Русский Турек - Максинерь2
Ольга Чернышова(Рябцева) любезно предоставила мне воспоминания своего деда Дмитрия Андреевича Крупина из д. Максинерь.
Он с 1901 по 1914 год работал на плотах у Бушковых из Русского Турека.
Эти воспомининия записал позднее отец Ольги Чернышовой(Рябцевой).
Записи очень интересные, написаны хорошим литературным языком, легко читаютя.
Сначала я отправил их прямым потомкам главных людей семьи в Казань и Киров.
Все согласились, что воспоминания очень интересные.
Мы не будем комментировать содержание, так как понимаем, что всё это получилось из многочисленных рассказов, воспоминаний, легенд людей,
которые работали всесте с дедом Ольги Чернышовой(Рябцевой) и до него, и получилось это не за один день, а за 13-14 лет.
Это не документ, а по сути еще одна легенда. Про себя мы отмечали, что есть нестыковки с тем, что известно в семье,
но это не уменьшает ценность этого материала в общем познавательном смысле о тех временх.
Потому что такого больше нигде не найдешь.
Кому интересно, то может посмотреть мои предыдущие заметки о семье ллесопромышленников Бушковых из с. Русский Турек Уржумского уезда Вятской Губернии и самому сопоставить данные с этим материалом.
Мне лично было интересен этот материал потому, что моя мама родом из д. Максинерь, что неподалёку от Русского Турека.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Воспоминания моего деда КРУПИНА ДМИТРИЯ АНДРЕЕВИЧА (1877-1976)
С 1898 по 1901 г.г. дед служил в царской армии.
1901-1904г.г.
Вернулся домой. Погулял и хватит, пора за работу, так решил сам и все домочадцы. Что делать? На семейном совете решили так: Дмитрий пойдет работать к богатым лесопромышленникам, например к Бушкову в Русский Турек, будет зарабатывать деньги, так нужные в хозяйстве. Отец с братом Алексеем остаются на земле и выполняют все крестьянские работы, привлекая Дмитрия лишь в крайности. Так и порешили. Вот условия для деда:
- В случае необходимости Дмитрий работает в поле, как и другие члены семьи.
- Все заработанные им деньги идут в общее хозяйство. Ими распоряжался отец, после смерти отца – брат Алексей.
- Дмитрию остаются только те деньги, какие необходимы, скажем, на билет к месту работы, одежду, обувь и т.д.
Дед вспоминал, рассказывая мне про этот период жизни, что со стороны отца контроль за расходованием денег был жестким: сколько взял, куда расходовал. Приходилось спрашивать у отца разрешения даже на покупку жене платка, ткани на юбку или ботинок.
В конце IXX начале XX века в наших местах на Вятке начались интенсивные разработки лесов. Самым крупным лесопромышленником в Уржумском уезде да и в губернии был БУШКОВ. Он наш, из Уржумского уезда, жил в деревне Русский Турек, недалеко от Максинери. Бушковы времен молодости деда были уже богатейшими людьми в округе. В Русском Туреке стараниями Бушковых еще до революции был построен водопровод, уличное освещение от электростанции, была крупная библиотека и даже небольшой театр. Первый автомобиль в селе появился у Бушковых чуть позже, чем в Москве. В деревне Кизерь до большевиков был настоящий огромный ипподром с прекрасным конезаводом.
После смерти отца Бушковы помаленьку начали заниматься заготовкой и сбытом леса в Саратов, Царицын, Астрахань. А было их три брата.
К 1900 году Бушковы известные в округе и на Волге лесопромышленники и владельцы пароходов, люди богатые. Ими заготовлялось и сплавлялось на Волгу вплоть до Астрахани сотни тысяч кубометров деловой древесины. Братья не только имели буксирные пароходы, но приобрели и товаропассажирские и дали названия: «ДЕД», «СЫН», третий не помню, как звали. Эти пароходы взяли на себя почти все грузопассажирские перевозки по Вятке. При Советской власти их переименовали в «КИМ», «БЕБЕЛЬ», «Ф.ЭНГЕЛЬС». Позднее, в шестидесятых годах XX века их списали, они отслужили свой срок. Плавали еще с конца XIX века. Всего у Бушковых было пять пароходов: два буксирных и три грузопассажирских. Скооперировавшись с промышленником Перевозчиковым из Вятки, они в Аркуле организовали ремонтную базу для своих судов. При Советской власти она называлась «РБ им. Кирова».
Бушковы скупали лес на корню у разорившихся дворян Уржумского, Нолинского и Кильмезского уездов. Покупали лес и в государственных лесах. Они, по словам деда, не шибко были и грамотны, но хватку имели крепкую. Кроме леса занимались торговлей, имели магазины в Казани, Саратове, Самаре. Имущество не делили, жили всей многочисленной семьей в деревне Русский Турек. При Советах в их домах в Русском Туреке устроили туберкулезный санаторий на 100-150 коек. Представьте, какие это были дома, хотя и одноэтажные.
Главным заправилой был средний брат, младший много по-купечески пил и к делам почти не касался. Старший брат тоже не очень-то хотел надрываться на работе. Дед мне рассказывал, как братья «гуляли» вне дома, на Волге, в Самаре и т.д. Вино, женщины и снова вино. Дед говорил, что слава об их запоях прошла по всей Волге. В общем, братья на «широкую» жизнь денег не жалели. Откуда об этом известно деду? За десятки лет работы на братьев наслышался всего, говорил он. Их леса были по рекам Уржумка, Немда, Кильмезь, Вала, Идык, Лобань. Заготовки леса сегодня в этих местах практически не производятся, все вырубили. Повинны в этом и Бушковы и Советская власть.
