Часть 4: Прокопьевна
(Зяблицева Анна Прокопьевна, 22.11.1912г.р. - 27.03.2004г)
16
В понедельник дети ушли в школу, Коля остался с бабушкой. Ближе к обеду прибежала Анютка, быстро сготовила еды скоту и птице. Коля пытался ей помогать. Елена Степановна лежала на печке, нездоровилось.
- Что с тобой, маменька? Днём на печи лежишь.
- Приболела что-то, простыла, видно. Всё тело ломит.
Анютка бросилась готовить отвар трав на молоке, добавила мёда и подала свекрови.
- Да где же ты смогла простыть? Во двор два дня не выходила.
Не хотела Елена Степановна печалить свою невестку зазря. Анютка из последних сил совсем, за войну так умаялась, что неизвестно, отдохнёт ли когда. Тяжело без мужиков в деревне. Поэтому решила отшутиться.
- Как же это где? С печки на палати, с палатей на печку, тут и продуло. Ладно Коленька молодец, всё время заставляет меня безрукавку одеть, а то бы совсем простудилась.
Анютка засмеялась, что было очень редко. Она любила, когда свекровь шутила, значит настрой боевой и скоро подымется.
- Выздоравливай, маменька, быстрее. На днях на мельницу поеду, заведующая фермы подводу даст. К Новому Году пшеницы-то 7 мешков выдали, надо быстрее смолоть и в амбар засыпать. Хозяйство на тебе будет. Вот думаю, Шурку или Машку взять в подмогу?
- Машу оставь, у неё с Колей хорошо получается водиться, и по дому мне с ней сподручней. Шуру бери, дорога не близкая, посчитай почти 30 вёрст, она пошустрее в помощи тебе будет.
- Хорошо, маменька. Побежала я на ферму. Надо сегодня овец стричь. Коля, сынок, помогай бабушке.
- Ура! - запрыгал по горнице парнишка. - Бабушка болеет, я остаюсь за старшего. Всем слушаться меня.
- Всем, это кому? Сверчкам запечным и тараканам подпорожным?
- Ну и что! Я за старшего и точка!
17
Елена Степановна хотела было слезть с печи, скоро девочки должны вернуться из школы, но Коленька так разбегался по комнате, махая рука-ми, что она не решилась — собьёт ещё, в теле чувствовалась сильная слабость. После тёплого травяного отвара так хорошо было в груди, и она решила ещё полежать немного. Подумалось, что правильно сделала, посо-ветовав взять Шуру на мельницу. Бабы в деревне всегда просили в по-мощь именно её. Говорили, что она никогда не стонет об усталости, а в трудную минуту своими решительными и правильными действиями даже взрослого может укрепить. Вспомнился случай со слепой коровой, про-изошедший летом 1946 года, после которого Анютка ей сказала: «Шурка у нас решительная, в отца пошла»...
В конце зимы у Прокопьевны заболела корова и к весне перестала давать молоко. Елена Степановна с дочерью и зятем в это время жили в своём старом доме. Пришла за советом Анютка. Было решено корову заколоть, мясо продать и купить молодую дойную. В майский субботний день Савелий заколол кормилицу, разделал и вечером втроём: он, крёстная и Анютка повезли мясо на подводе в «Стеклозавод Мариец». Переночевали у сестры Поли и утром повезли мясо на рынок. Был не сезон, мяса было не много, Савелий увеличил чуть-чуть цену, но народ брал на ура, и в результате к обеду продали всё за очень хорошие деньги.
Савелий купил бутылочку самогонки и когда Михаил, муж Поли, пришёл с работы, все уселись за стол и обмыли удачную торговлю. Женщины тоже выпили по рюмочке, чтобы мужикам меньше досталось. Вернулись в Зяблицево уже поздно.
В июне, когда дети не стали ходить в школу, а помогали полностью по дому и на колхозном поле, Анютка с Шурой в выходной день отправились на рынок в Большую Пиштанку покупать молодую корову. Купили, пошли обратно: Шура вела за верёвку спереди, мать подгоняла хворостиной сзади. Отошли от рынка метров 200-300, как навстречу попался знакомый дядя Егор:
- Прокопьевна, здравия тебе!
- И тебе не хворать, дядька Егор.
- А что это ты слепую корову купила?
- Батюшки, мой свет! Как же это слепую?
Прокопьевна оббежала корову, взглянула в морду и ахнула:
- Господи! Что же теперь делать? И впрямь слепая. Шурка! Погнали быстрее обратно, может они ещё не ушли.
- Ой, маменька! Так надо бегом бежать, - сказала Шура, и так ловко развернула корову, что та задом чуть не сшибла Егора.
