После вечернего спектакля Максимов пришел уставшим. Рабочий день начинался в девять утра, а заканчивался около десяти вечера. Ни о какой переработке не могло быть и речи, порядки в театре существовали свои и были отчасти неформальными. Углубляться в финансовые тонкости и конечно имевшиеся нарушения - не тема данного рассказа. Поэтому сосредоточим внимание на раскрытии убийcтва и поиске нечто важного, пока скрытого от нас.
Осмотр номера, в котором останавливался Куприянов, откладывался. Ночи в доме актера были шумными. Максимов не переставал удивляться тому, как жили его обитатели. Но это тоже совсем другая история. Все же в эту ночь, ничем не примечательную, в гостинице наступило затишье. Быть может все же нужна была передышка, иссякли силы, да и деньги.
Петр лежал на своей койке, слушал тишину за дверью, и самым трудным для него оказалось не заснуть под мерный и убаюкивающий храп соседа ро номеру. Наручные часы показывали два часа ночи. Максимов осторожно встал, но койка все равно предательски заскрипела. Олег перевернулся на другой бок, но не проснулся. Костя вообще никак не прореагировал, он где-то успел накатить с вечера.
Максимов прошел по второму этажу и поднялся на следующий. На третьем этаже тоже спали. Лейтенант открыл дверь в опечатанный номер ключом, зашел внутрь и прикрыл дверь за собой. От уличных фонарей света в комнатах хватало, и Максимов начал осматривать все подряд, но скоро понял, что так ничего не найдет. Подошел к изразцовой печи в гостиной и методично стал простукивать каждую плитку от пола до потолка. У печи была дверца в топку, маленькая - в поддувало, и круглая заслонка для чистки, в это отверстие можно было подсоединять трубу самовара.
Печь конечно давно не топилась, но сажи в топке и трубе хватало. Под цветными изразцами по глухому звуку чувствовался кирпич. И только под самым потолком, Максимов подставил стул, справа у самой стены звук удара костяшками пальцев оказался другим. За толстой плиткой чувствовалась пустота. Лейтенант включил фонарик и увидел, что шов вокруг изразца отличается, был более светлым и новым.
Петр попробовал поскоблить его ногтем, и слабый раствор поддался, осыпаясь вниз белой пылью. Другие швы оказались старыми и более твердыми, следов от ногтя на них не оставалась. "Вскрывать надо! - Подумал Максимов и вспомнил, что осматривая буфет в этой же комнате наткнулся на нижней полке на пакет с гипсом. - Похоже этим гипсом и заделывали шов."
Лейтенант спустился со стула, подстелил у печки газету, найденную в номере, достал из кармана перочинный нож и открыл его. Нож с виду выглядел обыкновенно - колбасу и хлеб порезать. Только была у него одна хитрость - лезвие фиксировалось в открытом состоянии. Чтобы вернуть его на место, требовалось нажать на незаметную кнопку. В случае чего, а такое "чего" могло случиться в работе лейтенанта, нож Жужича, так и не найденнного мастера, мог использоваться в качестве oружия.
Свежий гипс поддавался лего. Максимов быстро расковырял швы вокруг изразца и осторожно достал толстую старинную плитку. "Не уронить бы!" - Лейтенант осторожно спустился со стула и поставил плитку у печки. Фонарик высветил небольшую пустую нишу, оштукатуренную и выкрашенную белой побелкой. Глаза Максимова оказались вровень с ее нижним краем. "Может здесь что и было, только теперь не узнаешь. - Лейтенант для верности ощупал нишу, но ничего не нашел. - А это что?!" - Рука коснулась задней части ниши и почувствовала разницу в покрытии.
Максимов встал на стуле на цыпочки, стараясь удержать равновесие, и более внимательно ощупал заднюю стенку. "Шуршит, бумага!" - догадался лейтенант. Только никак не мог зацепить пальцами край плотного листка, вырезанного точно по размеру задней стенки ниши. Пришлось опуститься с носков, передохнуть и попробовать снова. Только на этот раз Лейтенант подцепил лист ножом.
Плотный картон под цвет ниши отошел от задней стенки. Максимов отпустил нож и достал картонку, с обратной стороны которой оказался приклеенный запечатанный конверт. Подсвечивая фонариком рассмотрел его и понял, что конверт старинный и находился в нише много лет. Конверт легко отделился от картонки, клей давно высох и видимо разложился. Теперь оставалось восстановить плитку и заделать швы.
Максимов насыпал гипс в глубокую тарелку, имевшуюся в буфете, замешал раствор, добавив воды из крана, и, поставив изразец на место, быстро восстановил шов, уже твердеющим раствором. Осматривать конверт было некогда, лейтенант положил его в карман пиджака, накинутого при выходе из номера, а картонку тоже прихватил с собой вместе с подстеленной газетой и просыпавшейся при вскрытии замазкой. Вымыл тарелку, вернул ее на место, как и пакет с гипсом.
Лейтенант постоял у двери из номера, прислушался, в коридоре по прежнему было тихо, вышел, закрыл дверь на ключ и поверх сорванной приклеил новую ленту с печатью прокуратуры, смазав ее взятым с собой клеем. Скомканную газету выбросил в бак с мусором в кухне на втором этаже, в котором разных отбросов хватало. Хотел туда же бросить и картонку, но почему-то оставил, сам не зная зачем.
- Чего колобродишь? - Спросил с койки проснувшийся Олег.
- Да че-то живот скрутило, - сориентировался Максимов. У тебя таблетки никакой нет?
- Нет. - Олег тоже поднялся, - и меня подняло. Не с той ли ливерки?
- Наверно, - согласился Максимов, - сколько у нас эта колбаса лежала...
- Холодильник еще не работает.
- А Дурыме хоть бы что...
- Все, я побежал, - Олег сорвался в туалет.
Утром Максимов, как обычно, встал раньше, умылся и поставил на кухне чайник. Тут и его достала злополучная ливерка, хотя он продержался дольше Олега. Заварил чай покрепче, выпил два стакана, а есть ничего не стал, подташнивало и отдавало явно проквасившейся колбасой. Роберт уже ждал Максимова в условном месте. Лейтенант подробно рассказал о своем ночном негласном обыске, вернул Унжакову ключ от номера, найденный конверт и картонку, к которой тот был приклеен.
- А картонка зачем? - Удивился Унжаков.
- Так, на всякий случай.
- Выбрось, - посоветовал Роберт.
- Пока оставлю, - Максимов засунул картонку в карман пиджака. Никак она не хотела уходить из рук. И только тут вспомнил о ноже, в карманах его не оказалось: "Так я его и замуровал в нише! Жаль, хороший был клинок. Найдут лет через сто, когда дом будут ломать."
- Ты чего? - Встревожился Унжаков.
- Так, - лейтенант не стал ничего объяснять. - Все нормально.
Настроение у Максимова конечно испортилось. И жаль было даже не ножа. Неприятность, пусть и очень маловероятная, могла возникнуть: "Надо же, сам подвесил себя на крючок!" О том, чтобы объясняться, просить ключ от номера, не могло быть и речи. Тем более администрация театра хотела открыть номер, а ждать очередной тихой ночи в гостинице можно было очень долго.
Начал повести ЗДЕСЬ
