Окончание этого вечера, а так же последовавшую за ним ночь, я не запомнила. После пережитого на меня навалилась каменная усталость, и я вырубилась, даже не помню, где и как. Стас, похоже, погрузил моё недвижимое тело в «шестёрку» Ивана Ивановича, и… наверное, мы отправились в путь. Во всяком случае, когда я проснулась на заднем сидении машины, было раннее утро.
Сначала мне даже нравилось лежать, глядя в потолок, слушать негромкое ворчание мотора, покачиваться в такт движению машины и ни о чём не думать. А потом я внезапно вспомнила, что произошло, и вскочила, ударившись головой о потолок.
Тот, кто сидел за рулём, лишь быстро метнул взгляд в зеркало.
— Проснулась? — спросил Иван Иванович — Как себя чувствуешь?
Я огляделась. Машина была забита вещами — похоже на то, что всё взяли, или, по крайней мере, многое. Стас же спал на откинутом переднем пассажирском сидении… Слава богу! Он здесь, остальное — неважно. Со всем остальным как-нибудь справимся.
— Спасибо, хорошо, — ответила я машинально и снова прилегла. Голова моя кружилась, а в глаза словно песок был насыпан: последствия вчерашних переживаний и безудержных рыданий.
Я вздохнула, закрыв руками лицо. А ещё, судя по всему, нам пришлось сняться с места и спешно отправиться хрен знает, куда...
Н-да, то, что на дворе десятое августа, хорошего настроения не прибавляет определённо: лето кончается, дальше куда? Что ждёт нас? И виновата сама: сказали же мне: сиди дома! Так ведь понёс же чёрт искать себе работу!
Я, всё ещё молча, посмотрела в окно. Машинка, несмотря на нереспектабельный внешний вид, довольно бодро мчалась по просёлочной дороге, изредка всё же подпрыгивая на колдобинах. Леса вокруг не наблюдалось, зато то тут, то там мелькали сады, в основном яблоневые, с доспевающими плодами, уже жёлтыми или красными и, наверное, вполне съедобными. У меня засосало под ложечкой, когда я представила, как вгрызаюсь в сочную мякоть яблока, даже хотела попросить остановиться, чтобы нагло наворовать вожделенных фруктов… Но подумала и не стала. Наоборот: закрыла глаза и попыталась снова уснуть.
Обойдусь я без яблок, не умру. А вот если попадёмся сторожам, нам точно не сдобровать: ориентировки, небось, повсюду уже висят. За мелкое воровство живо познакомимся с милицией… или её уже полицией следует называть? Чёрт её знает. Только встречи с ней не хочется ни капельки при любом её названии, ибо ничего радостного такая встреча не сулит. Один внимательный взгляд какого-нибудь дотошного мента на фото — и все наши потуги окажутся напрасными.
Где мы, куда едем?.. Эти вопросы я решила представить мужчинам. Я устала… Пусть сами решают, что да как. Я ведь Светоч. Моё дело светить. Я ничего не решаю и знаю только одно: я хочу быть со Стасом. А как себя спасти, он сам знает. Попросит помочь — так я с радостью.
Мы ещё час, наверное, вот так же ехали по просёлку: я чувствовала, хоть и не смотрела. Просто скорость не менялась и иногда трясло на кочках, да камешки шуршали под колёсами. Я не спала… Пребывала в полузабытьи. Не хотелось открывать глаза и возвращаться в эту чёртову реальность, потому что ничего хорошего в принципе произойти не могло. Уснуть бы снова… Но сердце колотилось и не давало этого сделать, а голова болела всё сильнее — а я уже успела забыть, как это противно.
Наконец, что-то изменилось. Сначала я услышала скрип пассажирского сидения, на котором спал Стас, а потом и его голос, немного охрипший после сна.
— Который час? — спросил он.
— Половина седьмого, — сообщил Иван Иванович односложно. Чувствовалось, что он устал. Как бы там ни было, он старик, и никакие знания не помогают сохранять молодость вечно. А тем более при таком ритме жизни, как у него.
— Ну что, давай я опять за руль сяду? — предложил ему Стас.
