Какое-то время назад я разместил в блоге вот такую картинку.
И предложил всем подписчикам поучаствовать в Квесте "Придумай историю" по этой картинке.
Откликнулось трое. Один из них, а вернее, одна уже придумала историю и даже написала по ней рассказ. Автор разрешила разместить свой рассказ в моем блоге. В текст я никаких изменений или исправлений не вносил.
Свои общие замечания по тексту я выскажу в следующем посте.
П.С. Будет и мой рассказ по этой картинке. Уже придумал историю, осталось превратить ее в рассказ.
Трамвайная Элли | Рассказ | Татьяна Маминова
Элли никогда не думала, что будет водить трамвай. В их маленьком тихом Маковце и рельсов-то трамвайных не было.
На самом деле ее звали Еленой. Иностранным именем она нарекла себя сама, во втором классе. Очень уж ей полюбилась отважная девочка Элли в серебряных туфельках. С тех пор, знакомясь, так и представлялась: «Элли». Одноклассники прозвище приняли.
Мама ее работала в библиотеке, поэтому Лена-Элли выросла между книжных полок, читая все подряд. Она любила, чтоб в книге были приключения и красавицы. И любовь, конечно! Какие же красавицы без любви!
Шестнадцатая весна Элли выдалась поздней, но дружной. Прошли экзамены. Отцвели вишни, засыпав все бутафорским снегом. Наступила пора сирени. Учителям на выпускном дарили охапки белых и лиловых гроздей вперемешку с тюльпанами. Такие букеты напоминали Элли гречневую кашу с маслом, но она об этом никому не рассказывала.
Вот и вручены аттестаты, закончились танцы, съедены торты, выпито ситро, но расходиться не хотелось. В сиреневых сумерках выпускники сидели в школьном дворе на сдвинутых скамейках и говорили о будущем.
Элли понятия не имела, что станет делать дальше. Маковец представлялся ей яйцом, из которого она должна вылупиться и улететь к жизни, такой, как в книгах. Поэтому, когда Валька сказала, что едет в Москву поступать в Университет, Элли неожиданно для себя выпалила:
- Я тоже!
- А ты на какой факультет? – спросила Валька. – Я – на химический.
- Я еще до конца не решила. – Элли не знала, какие бывают факультеты, но за словом в карман не лезла.
- Честно говоря, я рада, что мы поедем вместе. Знаешь, одной все-таки страшно! – откровенничала Валька, когда они вдвоем шли домой в теплой, полной зовущих весенних ароматов, темноте. – Ты где остановишься? Давай вместе, у моего дяди.
- Ладно, - согласилась Элли. Она и не подумала, что в Москве придется где-то жить. Все складывалось само собой самым замечательным образом без малейших ее усилий. Стоило только пожелать.
Валька училась в параллельном классе и не знала, что Элли - троечница.
Элли сказала маме, что хочет ехать учиться в Москву, вместе с Валькой Кравцовой. Жить будут у ее родственника. Отговаривать бесполезно. Мама вздохнула, достала из-под белья в комоде сберкнижку, почитала ее немного, шевеля губами, и поковыляла в сберкассу. Левая нога у нее была кривая с рождения, потому и работу она выбрала сидячую, и замуж не вышла. Растила Эльку одна.
Когда мама ходила, казалось, что одной ногой она время проваливается в канаву. Так далеко не уйти.
Мама принесла тоненькую пачку денег.
- Вот, Леночка, не густо, но на дорогу туда и обратно хватит.
Она хотела сказать еще что-то напутственное, но Лена, смеясь, кинулась к маме на шею и принялась целовать, поцелуями обильными, как сиреневый цвет и легкими, как весенний ветер.
- Ленка, Ленка! Куда же я тебя отпускаю? Но поезжай! Мне счастья мало досталось, может, у тебя больше будет, - и мама заплакала.
Плакала она и на платформе, махая вслед уходящему поезду, из окна которого высовывалась Элли, веселая, красивая, с завитой на газетные обрывки челкой, в выпускном платье, белом в незабудках.
Эльке понравилось ехать в общем вагоне. Сумку «баул», похожую на чехол от швейной машинки, только с двумя ручками, она спрятала под нижнюю полку, под ноги Вальке – все равно та сидит, как приклеенная, уткнувшись в учебник. Элли же пробежала весь состав из конца в конец, осмотрела купированные вагоны, даже зашла там в туалет. Когда прижималась к стенке, чтоб разминуться в узком проходе с пассажирами, кокетничала и шутила со всеми. Один толстый дядька в вагоне-ресторане угостил ее лимонадом и коржиком. Потом Элька исчезла, как тучка золотая, а дядька заказал сто грамм коньяка и пил, улыбаясь, качая головой – переживал чужое молодое счастье, которое ему удалось прикормить на минутку, как волшебную птицу.