Быстро побежали обратно. Продавцы — мать с сыном — закончили считать деньги, сын начал прятать их в глубокий карман. Прокопьевна успела шепнуть дочери:
- Я сейчас начну причитать, ты следи за их реакцией, если не будут отдавать деньги, начинай кричать сильнее меня, чтобы люди собрались.
Со слезами она бросилась к продавцам:
- Ой, миленькие, что же вы меня обманули? Зачем слепую корову продали? Верните деньги. Муж на фронте погиб, одна я с четырьмя детьми осталась, не прокормить мне их без хорошей коровы. Верните деньги, за ради Христа!
Парень стал пятиться.
- Всё, тётка, сделка сделана, и нечего кричать понапрасну. Корова эта тоже молоко даёт. Она твоя, иди с Богом!
Прокопьевна бросилась к женщине, ухватила её за рукав, слёзно стала умолять. Женщина была в нерешительности. Сын схватил мать за другой рукав и хотел оттащить. В эту минуту подскочила Шурка, готовая кричать людей, но первой нарушить момент тишины не решилась. Как голос с неба прозвучали спокойные слова догнавшего их дядьки Егора:
- Прокопьевна, держи их крепче. Я сейчас дежурного милиционера приведу (в те времена на каждом рынке дежурил постовой милиционер). Ты же сама знаешь, по закону они должны такую корову сдать на утили-зацию. Значит скрыли от сельсовета, решили побольше заработать на своей бурёнке.
- Держу, дядька Егор. Иди быстрее.
- Идите, дядя Егор! А то я сейчас людей закричу. - вырвалось от напряжения у Шуры.
- Стой, мужик, не зови. Отдадим мы деньги.
Парень вернул деньги. Прокопьевна была в сильной прострации от случившегося. Схватила Шурку и бегом побежала из села. Когда пришли домой, она сунула деньги за икону, долго крестилась и шептала молитву. Потом поцеловала Шурку и ушла спать.
Прошло несколько недель, Прокопьевне привели из Пиштанки двух коз. Довольная, она бросилась к иконе, сунула за неё руку, но денег там не нащупала. Бросилась искать в других местах, - нигде нет. Пиштанские были соседи родни, хорошо знали Прокопьевну, поэтому, не беспокоясь, согласились подождать, деньги должны же найтись.
Вечером Прокопьевна по второму разу стала обыскивать весь дом, все тайные места, - денег нет. Дети сидели за столом — ужинали. Коля встрепенулся:
- Маменька! Так деньги же за иконой, они в щели там лежат.
Прокопьевна кинулась к иконе, нащупала щель и в ней деньги. Видимо в тот неудачный день была так взволнована, что не сознавала, как далеко сунула деньги. Она минут пять на радостях обнимала и целовала Колю. Девочки посмеивались, - Коля и там успел всё прошнырять.
Но на этом история не закончилась. Обе козы попались лягучие — только надоишь молока, они почувствуют, что вымя опустело, и хвать копытом по крынке — всё молоко на земле. Долго мучились, что только не придумывали — ничего не помогало. Выход нашёл маленький Коля. Однажды он улёгся на живот и схватил задние ноги у козы, потом у второй, всё молоко осталось цело. Теперь мама и сёстры без него доить не ходили. Но коз всё-же через два года продали и купили корову. Одна-ко, молочные злоключения на этом не закончились. Через некоторое время у коровы стали доиться только три соска, ещё через пол года — два. Пришлось и эту корову продать. Больше Прокопьевна ни коров, ни коз не держала.
18
Через четыре дня Анютка приехала с работы пораньше на санях. Шура в школу не пошла, помогала бабушке по дому. Елена Степановна, как увидела подводу, сразу всё бросила и стала накрывать на стол. Анютка забежала разгорячённая и взволнованная предстоящей дорогой. Свекровь попыталась её подбодрить:
- Садись и спокойно поешь, всё будет хорошо. С работы пришла вовремя, должна до ночи успеть. Трудно будет, первый раз едешь. До войны Кузьма целые амбары мукой засыпал, на два года хватило. В войну Саник ездил на мельницу, а в позапрошлый год — Савелий. Теперь и тебе черёд пришёл. Главное Пиштанский лог до шести вечера проехать, и считай, что через час дома будешь.
- А почему, бабушка, до шести вечера надо обязательно проехать?
- Старики рассказывали, да и наши мужики не раз попадали: кто окажется на лошади в это время в «лешем овраге», то лешак вскакивает на лошадь и у той ноги к земле прирастают, ни вперёд, ни назад.
- Ой, страсти какие, я слышала, что там леший водится, но что он на лошадь вскакивает, первый раз, - почему-то шёпотом проговорила Шура.
- Шурка, ешь быстрее и пойдём грузить мешки. Маменька, положи нам на обратную дорогу четыре картошки. Коля, оденься тоже, ворота за нами закроешь.