— Да нет… Почти приехали уже. Да и светло совсем, не стоит.
— Ладно, — согласился Стас. — Спит ещё? — спросил он, имея в виду, скорее всего, меня.
— Просыпалась с час назад, — сообщил Иван Иванович.
— И что?
— Да ничего. Обратно легла.
С рождения ненавижу вот такие разговоры, и потому желание подняться и сказать какую-нибудь гадость им обоим я еле подавила. Взяла себя в руки, то ли оттого, что они снова замолчали, то ли потому, что осознала: никто не виноват в том, что у меня болит голова. Только я сама, потому что ввязалась во всё это. А потому ныть и жаловаться не стоит категорически, тем более — срываться. Однако и показывать, что не сплю, до того, как остановимся, я не буду.
— Ты как? — обернувшись и дотронувшись до меня, спросил Стас, и я чертыхнулась про себя. Ничего от него не скроешь и спящей не претворишься! Да-а, а ведь тут и оргазм симулировать, наверное, не получилось бы, благо, в этом и не было необходимости.
— Нормально, — буркнула я, подняв голову и посмотрев на Стаса.
Он криво ухмыльнулся, давая мне понять, что как обычно всё слышал, и покачал головой. Надо же, а я только теперь до конца осознала, что чисто физически не сумею ему соврать, даже если очень этого захочу, так что совместная жизнь с ним будет либо честной… либо не будет.
***
В придорожной забегаловке, где мы оказались, наверное, самыми ранними гостями, было немного грязно — зато и хозяева там были нерусские, из той замечательной категории, которые замечают в людях только деньги и личностью их не заморачиваются, а если что, то тут же перестают понимать русский язык. Такие и были нужны в это утро: чтоб ничего не видели, не слышали и не знали, просто подали заказ и отвалили по своим делам.
Шашлык нам приготовили быстро — и получаса не прошло, и я предположила, что никто его не жарил, просто разогрели в микроволновке и поставили на стол. Но мне было всё равно. Я была голодна, как зверь, и мне всё показалось очень даже вкусным: и мясо, и нарезка из огурцов и помидоров, и лаваш, и маринованный лук.
Я уплетала за обе щеки и долго не замечала, что мои спутники молчат, при этом Стас смотрит исключительно в свою тарелку, а Иван Иванович, наоборот, почти не ест и периодически поглядывает на ученика.
— Да хватит уже на меня смотреть! — не выдержал, наконец, Стас. — Дырку проглядишь, — добавил он спокойнее.
— Ну так, что, всё же? — спросил его учитель. Было ясно, что оба понимают, о чём идёт речь, но это, похоже, не для моих ушей.
— Ничего, — буркнул Стас и снова уставился в тарелку. Однако я кожей чувствовала: он мучительно размышляет. Не понять и не догадаться, о чём, но в голове у него идёт подсчёт каких-то "за" и "против", и он боится ошибиться. Решает, что лучше: жалеть о сделанном или о несделанном…
Знать бы ещё, о чём речь!
— Ты должен согласиться со мной, — проговорил Иван Иванович, — это будет мудро.
Стас молча вздохнул.
— Признай по крайней мере, что эти знания открыли тебе глаза.
— Ну, открыли, — нехотя сознался Стас.
— А теперь согласись: в свете того, что тебе открылось, другого пути просто нет.
— Я просил дать мне время подумать и не дёргать меня, — напомнил Стас, сверкнув глазами.
— У тебя его было достаточно. Со вчерашнего вечера, — всё так же спокойно сказал Иван Иванович. В словах его, в самом голосе была какая-то высшая, недоступная мне мудрость. Мудрость и отрешённость. Наверное, из-за того, что давно постиг её, он и не мог обижаться ни на дерзкий тон ученика, ни на его нежелание отвечать. А может, просто понимал причины этого нежелания.
— У меня было бы его ещё больше, если б ты дал мне все эти знания ещё тогда, в горах. А теперь мне приходится судорожно соображать, что такое хорошо, а что такое плохо, — бросил мой мужчина с раздражением.
