"После детдома жил, как в раю. Приёмные родители, - интеллигентные люди, понемногу отучили от плохих детдомовских привычек: курения, хулиганства, воровства, перевели в другую школу, усыновили меня, дали свою фамилию.
Короче говоря, к десятому классу я считался, можно сказать, отличником, нормальным домашним пацаном; детдом забыл, как кошмарный сон", - начал сбивчивый рассказ давнишний знакомый Нины.
На обиталище бомжей спустилась тёмная, холодная, томская ночь и Славику выдали тёплую куртку, всю в латках. Бродяги внимательно слушали и недоумевали, как бомж может вообще не бухать.
Инвалид поправил выцветший берет и попросил ещё картошки. Его никто не торопил, поскольку все на себе испытали щемящее чувство голода, сводившее с ума; сидевшие у костра помнили, как точно также не могли насытиться, когда впервые оказались здесь.
Славик жадно жевал неочищенную, подгорелую картошку, а все бродяги, молча глазели на него и терпеливо ждали. Мёртвую тишину нарушил "Завлаб": "Ты не торопись, Слава, сейчас много не ешь, а то завороток кишок случится. Успеешь ещё нажраться".
- Я раньше и не предполагал, что обычная печёная картошка бывает такой вкусной, а с квашеной капустой, - это точно объедение!
- Всё, парень, кончился твой плен, больше голодать не придётся.
- Как - то мне не верится.
Инвалид дожевал подгорелую картофелину, жадно запил мутной водой и продолжил своё горестное повествование: "Правильно говорят, что любой, даже самый лучший детдом не заменит семью. Самое главное, что я тогда понял; в жизни надо становиться самостоятельным, не ждать подарков от спонсоров, не выпрашивать подачки от государства после выпуска из ДД, надо учиться, причём, учиться хорошо.
В детский дом, куда меня доставили, отобрав у алкашей родителей, я ни разу не приезжал и не интересовался, как там дела. Я вычеркнул из жизни те кошмарные пять лет. Наверное, это было не правильное решение, но я хотел навсегда забыть ДД и радоваться жизни, забыть издевательства старших над нами малышнёй и просто любить новых родителей; я старался выгнать из себя страх тёмной спальни после отбоя в ДД, вычеркнуть из памяти бесконечные, унизительные, издевательские дежурства на кухне, когда заставляли чистить тонны подгнившей картошки".
Завлаб задумчиво почесал затылок, а Нина, понимающе кивнула: "Да, Славка, повезло тебе, я - то огреблась по - полной романтики детдомовской жизни, сполна насладилась всеми гадкими прелестями казарменного режима. Меня в старших классах чуть было не сломали злобные воспитатели и подруги по спальне.
- Нина, ну я же не виноват, что забрали, именно, меня, а не кого - то другого.
- Конечно, ты не причём, но мог бы, хоть раз приехать.
- Не мог, пойми меня.
- Ты не хотел. Скорее всего, я бы так же поступила, извини, что перебиваю.
Слава немного подумал, виновато взглянул на Нину, проглотил упрёк и продолжил: "Я благополучно доучился до десятого класса, сдал экзамены и поступил в Университет, на Экономический факультет. Вот с этого момента началась другая жизнь. Я, как с цепи сорвался: постоянные пьянки в общаге, неразборчивые половые связи, пропуски занятий, фарцовка джинсами, дисками, сигаретами, - всё это обязательно должно было плохо закончиться. И закончилось".
Рассказчик интригующе замолчал, ощутив в горле горький ком, а Нина философски произнесла: "Наверное, пребывание, даже не долгое, в ДД накладывает на человека отвратительную, мерзкую печать и, рано или поздно, всё отвратительное вылезает на поверхность. Уверена, что детдомовцы бывшими не бывают."
- Одним словом, на мою ещё не окрепшую психику свалилась перестройка, волчьи законы рынка, полный хаос в стране. Я бросил Университет и открыл свой первый кооператив по оказанию услуг гражданам.
Мы скупали на пивзаводе пиво ящиками, а по ночам развозили особо страждущим, поместив объявление в газете. Естественно, ночью бутылка пива стоила в три раза дороже, чем днём, но от желающих, тем не менее, не было отбоя. Деньги потекли рекой. Дальше - больше. Я покупал всё подряд по дешёвке и толкал дороже. Иногда прибыль составляла триста процентов".
Завлаб зло улыбнулся: "Значит ты, Слава, у нас буржуй недобитый, барыга ненасытный, хапуга наглый?"