Вот к ним-то и пошел после демобилизации Дмитрий Андреевич наниматься на работу: на сплав, на лесозаготовки. Вот как он сам мне об этом рассказывал: весной отсеялись, и я отправился в Турек. Пришел в имение, спросил дома ли хозяин. Сказали, что у себя. Я попросился к нему. Велели подождать. Жду на крыльце, когда позовут в дом или он сам выйдет ко мне. Ждал не очень долго. Вышел какой-то слуга или работник и велел идти на кухню, там ждать барина. Пришел в кухню, сижу, жду Бушкова. Хозяин принял деда на кухне, в парадные комнаты не допустил. Спросил, чей и откуда, максинерских многих знал лично, знал и моего отца, говорил дед. На работу взял без заявления, их тогда никто не писал, направил в поселок Немду за Вяткой напротив Максинери. Положил зарплату 25-30 рублей в месяц. По тем временам это приличные деньги. Корова стоила 20-25 рублей. Вернулся в Максинерь в хорошем настроении и через день отправился в Немду. Доложился приказчику, что от хозяина, занесли меня в книгу, и стал работать на сплаве. Поселили во временном бараке-общежитии или как тогда говорили – казарме. Так с 1901 года и стал дед рабочим у Бушкова вплоть до революции 1917 года. Работа сезонная: зимой – заготовка леса, весной и летом – сплав его на Волгу. Постоянных рабочих Бушковы не держали. Постоянному рабочему нужно и постоянное жилье для семей, что не выгодно. Временные могут жить и в летних казармах, не надо строить теплые бараки.
Чем занимался дед? Вместе с бригадой таких же сезонников делал «салки», т.е. плоты в один ряд, затем на эти однорядные плоты затаскивали бревна еще в несколько рядов, получалась грузоединица. Их связывали канатами в плоты и, сформировав плот побольше, отправляли вниз по реке на Волгу, где и продавали. Бушковы на этом зарабатывали огромные деньги, миллионы рублей.
Инвентарь сплавщика - багор или пиканка. Багор – на конец оструганного черенка из березы крепят багор, черенок короткий, им то и толкают бревна и таскают их на «салку». Багор использовали и как рычаг. Пиканка – это подобие багра, но черенок тонкий и длинный, для того чтобы достать далеко плывущее бревно, подтянуть к себе и направить куда следует.
Дед с годами набирался опыта и сноровки, мог свободно бегать по моли (моль – это свободно плывущий лес и плывет он то густо, то нет). Дед мог плыть с пиканкой на одном бревне большие расстояния. Одним словом дед стал специалистом и знатоком дела.
Рабочий день начинался в 6час.30мин. утра и заканчивался в 19 часов вечера. Работали по 12 часов в день. В день Бушков платил по рублю. После работы те, кто издалека идут на отдых в казарму, а кто живет близко, по домам. Дед уходил в казарму. Каждый день ходить за 4-5 км., и через Вятку надо переправляться вдобавок, трудно и нецелесообразно. На неделе ходил домой не чаще двух раз. Выходной – воскресенье. В конце рабочей недели Бушков через приказчика угощает рабочих - каждому по стакану водки. Водку в счет зарплаты не относил, угощение за счет хозяина. Зарплату выдавали каждую неделю. Так что домой дед приходил с живыми деньгами. Себе не оставлял, отдавал отцу все до копейки.
Дед показал себя положительно и бригада выбрала его звеньевым по-теперешнему, а тогда это называлось иначе – старший. До бригадира далеко, надо съесть пуд соли, надо плавать на плотах вниз, надо знать реку и многое другое. А пока дед старший. Так прошло лето. Зимой на лесозаготовки не пошел, работал дома, молотил, сушил хлеб, возил сено.
На заработанные деньги покупали сельскохозяйственные машины. В 1902-1904 годах купили два плуга, жнейку.
Я знал, что в Уржуме жили ссыльные социалисты. Меня интересовало, какую работу они проводили среди населения уезда, вовлекали ли в свои ряды рабочих типа деда, распространяли ли литературу и т.д. Дед не любил разговоров на политические темы, но на вопросы отвечал. Что узнал от него? Уржумские социалисты жили замкнуто, и он о них ничего не знал и не слышал, хотя в Уржуме бывал часто и имел знакомых. А может, они и не вели никакой революционной работы? Видимо так и было, не слышал и я об их активности в этом плане. Хотя в книжке «Мальчик из Уржума» автор и пытается показать связь мальчика Кострикова с ними. Думаю – приукрашено. В бригадах у Бушкова волнений и забастовок не было, недовольства рабочие не проявляли, против царя не выступали, к захвату власти не стремились, а жили и работали по заведенному дедами порядку. Ни о каких там меньшевиках, большевиках, народниках, кадетах дед не знал и не слышал. Такова правда. Никаких крестьянских волнений или недовольства порядками не знал и не видел. Так по рассказам деда проходила жизнь до 1905 года. Тишь и благодать, мир и покой по России, включая Богом забытую Вятку.
1904-1914г.г.
В 1904г. началась Русско-Японская война. Деда взяли на войну в 1904г.
В первой половине 1905 года дед демобилизовался, вернулся с войны. На войне дед был больше года. Вернулся в Максинерь. Ему повезло, не ранен, не контужен, с руками и ногами.
До глубокой осени дед работал с семьей на своей земле, помогал брату и отцу в поле, на огороде. Зимой на семейном совете решили – Дмитрий пойдет на лесозаготовки к тем же Бушковым.
Хозяин работать направил в Немду, места знакомые, от дома недалеко. Заготовка леса велась не близко, на делянке жить негде. Стали рыть землянки недалеко от лесосеки и не одну. Работало несколько бригад. В каждой землянке ютилось по 6-8 человек, а то и по 10. Сложили временные печи, устроили нары и жилье готово. Для десятника сделали отдельную, более уютную землянку и начали валить лес. Снегу много, ползешь по сугробам, окапываешь дерево, пилить надо так, чтобы пенек был нужной высоты, иначе десятник не примет, а у него не примет делянку лесник от государства. Работали звеньями по три человека. Двое пилят ручными пилами, третий специальным длинным шестом с рогатиной направляет дерево при падении. Повалив дерево, звено разделывает его на бревна разной длины. Кто на конях, отвозят эти бревна на нижний склад, к реке, чтобы весенняя вода подняла эти заготовки и несла к устью реки. Там лес встречают и делают «салки», грузят в грузоединицы.
Бывает и иначе: на месте, где весной поднимется вода, делают – рубят «глухари». Бревна в «глухарях» в несколько рядов, больше человеческого роста. Для лошадей строили навесы, старались в низине, чтобы меньше дуло, жалели лошадей.