Елена Степановна чуть улыбнулась, Прокопьевна — она и есть Прокопьевна, всем раздала задания, но ни на кого не надеется, всё контролирует своим быстрым и зорким взглядом.
Поели. Оделись и вышли во двор. Погрузили мешки с зерном назад саней, впереди посадила Шуру и окутала её тулупом, второй тулуп бросила рядом для себя. Елена Степановна сунула Шуре маленький узелок с картошкой и перекрестила выезжающие через ворота сани:
- Господи! Спаси и сохрани!
Пока Коля закрывал ворота, бабушка Алёна видела, как лошадь легко и быстро покатила сани по дороге в сторону Пиштанки — 5 км, далее, километра полтора тянулся глубокий овраг — Пиштанский лог, через 13 км — Курба, через лес 7 км река Илеть — на ней мельница.
Коля закрыл ворота и побежал в дом — на столе осталась одна картошина, а на печке после еды — ну просто рай. Бабушка пошла за ним, на крыльце ещё раз посмотрела в сторону, куда укатили сани. Любила она свою невестку, та была хоть и молодая, 35 лет, но вполне самостоятельная, трудолюбивая и смышлёная, ответственная и отзывчивая. Не зря в деревне её все звали по отчеству — Прокопьевна, хотя всех других молодых женщин называли по имени мужа: Мишиха, Иваниха, Колиха... Потом Елена Степановна обернулась в противоположенную сторону, там в 18-20 км от Зяблицево в Параньге жила её подруга детства. Жива ли? Алёна частенько её вспоминала, очень они были похожи, одинаково мыслили, к похожему стремились. И вроде не так далеко, 18 км, но уже почти 50 лет не виделись, и вряд ли когда увидятся.
19
Время близилось к полудню, день разгулялся солнечный. Шуре нравилось ехать в санях в тёплом тулупе. Чистейший воздух заполнял лёгкие и наполнял тело энергией. Рядом сидела мама, всегда энергичная и через чур строгая, и такая родная. Раньше казалось, что весь мир и вся жизнь заключается в маме, но пожила полгода у крёстной на кирпичном заводе и поняла, что есть и другой мир, другая жизнь. Но всё-же по дому и родным соскучилась сильно. Не заметила, как подъехали к Пиштанке. Мама встрепенулась и соскочила с саней.
- Никак сестра моя двоюродная, Настя, вышла со двора. Машет нам.
- Да, она, тётя Настя. Правь к ней.
- Ой, Прокопьевна! Доброго здоровьичка! А я думаю, кто это к нам так удачно скачет? Никак на мельницу направляешься?
- Да, Настёна, на мельницу. Никак и тебе туда же, раз удачу поймала? Что же это вам и подводу уже не дают?
- Когда надо — дают. Здесь другое, сестрёнка. Подбрось до Курбы деда Матвея, дальше он с родственником поедет. Письмо коллективное повёз в район, чтобы магазин у нас открыли.
- Это дело. Зови, места хватит.
Женщина побежала в соседний дом и вскоре вышла оттуда с пожилым мужчиной. Он что-то тихо говорил, улыбался, явно был доволен.
Шура слышала о нём, но ни разу не видела. Активный и грамотный был дед, ездил по соседним деревням, собирал новости, читал газеты, где-то и радио послушает, потом односельчанам всё рассказывал и пояснял, если возникали вопросы. Поэтому до Курбы ехали, как на политзанятии, рот у деда не затыкался, строчил, как из пулемёта.
20
- Здравия, Прокопьевна! Давно не виделись. А я вот в район наметился, по делам общества.
- И ты будь здоров, дядя Матвей! Бог наградит тебя за добрые дела. Давно в наших краях магазин надо, а то ездим за 20 км, да ещё с ночи очередь занимаем, так и то не хватает.
- Бог может и наградит, но мне важнее, чтобы люди помнили, ведь для общества стараюсь. Я так понимаю, это дочь твоя? Вот для молодёжи и стараюсь, чтобы не покидали родную землю. Но, видно, все мои старания коню под хвост. Вот месяц как денежную реформу в стране сотворили (с 16 по 29 декабря 1947 года). И вроде как всё с благими намерениями, корректировка последствий войны в денежном обращении. Это и отмена карточной системы распределения продовольственных и промышленных товаров, и отмена обязательных гос займов по изъятию у населения денежных средств.
