Старенький телефон был не виноват в том, что я проснулась: он зазвонил позже. И свет не выключенного ночника тоже не имел отношения к тому, что я подскочила, как ошпаренная. Мой сон прервался из-за того, что я ощутила отсутствие рядом Стаса.
Сев на кровати, я посмотрела вокруг. Его нигде не было.
Шатаясь от ещё не отпустившего сознание сна и последствий приёма порядочного количества алкоголя, я вскочила с кровати, чуть не упала, бросилась к двери, и тут осознала, что телефон просто разрывается. Выругалась, поняв, КТО и зачем может нам звонить, нашарила трубу под подушкой, не с первого раза, но приняла вызов.
– Алло? — хрипло произнесла я.
– Здравствуйте, — услышала я и вздрогнула. Вместо медлительной речи Ивана Ивановича на том конце оказалось усталое, незнакомое меццо. Что это за тётка? Кажется, она всё же представилась, но я не поняла ничего. Только аббревиатура осела в сознании: МЧС.
– Здравствуйте, — ответила я, пожав плечами. Номером, что ли, ошиблись? Но поздороваться-то не жалко!
А дальше… Дальше прозвучал вопрос. В лоб.
– Дорофеев Иван Иванович вам кто?
Вот странно: когда слышишь такой вопрос о человеке, который недавно уехал в неизвестность, о человеке, на которого была вся твоя надежда, о том, кто может быть тебе не сват и не брат, но уже и не чужой — почему это чувствуешь? Почему понимаешь, что произошло непоправимое? Почему, прежде, чем переспросить упавшим голосом:
– А что? — нужно сначала присесть? Оттого, что боишься упасть, потому что всё уже понял и не питаешь иллюзий?
Как странно… Может, они оба, и Стас, и его учитель, ошиблись, и у меня всё же есть такой, как у них, дар? Откуда я это знала? И не просто знала: я видела! Видела летящий под колёса асфальт, стремительно приближающуюся сплошную разделительную полосу, чувствовала руль в руках и то, что мои веки не держатся, падают, закрывая глаза, а потом... сильный удар. Я беззвучно кричала, слышала ещё один глухой удар и скрежет… И боль, — да, я на мгновенье почувствовала и её тоже.
– Что с ним? — прошептала я, хотя мне не требовался уже ответ.
– Погиб. Лобовое столкновение, — ответили мне.
– Где?
– Под Калугой.
– А вы кто? — выдохнула я, всё ещё не веря и не понимая, что женщина уже представлялась.
Мне не успели ответить: старенький мобильник сдох, противно просигналив мне прямо в ухо. Я аж головой дёрнула.
В этот самый миг заскрипела старая дверь, висящая на одной сопле, и с улицы вошёл Стас, одетый в одни только трусы-«боксеры», глянул на меня и тоже вмиг всё понял.
– С Иванычем беда, да? — глухо спросил он, глядя мне в глаза прямым ясным взглядом.
– Он… Авария… В Калуге… — задыхаясь лепетала я.
– Насмерть? — только и спросил Стас.
Я кивнула. Сил подняться, подойти к нему и подать мобильник у меня не было. Я просто протянула ему старую, уже сдохшую трубу, блуждая глазами по помещению. В памяти этот момент остался на всю жизнь: тусклый свет ночника, старый диван, раскладывающийся вперёд с белыми, но латаными-перелатаными простынями, рваная тюль на грязном окошке, ветхий стул у пузатого стола и Стас, бледный до синевы, сжавший в руке и приложивший к своей груди телефон. Его закрытые глаза… Он видел. Если я это смогла, то он видел подавно. И ему достаточно было всего одной вещицы, чтобы узнать всё доподлинно.
А потом он присел за стол, на шаткий стул и уронил голову на руки. Его волосы, собранные в небрежный хвостик с помощью моей резинки, рассыпались и занавесили лицо, не давая мне видеть его скорбь.
Скорбь сильных не полагается видеть никому. Никогда.
Мне было на это плевать! Мне хотелось подойти к нему, обнять, посочувствовать, и я бы сделала это… наверное. Не знаю. Я не успела. Дверь снова заскрипела, и на пороге возник Николай, сын хозяйки, лыбившийся до ушей. Добрейшая Надежда Степановна маячила за его плечом.
– Во! — он с довольной улыбкой достал из кармана и положил перед Стасом свёрнутый вчетверо и при этом уже здорово измятый листок бумаги с остатками скотча. Тот самый… — Видишь: я знаю, кто ты! — радостно заявил он едва поднявшему голову Стасу. — Мать, бегом в дом, и все двери закрой! Если чего, звони в ментовку!