Работали весь световой день, заканчивали, как начнет темнеть, начинали чуть свет. Длинные зимние вечера, в землянке полутемно, горит лучина, кто у печки сушит портянки, кто лежит на нарах, кто «травит» байку о былом и настоящем, больше все о бабах, молодые все собрались. Через землянку натянута веревка, на ней сохнет одежда, за день промокло все. Печка чуть дымит, возле нее тепло, а в углах промерзло. Многие курят тут же. Через дверь слышно, как завывает ветер, пуржит, значит завтра снова мучиться по пояс в снегу. В тепле сомлели, кто-то уже спит, наконец, остается дежурный, в обязанность которого входило дотопить печь, убедиться, что не сгорим и не угорим. Ложиться и дежурный, землянка затихает до утра, пахнет портянками и сыростью.
Готовить еду на одного не получается, если на тех, кто в землянке, тоже накладно – держи три стряпухи. Артель решила так: будет готовить еду женщина-кухарка за жалованье от бригады. Хозяин в оплате стряпухи не участвует, артель заготавливает продукты на себя. Расход делится на всех поровну. Для кухарки – отдельная землянка, где она живет и готовит еду. Подбирали женщин не гулящих и чистоплотных.
Работа тяжелая, весь день на морозе и в снегу, уставали изрядно, толкует дед. Ждешь субботу, чтобы пойти домой, помыться, отдохнуть, повидаться и принести домой заработок. Перед уходом по домам, приказчик каждому подаст стакан водки за хорошую работу. Признайся, дед, неужели выпивали только в субботу и то перед уходом домой? Выпивали редко и мало, берегли деньги. Конечно, выпить можно, пей, знали, что у приказчика всегда есть водка, но ведь он запишет стоимость выпитого, получишь в конце недели меньше других. Разве только в самый лютый мороз или если приболел, и то помаленьку, жалко пропитой копейки. Ну, все ушли, а на кого лошадей, имущество? Это дело приказчика, нанимал за счет хозяина сторожа из своих же рабочих. Оставались, а что не остаться, еды много, найдется и выпить. Приказчик обычно жил в лесу и стерег добро хозяина пуще нас, грешных.
Аптечек не было, даже бинтов не имели. Рукавицы свои. В общем, хозяин не отвечал за технику безопасности. Травмировался, ну и черт с тобой, лечись сам, на твое место найдутся охотники. Мужики все бородатые, не знали бритвы и ножниц, заросли. Попадется такой в лесу можно и «родимчик» схватить, можно принять за «снежного» человека. А ведь жили люди, работали, денежку несли в дом, старели и умирали.
Вот и весна! Мужикам нужно домой, скоро сев, полевые работы, больше работать у Бушковых не хотят. Бушковы встревожены, нужны рабочие на весенний сплав леса, приказчики уговаривают людей – оставайтесь, зарплата будет больше. Весной, вспоминал дед, платили до трех рублей в день. Не знали, что хозяин зарабатывал сотни тысяч рублей прибыли.
Дома решили, пусть Дмитрий работает на сплаве, деньги в доме нужны, а в поле справятся сами.
Весной и летом 1906 года дед редко бывал дома. Он осваивал профессию сплавщика, сопровождая плоты от Немды до Соколок, что в устье Вятки. В Соколках у Бушкова сплавной участок, который принимает вятские плоты, формирует более большие и отправляет по Волге до Астрахани. Сдав в Соколках плоты, бригада на пароходе тоже Бушковском, возвращалась домой за следующим плотом. И так всю весну и лето, только летом плоты уходили реже. Дома бывал редко, заскочит на день-полтора и снова в Немду. В конце сентября сплав свертывали до следующей весны. Рабочие получали расчет и расходились по домам и деревням.
Дед стал звеньевым, набирался опыта и сноровки, знаний о людях и о деле, при котором работал. Становился зрелым мастером своего дела. С ним считались не только рабочие, но и сам Бушков – хозяин Вятки. Пришло время, когда Бушков назначил его бригадиром и не за красивые глазки, не за подхалимство, а за умение работать с людьми, умение организовать работу, за знание дела. Произошло это примерно в 1909-1910г.
Бушков дал право деду комплектовать бригаду по своему усмотрению численностью в 20-30 человек. Народ из соседних деревень шел в Максинерь и записывался у Крупина в бригаду.
В бригаду был отбор, дед брал не всех, а надежных и проверенных людей. Не брал лодырей, выпивох, не чистых на руку. Бригадир вел табель выходов на работу – это основной документ на получение зарплаты. Сдельщины не было, была поденщина. Сколько дней отработал, за столько и получай. Деньги привозил приказчик и отдавал бригадиру, который и выдавал рабочим. Уравниловки не было и быть не могло. Все рабочие бригады имели разную степень мастерства, вот за это и платили. Бригадир получал на 35% больше рядового, звеньевой – на 15%. Если люди работали где-то отдельно, то старший над ними получал на 10% больше. Бригадиру Бушков давал 5% на поощрение членов бригады. Бушков умно работал, давая бригадиру право поощрения, тем самым укреплялся авторитет бригадира, крепла дисциплина труда. Бушков платил по 3 рубля в день – это в среднем, могло быть и больше, в зависимости от сезона. На лесозаготовках платили дороже, весной на сплаве тоже, летом дешевле, осенью снова дороже. Иногда с согласия бригады и по ее настоянию 5% бригадирского фонда вкладывали в общий котел. Женщин Бушков обижал, женщинам платили на погрузке досок по 50 копеек за 10-12 часов работы. Они и этим довольны. Ребятишкам на «черемушке» платили по 15-20 копеек за день.
Хотя Бушков и выделял Крупина из массы рабочих, но близко к себе не подпускал, держал на расстоянии. Вот какой случай рассказывал дед. Как-то потребовались деньги на покупку молотилки, где взять, в деревне не найдешь. Пойду к Бушкову, попрошу, может, не откажет. Все же не простой рабочий, а бригадир. В Туреке зашел в дом, сказался, кто я, а меня и так там знали.