Но большевистская экономическая теория изначально не принимает такое понятие, как «реформа», поэтому и не было никакого преобразования советской денежной системы, просто зачеркнули один нолик, и всё. А в чём подвох? На весь мир то прозвучало - «реформа». А в чём для нас, колхозников, подвох? Ты, Прокопьевна, и сама знаешь. Одну неделю дали на обмен бумажек. А куда колхозник поедет? Ни кассы поблизости нет, ни транспорта, и выходных то нет. Вот и пропали все наши сбережения, если они, конечно, у кого были, как талый снег по весне. Сколько слёз, сколько проклятий. Колхозники кормили всю страну в войну и сейчас, с надеждой на помощь от государства, а тут новый удар, денежная реформа, которая имеет больше конфискационных признаков, чем развивающих. Благо хоть колхозные деньги не пропали, колхозам, совхозам и кооперативам обменяли с небольшим уменьшением, с коэф 5:4.
- Всё-то ты верно подмечаешь, дядя Матвей. Только при посторонних остерегись так честно высказываться... Зато 1 января впервые сделали нерабочим днём. Хотя, коровы и свиньи не понимают, праздник у людей или нет, кушать подавай и всё.
- Мне уже, милая, поздно чего-то бояться. Мне уже в моём возрасте важнее за правду стоять, а не за свою шкуру трястись. Но согласен с тобой, тяжело нашей власти существовать во вражеском окружении. Вчерашние союзники опять потихоньку становятся нашими врагами. С одной стороны мы где-то побеждаем, но в другом месте проклятые империалисты нам обязательно козью рожу подсовывают.
Только в Чехословакии правительство стало коммунистическим, как 12 министров от правых партий хотят отказаться участвовать в работе такого правительства, коммуниста Клемента Готвальда. В стране начался кризис власти. Теперь Коммунистическая партия Чехословакии должна принять решительные меры, что вызовет вопли по всей Европе. В стране начались забастовки. Армия во главе с Людвигом Свободой заявила о своём нейтралитете.
В США началась антикоммунистическая компания под руководством сенатора Маккарти. Сотни коммунистов и профсоюзных деятелей стали жертвами маккартизма, были осуждены и заключены в тюрьму. Многие американские гос служащие, деятели литературы и искусства вошли в «черные списки», среди них Чарли Чаплин, Бертольт Брехт, Роберт Оппенгеймер. В Африке, в Британский колонии Золотой Берег, была расстреляна демонстрация африканцев, участников Второй мировой войны. Ты понимаешь? Уже расстреливают тех, кто воевал с фашизмом.
У нас в стране тоже не лучше. Продолжают судить и сажать всех, кто возвращается из плена. Но есть и враги. В 1945 году англичане передали нам атамана Краснова, казачьих генералов Шкуро, Султан-Гирей Клыч и Доманова. Два дня назад закончился суд над этими пособниками нацистов. Вечером того же дня все они были казнены через повешение.
Прокопьевна была сильно удивлена:
- Это же сколько им лет? Они же, кажется, ещё в гражданскую были генералами? Неужто они помогали Гитлеру?
- Да, они были для казаков символом антибольшевизма, и тысячи потомков белого казачества встали под их знамёна, когда Гитлер предложил им сотрудничество. После поражения Германии они сдались в плен к англичанам, так как знали, что здесь их ожидает смерть. Дело в том, что их уже один раз помиловали после гражданской войны, они дали честное офицерское слово, что не будут больше никогда воевать против Советской России. Для офицера не сдержать слово чести — хуже смерти.
Воцарилась тишина. Сани скрипели по снегу. До Курбы оставалось километров пять, не более. Шура пыталась понять услышанное, многое ей было не ясно. Прокопьевне было интересно послушать этого знающего человека, в повседневной жизни новой информации почти не было. Дед Матвей долго молчать при имении слушателей не мог, информация и размышления переполняли его.
- Но что уж тут говорить о явных врагах, которые в гражданскую войну уничтожали и красноармейцев, и мирных жителей, не желавших сотрудничать с белыми. Сейчас появилось среди наших советских граждан новое явление — космополиты называется. Попалась мне на днях газета «Правда», так вот там идут споры между патриотами нашей Родины и некими, невесть откуда взявшимися у нас — космополитами, которые стоят на позиции: "где больше платят - там моя родина".
- Да неужто прямо так открыто и говорят?
- Я сам своим глазам не поверил. Это же явное проявление буржуазной идеологии. Но эти космополиты искусно прикрываются современными тенденциями развития человеческой цивилизации. Они отстаивают якобы не свои меркантильные интересы, а идею «единого мирового потока» развития культуры и науки. Они объявили, что мировое сообщество признаёт устаревшими и отжившими такие понятия, как «национальная культура», «национальные традиции», «национальные интересы». Но самое главное они отрицают, что лучшие традиции и культурные достижения народов СССР, и в первую очередь русского народа, составили основу советской социалистической культуры. Утверждают, что главенствующую роль здесь оказала мировая культура и наука.
Сани въехали в Курбу. У дома своего родственника дед Матвей спрыгнул на ходу. Прокопьевна остановила лошадь, хотела уже прощаться, но дед напоследок решил высказать самое сокровенное.