- Время было такое.
- Какое такое?!
- Сволочное! Хочешь жить, - умей вертеться!
- Ладно, коммерсант хренов, давай дальше. Мне интересно, как ты без ног остался и как к браткам в зависимость попал, как рабом стал? Я тут, пока про детдом слушал, чуть не обрыдался.
- Но ведь, в ДД, действительно, очень тяжко.
- В курсе я, Нина поведала.
Повисла минутная пауза. Бомжи, ещё минуту назад сочувствующие инвалиду, люто его возненавидели, как клопа, пьющего кровь из трудового народа. От любви, до ненависти, - один шаг, это точно!
Несостоявшийся миллионер, вдруг врубился, что не стоило рассказывать про подвиги в бизнесе, поскольку эти бродяги, - сплошь жертвы недобросовестных бизнесменов и своей мягкотелости. Большинство бомжей искренне считали, что решить любую проблему можно, утопив её в бормотухе. У каждого из них существовал свой путь на дно жизни, своя правда, свои вынужденные, объективные причины. Вместо того, чтобы нести ответственность за свою жизнь, они искали врагов вокруг и этими врагами, как правило, оказывались успешные, богатые, но, в большинстве своём, алчные люди.
Среднестатистический бомж рассуждал просто: зачем чего - то добиваться, упорно работать? Лучше ничего не делать. Всегда можно что - то стырить, выпросить, найти и не подохнуть с голоду. Такая философия унизительна для нормального человека, губительна для слабохарактерных, но является оправдательной для социопатов, - профессиональных бродяг, бичей, алкашей, наркоманов, проституток и других членов многочисленной группы риска.
Славик глубоко вздохнул и попросил сигарету: "Сто лет не курил. Думал, что брошу, но не смог".
- Тебе с помадкой, или как?
- Не понял?
- Ты бычки какие любишь, - после баб, или после мужиков?
- А целой сигареты нет?
- Вокруг оглянись и прикинь, где ты?!
Завлаб вытащил пачку "Кэмэла" и достал от туда жирный, вкусный окурок от "Мальборо".
- Хотел себе заныкать, но...; дыми на здоровье.
- Я лучше, дальше продолжу бросать курить.
- Ну, как знаешь; наше дело предложить, ваше дело, - отказать. Давай, дальше излагай, уж больно интересно.
- Четыре года назад это случилось. Повёз я на дачу своих приёмных родителей; дорога скользкая, после дождя. Не справился с управлением, вылетел на встречку, развернуло меня, а сзади КАМАЗ влетел по самые. Родители на месте погибли, а меня в бессознательном состоянии в реанимацию доставили, ноги отрезали пока в коме пребывал. В общем, собрали меня по частям, а из комы вывести не могут. Полгода я без сознания провалялся, говорят, чуть не помер.
Опять возникла незапланированная пауза. Снова народ, собравшийся у костра, залюбил несчастного инвалида, простив все коммерческие грехи; со всех сторон послышались ободряющие возгласы, слова поддержки и сочувствия. Настроение бомжей переменилось на противоположное, причём, в третий раз за несколько минут. Они вспомнили, что перед ними инвалид, а не алчный барыга.
Один из бродяг потрогал свои ноги, покосился на Славика и яростно прилепил полстакана мерзавчика: "Лучше без папы, без мамы, без дома, но с ногами. Крутанула тебя жизнь, однако, пацан".
- Я когда из комы выбрался ещё не знал, что ног нет, просил нянечку пятку почесать, а она глаза опустила и выскочила из палаты. Потом, руками начал шевелить, откинул одеяло, увидел культышки и чуть не помер от отчаяния. Ревел, как раненый зверь, рыдал навзрыд, как маленький мальчик, убить себя хотел, как псих. Безумно тяжко было! Смерть приёмных родителей перенёс легче, чем потерю ног, стал их винить, что сделался в одночасье калекой, перенёс всю вину на них.
Нина в упор уставилась на бывшего детдомовца: "Ну и гад же ты, Славка. Просто падла конченая, баран безмозглый. Мало, видать, тебя в ДД лупасили. За такие слова, тебя надо."
Бродяги, вспомнив своих родителей, у кого они когда - то имелись, опять с ненавистью уставились на инвалида. Послышались приглушённые маты в адрес Славика и недовольное роптание, возбуждённых бомжей. Опять отношение к рассказчику резко поменялось. В таких случаях народная мудрость гласит: "Не верь сказочнику, верь сказке".