Хозяин велел ждать на кухне, жду, разговариваю с прислугой о том, о сем. Заходит сам, здоровается, и расспрашивает о здоровье родителей, жены, детей, о видах на урожай и т.д. Спрашивает, а зачем пришел? Отвечаю – нужны деньги на покупку молотилки. А сколь надо? Ну, дадите рублей 40-50, буду благодарен. Никогда не откажет, но даст денег не каждому. Он многих знал в лицо, знал, где и как живут, умеет ли работать, пьет ли горькую. Если пьет, денег не даст и бесполезно просить. Деда знал хорошо, как и его родителей. Уверен, не пропьет, а пустит в дело, да и долг за таким не пропадет, а то, что работать будет лучше – не сомневался. Доволен Бушков, что приобрел отличного работника, надежного и безотказного, такой смутьянить не станет. Доволен и бригадир, купит в хозяйство то, что задумано с братом, а деньжат не хватало. Хозяин вышел, вернулся с деньгами, за ним кухарка с подносом, на котором графинчик с водкой и закуска. Полный стакан налил водки, пей Дмитрий. Я не отказался, вспоминал дед, и осушил стакан водки. Заел соленым грибочком, собираюсь уходить, хозяин не задерживает. Еще раз поблагодарил, поклонился и вышел на улицу. Дорога домой прошла незаметно, что ты, такие деньги отхватил и не по частям, а сразу. Будем с молотилкой, а деньги отработаю, куда денусь, дал бы Бог здоровья.
Ходил к Бушкову не я один, говорит дед. Кто не пил, тот всегда мог получить помощь, проценты не брал, только просил отработать заем в нужное ему время. Конечно, не всегда интересы мужиков и Бушкова совпадали, но раз взял деньги, надо отработать. И уходил должник весной на сплав, оставив семью, часто одну жену с полевыми работами. Я спрашивал у деда: сколько раз ты брал взаймы у хозяина? Может раза 3-4, отвечал дед, рублей по 30-40. И что, каждый раз он тебя бесплатно угощал? Представь себе, каждый раз подавал стакан водки и закусь, улыбался дед. Так ты что в кабалу к нему шел? Может и в кабалу, но добровольно, без принуждения. Нужны деньги, а где взять? Только у него, а потом отработать, так делали все и я не исключение.
Меня удивляло одно: как так не слишком грамотные братья управлялись с таким хозяйством на огромных просторах по Вятке и всей Волге до Астрахани? Спрашиваю старика – Скажи, а большая у них была контора, много ли бухгалтеров было? Дед, не задумываясь, отвечал – не было у них больших контор, на каждом участке был приказчик, он то и вел всю бухгалтерию и отчитывался перед хозяином лично за каждый кубометр леса.
Итоговые книги по расходу и приходу вели сами братья, не было никого, если бы был кто, знал бы я, утверждал дед. Просто удивительно! У них же пароходы, баржи, сплавные участки в Немде, в Соколках, на Устье-Кильмези, Симбирске, Самаре, Саратове, Царицыне. Это только сплавные, а лесозаготовительные? Огромное предприятие с миллионными оборотами! Ценили промышленники копеечку, не то, что сегодня! Есть чему поучиться у Бушкова.
Как-то «подъехал» к деду, расскажи, как все же жили богатые купцы, все что помнишь? Вот один из его рассказов.
Разъездных катеров не было, на дальние расстояния купец ездил поездом или пароходом, а вот на ближние, тут я знаю, и много видел. У Бушковых была отличная большая лодка, даже не лодка, а «завозня», по пять гребцов на борту. Значит всего 10 одних гребцов, а ведь каждому надо платить плату за работу, одеть всех одинаково. Их одевали в красные рубахи, чтобы далеко видно было – едет хозяин, а не кто-либо из мелкой сошки. Но этого мало, каждый гребец обязан был уметь петь и плясать, в меру пить водку, не буянить, не перечить. В общем, эти 10 человек попросту сказать – слуги хозяина. Все они набирались в Русском Туреке, этим в основном и промышляли. Назывались эти люди – косные. Что это означает, не спросил. Посреди лодки – тент, где и восседал хозяин реки и леса, владелец многих миллионов рублей. Размеры судна позволяли иметь место и для отдыха подгулявшего хозяина, и для хранения продуктов питания, включая и выпивку. Хозяин мог позволить себе все что угодно, даже заморские фрукты. Судно нарядно выкрашено и смотрится очень фасонисто. Но, конечно, гордость Бушкова – гребцы. Все как на подбор высокие ростом, голосистые, плясуны, все русые. Цыганистых не любил, у него душа их не принимала. Не гребцы, а чудо ухари! За хозяина пойдут в огонь и воду, особенно выпивши. Если в ходе пикника гребцам позволено и выпить, то рулевому категорически запрещено. Таково требование хозяина! Бушковы любили погулять, покуражиться, послушать песни, песни хоровые, протяжные, такие, которые берут за душу. Кажется, расписав всю команду, остался хозяин.
Село Русский Турек. Хозяин Бушков-младший назначил на сегодня выезд. Рулевой, а он старший в команде, быстро собирает косных. Они тут же быстро переодеваются в форму и занимают место в лодке. Ждут САМОГО. А вот и он, в пролетке на рысаке с кучером. Красивая лошадь, расписная пролетка, красавец кучер и Сам. Трезвехонек как стеклышко, чист челом и грозен, кажется. Подали трап, хозяин легко прошел в лодку, занял свое место и дал команду: «Отходи». Лодка медленно отходит от берега, в этом ей помогает и течение. Вот она уже метрах в 30 от берега и смотрится, как игрушка. Лодка могла ходить и под парусом.
Весна, Вятка разлилась на 5-8км. В небе яркое солнце, пригревает, а с реки дует прохладный ветерок. Благодать Божья! Тепло, но Бушков в накидке, не простыть бы. Но, это пока.
Дальше происходит следующее: САМ достает бутылку водки, закуску и принимает порцию «Смирновской» вовнутрь. Зажевав балычком, пропускает по второй, и остатки передает гребцам. Те знают, что достанется по наперстку, но пьют и благодарят за угощение. Бушков не пьян, он знает, чего нужно гребцам и, добрея от выпитых стопок, разрешает косным приложиться посолиднее к зеленому змию. Косные выпивают, крякают от удовольствия и занимают места. Начало положено, путешествие началось. То ли весна, то ли молодость косных, а может выпитое, расположило их к песне.