– Коленька... он ведь и тебя… тоже!.. — запричитала тётка.
– Бегом в дом, мать, я сказал!— зло рявкнул Коля. Теперь он не выглядел увальнем, да и глаза его не лучились уже гостеприимством, как сегодня за столом. — Ничё он не сделает! — проговорил он, выхватывая из-за пазухи монтировку и нависая над Стасом. — А щас с ним поговорю, совсем покладистый станет. Да, Станислав Олегович?
В первый момент у меня вся кровь отлила от головы, но я быстро сообразила, что кажется, запоздала с такой реакцией. Похоже было на то, что мой мужчина нисколько не удивлён: выглядело всё так, что он словно бы ждал чего-то такого, по крайней мере, он не подскочил, не запаниковал, — даже поза не изменилась. Только вот, смотрела я на Стаса и не понимала, почему он ничего не предпринимает. Почему молчит? Как на зло, волосы скрывают от меня его лицо, я даже выражения его не вижу.
Ну твою ж ма-а-ать! Почему он сидит, молча смотрит на эту сволочь и ничего не делает?
— Наконец-то и мне в жизни фартануло! — радовался между тем Колян, поигрывая монтировкой. — Наконец-то заброшу настохреневшую работу! Бабу нормальную найду! Хату в Липецке куплю! — чуть ли ни пел мужик. — Ну, давай, колись, Стасян, зачем троих замочил? Наркоты перебрал? — заговорщически подмигнул он Стасу. Тот продолжал молчать. — Или ещё чё, поинтереснее? А? А? — веселился Коля. Рожа у него была премерзкая, аж блевать хотелось. — Какие там у вас, у богатеев приколы? Может, просто пострелять захотелось? Ну, говори давай!
— Чего тебе надо? — услышала я наконец каменно-спокойный голос Стаса, и меня просто к полу приморозило.
Ощущение того, что он ни капли не удивлён, значительно усилилось: знал?.. Да что за ерунда?!
О, если б хоть на один миг увидеть его глаза… Но он вдруг и вовсе повернулся ко мне спиной, и теперь я и случайно не смогла бы ничего увидеть, а значит, и понять, что происходит, мне тоже не удастся.
— Ясен пень — чего! — заржал Коля, — Бабок хочу @@@@@ тучу! И ты мне их да-а-а-ашь! — его голос едва ли не срывался на фальцет от счастья.
А потом он взглянул на меня и плотоядно сверкнул глазами. Улыбка его погасла.
— И тёлку твою тоже заберу, — сказал Коля, — больно хороша, коза, мне такие всегда нравились! Ты, сопляк, себе другую найдёшь, а мне хозяйка нужна, — он подмигнул мне. — Ты не боись, сильно не обижу! Будешь ласковая — бить не стану, только @@@@@@@. А там и привыкнешь, — он махнул на меня рукой так, словно вопрос моей принадлежности ему давно уже решён.
— Ага-а-а, — протянул Стас. — И рыбку съесть, значит, решил, и кое-куда присесть. Похвально. — заключил он. Голос оставался всё таким же — спокойным донельзя.
А мне вдруг показалось, что я товар, что лежу на прилавке, а продавец и покупатель ведут торг. Бешенство, едва поднявшись во мне, начало борьбу с ужасом. И не монтировки в огромных лапах Коляна боялась я, а его осведомлённости. И ещё кое-чего: что выберет Стас? Предпочтёт отдать меня и смыться или… Да нет, всё не так: я была УВЕРЕНА, что он откупится мной. Что отдаст меня на растерзание этому быдлу, а сам… Бросит. Уйдёт… Так все мужики, которых я в жизни знала, поступили бы. И Вася, и отец мой, и брат… Все. Может, Сашка не бросил бы, ну так ему же я мать, а тут…
— До фига напланировал, родной, — оборвал мои мысли голос Стаса, — Бабки получишь. Женщину — нет. — Слово прозвучало твёрдо, ясно и чётко — будто топор врубился в сухое полено на трескучем морозе, — Садись, обсудим, — кивнул он хозяину дома, царственным жестом указывая на колченогую табуретку.
Я была в шоке: воинственно настроенный Коля вдруг покорно сел напротив Стаса и опустил свою железяку. То ли мне показалось, то ли он слегка поник, даже вздох разочарования почудился мне тогда…
— Чё тут обсуждать-то? — Коля продолжал напоказ хорохориться, но уверенности в его голосе сразу поубавилось, и я вдруг перестала бояться. Во всяком случае, сомнения по поводу того, как поступит Стас улетучились без следа!.. Да и как я могла подумать про него такое? Это же Стас! Не Васька… Он меня не бросит, и я уже давно должна была это понять!