- Смотрю я на эту жизнь, Прокопьевна, и всё увереннее прихожу к выводу, что в жизни чаще побеждает зло, а победа добра — это как наша цель, как мечта, как наш стимул к жизни и действиям. Но это же величайшая несправедливость, кто творит зло, тот живёт в полных удобствах и достатке, тот срывает каштаны на несчастье других. А кто живёт по правде, тот в постоянной борьбе и невзгодах.
- Значит получается так, дядя Матвей, что каждый сам определяет, как ему жить, либо быть злодеем и жировать на крови других, либо быть на стороне правды и делать людям добро за счёт своего благополучия. А рассчитывать на праведную благодарность от Родины и власти на этом свете не приходится.
- В корень ты зришь, Прокопьевна. Полагаться надо только на окружающих тебя людей, добро творить всем, но благодарность ожидать только от близких тебе людей. Жить надо в гармонии с прошлой жизнью предков, быть продолжением их дел. Только тогда будет смысл твоей жизни. И главное — передать это своим детям. Всегда надо помнить: бесполезная жизнь — есть медленное умирание души при живой плоти. Храни Бог тебя и твою семью!
21
Семь километров до Илети ехали шагом, лошадь уже подустала, через час показалась Мельница. Издалека было слышно, как вода сильно бьёт по лопастям водяного колеса, приводя в движение жернова. Илеть полнилась множеством родников, вода была очень холодной летом, но не замерзала зимой. Мельница работала круглый год. Подъехали ближе и ужаснулись — перед самой мельницей кругом расположились девять подвод, гружёные мешками с зерном. Анютка ахнула:
- Матушки мои! Очередь-то какая! Этак мы с тобой до ночи простоим. Выхода нет, придётся к Андрею идти, как бы мужики хай не подняли. Отдыхай пока, можешь перекусить. Лошадь остынет, дай ей торбу с сеном. Да больно не высовывайся тут.
Анютка, опасаясь мужиков, стараясь не глядеть на них, медленно пошла к мельнице. Мельник Андрей, муж Лизы, ставший мельником после отца, вместе с хозяином зерна разгружал очередные сани. К ним несмело подошла маленького роста, одетая в толстый овчинный полушубок и валенки, Анютка. Не успела вымолвить ни слова, как Андрей опередил её, забрасывая последний мешок себе на плечо:
- Доброго здоровьица, Анюта! Приметил я тебя, как подъехала. Не переживай, сейчас этот воз закончу и пришлю за тобой сына Гришку. Тогда и обнимкаемся. Очередь не занимай, встань в сторонку.
- Хорошо, Андрей! - сказала она ему вслед, и пошла к своим саням.
22
Примерно через час прибежал племянник Гришутка, здоровый весёлый парень 17 лет. Сразу схватил лошадь под уздцы и повёл.
- Здравствуй, тётя! Здравствуй Шура! Как поживаете? Как там бабушка, сёстры? Коля уже в школу пошёл?
- Здравствуй, Гришутка! Бабушка, слава Богу, в здравии, всем вам кланяется. Сёстры твои растут, мне во всём помощницы. Коля в школу на следующий год, мал ещё каждый день за 18 км ходить. А ты уже школу закончил и отцу помогаешь, молодец какой! Дед Иван вот бы тебя увидел, порадовался. Очень он любил с тобой нянькаться, ты и первые шаги сделал с его рук.
- Да, тётя. Отец у деда дело перенял, а я пока планирую отцу тут подсоблять, работы на мельнице хватает. Деда Ивана я совсем не помню. Царствие ему небесное!
Гришутка подвёл лошадь к воротам мельницы, накинул повод на привязь. Андрей в это время придерживал лошадь первого в очереди и говорил нескольким мужикам, явно недовольным произошедшим:
- Вы меня знаете, я никогда не шалю и никогда никого не обижал. Так надо, мужики, по другому я поступить не могу. Вам всем здесь рядом, а ей 20 км возвращаться. Хотите — ругайте меня, а если понимаете — спасибо!
Мужики разошлись. Андрей с сыном быстро выгрузили сани и засыпали в жернов первый мешок. Андрей обнял Анюту:
- Миленькая ты моя! Дай я тебя обниму, наконец-то. Вот Лизавета обрадуется, когда я расскажу, что видел тебя с Шурой. Ну, она у тебя совсем невеста. И ты молодцом держишься. Как там тёща моя себя чувствует? По осени всем нам носки и варежки прислала, спасибо ей передай.
- Елена Степановна велела тебе кланяться, и чтобы Лизу обнял за неё. Как Александра уехала в Морки, стала она всё чаще скучать по дочерям и сыновей вспоминать. Но внуки ей помогают держаться за эту жизнь, особенно Коленьку она любит, он ей сыновей напоминает.