Подавать документы в Университет Эльке тоже понравилось. Интересный юноша в очках, посмотрев в аттестат, поднял брови выше оправы, но когда взглянул на сияющую Эльку, тоже расплылся в улыбке и выдал бланки. Элли заполнила анкету своим особенным почерком, где хвостик у «д» лихо закидывался наверх, а у «к» рисовалась высокая спинка, на манер английского «кей». Хотела написать в автобиографии что-нибудь удивительное – а то, что это такое: «родилась, училась, окончила школу» - но постеснялась. Все-таки место новое, незнакомое – как у них тут, неясно. На Эльку, в ее белом, пусть даже измявшемся в дороге, платье все оборачивались, а на Вальку в скучном «белый верх, темный низ» никто не смотрел.
Потом поехали к дяде. Он тоже был химиком, и не простым, видать, потому что квартира у него оказалась улетная! С балконом, ванной и лишней комнатой, в которой никто не жил! На разложенном диване в ней и поселили подружек. Дядина семья уехала отдыхать на море («И я буду ездить» - подумала Элли), сам же он пропадал с утра до ночи на работе, так что девочки жили, как им нравилось.
Валька, конечно, опять обложилась учебниками, и принялась выписывать в тетрадке какие-то формулы – это в Москве-то! Элли, конечно, отгладив свое незабудковое платье, отправилась путешествовать. Метро ей очень понравилось. Подземные дворцы, как у Хозяйки Медной горы, лестница-чудесница, как в сказке про аленький цветочек, где все само собой делается. Она стояла, задрав голову, разглядывала картины на потолке, а люди толкали ее, спешили мимо нарядной толпой! Вот живет народ! Теперь и она так будет жить!
Побывала в ГУМе – тоже дворце, но со стеклянной крышей – полакомилась мороженым из съедобного стаканчика. Купила сначала сливочное, потом шоколадное. Поглазела на товары. Жалко, денег мало. Прогулялась по Красной площади, совершенно такой же, как на картинках. Вошла в Кремль – словно попала в прошлое. Когда вернулась домой, зануда Валька все зубрила.
На экзамене всех рассадили по аудитории в шахматном порядке, чтоб не подглядывали и не списывали. Валька оказалась в дальнем углу, а Элли – у двери. И хорошо! Потому что, когда она открыла задание, то увидела такую абракадабру, что непонятно было, с какой стороны за нее браться. Ну, и не стала тратить время зря – потихоньку встала и вышла. Валька даже не заметила.
Элли забрала документы, поехала в дядькину квартиру, достала ключ из тайного места за притолокой, написала Вальке записку: «Не беспокойся, со мной все в порядке. Ни пуха, ни пера тебе!» – и нарисовала чертика с учебником химии в лапке. Вышла из подъезда со своим баулом, который весил больше, чем вещи в нем. Прохладный ветерок, налетевший из-под тучи и взметнувший юбку, показался ей ветром свободы!
Свобода-то свободой, а вот что делать дальше, Элька опять не знала. Мама, давая деньги, упомянула обратный билет. Значит, догадывалась, что дочка вернется. Может, и правда, вернуться? От одноклассников-то она отболтается, нагородит о Москве всяких турусов на колесах, чего было и чего не было, а вот кумушки-соседки жизни не дадут. Да и как можно вернуться в Маковец! В родимое теплое мелкое болотце, где ничего не происходит! Что она там будет делать?
Нет, из Москвы она не уедет!
Элька шла по улице, куда глаза глядят, неуклюжий баул бил ее по икрам. Отойдя достаточно далеко от дядиного дома, присела на скамейку в пыльном скверике. Она устала, но сидеть на месте было как-то глупо. От такого сидения уж точно не будет толку.
И тут раздался звон на всю улицу! Это трамвай сгонял с путей какого-то разиню.
Вот способ отдыхать и двигаться одновременно! Подхватив баул, Элька припустила к остановке, и вскоре уже сидела у окна, разглядывая дома, прохожих, магазины, и одежду столичных модниц. Конечно, страшновато не иметь дома, но и весело тоже – приключение!
Прямо как в книжке!
Трамвай въехал в лес, в зеленую зону - ничего интересного, в Маковце зелени полно - и Элли стала рассматривать вагон изнутри. На полукруглом стыке стены с потолком висело объявление: «Приглашаются ученики водителя трамвая. Учащиеся обеспечиваются стипендией, иногородние - общежитием» - и указан адрес. Вот и выход! Недаром поется про Москву, что «она полна друзей и тебя найдут»!