— Есть чего, — в голосе Стаса мне послышалась лёгкая насмешка. — Ты, вообще, на какую сумму рассчитываешь? — спросил он в лоб.
— На три миллиона! — гордо заявил Коля. — Хату куплю за два, я уже в Интернете смотрел. Я, правда, в ипотеку хотел, а теперь и за наличку смогу! — он снова просиял. — Потом ещё тачку возьму и на свадьбу останется… — он осёкся, — Погоди: а у тебя столько нету, что ли? Ну, тогда…
— Три миллиона? Рублей, что ли?! — с лёгким презрением переспросил Стас, словно не замечая откровений Коляна по поводу его планов.
— Ну, а чего ж ещё? Ваших белорусских фантиков мне задаром не надо! — патриотично вскинул голову Коля.
— Я расчёты в евро вести привык, — пояснил Стас, и у Коли приоткрылся рот.
— В чём? В... евро? — не понял он. — А чё, так можно? — понизил он голос, словно боялся быть услышанным. В глазах его уже не значки доллара плясали: там занималась алая заря алчности!
— Так правильнее, — пожал плечами Стас, — так все деловые люди поступают… Значит, три миллиона. Это около семидесяти пяти тысяч евро получается, я прав?*
Коля на миг завис. Видимо, с математикой он дружил плохо, посчитать так быстро, да ещё и в уме, не мог. На лице мужика отобразилось нереальное, нечеловеческое усилие: морщинки на лбу прямо-таки повторяли работу извилин. Я даже улыбнулась, немного успокоилась и присела на диван.
Коля достал из внутреннего кармана свой навороченный телефон, поводил пальцем по экрану — видимо, функция «калькулятор» там тоже была предусмотрена, — и кивнул.
— Да, около семидесяти пяти тысяч евро, — проговорил он, не желая ударить в грязь лицом. — И она, — он кивнул на меня. Снова.
Стас отрицательно покачал головой.
— Это исключено, — произнёс он жёстко. — Моя женщина останется моей. Деньги ты получишь. — Это было произнесено с невероятным, величайшим, почти монаршим достоинством. Такое я раньше только в фильмах про мушкетёров видела.
Коля снова вскочил.
— Ну тогда готовься за решётку! — вышел он из себя, — прямо щас в ментовку позвоню! — и он демонстративно приложил свою «трубу» к уху.
— Звони, — спокойно проговорил Стас, — но тогда не получишь ни того, ни другого. Меня заберут, а тебе в лучшем случае перепадёт за мою поимку сердечное «спасибо», а потом тебя затаскают по судам. А я молчать не стану, скажу, что ты хотел поиметь с меня денег. Думаешь, тебе это на руку сыграет? — Коля молчал, разинув рот. — А она — не твоя и не моя собственность в любом случае. Ей самой решать, с кем быть, и я уверен, что тебя она точно не выберет.
— Заткнись! — рявкнул Коля, вскочив в шандарахнув монтировкой по столу прямо перед носом Стаса. Тот и не пошевелился в ответ. — Я тебя щас ушатаю!
— Попробуй, — разрешил Стас. — И тогда — в случае победы, разумеется, — сядешь вместо меня.— Он был по-прежнему спокоен.
Коля разразился длинной матерной тирадой: было ясно, что не согласиться с оппонентом он не может, а соглашаться ему не хочется: цена не устраивает. Стас спокойно наблюдал за его припадком. Наконец, когда слова у мужика иссякли, Стас подвёл итог:
— Либо соглашаешься на то, что предлагаю я, либо пролетаешь как фанера над Парижем. Женщину я тебе не отдам, и точка.
— Ты ведь сядешь! — всё ещё кипел Коля.
— А тебе что с того? Ты ведь умный мужик, Коля, — проговорил мой мужчина с долей снисхождения, — своего не упустишь. Синица в руках — лучше, ты сам знаешь. К тому же, я за неё заплачу. Пусть будет не семьдесят пять тысяч, а, предположим, сто. Четыре мульта, деревянных, а не три. Ещё ларёк свой откроешь или там, шиномонтажку. Будешь жить, припеваючи. Ну? — подначивал Стас.
Коля вздохнул, почесал репу, снова присел к столу.
— Ну не знаю… — заколебался он.
Я вздохнула тихо. Мало, наверное, не согласится, подумала я отстранённо… Но вопреки моим соображениям, Коля вдруг спросил:
— Чё, правда мульт накинешь за старую бабу?!