За разговорами и воспоминаниями время пролетело быстро. Загрузили в сани мешки с мукой, Гриша с отцом вынесли и погрузили ещё один мешок. Андрей на прощание обнял и Анютку, и Шуру.
- Бог даст свидимся ещё. Вот Лизавета сегодня будет рада.
23
Когда мельница скрылась из виду, стало уже смеркаться. Шура заснула, Анютка под впечатлением разговоров ударилась в воспоминания и совсем забыла о времени и о Пиштанском логе. Проехали Курбу, стало совсем темно, Анютка тоже чуточку задремала. Лошадь плелась еле-еле по узкой наезженной колее. Встречных повозок не было, да тут и невозможно было бы разъехаться. Когда Анютка открыла глаза, то по знакомым приметам, а видимость была хорошая, вышла полная луна, поняла, что они приближаются к «Лешему оврагу». Разбудила дочь.
- Шурка, просыпайся. Сейчас будем спускаться в Пиштанский лог. Вот бы знать, сколько сейчас времени.
- Ой, мамочка! Красиво-то как! Ничего, прорвёмся, мы Зяблицевы!
- Это ты верно сказала, прорвёмся, нечего раньше времени Лазаря петь. Жаль только, что в такую даль съездили, а к Лизе не смогли заехать. Увидимся ли теперь когда.
- Конечно увидимся, жизнь-то вон какая длинная.
- Жизнь-то длинная, да дороги на ней очень кривые и разные.
За раздумьями и фразами мать с дочерью опять забыли о лешем, и не заметили, как сани плавно спустились в овраг. Лошадь встала.
- Ой, маменька! Предупреждала ты меня. А я-то дура. Успокоилась и сижу. Но, милая! Иди же, моя хорошая!
Лошадь дёргалась всем корпусом, но ноги от земли оторвать не могла. Анютка встала сбоку от лошади и стала её хлестать поводьями. Бесполезно. Отдала поводья Шурке, сама стала тянуть за уздцы. Шурка от испуга хлестала лошадь со всех сил. Анютка тянула за уздцы, лошадь от боли фыркала, мотала головой, дёргалась, но стояла. Минут за десять женщины выбились из сил и упали на мешки с мукой.
- Всё, Шурка! Лешак сел на нашу лошадь, что теперь делать не знаю.
Отдохнули, опять хлестали, уговаривали, читали молитвы - бесполезно. Снова упали на мешки без сил.
- Шурка! Ты там что засопела? А ну, не реви. Отдохни сейчас хорошо и давай мешки выгрузим, вдруг пойдёт.
Выгрузили мешки, хлестали, лошадь стоит. Снова упали в сани без сил. Тут вдруг Анютка вскочила:
- Шурка! Я вспомнила, мне отец рассказывал, только я почему-то думала, что это про другое место. Ты сейчас сиди в санях и бей поводьями, только не сильно, а я буду бегать вокруг лошади и ругать её последними словами. Если вдруг она тронется, то сосчитай до десяти и останавливай. Нам главное с места её сдвинуть.
- Ой, мамочки! Поняла, хорошо, что ты вспомнила.
Анютка стала бегать по глубокому снегу вокруг лошади и ругать её последними словами. Когда эти последние слова пошли по третьему и четвёртому кругу, она перешла на мат, да такой, что сама удивилась, откуда она столько матерных слов знает, ведь в деревне и в родне никто этим не злоупотреблял.
Шурка видела, что мать выбивается из сил, и стала громко повторять за ней. И лошадь неожиданно рванула в гору. Пока девочка от неожиданности сообразила и дёрнула на себя поводья, считать до десяти она и вовсе забыла, лошадь успела пробежать метров тридцать. Подбежала мама, полушубок расстёгнут, глаза горят:
- Шурка! Потом отдохнём, давай быстрее лошадь задом к мешкам и выбираться отсюда.
Сдали понемногу кое-как назад, но в самый низ побоялись, да и лошадь сама уже не шла. Пока вдвоём волокли по одному мешку в гору на большом куске рогожи, остались совершенно без сил. Анютка молилась всем святым, и, слава Богу, лошадь пошла. Когда поднялись из Лешего оврага, Анютка разрешила Шурке сесть на сани, потом на прямой и сама упала в них. Как доехали до дома — обе не помнили, пришли в себя лишь перед своими воротами.
24
Вот и закончился мой маленький рассказ о моих родных Зяблицевых. Тяжёлые времена порождают тяжёлые судьбы, крепкие невзгоды закаляют крепких духом людей. Время лжи и греха порождает слабых и трусливых людей. Они читают романы, смотрят фильмы и умиляются надуманным историям, благородству или предательству, уму или глупости действующих лиц. Но у самих у них в реальной жизни всё не так, всегда что-то мешает и получается наперекосяк.