— И то, почему я не дал тебе эти знания тогда, тоже должно было стать тебе понятно, — терпеливо объяснил учитель, — разве нет?
— Нет! — повысил голос Стас. — Этого мне не понять никогда! Как и твоей цели. Если б я знал всё сразу, ничего этого не случилось бы!
— Случилось бы, — со вздохом махнул рукой Иван Иванович.
— Да почему?! Почему ты это утверждаешь? — почти кричал Стас. — Опять недомолвки? — он со злостью сжал в руке одноразовую пластиковую вилку, да так, что она разлетелась на мелкие кусочки.
— Да, недомолвки, — согласился учитель, — Но эти недомолвки мне уже тебе не разъяснить.
— С какого?..
— Просто поверь, — взгляд карих глаз слегка затуманился, — и прими. Эти недомолвки ты разрешишь сам, но я, к сожалению, ничего больше не в силах объяснить.
Стас вдруг замер и в упор уставился на учителя. Словно до него что-то дошло или вот-вот должно было дойти. Иван Иванович тепло улыбнулся.
— Помнишь, когда я только начинал тебя учить, я часто цитировал сказки.
— Да помню… — так ни к чему и не придя и опустив глаза, вздохнул Стас.
— Сказки слагали мудрецы, мой мальчик. Я не раз это говорил и снова вынужден повториться. А некоторые постулаты просто легче запоминаются, когда идут в таком контексте. — Иван Иванович помолчал, продолжая улыбаться. Знаете, этакая улыбка мудреца, одновременно насмешливая, тёплая и всепонимающая, — мне кажется, она получается только у пожилых людей той расы, к которой он принадлежал. Ещё, подумалось мне, к этой картине пагода просилась в качестве фона! — Так вот, дорогой ученик, пришло время мне привести свою последнюю цитату, — проговорил мудрец.
— Почему — последнюю? — перебил его Стас, как мне показалось — настороженно.
— Последнюю в твоём обучении, — поправился учитель. Взгляд его на мгновение слегка затуманился… Да нет, мне показалось, наверное. — Итак, «когда одна палочка и девять дырочек истребят целое войско; когда король обнажит голову, а ты останешься в шляпе, когда… А третье условие ты узнаешь, когда исполнятся два первых.»* — он помолчал и заключил: — Так вот, дорогой ученик, ты поймёшь, что нужно делать дальше, узнаешь последнее условие, когда исполнятся предыдущие, одно из которых — моё участие в этой истории. — Пауза. — Скоро, я уверен, ты узнаешь и второе условие, и поймёшь, что резона отказываться от того, что я предлагаю, нет.
Он умолк надолго. Как и Стас. Оба долго сидели, глядя друг на друга. Молчали… А я смотрела на них обоих. Загадок становилось только больше.
— Да задолбали вы! — не выдержала я. — Надоели ваши тайны!
Стас и Иван Иванович как по команде повернулись в мою сторону.
— Ты чего? — нахмурился Стас. Было видно, что его эти тайны задолбали не меньше, чем меня.
— Я имею право знать хоть что-нибудь! — произнесла я тише. — Раз я Стасу не чужая… Имею право! Что вы задумали? — Иван Иванович вздохнул. Стас покачал головой. — Хватит говорить так, словно меня здесь нет. Говорите, к какому дерьму мне ещё готовиться? Говорите, или нам дальше не по пути! — выдала я.
Так как нервы у меня в это утро были натянуты до предела, я готова была уже начать истерить и орать, при чём остановить меня и заткнуть никто бы не смог. Дома, когда я приходила в такое состояние, мне никто не пытался перечить или что-либо объяснить, и все считали за благо спрятаться и не попадаться мне на глаза. Но Стас легко и просто успокоил меня.
— Да ничего особенного нет, — устало проговорил он, — просто… Иван Иванович хочет помочь. Съездить к моему отцу лично.
Я опешила и умолкла. И всего-то?
— И что тут плохого? — спросила я наконец.
— Вот и я говорю: ничего, — закивал учитель, — а он выдумал то, чего нет. Каша у него в голове от избытка новых знаний, вот и переживает, — добавил он по-свойски.