Дед вспоминал: « Ты бы послушал, как они пели, как пели, то грустно, то залихватски, то с присвистом. Тогда катеров не было и в помине, передвигались по Вятке в лодках, особенно купечество. Сам видел, как по Вятке раньше шли их караваны лодок с товарами, бурлаки тянули. А как пошли пароходы чаще, лодочных караванов не стало, скучнее на реке без них стало, да и работа мужикам тянуть бечевой суда приработок давала. Пароход отнял заработок у бурлака». Но вернусь в лодке, плывущей по Вятке с песнями и свистом.
Показалась Немда, надо сделать остановку и для дела и для души. Причем больше для души, взять на борт красавицу, которая бы усладила душу и тело своего господина и кормильца. Вон, какую домину в поселке отгрохал, люди завидуют! Пусть завидуют, пусть ругают, не убудет! Красавица на судне, скоро Шурма, останавливаться не будем, командует сам. Но косные и сами знают – надо постараться пройти мимо села с шиком и блеском, не ударить в грязь лицом. Зрелище очень красивое: посередине Вятки, мимо Шурмы плывет большая лодка с гребцами, одетыми в красные рубахи. Гребцы все как на подбор: русые, молодые, озорные и поют. А поют так, что мороз по коже продирает, песня льется над Вяткой. Хозяин это старание тут же отблагодарит, угостит выпивкой. Промочим горло, скоро и Липовая Стрелка, а там Пьяная Грива – конец путешествия.
В Шурме на пристани народ смотрит на лодку, слушает песни, косные стараются, лодка летит как стрела, рассекая воду, идет рывками в такт гребцам. Прошли Даровское, можно и отдохнуть чуток, отмахали километра три, не меньше. Зазвенели стаканы – угощает хозяин свою команду, не жалеет, за что его и любят на селе, не кичится своим богатством. А лодка плывет и плывет, кругом первозданная тишина, певцы отдыхают, берегут силы и голос для пикника. На Тюм-Тюмской горе лежит снег, лодка быстро бежит по стремнине реки, вдали поселок Устье-Кильмези, а вот и Липовая Стрелка, где река Кильмезь впадает в Вятку. Косные оживились, скоро конец пути. Рулевой делает резкий поворот влево и судно пошло поперек реки. Луга залиты, только не в воде грива – высокое место. Народ издавна прозвал ее Пьяной – это место отдыха купцов Бушковых, знаменитых лесопромышленников юга Вятской губернии. Название прочно закрепилось, прошло много лет, но в 1986 это местечко носило еще старое название – Пьяная Грива.
Приказчик знал, что прибудет хозяин, и готовился к его приему: стерлядь, сом, судак, лещ – все к услугам хозяина. Накрыты столы, поставлен шатер – палатка для отдыха хозяина. Много женщин к услугам господина Бушкова - младшего. Судно пристало к берегу, подали трап, Бушков-младший сходит на землю, приказчик уже ждет этого момента, подносит ему на блюде выпивку и закуску. Бушков принимает и благодарит приказчика за ласку и внимание. Гостей нет, один хозяин, его прихвостни и девки. За стол садятся все по чину, рядом девки, приказчик, косные и приглашенные петь с Устья. Начинается чревоугодие: едят и пьют, пьют и едят, от закусок и выпивок ломится стол. Я спрашиваю деда, неужели то, что рассказываешь, правда? Дед утверждает – правда. А чего ему не гулять? Рыба бесплатно, другая еда, все организовал приказчик. Ну, а девки? Девки, то добровольцы из сезонных рабочих, которые покрасивее, помоложе. Зачем работать, когда можно погулять на дармовщину. До самого вечера гуляет купец и только изрядно устав, отправляется на отдых в шатер в сопровождении дамы сердца. Все смолкает, люди спят, где придется. Вечереет, пора на ночлег, перебираются в поселок в дом приказчика. Обратно в лодке Бушков не едет, придет пароход и заберет. На пароходе примерно повторяется и выпивается не меньше, чем на гриве. Дед вспоминал: из трех братьев только один младший позволял себе подобные выходки. Старшие братья вели в этом плане более трезвый образ жизни.
Дед рассказывал о том, как младший брат по заданию старших «работал» в Царицыне. Ему поручили провести сделку с лесом. Поехал. Позднее со слов одного из приближенных Бушкова дед запомнил такую историю. Бушков-младший загулял в Царицыне. Загулял по-черному, запил и не один, а в компании с такими же развратниками. Велели привезти девок, напоили их как следует, сами – лыка не вяжут. Дальше – больше! Раздели девок, поставили их на тарелки на корточки и давай толкать под зад, а пол перед этим натерли воском. Пьяные девки катаются на тарелках, как по льду, а купцам весело. Пил запоем, братья позднее не стали ему доверять никаких дел, сидел дома и глядел в окошки: кто куда идет, кто что несет.
Сейчас рассказ о том, как дед водил плоты по Вятке. Сегодня все плоты идут за тягой теплохода или парохода. А раньше, во времена дедовой молодости, плоты шли самосплавом под руководством опытного лоцмана. Я еще помню, как до 1941 года шли вниз по Вятке друг за другом такие плоты. Нас удивляло, как это так не боятся лоцманы вести до Соколок такую махину леса! В наших местах знатоками Вятки и ее капризов считались лоцманы из деревни Дергачи. Издавна эта деревня, стоящая на берегу Вятки, славилась своими лоцманами. И не объяснишь, почему в Дергачах лучшие лоцманы, почему в Туреке не было таких знатоков реки, в Тюм-Тюме или на Устье? Дед на этот вопрос ответить не мог, твердил одно – сколько себя помню, лучше дергачевских не было. На сформированный плот назначается бригада его сопровождения во главе с бригадиром. Бригадир во всем подчинен лоцману. Бригадир распределяет бригаду по вахтам, организует быт, мобилизует на авральные работы и т.д. На плоту ставилась изба-казенка с печкой. Тут и жила команда. Рядом вышка, на которую ведет лестница. На этой вышке и дежурит лоцман, обозревая с высоты реку и течение. Где и в какой берег оно бьет – это важно, ведь рулей нет, есть только два лота, которые волочатся по дну реки и задерживают ход плота и поворачивают плот, если приподнять один из них. Есть и становой якорь, с ним не шутят, а бросают в случае крайней аварийной необходимости при полной остановке плота. По другую сторону казенки построено устройство для подъема лотов и якорей: колесо диаметром в 10-12 метров с барабаном и роликами, канаты разной толщины – лотовый и от станового якоря.