Как же надо жить, чтобы воплощать своё благородство, свой ум, свою энергию во благо? Надо идти по линии, которую выстраивает для тебя Бог. Бог — это Любовь, то есть не отклоняйся от линии, на которой есть Любовь: к родным и близким, к друзьям и соседям, к работе и увлечениям, к Родине и свершениям. И не надо идти наперекор Любви, в противном случае мы будем искать Истину, а найдём Ложь; мы захотим обладать Верой, а получим Отчаяние; мы захотим Наслаждений, а получим Разврат. Душа, взволнованная повседневной суетой, тревожит Сознание. Сознание ищет действий, но какое верное? Верное постигает Душа через Любовь. Всё, что не по Душе — ложь.
25
После войны стали приниматься законы, ухудшающие жизнь на селе и заставляющие уезжать сельчан в города. Этот процесс не миновал и Зяблицево, деревня стала скудеть. В 1959 году в Зяблицево проживало 113 человек. В конце 1947 года в деревне открыли магазин, где торговала З.И.Зяблицева. В 1964 году провели радио, а в 1971году — электричество. Но это уже не помогло и деревня на глазах умирала. К 1971 году в ней осталось не более 50 человек.
В 1973 году Прокопьевна, она жила с 1968 года в Казани с младшей дочерью Галиной, решилась поехать в родную деревню. Набрала гостинцев для односельчан. Дорога до «Стеклозавода Мариец» ей была хорошо знакома, изредка ездила к родной сестре Пелагее: до Арска на электричке, благо жила рядом с вокзалом, а там ловить попутку — машины каждый день возили стеклянную продукцию на центральный склад в Арске, возвращались пустые. Погостила день у сестры, потом пошла в Зяблицево. Родные тропки, родные места — всё навивало приятную грусть о прожитом. Когда подошла к деревне — сердце защемило: все дома стояли заколоченные, обветшалые. Где же жители? Октябрь стоял тёплый, но над одним из домов клубился лёгкий чуть заметный дымок. Да это же дом соседки Марьи?! Открыла калитку, дом не заколочен, дальше ноги идти отказались, на глазах навернулись слёзы. Сколько простояла — не помнит, открылась входная дверь и на ветхое крыльцо вышла ветхая старушка. Удивлённо уставилась на гостью, потом спустилась и подошла поближе. Они узнали друг друга почти одновременно:
- Ну, здравствуй, Марья!
- Прокопьевна! Душа моя! Да как-же это?!
- Сама не знаю, Марья. Сердце полетело сюда, и я за ним.
Обе заплакали в голос и стали обниматься и целовать друг друга. На крыльцо вышло ещё пять пожилых женщин. По возгласам Марьи и по своему наитию они узнали Прокопьевну, с охами и ахами приблизились и тоже стали обнимать. Весь день прошёл за разговорами и воспоминаниями, душа улетела на 30-40 лет назад.
- Все из деревни разъехались. Последний мужик Василий Новоселов уехал этой весной в Ставропольский край. Осталось нас шесть домов по одной старухе. Заколотили мы пять домов и решили жить общинно, только так можно выжить нам сегодня. Одна одно делает, другая — другое, так вместе друг за дружку и стоим. У детей и внуков свои семьи, своя жизнь, никому мы не нужны. Слава Богу, у тебя хорошо сложилось, ты дочери нужна, внука растишь. Недавно из Турека твои троюродные братья Зяблицевы приезжали, выбирали место для обелиска павшим землякам. Так что через год-два будет торжественная установка, ты обязательно приезжай, много наших соберётся. Господи! Как-будто вчера всё было.
- Конечно, приеду. И не одна, с дочерьми.
- Ой, как хочу их увидеть! Такие они у тебя трудолюбивые и хорошие. А мне Бог внучек не дал, два внука, да и те разъехались по стране.
- А у меня Коленька два месяца назад в августе помер, думала не переживу, до сих пор в голове не укладывается. Вот и к вам приехала, думаю, или легче должно стать, или тут и умру.
- Да что ты, душа моя, такое говоришь. Ой, горе-то какое, но надо жить, Прокопьевна, Галинке помогать, внука поднимать. Да и у Коли, ты говоришь, сын остался. Правильно сделала, что приехала. Здесь место силы вашего рода.
- Это ты верно подметила, Марья. Давай сходим к дому маменьки Алёны. Там должно быть дерево возле поскотины, это мы с Кузьмой сразу после свадьбы посадили, чтобы род наш был сильный и ветвистый, как дерево. Но столько горя случилось после этого, я думаю, вряд ли это дерево устояло от невзгод. Давай сходим, мне это сейчас очень важно.