Завлаб властно поднял грязную руку, прекратив недовольные высказывания: "Слышь, бродяги, вы, как флюгеры на крыше. Всё, прекратили в ромашку играть и заглохли! Пусть расскажет до конца".
Все тут же примолкли, покорно расселись, двое из обитателей развалин вырубились, одурманенные, конечно, бодяжным спиртом, а не душещипательным рассказом новенького.
Слава благодарно взглянул на вожака и принялся излагать дальше слезивую мелодраму: "Пока находился в коме, фирму раздербанили продажные компаньоны, долги по кредитам повесили на меня, а сами разбежались по заграницам. Ушлые братки долги по дешёвке перекупили, меня в оборот взяли, на счётчик поставили.
Когда я вышел, вернее, выкатился на коляске из больницы, то бандиты забрали квартиру, дачу, счёт в банке, а меня поселили в каком - то вонючем клоповнике. На следующий день напялили эту дурацкую форму и приказали попрошайничать на перекрёстке. Держали впроголодь, на ночь запирали, а утром привозили на место работы. Все собранные деньги отбирали; если я возмущался, то жестоко избивали".
Нина, со слезами на глазах, взглянула на Славика: "Сколько ты им должен?"
- Бригадир сразу объявил, что я попал на шестнадцать лимонов.
- И сколько ты уже отдолбушил?
- По моим прикидкам, я вернул всю сумму ещё в прошлом году.
- Но ведь, это полный беспредел.
- А что я могу сделать? Убежать не могу. Доказать, что рассчитался, - тоже не могу. В полицию пойти не могу, ничего не могу! Даже покончить с собой не могу.
Завлаб внимательно выслушал концовку рассказа, возмущённо покачал головой и подозвал Душмана: "Костя, свяжись со своим, ну, с однополчанами, попроси в аренду десять "Калашей", патронов ящик, про Светку (СВД) не забудь, а после, переноси стрелку на Междуреченский тракт."
- Я понял. Всё сделаю!
Завлаб повернулся к своим воинам и громко крикнул: " Смерть бандосам! Идут только добровольцы!"
Нина первая подняла руку: "Я пойду!"
Бродяги дружно заорали: "Мочить! Натерпелись! Свобода или смерть!
Помитинговав ещё несколько минут, бомжи угомонились, приняли анастезию от душевных потрясений в виде бодяжного пойла, успокоились и расползлись, как тараканы по углам.
В шесть утра, прилично одетый, Костя Душман заявился в центральный офис ветеранов интернационалистов. Охранник на входе его узнал и пожал руку.
- Я к Саньку. Он уже на месте?
- Понял я. Проходи, Костян. Саша со вчерашнего дня на месте, никуда и не уходил! У нас тут запарка.
Бывший Гвардии - майор, Александр Баевич, обернулся на стук в дверь и поставил на стол чашку недопитого кофе.
Костя молча протиснулся в кабинет и встал на середине: "Здравия желаю, товарищ майор".
- Здорово, гвардеец. Давай без официоза. Чо хотел?
- Саня, нам стволы нужны: десять "Калашей" и винтарь с оптикой, ну ещё маслят ящик, в аренду на три часа. Мы заплатим.
- И чо будет?
- Воевать с бандосами станем, бороться за справедливость, давить отморозков! Они уже достали!
- Ты, чо, Костя, сдурел? После вашей войнушки мусара весь город на уши поставят, ко мне первому припрутся шмон наводить, вопросы будут задавать. Ты скажи, Костя, оно мне надо?
- А помнишь, Шура, как мы вдвоём почти сутки перевал держали, как потом, я тебя раненого из боя вытащил?!
- Ты меня на горло не бери! Я всё помню! Стволы не дам, а ситуацию разрулить попробую.
- Я не догоняю? Ты что, за нас, за бродяг впрягаешься?
- Да!!! Потому, что уверен, - у вас всё по чесноку, по справедливости. Где и когда стрелка? Чо за предъява?
- Сегодня в двадцать один ноль - ноль в Университетской роще, там место есть тёмное, мостик через болотце, называется "Спасайся, кто может". А тема такая: мы калеку у них отбили.
- Я знаю где это! Завлабу передай, что мы всё решим. Сидите тихо и не рыпайтесь. Потом сочтёмся.
P. S. Любое совпадение имён и фактов считать вымыслом автора.