Элька спросила вагоновожатого, как попасть туда, где учат водить трамваи, и вскоре уже подавала не пригодившиеся в Университете документы в училище. Тут оценки никого не интересовали – аттестат есть и ладно!
Училище было при депо и ремонтном трамвайном заводе – солидное учреждение!
Кроме Эльки в комнате общаги жили еще три девушки, постарше ее. Она с ними сразу подружилась. Из-за голубых стен и чистого белья на кроватях комната казалась наполненной тихой прозрачной водой.
Вечером Элька села писать письмо маме.
«Дорогая мамочка! - выводила Элли, подложив под тетрадный листок «Блистающий мир» из серии «Библиотека приключений», - в Университет я поступать раздумала, уж очень там тяжелые двери. Надорвешься тягать их каждый день. Выбрала себе другой институт…»
- Девочки, - спросила она, - какие институты бывают?
- Лесотехнический, - пробасила крепкая веснушчатая Рита.
« Лесной. Технический, - подумала Элька. - Фигня какая-то! Что я, лесов не видела?»
- А еще какие?
- Театральный! – Обернулась от окошка кудрявая Любочка. И заговорила неудержимо про экзамены в театральном, где перед строжайшей комиссией из известных артистов поют, пляшут и рассказывают басни самые талантливые ребята и девушки, и таких 38 человек на место! Она провалилась в Щукинское. Девчата уже прозвали ее «артистка» и « наша Любовь Орлова» . Элли старательно все услышанное записала, как бы от себя, и отправила маме. Вот соседушки удивятся!
Учеба давалась Эльке легко. Она вообще быстро все схватывала все, что надо делать руками. Невелика наука: следи за дорогой, нажимай кнопки, а трамвай с рельсов никуда не съедет.
Эльку любили – а как же ее не любить? Всем улыбнется, со всеми пошутит, настроение поднимет, синим взглядом озарит – не девочка, а праздник. Любаша научила ее делать «бабетту» - модную башню из взбитых волос. Девочки в их комнате каждое утро эти «бабетты» друг другу на головах громоздили и ходили королевами.
С первой стипендии Элька купила себе в ГУМе платье с пышной юбкой – выпускное уже истерлось. Правда, после этого питалась в столовке одними гарнирами – ну и что, зато талия тоньше будет. Со второй стипы, правда, пришлось купить брючки, как у Надежды Румянцевой в фильме «Королева бензоколонки» - преподаватели зашпыняли: зачем как на танцы вырядилась? Даже пригрозили исключить за неподобающий внешний вид.
Зато когда Элька выучилась и под надзором комиссии блестяще отъездила свой маршрут, она могла одеваться во что хотела! И зарплату платили не в пример выше стипендии – вот уж тут она нарядилась! Сидела за стеклом кабины, как манекен в витрине. Диспетчер дядя Петя, подмигнув, посадил ее на чехословацкий трамвайчик, каких и было-то всего три в трампарке. «Кому же, как не такой красотке, на новом трамвае ездить!». И Элька плыла над улицей в стеклянной кабине, поглядывая на водителей сверху вниз, милостиво улыбалась всем, строя глазки, недоступная, как королева.
Жалко только, что маршрут достался ей не центральный, а, по большей части, окраинный. Но и тут было интересно. Ей нравилось раньше всех выезжать на пустынную улицу, умытую поливалками, или возвращаться за полночь в пустом вагоне, плывущем как оазис света среди фонарных созвездий, с редкими запоздалыми пассажирами внутри – интересно, почему они не спят? Что у них за истории?
Повсюду строились новые дома, и Элли в который раз проезжая мимо, смотрела, как прибавляются этажи, вставляются окна, исчезают строительные заборы, как едут к домам грузовики со скарбом и фикусами в горшках, появляются в окнах занавески. Некоторых прохожих она узнавала. Делая третий круг в утреннюю смену, регулярно встречала женщину, ведущую близнецов в садик. У семиэтажного дома мужчина с портфелем часто ловил такси, но завидев трамвай, рысцой пускался к остановке. Элли даже звонила ему тихонечко, чтобы он увидел трамвай заранее.
Она с интересом заглядывала под крыши автомобилям, едущим рядом с трамваем – вдруг там ее суженый, а редким женщинам за рулем улыбалась как коллегам. Иногда мужики, поймав ее взгляд, неприлично свистели, или чмокали губами, но Элька не такова была, что откликаться на дешевку, и даже бровью не вела в сторону невеж.