Для управления плотом использовали и специальный руль, называемый реей. Что это такое? Это из досок щит с прочной рукояткой для управления. Рей отпускают в прорыв между глухарей и ставят так, что струя воды бьет в щит, как в лопасть, за счет этого и поворачивается плот. Он действовал как парус. Плот постепенно за счет лота и рея поворачивается в нужном направлении.
Плот к отправке готов, прибыл лоцман и десятник - служащий, так называл его дед. Служащий-десятник наблюдает за командой, не продала бы часть леса на сторону. Служащий организовывает работы в случае аварии, спасает лес. А аварийных случаев хватало, плоты разбивались, садились на мель и никакая сила не в состоянии стянуть его с мели. Может случиться так, что во всем виноват лоцман или бригадир, не организовавший смены. За это упущение по службе они отвечают. Хозяин вычитает из зарплаты сумму, оговоренную заранее. Так что ни лоцману, ни бригадиру нет смысла плохо нести службу, старались – говорит дед. Но если плот придет к месту назначения без аварии, Бушков платил хорошие безаварийные. Продукты питания бригада покупала на свои деньги, назначался из состава бригады кашевар. Наступал момент отплытия, плот отчалили, поставили рей, который постепенно отводит плот на фарватер реки. Плавание началось.
Как стемнеет, по углам плота зажигали габаритные огни – керосиновые фонари. Зажигали фонарь на вышке у лоцмана. Огни – это сигнал пароходам: плывет плот, будьте внимательны, плот без тяги, идет самосплавом. Вообще ночь – это тревожное время для самосплава. Тут больше всех достается лоцману и той части команды, которая дежурит в ночь. Нужна бдительность и глазки! Иначе «въедешь» в берег. Лоцман почти все время проводит на вышке, даже обед ему приносят туда. Спал ли он когда? Мало и урывками, служба не из легких: не поспишь ни днем, ни, тем более, ночью. Однако, по словам деда, лоцманы спали только днем и прямо на вышке, оставив вместо себя помощника из более знающих реку рабочего. В случае надобности лоцмана будили, и он принимал решение. На крутых поворотах реки приходилось работать обоими лотами, вся команда за колесом. От Немды до Соколок плыли дней 10-12, не больше. Это примерно 300-400км. Шли по ночам, спрашиваю деда? Не всегда, какой лоцман, какое плесо. Пожалуй, шли только весь световой день, на ночь прибивались к берегу и ночевали. Утром снова в путь. Береженого Бог бережет! Пищу готовили простую – щи, каша, да чай.
Дед вспоминал такой случай: гнали плот от Котельнича, с верховьев Вятки. Продукты кончились, денег нет, есть нечего, рыба не ловится. Бригада и лоцман голодают, у десятника в кармане пусто, сидим на кипяченой воде да редкой рыбе, пойманной на удочку. Если бы у нас была сеть, или на худой конец бредень, прожили бы на рыбе, но этого ничего не было. Что делать? Вахта идет за вахтой, голодному не спится, не лежится, каждый пристраивается с удочкой самодельной из проволоки и ловит муху, на насадку даже крошки хлеба нет. Не ловится, не поймать муху, их просто нет. Воровать – не приучены, да и грешно, зачем же грабить своего же мужика! И все же решились на воровство! Однажды плывем и видим на берегу, но не близко от деревни, пасется стадо коз. Двое заскочили в лодку с ножом и айда к берегу. Козы глупы, подпустили к себе как своих хозяев. Надо резать. Коза – не свинья, шуму от нее мало. Прирезали одну и быстрей в лодку, увидят мужики, будет погоня и еще неизвестно чем она для нас кончится. Пронесло, не заметили. Плот не успел проплыть мимо той деревни, а наши охотники уже на плоту и сдирают шкуру с бедной козы. Сварили мясо, одного мяса, не было даже картошки, напились бульона, поели мяса и повеселели. Вскоре на одной из пристаней нам передали деньги, накупили продуктов и поплыли дальше. Спрашиваю деда, признайся, а часто ли так вот «охотничали»? Дед улыбается, значит, грешен, значит, всякое бывало и у него в жизни. Брали у людей только в случае крайней необходимости, когда «припрет», а так, чтобы постоянно воровать, нет, этим не занимались.
Скажи, неужели, плывя мимо Максинери, не останавливались на денек, другой? Конечно, останавливались. Против деревни остановим плот, закрепим его как следует, и уходим по домам, оставив для охраны двух человек. А если никто не согласится оставаться, спрашиваю его. Ну, такого не бывает, найдется всегда охотник отдохнуть – поспать. Обещаем им заплатить из своей зарплаты за эти дни. Сразу обговариваем – вернуться к такому-то часу завтра или послезавтра. Дома в баньку сходишь, вшей оставишь, посмотришь хозяйство и снова на плот.
Самым опасным делом было провести плот под железнодорожным мостом в Вятских Полянах. Лоцман с вышки долго прицеливается под пролет моста, и, не раз перекрестившись, лотами и реем направляет плот посередине между быками. Вся команда и десятник стоя ожидают входа плота между опорами моста. Но это еще не все. Как пойдет середина и хвост плота? Бывали случаи, когда плот вроде и заправился между опорами, но хвост, не слушаясь, оседал на опору. Тогда начиналось самое страшное: рвутся троса, выпадает лес и расплывается. Не дай Бог оказаться в этот миг на месте удара, может убить, или крепко ударить бревном. Но хорошо, если задело только самый хвост, а если плот осел на опору моста серединой и его развернуло петлей? Горе команде и лоцману: остановилось движение пароходов, сзади плывущих плотов, а какой убыток Бушкову! Если мост прошли благополучно, десятник разрешал за счет хозяина выпить по стакану водки.