- Конечно, пошли. Вся деревня зарастает кустарниками и деревьями, а ты что выдумала, дерево её не живо. А я говорю живо. Пошли, бабоньки, прогуляемся до дома тётки Алёны.
Двинулись тихим шагом, надо было пройти всего четыре дома. Оглянулась Прокопьевна внимательно, и действительно, зарастает деревня. Мелькнула в её сознании надежда, что и их дерево живо. Подошли ко двору, ворота и двери закрыты, видимо заколочены, но в заборе много прорех. Зашли во двор.
Крыльцо дома обвалилось, в двух окнах сняты стёкла, ворота поскотины открыты. Прокопьевна прошла через постройку для скотины и через небольшие двери вышла в огород — сразу попала в заросли бурьяна и крапивы. С замиранием сердца повернулась влево и увидела высокую крепкую разлапистую липу.
- Господи Иисусе! Стоит дерево! Живое и здоровое. Не зря ехала.
- Слава Богу, душа моя! Живи, Прокопьевна! За мужа живи, за сына живи, ради всей нашей деревни живи.
Ближе к вечеру, когда провожали в обратный путь, Марья дала много сушёных грибов и ягод.
- Не боишься теперь в лес ходить?
- Все вместе ходим, чего бояться, жизнь стала спокойной, но уже не интересной. В городе у вас, наверно, всё движется, всё изменяется, жизнь кипит. Вот хоть бы одним глазком взглянуть. Ты, когда приедешь на открытие обелиска, привези нам целый мешок нюхательного табака. Заметила, небось, что мы его постоянно нюхаем. Он у нас и лекарство, и забава. Как говорится — и для тела и для души.
- Хорошо, Марьюшка, привезу. А лучше через Полю до Нового года пришлю. Спасибо, тебе, родная. Вы только дождитесь меня, бабоньки.
Со всеми тепло попрощалась. В душе засветился огонёк: прости меня, Коленька, надо жить.
26
Обратно к сестре в «завод» шла с лёгким сердцем, остался «камень души» под их с Кузьмой деревом. Живо дерево, и ей надо жить, внука воспитать, чтобы род Зяблицевых не зарос бурьяном да крапивой. Одно она никак не могла понять — для чего государство губит деревни? Кому от этого лучше стало? Жили люди ладно, дружно, и сейчас бы жили, детей рожали, воспитали достойно, себя бы сами обеспечивали, крепла бы деревня и развивалась. Благородные и добрые были люди, дороже жизни ценили свободу и честь. Но надо везде государству свою руку сунуть, даже туда, куда его не просят, где и без него всё ладно. Ради городов, ради промышленности? Но земля-то пропадает, все, кто на земле жил — уходят. А что в городах? Дети и внуки вырастают, женятся и живут своей отдельной жизнью, все разобщены, собираются раз в год ко мне на день рождения, а друг к другу годами не ходят. Старики в конце жизни одинокими остаются. А как жить старому человеку в одново? Трудно и тяжело жить одному. В деревне получается что проще, заколотили свои хаты и стали жить общинно в одном доме. А в городе я такого что-то не встречала, все в одново мучаются. А сила в большом и крепком роде, где о каждом есть забота. Видимо для этого деревню и губят, чтобы всех в городе по отдельным клетушкам разобщить.
За этими грустными мыслями, но с окрепшей душой, Анна Прокопьевна не заметила, как дошла до сестры. Шестнадцать километров прошла, как улицу Баумана. Уже и вечер наступил. Поля волновалась уже и ждала сестру у дома. Прокопьевна подошла и обняла её:
- Всё хорошо, Поля, всё хорошо.
27
А теперь я должен рассказать о конце деревни Зяблицево.
В 1975 году, к 30-летию Победы, по инициативе Л.И.Новоселова, В.И.Зяблицева, И.М.Зяблицева, М.Я.Зяблицева на средства односельчан в центре деревни был сооружен обелиск 52 воинам-землякам, погибшим на фронтах Великой Отечественной войны. Довольно много односельчан приехало на официальное открытие обелиска.
Все 52 человека, фамилии и имена которых были высечены на плите, ожили в их памяти: молодые и сильные, весёлые и дружные. Приехала в родные места и Прокопьевна с дочерьми. Только вот Марья с соседками не дождались этого дня. В Зяблицево было пусто. Деревни не стало. Слово своё Прокопьевна сдержала, прислала к Новому году бабонькам нюхательного табаку. И на открытие обелиска приехала, как обещала, с дочерьми. Но дом соседки Марьи был уже закрыт. Оживили они полтора года назад Прокопьевну, а сами ушли. Так и останется навсегда в памяти Прокопьевны деревня — символ добра, любви, преданности и дружбы. Вечная память!