Из дневника читателя
Вовсе какая-то запутанная и ненужная для памяти великого государя получается картина последних мгновений его жизни. Прилежный историк девятнадцатого века Николай Ламбин составил подробный реестр последних желаний Петра, уже вполне прочувствовавшего смертельный недуг. То, что он, как находит Вольтер, не оставил завещания только потому, что не считал свою хворь серьёзной, не соответствует логике его поведения. Он причащается по три раза в неделю, велит выпустить осуждённых, кроме грабителей и убийц, велит раздавать великие милостыни во здравие своё. Вот некоторые пункты из списка Ламбина: «Уверенный в превосходстве морскаго сообщения с чужими краями Европы перед сухопутным, он запретил отправлять туда сухим путём валовые товары, как-то юфть, сало, воск; — затевал, по-видимому, экспедицию в Ледовитое море для промышленной цели, велев Архангельскому купцу Баженину построить и оснастить три Гренландских корабля и сделать к ним три бота и осьмнадцать шлюпок; — отправил капитана Беринга для определения взаимных пределов Северной Азии и Америки… Далее Император велел испытать представленную ему механиком Детлевом Клефекером модель машины perpetuum mobile, допуская возможность и предполагая пользу открытия самостоятельной двигающей силы… Даже посреди самых лютых страданий, к концу месяца, великий хозяин России издал указ, имеющий целью скорейший сбыт казённых товаров, как-то икры и клею… По этому видно, что разнообразная умственная деятельность Великаго была тогда на всём своём могучем ходу… Вот, что ещё, сколько мы знаем, оставалось в числе забот Петра, кроме новых, о которых помянуто выше: — устроить южные берега Каспийскаго моря для утверждения торговли с Индией; отправить в Индию экспедицию для той же цели; съездить в художественную Италию и полудикую Сибирь, до самаго Китая; видеть конец Ладожскаго канала; проложить другие пути сообщению Каспийскаго моря с Финским заливом и Белым морем; перерыть каналы Васильевскаго острова; достроить Балтийский порт; возвдвигнуть Фарос в Кронштадте; руководить трудами Академии наук, которая не была ещё открыта; завести в Малороссии тонкорунных овец; видеть свод законов; принудить Польшу не гнать иноверцев; возстановить Герцога Голштинскаго (своего новоиспечённого зятя, от которого царевна Анна Петровна родит будущего незадачливого русского императора Петра III. — Е.Г.) в его наследственных владениях; — дать почувствовать Европе могущество юной России».
Как видим, в списке есть всё, и perpetuum mobile, и тонкорунные овцы и даже правила торговли клеем. Нет только одного — как быть дальше с Россией. Неужели, будучи по натуре и убеждениям первым большевиком (М. Волошин), первым же он и решил, что любая прачка и кухарка может управлять государством. Тогда ему самое место и есть рядом с Лениным среди главных бессмысленных и беспощадных врагов России. Но ведь как не хочется, чтобы это было так.
В последние дни, в бреду, он часто выговаривал одно и то же: «Я собственной кровью пожертвовал». Это могло означать только то, что он возвращался памятью и казнил себя за убийство собственного сына. Думал ли он теперь, что жертва была напрасной? Кто же теперь то узнает? Но вместе с тем это означало, что думал он с упорным смертным напряжением о России, которая остаётся без него. И вот он в последний момент решил, наконец, что-то важное. Рукой, уже утратившей силу двигать пером, последней вспышкой сознания, он одолел только два слова: «Отдать всё…». Рука упала. Он попытался ещё перекреститься, но и это ему уже не удалось. Паралич, который прежде умертвил левую длань, обездвижил и эту. Сознанию своему, однако, он не давал угаснуть. Тяжёлые, как жернова, мысли движутся неостановимо вокруг самой нужной сейчас темы. Он сделает великое усилие, чтобы вернуть последним мгновениям своей жизни величие. Смерть, будто в насмешку, именно на этом месте его житейской драмы опускает занавес. Какая логика двигала им, когда помертвелыми губами он выговорил предсмертное повеление вызвать дочь Анну, чтобы именно ей продиктовать важнейшие в жизни слова. И зачем понадобилась ему именно девятнадцатилетняя Анна Петровна, когда рядом обреталось столько умудрённых опытом сподвижников, вполне способных понять и записать его диктовку. Если попытаться распутать этот конечный клубок движений, мыслей и слов Петровых, то можно будет понять последнюю великую тайну, которую тот, увы, унёс с собою в царствие небесное. По всему выходит — если бы он догадался пригласить Анну Петровну хоть на полчаса раньше, история России сложилась бы совсем по иному. Несомненно, этот короткий путь из женской половины царского дома к той малой конторке, в которой умирал император, был её дорогой к трону. Увы, когда царевна Анна пришла к судьбоносной для неё постели умирающего отца, Господь уже затворил тому уста.
Потом, когда судьба Петрова наследства была уже решена, нашли всё же некоторые записи его, которые можно отнести к тезисам нового, вместо порванного, завещания. Порвал же он то завещание, в котором наследовать власть должна бы жена Екатерина. В новой духовной в центре была обозначена как раз дочь Анна. Он начинал предсмертные наставления ей так:
«1. Веру и закон, в ней же радилася, сохрани до конца неотменно.
2. Народ свой не забуди, но в любви и почтении имей паче протчих.
3. Мужа люби и почитай, яко Главу, и слушай во всём, кроме вышеписаннаго...»
Видно, Пётр готовил таки своему голштнскому зятю необычайное приданное. Окончательного вердикта, однако, в этих отрывочных записях не оказалось. Логика последних вспышек его сознания, к сожалению, не даёт мне шансов угадать в них ни ожидаемой мною красоты, ни величия.
Анна только что обвенчана с молодым герцогом Карлом-Фридрихом, владельцем ничтожного клочка земли, обретающегося где-то в дебрях неметчины, но именно он, удивительным образом, имеет теперь наследные права на шведский престол. Он племянник величайшего врага Петрова Карла XII. Проживши ещё только год, Анна успеет родить нового герцога Голштинского, которого назовут Карл-Петер-Ульрих. Надо думать, что второе имя в этом списке выбрано в честь великого русского дедушки. Некоторое время спустя он станет российским императором Петром Третьим, в котором, по капризу истории, голубая кровь Карла XII, и не успевшая поголубеть кровь Петра I сольются вместе, примирив посмертно две великие мятущиеся души. Но надо сказать, что и тут кровь Карла XII будет продолжать жестоко мстить России Петра Великого. Когда Пётр Третий взошёл на русский престол, к концу подходила Семилетняя война. Русские войска под комадованием генерала Петра Румянцева, будущего графа Задунайского, взяли город Кольберг, последний оплот и надежду великого врага России Фридриха Великого. Непобедимый и гордый пруссак стал готовиться к позорной капитуляции. Только чудо могло спасти его. И чудо произошло. Внук Петра и внучатый племянник Карла XII в первую же ночь после восшествия на русский престол отдаёт приказ прекратить военные действия и отступить. Тут же он сочиняет позорное письмо, в котором заявляет свою нижайшую преданность Фридриху Великому. Это «прусское счастье» произвело такое громадное впечатление на чувствительные немецкие умы, что даже Гитлер, например, досиживая последние дни в своём бронированном «волчьем логове» под Берлином, всё ждал, что именно такое чудо свершится и над ним... В этот раз не вышло...