Но и ребята из депо ее мало интересовали. Парни, поняв, что ловить здесь нечего, отвернулись от красивой недотроги в сторону девушек попроще. Один только чернявый парнишка, Гришка Цыганков, с руками, черными от машинного масла, не давал ей проходу. Они перекидывались шутками, как шариком в пинг-понге. С Гришкой хорошо было балагурить, Элька даже скучала, если пару дней его не видела, но на кавалера, а тем более на принца, парень явно не тянул. Какой же это принц, с улыбкой до ушей, с черными полумесяцами под ногтями, вечно в замасленной спецовке, с такой же замасленной ветошкой в кармане, и главное, ростом с Эльку, когда она на каблуках!
До сих пор все, чего Элька желала, приходило к ней само. Теперь настала очередь принца.
Они снимали комнату на пару с Любашей. Только дружба у них не заладилась. Любаша все время пропадала то в народном театре, то на спектаклях, то просто в театральном общежитии. Она сперва и Эльку с собой брала, но вскоре поняла, что слишком яркая подружка ей ни к чему. Ну и ладно! Элька не такая, чтоб навязываться!
Они с Любой не мешали друг другу: то одна спала, то другая отсутствовала – девушки жили словно в отдельных комнатах, разделенных не стенами, но временем. Иногда Любаша воодушевлялась и обрушивала на Эльку целый поток театральных историй, та добросовестно переписывала их для мамы. Да и придумать что-нибудь от себя ей не составляло труда!
Чем дальше, тем больше ее реальная жизнь и придуманная расходились, отдалялись, как рельсы после стрелки.
Время шло. Земля проехала свой круговой маршрут, и опять наступило лето. Элли получила первый в жизни отпуск и поехала домой, навестить маму.
Элька нарядилась как артистка, купила маме в подарок модную сумочку и гроздь бананов, невиданных в Маковце. Приехала она сюрпризом, никто не ждал. Идя по знакомым улочкам, чувствовала, будто разглядывает собственные младенческие одежки. И умилительно, и чудно, и не имеет к ней, нынешней, никакого отношения.
Вечером, когда они с мамой пили чай под лампой с родным до стеснения в груди абажуром, мама сказала:
- Леночка, а ты ведь не на артистку учишься.
Элли покраснела, как маков цвет, и сумела только кивнуть в ответ. Врать маме в глаза она не могла.
- Чем же ты занимаешься, доченька?
- Трамвай вожу.
Мама накрыла ее руку своей.
- Тяжелая работа?
- Справляюсь. Ты не волнуйся, у меня все путем!
Придуманная жизнь исчезла, осталась настоящая.
И снова поехал трамвай, и полетела земля по кругу. Солнце вставало и садилось, чередовались утренние, дневные и вечерние смены, времена года шли в установленном порядке, и ничего не происходило, никуда не вел круговой путь. Элли заскучала. Она водила трамвай, кружила на месте, как слепая лошадь, вращающая жернова, и чувствовала, что попала в ловушку. Но что делать, снова не знала.
Балагур Гришка по-прежнему попадался ей на каждом углу, но больше раздражал, чем радовал. Любаша все чаще приходила домой пьяная и плакала в подушку, не рассказывая ничего.
Одна была отрада – книги! В придуманных историях Элькина душа разрывала заколдованный круг и выпархивала на свободу. Даже на смену она брала книгу, чтоб насладиться чужой жизнью, как только трамваи встанут.
Все чаще ей снился один и тот же сон. Будто ведет она ночью трамвай между сплошных заборов, вдоль замусоренных обочин, и знает Элька, что путь этот предопределен ей навеки. Вдруг неожиданно в сторону отходит новая колея, ведущая к городу со стеклянными шпилями. А иногда - к морю и скалам, или просто - к солнцу. Но кошмар заключался в том, что Элли никогда не сворачивала, а тупо продолжала ехать между заборов, удаляясь от видения.
Проснувшись, она обещала себе, что в следующий раз обязательно свернет, но наступала ночь, когда сон снился опять, и ничего не происходило: даже сны ехали по кругу.
- Хорошая девка, да малость не от мира сего, - услышала как-то Элька разговор двух уборщиц.
– Просто замуж ей пора, а она, вишь, переборчивая.
«Может, и правда, выйти замуж за кого попало?» - Но это означало попасть в новый круг. И ведь, если пожалуешься на жизнь, любой скажет, «Ишь, принцесса какая! Мне бы твои проблемы». Но плохо, тоскливо было Эльке. Пригласи ее Любаша напиться вдвоем, ей-богу, не отказалась бы.
