Публикация «Заключенных вывели играть в футбол против охраны. Свидетель матча 1953 года рассказал, чем он закончился» оказалась долгоиграющей. Читатели и спустя год после ее выхода пишут гневные комментарии, подвергая сомнению тот факт, что в сталинских лагерях заключенные занимались спортом, причем вовсе не ради собственного удовольствия.
Тем не менее один из известных спортсменов СССР, основатель футбольного клуба «Спартака» Николай Старостин оставил об этом подробные воспоминания. Для тех, кто не знаком с историей, как Николай с братьями попал в заключение, посвятим этому первую главу. Чтобы узнать о лагерных перипетиях футболиста, можно сразу перейти ко второй главе.
Дело братьев Старостиных
В довоенном СССР братья Старостины – Николай, Александр, Андрей и Петр слыли всесоюзными знаменитостями и народными любимцами. Они были основателями и символами популярной команды – московского «Спартака».
Уже с 1937 года начались аресты и расстрелы спартаковцев, но во время Большого террора репрессии Старостиных не коснулись. А в марте 1942 года они были арестованы. В своих мемуарах Николай Старостин утверждал, что дело против них сфабриковали по указанию главы НКВД Лаврентия Берии, который покровительствовал московскому «Динамо» – заклятому соперника «Спартака».
Одно из предъявленных братьям обвинений было невероятно абсурдным. Их обвиняли в подготовке к покушению на членов Политбюро и самого Сталина. Злодейский теракт они якобы должны были совершить во время парада на Красной площади в 1937 году из машины, оформленной футбольной бутсой. Николай напомнил следователю, что в машине сидели два сотрудника госбезопасности, и тому пришлось сочинять новое преступление.
Старостину вменяли в вину пропажу вагона мануфактуры из Иванова для «Спартака». Но оказалось, что в неразберихе войны тот пришел на другую станцию, и за время допросов вагон нашелся. Говорили, что он пропагандировал буржуазный спорт. И Николай вспомнил, как, оценивая плохую организацию соревнований в СССР, приводил в пример Финляндию. Там дали старт забегу в положенное время, не дожидаясь задержавшегося в раздевалке советского бегуна.
В итоге братьям вменили антисоветские высказывания, «особенно участившиеся после начала Великой Отечественной войны». В беседах между собой, как записано в приговоре, «восхвалялись порядки капиталистических стран Западной Европы, где большинству из них приходилось бывать на спортивных состязаниях». Братьев осудили по статьям 58-10 (антисоветская агитация), 58-11 (антисоветская организация) и дали по 10 лет лагерей.
Позже Николай вспоминал: «Десять лет лагерей по тем временам – это был почти оправдательный приговор. Будущее казалось не таким уж мрачным». А тогда, в 1943-м, Старостиных раскидали по разным лагерям. Двух старших братьев – Николая и Александра – судьба на какое-то время забросила в Коми АССР.
В лагерях ГУЛАГа
Николая Старостина этапировали в Ухто-Ижемский ИТЛ. Вот как он писал о прибытии в Коми: «Через три месяца я, наконец, прибыл в Ухту — тогда небольшой городок, в окрестностях которого добывалась нефть. Отдельные лагерные пункты располагались в 300-400 километрах от него. Зато в самом городе имелись стадион и кинотеатр, действовал каток, существовал даже свой театр, в труппу которого входили в основном заключенные: актриса из Китая, танцовщица из Ленинграда, пловчиха из Москвы...
Но в перечне «развлечений» города главное место занимал футбол… Популярность «Спартака» шла намного впереди меня. Я еще маялся в Котласе, а в Ухте генерал-лейтенант Бурдаков, начальник Ухтлага, уже определил мою участь.
Не дав осмотреться, меня прямо с вокзала повели знакомиться с футболистами, среди которых были и вольнонаемные, и осужденные. Капитан местной команды Сергей Баловнев оказался ловким на поле и в жизни парнем. На «пересылке» он чувствовал себя как дома и сразу мне заявил:
— Николай Петрович, мы вас ждем давно, будете работать с нами. Генерал души не чает в футболе. Это он вас сюда вырвал.
На другой день меня привели в порядок, постригли, помыли, побрили и повезли к генералу на показ».
Генерал Семен Николаевич Бурдаков, о котором говорит Старостин, – человек в Ухте известный. С мая 1941 года по 1947 год он был начальником Управления Ухто-Ижемского ИТЛ, начальником Ухто-Ижемского комбината НКВД – МВД СССР. Тогда положение начальника лагеря фактически означало быть хозяином города. По описанию Старостина это был «человек двухметрового роста, килограммов под 130, с большой головой и высоким лбом».
Бурдаков распорядился выдать заключенному Старостину круглосуточный пропуск и разместить на стадионе, где уже жили несколько осужденных футболистов. Бывший главный «спартаковец» стал тренером команды «Динамо» в Ухте.
Под опекой фанатов футбола
Николай Старостин вспоминал, что Бурдаков «любил футбол беззаветно и наивно, почти по-детски. В тонкостях не разбирался, но гол приводил его в восторг, который он не скрывал… В дни матчей управление заканчивало работу на полчаса раньше и в полном составе, вслед за начальником, отправлялось на футбол». О том, насколько важно для генерала, чтобы в спорт были вовлечены все, показывает такой эпизод.