Меня словно водой холодной окатило! Значит, не мало, а много? Вот, значит, чего я стою? Я едва сдержалась, чтобы не бросить в ответ шантажисту что-нибудь обидное, но Стас ответил ему:
— Она не старая, ты же сам это знаешь. — Он по-прежнему на меня не смотрел, но в его голосе послышалась ирония.
— А какая же? — недопонял Коля.
— Такая, что понравилась тебе, та, которую ты хотел бы себе. — Это было сказано вкрадчиво, зазывно, почти как реклама. А мне в одночасье стало противно и обидно до ужаса: я точно товар! И моя цена назначена.
Вдруг припомнился наш с ним договор, и в связи с этим вырвался горький смешок… Однако, Стас здорово экономил, предложив мне замужество. Теперь он думает отделаться ничтожной суммой, по сравнению с той, что мне обещал… Опять знал, что ли?
На душе было мерзко. В выгребной яме, подумалось мне, и то, наверное, приятней. Что ж, пришёл час расплаты за всё.
О, боже, да лучше б я жила, как раньше! Лучше б оставалась с никаким мужем, что буквально означает одиночество, не надеялась на лучшее, но сама распоряжалась своей жизнью, и никто бы мной не торговал!.. Помоги мне, Господи, вырваться отсюда. Я тут же вернусь домой, и пошёл он, этот Стас!
Любовь!.. Всё в деньги у них, у этих мужиков, упирается и ими измеряется, и нет никакой любви. И ничуть он не лучше, чем этот козёл Коля!.. И, кстати, ничего мне ни о какой любви никто не говорил: я сама всё придумала.
Собрав волю в кулак, я стала ждать, уже не глядя на этих мужчин. Пусть договариваются до чего хотят! Случай сбежать представится — я в этом даже не сомневалась. И я доберусь до своего дома! Здесь недалеко… А вот мужиков в моей жизни больше не будет! Никогда! Нет никакой любви. Лажа это. Сказки… Грустные сказки, которые они рассказывают нам, а в действительности для этого племени существуют только деньги и их амбиции — больше ничего. Женщинам в их жизни места нет. Разве что в качестве домашних любимцев, вроде собачки или ещё лучше — лошадки, ездовой кобылы!
Чёрт, а я ведь, дура, уже добрую сотню лет всё это знаю!
Стас и Коля тем временем действительно до чего-то договорились, и мерзкий мужик, бросив:
— Имей в виду, я здесь, недалеко, караулю, так что слинять тихонько даже не думай! — развернулся к выходу из… халупы — по-другому не назвать! — и вскоре исчез за дверью.
— Да иди, иди, не ссы, никуда не денусь, — вслед ему махнул Стас.
Правда ли он был так уверен в том, что делает или блефовал — я не знала и уже не хотела знать.
— Ну, а мы пока поспим. Надо сил набраться, — сам себе сказал он и погасил ночник, на миг бросив на меня взгляд и убедившись, что я лежу на диване. Скрипнуло проваленное ложе. Я почувствовала его рядом… Но ни тепла, ни нежности, ни… ничего больше у меня не было, и в обнявших меня сильных руках я осталась холодна, как статуя.
Все вы одинаковые… Что ты, что другие. Нет, мы для вас даже не животные — вещи. Неодушевлённые предметы. Стоит ли с нами считаться?..
— Ты чего? — тихо спросил он.
— Ничего, — ответила я. — Спи. Завтра, похоже, тяжёлый день, выдавила я.
Но я в этом уже не участница.
Стас вздохнул, как мне показалось, с облегчением, обнял меня крепче и вскоре преспокойно уснул. А я лежала и беззвучно плакала, вернее, слёзы лились сами по себе, а я не шевелилась. Боялась даже глубоко вздохнуть. В душе разверзлась пустота — словно чёрная дыра.
Я тысячи тысяч раз представляла, каким будет прощание с ним. Всё, что мне казалось тогда, и в сравнение не шло с испытываемой мной теперь болью.
Я сбегу — это уже даже не вопрос. И домой запросто вернусь. И всё налажу, сделаю, как было… И только улыбаться больше никогда не буду. И никогда никого больше не полюблю. И не поверю никому.
Моя сказка закончилась.
_____________________________________________________________________________________
*по курсу 2011 года.
_____________________________________________________________________________________
Читать сначала
Предыдущая глава
Продолжение
_____________________________________________________________________________________
Спасибо, что прочли! Буду признательна за лайк и подписку!