Как-то светлой майской ночью она завершала смену. Ни юный месяц в шелковой небесной голубизне, ни запах черемухи, налетавший в открытые окна, ни даже самиздатовский томик «Анжелики», ждущий в сумочке, ее не радовали. Вагон по позднему времени был пуст. Оставалось проехать маленький участок между двух недавно поставленных строительных заборов, а там и депо близко. Сдать трамвай, и – в постель с «Анжеликой», а завтра – снова на работу – и по кругу.
И тут она увидела Поворот.
Рельсы изгибались красивым полукругом и блестели в лунном свете. Они уходили за забор. Как во сне. Только в отличие от сна не видно было, куда они ведут.
Элли поморгала. Сколько раз она здесь проехала – готова поклясться, что никакой развилки не было!
Щеки закололо иголочками от прилива крови. Девушка вздохнула поглубже, и, будто с высоты в воду прыгнула, нажала кнопку левого поворота.
Первым исчезновение трамвая заметил дядя Петя.
- Куда это 7035 запропастился? – спросил он громко сам себя.
- А кто водитель? – поинтересовался Гришка, который заскочил в диспетчерскую в надежде увидеть Элли.
- Так Элька же! Может, там чего сломалось, один вагон на линии остался, помочь девке некому.
Гришка моментально скатился по лестнице. Вывел из чулана велик, при помощи самодельного моторчика превращенный в мопед, и рванул вдоль путей!
Он проехал весь Элькин маршрут вначале в одну сторону, потом – в другую, заехал в депо, убедился, что 7035 так не вернулся, и помчался, трясясь по брусчатке, на этот раз прямо между рельсами.
Прискорбно, но не удивительно, если девушка пропадет ночью в городе, но чтобы вместе с трамваем!
Прогнав маршрут еще раз, Гришка стал заезжать во всевозможные ответвления – но везде было пусто, машины ушли с линии до утра.
Дядя Петя тем временем звонил в трамвайные депо и с осторожностью спрашивал, не приблудился ли часом к ним трамвай за номером 7035, чехословацкого производства, марки «Татра». Ему советовали меньше пить на рабочем месте, или смеялись, мол, рехнулся, дядя, или просто бросали трубку.
На рассвете взмыленный Гришка вернулся, ведя за руль мопед с пустым баком и спущенным колесом. Без толка он объездил половину города. Оставалось предположить, что когда он мчался по лабиринту трамвайных путей, Элькин трамвай ехал в другом месте, как в старой комедии. Только Гришке было не до смеха.
Гришка дождался, когда подъедет директор, и немедленно сообщил ему о ЧП. Директор распорядился в милицию не звонить, языками не трепать, разобраться самим – может, красотка-вагоновожатая загнала трамвай в депо, в отстойник, а сама гуляет с кавалером. Оштрафовать вертихвостку на первый раз, а если повториться – уволить.
Гришка облазил все депо. Разумеется, даже среди самого допотопного трамвайного хлама номера 7035 не было! Откуда-то людям стало известно об исчезнувшем трамвае. Поползли слухи. «Убили девку-то, а трамвай угнали, алкаши проклятые! У-у, гады! Скоро на улицу выйти страшно будет!» - говорила одна женщина другой возле бухгалтерии. – «А на что им трамвай-то?» - «Алкаши же!».
«И вот она в трамвае, милый мой, прямо с моста в Яузу и ухнула. Вот она, любовь-то, до чего доводит! А какая красавица-девка была! Прямо солнышко!», - рассказывала дворничиха, опираясь на метлу, ПТУ-шнику, который дымил папироской возле пожарного щита.
В цеховой курилке мужики ржали: «Инопланетяне трамваи сперли! У них тарелок полно, а трамваев до сих пор не было – теперь будет на чем тарелки-то возить». Гришка готов был поубивать шутников, либо упасть на колени и зарыдать с горя. Но он не сделал ни того, ни другого. Просто сел в уголок тихонько, прислонясь затылком к стенке, отдохнул, и пошел в милицию. Оказывается, туда уже сообщили.
Приметы беглого трамвая были разосланы по всем патрулям, но мера ни к чему не привела. Трамвай не обнаружили. Ночью десяток патрульных машин принялся объезжать пути – тоже бесполезно. Даже подняли над городом вертолет, смотрели сверху – благо ночи светлые, и фонари над путями горят. Трамвай словно под землю провалился или в воздухе растаял!
А в полночь на третьи сутки 7035, как ни в чем не бывало, въехал в ворота депо. За стеклом кабины восседала свежая, словно левкой, Элька. На вопросы, что с ней случилось, и где она пропадала, девушка только хлопала накрашенными ресницами. Она даже не понимала вопросов. Отъездила смену и вернулась! А что случилось-то? Как может трамвай пропасть? Показывали на календаре, что она отсутствовала вместе с трамваем три дня. Эль только отмахивалась – думала, разыгрывают.