Однажды перед важной игрой Старостин докладывал генералу о состоянии команды и уточнил, что на тренировку не пришел инженер местной электростанции - его не отпустили с дежурства. Бурдаков тут же позвонил директору станции и отчитал за то, что тот не нашел замены. А заодно проехался за то, что не ходит на стадион.
— Ему дела не позволяют! У него дел много! – возмущался Бурдаков. - А вот Лаврентию Павловичу дела позволяют на футбол ходить. Ну, конечно, у него дел-то ведь меньше, чем у тебя на электростанции. Так, что ли? Мне позволяют — я хожу. Всему управлению позволяют. А тебе не позволяют?
По воспоминаниям Старостина, генерал был жестким человеком. Но «к футболистам питал заметную слабость, давал им все допустимые льготы: разрешал круглосуточные пропуска, представлял на досрочное освобождение».
С футбола на лесоповал
Когда за подготовку провинциальной команды «Динамо» взялся Старостин, она быстро вышла в лидеры региона. После одного победного матча начальник лагеря вознесся на вершину счастья.
«Когда в Ухту приехала на календарную игру команда «Динамо» из Сыктывкара, мы разгромили ее со счетом 16:0, - вспоминал Старостин. - Это был, по-моему, самый счастливый день для генерала Бурдакова. После каждого гола он поворачивался к сидевшему за ним на трибуне министру МВД республики и, широко разводя руки в стороны, хлопал в ладоши прямо перед его носом. Если бы это было во власти Бурдакова, я думаю, он меня в тот же день освободил бы».
Но окажись Старостин на свободе, начальник лагеря немедленно бы потерял классного тренера. Он без этого рисковал остаться без легендарного футболиста. На Старостина пришло предписание ГУЛАГа — отправить в Хабаровск. С чем был связан перевод, неизвестно. Бурдаков терялся в догадках. Ему казалось, что до Москвы дошли слухи о льготном пребывании политзаключенного в Ухте.
Поздней осенью 1944 года вольготная жизнь Николая Старостина закончилась. Бурдаков, желая удержать футболиста в Коми, решил его на время спрятать. Он отправил Старостина на лесоповал, а в Москву сообщил, что тот нездоров.
«Зимой 1945 года я узнал, что такое лесоповал. Как только колонна выходила за ворота лагеря, власть конвоя над людьми становилась абсолютной. Злой конвой — страшнее этого мне не доводилось встречать в жизни. Конвоиры менялись, но их всех уравнивало одно постоянное право: право убивать».
От тяжелого труда Старостина снова спасло футбольное прошлое. В Ухтлаге главным врачом был страстный болельщик. Узнав легендарного спортсмена, он пристроил его в санчасть массажистом.
«Прошло почти 50 лет, а не могу забыть ту картину… Когда я вошел в барак, забитый полуживыми существами, они все кашляли. Но это был не кашель — это был булькающий свист, который вырывался из легких. А как забыть их лихорадочные глаза, обреченные на смерть лица... И вот что еще снится мне иногда по ночам… Каждый день в Ухте умирало не меньше сорока человек. Тела свозились в морг. Черт меня дернул туда пойти. Я увидел горы голых трупов, которые пожирали сидевшие на них сотни крыс...»
Тюремный трансфер
И все же, как ни выгораживал Старостина генерал Бурдаков, ему пришлось ехать в Хабаровск. Спустя год заключения в Ухте, он отправился долгим этапом на другой конец страны. В пути он случайно встретился с братом Александром, который направлялся этапом из Инты в Соликамск. Разговоры с братом заставили его задуматься: почему его одного направили с Коми на Дальний Восток.
Начальники лагерей часто ездили в Москву в Главное управление за рабочей силой. В Ухте требовались специалисты для добычи нефти, на Дальнем Востоке - строители, чтобы тянуть к океану железнодорожную магистраль. Конвейер «великих» строек не мог давать сбои, поэтому вместо погибших присылали новых.
«ГУЛАГ являлся гигантской, величайшей в мире биржей труда. Заключенных строго учитывали по специальностям... Неужели, там есть и категория спортивных тренеров? Мне не раз твердили, что я еду по спецнаряду. Это внушало надежды».
На Дальний Восток Старостина действительно вызвали как футбольного тренера. Как сейчас клубы перекупают успешных легионеров, так и в 40-50-е годы начальники лагерей старались заполучить легендарных спортсменов. При этом у самого футболиста выбора не оставалось. В такой тюремный трансфер попал Николай Старостин. Его перевод выбил более влиятельный «хозяин» и личный друг Берии Сергей Гоглидзе. В 40-е годы тот был начальником Управления НКВД Хабаровского края и уполномоченным МГБ по Дальнему Востоку.
Когда Николай Старостин вышел на свободу, он сожалел о потерянных в лагере годах. И понимал, что ему невероятно повезло. Начальники лагерей хотели выслужиться перед Берией, поэтому относились к футболисту благосклонно:
- Они делали это только лишь по одной причине: круги шли по воде — футбольные амбиции их «вождя» в Москве переходили в местное тщеславие и желание иметь у себя лучшую команду края, области, города, лагеря...
Спасибо за 👍, подписывайтесь на «Север неизвестный» и читайте другие истории