Послушай, дед, вот ты уже не раз говорил, что хозяин угостил стаканом водки, дали за его счет по стакану и везде по стакану. А, скажем, по стопочке не предлагалось? По стопочке нет, а по стакану всегда. Не знаю, почему по стакану, но думаю правильно, что по стакану, только мараться рюмкой. Дед выпивал, но знал меру и место. Знаю, водка его не влекла, выпивал и в старости со мной помаленьку. Хороший был старик, не скуп, не жаден, отзывчив и надежен.
Пришли в Соколки, десятник сдает плот, его поведут дальше на Волгу. Бригада обязана отремонтировать его, только тогда отпустят по домам. Кажется все, плот сдали, можно и домой на бушковском пароходе. Ходило три пассажирских парохода Соколки – Вятка в весеннее время, когда большая вода. Весной плавала не одна, а несколько бригад. К лету число их меньше, оставались самые верные и опытные – мало воды, мелко.
Уходила вешняя вода в Вятке. Основная масса леса отправлена до Соколок. Вятка входит в русло, появляются мели, перекаты. Вождение плотов становится сложнее. Уменьшают размеры плота, но все равно нет, нет да и слышно – разбился плот, занесло на опоры у Вятских Полян. Хозяину убыток. К этому времени дед имел солидный опыт и знание реки, его ценил сам Бушков. Дед водил плоты не только до Соколок, но и ниже - по Каме и Волге, до Царицына. Дед стал бригадиром и заметной фигуре на сплаве. Сам подбирал людей в свою бригаду. Появились деньги, жили материально крепко. В Уржумском банке дед открыл вклады и хранил свои сбережения как в золоте, так и в ассигнациях. Вклады не большие, но деньги были в запасе. Из тех лет его молодости запомнил забавные рассказы:
Сокольские сплавщики, с которыми у него водилась дружба, рассказали ему такой случай. Одна из бригад сопровождала плот до Астрахани, сплав прошел удачно, аварий не было и мужики получили по тем временам приличные деньги. В бригаде человек 16-20. Конечно, люди разные: есть выпивохи, есть совсем пропащие, но таких единицы, большинство нормальные мужики, берегущие копеечку для дома. Бригада все же настояла – отметить в трактире получку, выпить. Что и сделали с превеликим удовольствием все, включая и трезвенников. Загудели, загуляли – куда и разум делся. Пьют день, проспятся, голова трещит – по махонькой для начала и снова в запой. Пока все деньги не просадили, не смогли остановиться даже самые порядочные работнички. Денег не стало, их вышвырнули вон из трактира за ненадобностью.
Астрахань – город жаркий, духота, мухи возле наших героев роятся, а они сидят в тени и думают горькую думу – что делать, как добираться до дому, на какие такие шиши? Сидят мужики и тихо клянут и себя и водку. Когда похмелье прошло, решили идти пешком до Соколок, а это не меньше 1000км вдоль Волги и Камы. Такое случалось и этот случай не первый, Соколята изредка хаживали пешком от самой Астрахани до устья Камы. Вышли бригадой, но по дороге постепенно стали теряться и отставать: кто устроится на работу в деревне, в рыбацкой артели, кто «войдет в дом» к разбитной вдовушке под предлогом помочь отремонтировать дом, кто пилит дрова. Так и шли группами по 3-4 человека, так было легче прокормиться в пути. Путь домой занимал несколько месяцев. Дома жены потеряли своих «кормильцев», но каким-то путем до Соколок доходило известие – идут мужики пешком, пропились в доску, ждите, скоро уже, вот, вот пожалуют.
Не отставали от Соколят и вятские водохлебы. Вятских издревле считают чокнутыми и с придурью. То они на баню корову затягивают, а зачем спроси – не скажут, тайна. А то и всемером от одного мужика драпают. Я всего, что про них в народе говорится, не знаю, но знаю одно – говорится не зло, скорее, с юмором, который они сами и разносят по белу свету. Так вот, вятские – ребята хватские, нормально сдали в Соколках плот, выпили по случаю, но не до чертиков, а так, для «сугреву», чтобы язык почесать, покуражиться в трактире на Сокольском рейде. Так вот, попивают пиво в трактире, пристань рядом, ждут пароход на Котельнич. Он пойдет вечером, вот и убивают время. Сами одеты живописно: не стрижены, а если кто и стрижен, то под кружок, не бриты – все бородачи. Поди разберись кто старик, а кто молодой? На всех домотканые синие грязные рубахи и такие же штаны, только грязнее и изношеннее, на ногах неизменные лапти с грязными онучами. Посиживают, как господа, на стульях, рядом котомки со скарбом, от котомок пахнет сухарями и еще чем-то вятским, наверно, запасными онучами. Мне еще посчастливилось видеть таких вот живописных персонажей на Устье до войны. Их не надо бояться, они не злобны, не обидят, не украдут, лишь бы их не тронул никто. Но и в обиду себя не дадут: откроют свои бородатые рты, да как по-русски, в три-четыре этажа. Не лезь, мы к тебе не лезем, и ты к нам не лезь!
Вечереет, народ собирается на пристань посмотреть и проводить пароход. Он важно, на тихом ходу подходит к пристани и бортом наваливается на дебаркадер. Соколки – конечная пристань для вятских судов. Если позволяет вода, не жаркое лето, то бушковские пассажирские пароходы ходили до самого губернского города Вятки. Посапывает машина, команда суетится, грузят какие-то тюки, ящики, мешки и т.д.