Дело замяли, и в депо, и в милиции: уж очень странным, не сообразным ни с чем, вышел случай. Эльке хотели вначале вкатить строгача, потом выдать премию для поправки нервов, но она так искренне недоумевала и смотрела большими синими глазищами, что махнули рукой и оставили все, как есть.
Зато в народе Элька на некоторое время стала знаменитостью. Каждый встречный и поперечный живописал, какой переполох вызвало ее исчезновение, и как героически Григорий искал ее. Элька ничего не понимала, она не помнила даже, как свернула по блестящим рельсам с маршрута.
Но когда тихий и торжественный Гришка подошел к ней, протянул букетик сирени отмытой рукой, и попросил:
- Элька, выходи за меня! Я никогда не дам тебе пропасть! – Элька без раздумий согласилась. Таким героем нарисовала Гришку людская молва, что она поняла – с этим парнем она действительно не пропадет.
Сыграв свадьбу, получили они комнату в семейном общежитии и зажили счастливо. От Элькиной стряпни аромат шел по всей общаге, она следила, чтоб муж был накормлен и опрятно одет, деньги экономила, в облаках не витала, нарядные платья шила себе сама. Вскоре родился у них сыночек Мишенька. Просидела Лена, как положено, два месяца в декрете, потом отдала Мишеньку в ясли и попыталась вернуться на работу. Не тут-то было! Мишенька все повернул по-своему – начал болеть. «Неясельный ребенок» - сказала детский врач. Позвали из Маковца бабушку. Мишенька болеть перестал, но два месяца жизни вчетвером в одной комнате с плаксивым младенцем так всех вымотали, и семья поняла: надо что-то менять.
- Знаешь, Ленка, - сказал Гришка, – сиди-ка ты дома! Меня мастером поставили, зарплату подняли. Обойдемся без твоих денег.
Так они и стали жить, довольные друг другом. Когда Мишеньке исполнилось три годика, Лена привела его в садик, но напуганная детскими болезнями, пошла туда же воспитательницей, чтоб сыночек рос под присмотром. Дети обожали веселую тетю Лену, и самой ей работа нравилась, поэтому, когда Мишенька пошел в школу, она осталась работать воспитательницей.
Мишенька школу закончил, отслужил во флоте, и поступил в мореходное училище. Теперь он плыл к Сингапуру. Лена искала Сингапур на карте и радовалась за сына.
Григорий заочно закончил ВУЗ, дорос до начальника цеха. Ему дали квартиру в новом районе, в пятиэтажке. Жизнь двигалась вперед, а не по кругу. Про тоску и скуку Лена и думать забыла.
Однажды в садике заболела хореограф, и вместо того, чтоб водить хороводы, и разучивать «два притопа, три прихлопа», воспитательница тетя Лена стала учить детей танцевать летку-енку. Когда она отплясывала во главе вереницы визжащих счастливых малышей, каблучок ее подвернулся, нога подогнулась, и тетя Лена упала. Попробовала встать - не получилось.
- Тетя Сима! Тетя Лена упала! – радостно закричали дети.
Но тетя Сима все не шла, и малышня стала поднимать воспитательницу самостоятельно, множеством ручек. Тянули в разные стороны, как муравьи гусеницу. Когда дернули за ногу, тетя Лена заорала так, что Серафима Петровна прибежала, забыв дожевать бутерброд.
Вызвали «скорую». Оказалось, Лена умудрилась получить двойной осколочный перелом. Ей сделали операцию, вставили титановый каркас, велели лежать смирно.
Она и лежала. Читала книжки, болтала с подружками по несчастью. Травмированные тетки хором обожали палатного врача – высокого, стройного, белокурого атлета, с сильными и нежными руками. Звали его Валерием Леонидовичем.
«Эх, такого парня встретить бы мне в молодости! Настоящий принц!» - невольно думалось Лене. Хоть не такова она была, чтоб крутить хвостом от родного мужа, да и время ее для кокетства ушло, смешно сказать, но Ленка влюбилась. Красавец-хирург уважительно величал ее Еленой Павловной, нежно щупал торчащую из гипса ступню – не отекла ли, показывал снимки, хвастался, что кость срастается прекрасно. Но – увы - из всей Елены Павловны его интересовала только сломанная нога. Да и кто Лена теперь была? Без пяти минут старуха с немытой головой и в больничном халате. Валерий Леонидович писал диссертацию, Ленкин случай был ему важен, поэтому ее держали в больнице до самого выздоровления.
