобы найти корректные формулировки и уходить от каких-то общих слов. Конкретный пример, первоначально была такая формулировка—«Вторжение, или угроза вторжения, или выступление в качестве защитника войны в других странах в нарушение договоров, соглашений или заверений, участие в общем плане и мероприятии, направленном к установлению господства над другими нациями».
Следует отметить, например, вступление армии союзников на территорию Германии тоже можно было в такой формулировке интерпретировать двусмысленно. Такая ситуация заставляла искать максимально точные формулировки, но это конечно же не отменяло того простого и очевидного факта, что на базе обширной документальной базы и показаний свидетелей было доказано, что война против СССР была агрессией, агрессией ничем не спровоцированной и идущей вразрез с достигнутыми межгосударственными договорённостями.
Следующий пункт—это преступное обращение с военнопленными. Когда заместитель главного обвинителя от Советского Союза на заседании в феврале 1946 года касался этой темы, он, естественно, обратился в первую очередь к той правовой базе, которая регулировала содержание военнопленных.
И на самом деле ещё в конце 19 века на Гаагской конвенции 1899 года были установлены нормы, регулирующие права и обязанности воюющих сторон. И что же там говорилось?
«Исключительной целью военного плена является воспрепятствование дальнейшему участию пленных в войне. Государство может делать всё, что окажется необходимым для удержания за собой пленных, но не более… Хотя военнопленные теряют свою свободу, но не теряют своих прав. Другими словами, военный плен не есть более акт милосердия со стороны победителя—это право обезоруженного».
Далее Покровский сказал совершенно замечательную фразу: « Может быть вас удивит, когда я скажу, что цитировал я указание германского генерального штаба, содержащееся среди циркуляров германского генерального штаба, изданных в 1902 году».
То есть все эти нормы обращения с военнопленными, они были приняты ещё на рубеже веков и лишь закреплялись последующими договорённостями. Собственно, Женевская конвенция, она никак не отменяла предыдущих международных соглашений и тем более она никак не отменяла тех указаний, которые давал, собственно, германский генеральный штаб ещё в начале столетия.
Проблема была в том, что эти прямые недвусмысленные указания были перечёркнуты и штаб германских вооружённых сил издал указание об использовании труда советских военнопленных: «Русские военнопленные прошли школу большевизма. Их нужно рассматривать как большевиков и обращаться с ними, как с большевиками. Согласно советским инструкциям они даже в плену должны активно бороться против государства, взявшего их в плен, поэтому нужно с самого начала обращаться со всеми русскими военнопленными с беспощадной строгостью, если они дают для этого хотя бы малейший повод».
Ну и по факту даже если эти поводы не давались. По сути своей обращение с советскими военнопленными было частью общей политики геноцида, политики уничтожения, которую держали в мыслях те, кто создавал план «Барбаросса».
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
P. S. Команда канала World War History будет благодарна за любую оказанную материальную помощь, пожертвовать на развитие канала можно на кошелёк Ю-Мани,(бывший Яндекс Деньги) 410018599238708 или по ссылку внизу.