Наши пассажиры не классные, не из господ, у них палубные места, т.е. у них нет мест. Где найдут свободное место, там и лежат. Если погода позволяет, то весь день на верхней палубе, в случае дождя ищут укрытие внизу у машин, по коридорам правого или левого борта. Лучше всего на площадке перед каютами первого и второго класса, сам не мешаешь никому, и тебе никто не мешает. Плохо, что тут грузовой люк и на пристанях выгоняют с облюбованного места. В холод выгоднее у машины – из машинного отделения идет тепло. Если много народа и дождь, на пароходе теснота, оба коридора забиты людьми. К услугам пассажиров буфет со всякими винами на вкус пассажиров, вплоть до шампанского. У буфета после посадки давка – не пробьешься. Кто хочет взять селедки, кто сушек, кто выпить пива, а кто и водки, причем последних едва ли не большинство. Сначала шум, кто понахальнее - лезут без очереди, ругаются, но до драки дело не доходит. Но вот прошла первая жажда, народа у буфета поубавилось, не каждый может позволить себе лишние сто грамм. Наши герои разошлись кто куда, разбились на группы: молодые – к молодым, старики – к старикам. Разные интересы, разные желания. Кто постарше, те на месте, много не шастают, а вот молодежь – та пытается заговорить молоденьких пассажирок, приударяет, так сказать, на стороне от своих законных. Конечно, дело дальше слов не идет, но и то скоротаешь время. Плыть долго, не меньше трех суток, а тут прошло каких-то три часа, и уже все надоело. И пароход-то, кажется, идет очень медленно и томится душа от безделья, не знаешь, куда себя деть. И спать негде, а если уснешь в коридоре, то тут же разбудят свои или чужие. Скукота, вот и рыщут молодые мужики, способные на быстрое знакомство с прекрасным полом, в поисках приключений. Пароходы ходили на угле. Вятка входит в свои берега, шлепает «Дед» плицами, далеко слышно, проплывают мимо берега, вятские увалы. Редко попадется навстречу буксир, еще реже пассажирский пароход. Встреча – целое событие, все, кто желает посмотреть расхождение судов, выходят на палубу и глазеют. Капитаны приветствуют друг друга свистками, пароход слегка покачивает на волне от прошедшего судна, долго смотришь назад, пока встречное судно не скроется за поворотом, хотя дым от него долго виден над рекой. И снова однообразие, сидишь на палубе и смотришь на очертания берегов, на проплывшую лодку рыбака, на деревни, что стоят на берегу, на скотину, что на отмели стоит по колено в воде и машет хвостами.
Меж тем к буфету потянулись и наши, максинерские, во главе с бригадиром. Нет, они не алкоголики, они добропорядочные христиане, примерные отцы семейств и скупы на расходы по буфетам. Однако, не удержались и самые стойкие – выпили, загрызли сушкой, повторили. Пошла, родимая, греет пузо каждого счастливчика, хочется еще! Ха, ха, ха!! Давайте, по стопочке и шабаш! Выпили и шабаш! Завалились спать прямо на палубе под ногами. Задрали бороды кверху, рты раскрыты, похрапывают и постанывают мои земляки. Я смотрю на них и думаю – вот на них и держится Россия! Мои земляки – соль земли. Остальные три дня мои герои спиртного в рот не брали. Лишь о чем-то тихо говорили, да пили чай-кипяток, его бери бесплатно. Развяжут свои котомки, достанут кружки и с кипяточком поедают хлебушко, только хлебушко. Не видел я никаких деликатесов за их трапезой. Только хлеб, кипяток и сахар вприкуску.
До Мамадыша время шло медленно, каждый думал, быстрей бы домой. Машина крутит плицы, монотонный шум машины, сиди и жди Шурмы. Мужики не понимали, что время летит неумолимо, каждая секунда уже не вернется. После Вятских Полян снова заволновались – скоро Малмыж. Малмыж и Гоньбу прошли ночью, а когда проснулись, то подходили к Воробьям, следующая пристань – поселок Устье-Кильмези, за ним Шурма. Бригада, не сговариваясь, вышла на Устье, узнав, что простоит пароход около часа. Ох, уж это ожидание конца погрузки. Кажется, все погружено, люк закрыт, а пароход стоит, не отходит, оказывается, выдерживает расписание. Устье – это уже дома, метрах в 200 трактир. Туда и направились наши герои. Двери трактира открыты всегда. Рассусоливать некогда – по стакану ее, родименькой! Как хорошо прокатилась! Не слышно ли первого гудка? Нет, не слышно, пропустим по второму, кто знает, придется ли в Шурме? Ушел туда и второй стакан. Замутило в голове, появилась смелость и потеря счета время. Второй гудок! Побежали… Восемнадцать бородатых мужиков один здоровее другого бегут на короткую дистанцию – 200 метров, успеть бы на пароход! Конечно, не успели, пароход шлепает колесами пожалуй уже на середине реки. Восемнадцать молодцев бегут по берегу с криком: «Дед», подожди, «Дед», возьми нас, «Дед», мы же с билетами». Куда там, дал гудок и был таков! Собрались наши странники на берегу, и совет держат: одна партия – пойдем в трактир, другая – нет, пора по домам. Поорали, поорали и разделились: часть в трактир, другая на перевоз. А Вятка молча течет и течет, сколько она слышала слез, горя, разговоров и знает судеб! Благоразумные переправились и топают пешочком на Шурму, потом на Максинерь и другие деревни. Дело к вечеру, жара спадает, уходит и водочный угар, скоро буду дома – думает каждый из идущих по полевой дороге Тюм-Тюм – Шурма. Другая часть пошла в трактир, что с ними стало – не знаю, но все, так или иначе, добрались до дома на следующий день, не досчитавшись нескольких рублей.
Плавание по Волге деду не нравилось, места безлесные, ночами только и смотри за плотом, в темноте подплывают на лодках, тихо вычаливают глухари и айда в сторону. Не догонишь, не отнимешь, жаловаться некому. Днем спишь, а ночью сторожишь лес, говорил дед. Дело доходило до драк. Опасно, могут и убить ни за что.
Дед работал у Бушковых на сплаве до 1914г.
В 1914г. началась Первая Мировая война и осенью 1914г. деда призвали на фронт. Осенью 1915г. деда тяжело ранило. Он долго лежал в госпитале и его выписали «по чистой», как тогда говорили, с белым билетом, негодным к дальнейшей службе по ранению. На сплав к Бушковым он больше работать не пошел, не мог по состоянию здоровья. А в 1917г. началась революция.