— А по-моему, это ты ошибаешься, хотя яйца курицу и не учат, — буркнул Стас и, взяв мою вилку, уже не нужную мне, принялся за еду.
— Да в чём дело-то? — всё ещё не понимала я.
Стас молча жевал. Иван Иванович ещё немного посмотрел на него и заговорил:
— Дело в том, что ни ему, так как его ищут, ни, скорее всего, уже и тебе, до Белоруссии не добраться. Это будет равнозначно тому, чтобы сунуться в логово голодного зверя, а потому и делать этого никто не станет. Однако связаться с господином Заславским — это единственный путь к спасению моего ученика.
— А позвонить ему что, нельзя? — перебила я.
— Ну, не все же так лихо запоминают цифры, как ты, — с насмешкой проговори Стас, хрустя огурцом.
— То есть?
— Я его номера наизусть не помню, — пожал он плечами.
— Там же, наверное, не один номер, — предположила я.
— Ни одного не помню, — добавил Стас.
Я помолчала немного. Такое у меня в голове не укладывалось.
— Это неразумно, — охарактеризовала я такой беспечный подход к делу. Я бы на твоём месте запомнила хотя один телефонный номер, уезжая в другую страну.
— Да не помогло бы это, расслабься. Знай я хоть все его номера, звонить не стал бы.
— Почему?
Стас хмыкнул.
— Потому что всё теперь прослушивается, моя дорогая. И раньше-то так было, а в связи с такими событиями… Мне стоило бы только дзынькнуть — и всё, считай, попался. Стационарная телефонная связь, мобильная, скайп и иже с ним, — всё под запретом, и это давно ясно.
Мне совсем поплохело.
— И что делать? — спросила я обалдело.
— То, что советую я, — стоял на своём Иван Иванович.
— Говорю тебе: нет! — отрезал Стас.
— Да не упрямься ты! — повысил голос учитель. — Никто и не говорит, что будет легко. Но меня точно пропустят через границу. А там уж…
— Да при чём здесь граница? — вздохнул Стас, отставляя пустую тарелку, — Граница — только половина дела.
— И отца твоего я найду, — пообещал Иван Иванович. — И сообщу, где ты и что с тобой случилось, а так же все узнанные тобой подробности. А вы подождите, как я и говорил. Надя — Светоч, и если что-то пойдёт не так… что ж, тогда, значит, сделаешь, как собирался.
— Может быть, сразу так и поступить, как я и собирался?
— Нет! Только если у меня ничего не выйдет… Ну послушайся меня хотя бы раз!
Стас молчал, размышляя.
— То есть, ты способен вот так запросто подставиться, лишь бы мне помочь? — спросил он наконец, — Без всяких гарантий и не рассчитывая ни на вознаграждение, ни вообще на что-либо?
— Ну да, — просто развёл руками Иван Иванович.
— И нахрена тебе?.. Ладно те знания: там всё проще, ты давал клятву и всё такое, но это-то тебе зачем?
Иван Иванович помрачнел. А потом молча поднялся и вышел на улицу.
— Эй! Ты чего это?.. — запоздало спохватился Стас. — Что с ним? — обратился он ко мне.
— С ним то, что ты дурак, Стас. — Это вырвалось словно само по себе.
С минуту мы смотрели друг на друга, а потом и я, не оборачиваясь, вышла за стариком.
Кто из нас дурнее, я или Стас, я не раздумывала. Мои мысли занимало лишь одно: неужели он и правда не понимает, как относится к нему этот человек, с первого взгляда принятый мной за китайца? Или настолько не верит людям? Неужели в мире, где правят большие деньги, и правда нет места простым человеческим чувствам и отношениям?.. Если это так, то великая моя благодарность тебе, о Всевышний, за то, что я родилась и всю жизнь прожила бедной.
...Иван Иванович сидел в машине и смотрел в никуда. Даже его вселенская мудрость не скрывала обиды, но это было для меня как раз таки понятно. Я подошла к нему, встала возле открытого окошка.
— Простите его пожалуйста, — попросила я смиренно. — Он просто… — я запнулась.