От безделья больная размякла, пристрастилась к любовным романчикам, оставленным прежними пациентами. Снова она начала мечтать, воображать себя красавицей Элли. Смешно, конечно, но ведь тайно - не знает никто.
Палата подобралась дружная. Когда вечером гасили свет, больные, как пионеры после отбоя, принимались рассказывать истории, в том числе и страшные.
- А вы слыхали про Трамвайную Элли? – спросила как-то Маринка с трещиной тазовой кости.
- Про кого? – ахнула Элька.
- Ленка, чего вопишь? Нельзя же так людей пугать! У меня аж гипс съехал, так я вздрогнула! - сказала Ольга Тихоновна с переломом бедра.
К радости Маринки не все слышали про Элли, и она с удовольствием начала повествование.
- Ездит по Москве трамвай без маршрутного номера: то в одном месте появится, то – в другом. На вид обычный, но увидеть его может лишь тот человек, которому плохо.
- Типа скорая помощь! – хохотнула Верка, по пьяни свернувшая себе коленку. На нее зашикали, а Маринка невозмутимо продолжала:
- Узнать трамвай можно так: когда он появляется, на улице не бывает прохожих. Вообще никаких. Другая примета: ведет его юная девушка с высокой прической, хоть зимой, хоть летом одетая по моде пятидесятых, в розовое платье с белой косынкой. Это и есть Элли.
Элли сжалась под одеялом, представляя, какой хохот раздастся, если она сейчас крикнет: «Девчонки, да это же я!».
- Ну и чего трамвай этот? – спросила Верка. - Привидение, что ли?
- Привидение – не привидение, а только появляется он перед людьми, заплутавшими по жизни. Ну, не знает человек, как ему жить дальше. Иной, может, руки на себя наложить уже хочет. И тут – опа! – выезжает навстречу ему трамвай с красавицей-вагоновожатой. Двери открываются. И вот если человек этот не побоится в трамвай сесть, то пропадет на три дня, а потом вернется уже обновленным. Вроде ничего не изменится, но ему будет во всем счастье.
- Это чего ж, значит, прокачусь я на трамвае, и начну в лотерею выигрывать? И мужики за мной толпами попрутся? – заржала Верка.
- Грубая ты какая, - сказала Ольга Тихоновна.
- Нет, Трамвайная Элли дает не то, что человек хочет, а то, в чем человек действительно нуждается. Кому свободу, кому здравый смысл, а у кого и отбирает, что ему мешает. Человек, может, и сам этого не знает. Но как прокатится на трамвае, начинает жить настоящей своей жизнью.
- Вот Верке трамвай ума бы прибавил! – чуть слышно шепнула Ниночка.
- Спите, давайте, девки! Такую чушь несете – прям уши вянут. Можно подумать, вы тут не травмированные собрались, а психические, - сказала Верка и заскрипела пружинами, укутываясь в одеяло.
Палата утихла, а Элька все лежала и смотрела в размытый фонарем заоконный сумрак большими бессонными глазами. Вспомнила, как была она юной, не то, чтобы красивой, но полной счастья, как воздушный шарик полон летучего газа. Вернуть бы те времена…
«Может, байка эта возникла, потому что я такой веселой да нарядной в кабине сидела, что люди меня запомнили». Потом еще смутно припоминался какой-то переполох, связанный с трамваями, перед тем, как они с Гришей поженились. Да разве упомнишь все, что было когда-то. Элли задремала, и ей приснилось, будто она молодая, ведет трамвай по тусклым рельсам, и вдруг вбок отходит такая сияющая, такая красиво изогнутая веточка, что ехать по ней – счастье. Вот только непонятно, куда она приведет. Поехала Элька по этой ветке, заезжает за забор, а там…
- Девочки, температуру меряем! – Медсестра принесла в баночке с ваткой и спиртом букет градусников. Часы показывали шесть утра.
Элька и позабыла, что ей снилось.
Гипс с ноги сняли. Валерий Леонидович привел целую свиту в накрахмаленных халатах. Халаты снимки смотрели, Ленину ногу щупали, руку Валерию Леонидовичу трясли. Потом вылеченную ногу неделю разрабатывали, пока Лена хромать не перестала.
Потом ее выписали.
Гришка ради такого дела с работы отпросился. Принес для Лены пальто, хотя уже тепло было. Отвез ее домой на такси.
На кухонном столе ждал Ленку букет тюльпанов, бутылка «Вазисубани», торт «Ленинградский», колбаса докторская, а на плите – порезанная на сковороде картошка – только пожарить, и можно пир начинать. А вот про хлеб Григорий забыл. Ну, мужик, он мужик и есть, какой бы золотой ни был – разве может он по хозяйству так хорошо управиться, как женщина!
Хотел муж за хлебом бежать, но Лена не дала.
- Жарь картошку, - говорит. – Я в больнице належалась, теперь пройдусь с удовольствием. Да и булочная через дорогу, какие тут разговоры!
- А как же твоя нога?
- Нормально, - отвечает. – Про мою ногу Валерий Леонидович диссертацию написал. Он сказал, что кость стала крепче прежнего. - Сказала так, и сердце ее забилось, и щеки зарделись при мысли о красавце-хирурге.
Осторожно держась за перила, Лена спустилась, на один этаж, а дальше пошла бойчее, даже размечталась незаметно для себя. «Вот выйду сейчас на улицу, а там стоит машина, и Валерий за рулем! «Люблю я вас, Елена Павловна, - скажет он, - и жить без вас не могу! Я понял это, как только вы из больницы выписались. Ведь вы теперь отчасти мое творение! Садитесь ко мне, и поедем в город со стеклянными шпилями. Дура ты, Ленка, - опомнилась она, и оглянулась даже: не подслушал ли кто стыдных мыслей. – Начиталась любовных романчиков! Надо же такое придумать!»
И вышла на улицу.
Вот только улица оказалось странной. Во-первых, несмотря на дневное время, ни одной живой души на ней не было. Даже голубей. Во-вторых, освещение чудное, какое бывает, скажем, перед грозой, когда солнце светит из дымки и от толстых облаков отражается.
Ну, ладно, может и правда, гроза собирается. Да ей-то что? Булочная-то – вот она, рядом, только рельсы перейти.
Едва Лена шагнула на пути, как раздался звон, заливистый, на всю округу и, прямо на нее, из желтой хмари выехал трамвай. Лена только отскочить успела, а в голове - две дурацкие мысли. Одна – из анекдота: «Ну вот, сходили за хлебушком», а вторая: «Ведь если я ногу сломаю, то могу опять к Валерию Леонидовичу попасть».
Только обе мысли эти у нее из головы улетучились, едва она на кабину взглянула А в кабине… боже ж ты мой, в кабине сидела она сама, молодая Элли! Начес больше головы, щеки нарумянены, одета в любимое розовое платьице, из-за которого целый месяц жила впроголодь, на шее - «газовая» косыночка – как тогда носили из скромности.
Стоит Елена Павловна, раскрывши рот, глядит на Эльку, а Элька на нее. Сколько-то постояли так, потом Элька кнопку нажала, двери и открылись. Тут увидела Лена номер на боку возле двери: 7035. Ее трамвай.
«Сесть, что ли – думает Лена. – Каково это: со своей молодостью повстречаться? А если это не мой трамвай, а морок вредный? Да нет, говорят, он желания исполняет! Может, прокачусь, стану молодой, и у нас с Валерием любовь сладится. Заживу с принцем, как мечталось. А как же Гришка, он ждет меня дома с ужином, а я пропаду? А вдруг пропаду не на три дня, а насовсем? Он опять метаться по городу станет. Отыщет меня, а я ему с хирургом изменяю. Хорошее дельце! И Мишенька из Сингапура приплывет, а мамаша загуляла! Или сын вообще исчезнет, если я судьбу поменяю?!». Вот тут ей действительно стало страшно.
- Нет, нет, езжай одна, - тихо сказала Лена и помахала Эльке рукой в направлении движения. – Езжай. Я и так счастлива. Будь счастлива и ты, девочка.
Элька кивнула весело, закрыла двери. Трамвай тронулся, осыпав Лену звездопадом искр.
И сразу зашумела полная народу улица, и свет стал самый обыкновенный, дневной. Машины поехали, светофор замигал, из булочной выскочил мальчишка, крутя пакетом с хлебом.
Хорошо, что на светофоре зеленый загорелся, и Лене не пришлось снова из-под колес спасаться. Купила она хлеб и, улыбаясь и смаргивая слезинки, пошла домой.
Конец
***
Закончил рассказ про будни котика. Приступаю к редактированию. Текст получился неожиданно большим, больше 40К знаков. Но думаю, что в процессе редактирования, он "похудеет".
И вот ведь совпадение! На Автор.Тудей объявили конкурс на рассказы про животных. Я было обрадовался. У меня-то почти готов рассказ про котика. Но... там ограничение - не более 25К знаков. До такого объема, почти на половину мой рассказ про будни котика точно не "похудеет". Обидно. Может написать новый?