— Знаю, Надюша: он просто устал, переживает, не знал никогда, что такое настоящая дружба… Я давно с ним знаком, я всё знаю, — уронил он. — Изменится потом… Наверное.
— Ну не сердитесь!
— И в мыслях не было. — Иван Иванович помолчал, окинул меня ясным взглядом. — Знаешь, Надежда, — проговорил он со вздохом, — он хороший… Молодой ещё, иногда заносчивый, но добрый. Отзывчивый. Смелый…
— Я тоже всё это знаю, — перебила я, уже стараясь не зареветь: предательские слёзы подступили за мгновение.
— А я уверен, что ты это знаешь, и, наверное, говорю это самому себе, — вздохнул Иван Иванович. — Я хотел попросить…
— О чём?
— Не дай ему погубить себя, — произнёс он и в упор на меня посмотрел.
— Да как я…
— Обещай.
— Но…
— Обещай мне.
— Ладно… — уронила я, не представляя и близко, каким образом могу это сделать.
— Вот и хорошо, — старик — а в этот момент он был именно стариком, усталым и потрёпанным жизнью — улыбнулся, — Теперь я спокоен.
Хлопнула дверь забегаловки, и мы обернулись. Стас, гордо вскинув голову, шёл к нам.
— Ну хорошо, — бросил он, остановившись возле меня. — Давай попробуем сделать так, как ты говоришь. Но если с тобой из-за меня что случится…
— Не стоит так уж беспокоиться, Стас, — перебил Иван Иванович.
Они посмотрели друг на друга и каждый сдержанно улыбнулся.
— Если всё выгорит, то тогда… — начал было Стас.
— Пусть лучше выгорит, — кивнул учитель, — там разберёмся. — и он повернул в зажигании ключ. «Шестёрка» отъехала было, но внезапно затормозила и сдала задом, остановившись рядом с нами.
— Совсем забыл, — проговорил Иван Иванович. – На, возьми, — он протянул Стасу старенький, раздолбанный, обмотанный скотчем телефон.
— Зачем? — отшатнулся Стас, — Ты думаешь, никому не известно, что я учился у тебя и никто не догадается за это зацепиться? Твой номер прослушивается, я в этом даже не сомневаюсь!
– Конечно, — кивнул учитель. Но телефон убирать не спешил.
— Ну так не надо, убери! — отказался Стас. — Достаточно того, что ты будешь знать, где мы. Связь нас спалит.
— Бери, — произнёс Иван Иванович уверенно, — это не мой номер. Я нашёл этот телефон в сотнях километров отсюда. Так что он вполне безопасен для тебя.
Стас ещё немного подумал, затем, словно с опаской протянул руку, взял допотопный аппарат.
— Спасибо, — только и сумел выдать он. По лицу было видно, что хочет ещё что-то сказать, да не смог… Ох, уж эти мужики! .. Хотя, наверное, в этом и заключается вся их ценность: молчание — золото.
— Ну, давайте, ребята, — махнул рукой старик и улыбнулся — тепло, ободряюще, мол, всё у нас будет лучше некуда… И, хотя в горле у меня стоял ком, я улыбнулась в ответ. А вот Стас так и застыл каменным изваянием.
Мотор взревел — старая всё-таки была машинка — и уже через минуту след её простыл. Только пыль ещё до-о-олго не оседала, кружась в воздухе. Да Стас продолжал стоять и смотрел вслед уехавшему учителю.
Я подошла, взяла его за руку. Он словно опомнился, посмотрел на меня.
— Пошли? — спросил он. Как-то неуверенно это получилось… А потом подхватил сумки — все три, оставив мне только мою, дамскую и зашагал по дороге.
Я отчётливо чувствовала его беспокойство, но молчала, а после и привыкла. Иначе, подумала я, и быть не могло.
_____________________________________
*Вольная цитата из сказки Сельмы Лагерлёф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» и одноимённого мультфильма.
_____________________________________________________________________________________
Читать сначала
Предыдущая глава
Продолжение
_____________________________________________________________________________________
Спасибо, что прочли! Буду признательна за лайк и подписку!