Лифт проехал свои 27 секунд до седьмого этажа, лязгнув по пути привычные четыре раза. Двери открылись, я вышел на площадку и посмотрел налево.
Дверь в квартиру осталась та же. Не ожидал. В левой ладони само по себе вдруг появилось ощущение дверной ручки — деревянный кругляш с выступающей металлической набойкой. В голове как будто послышался звук ключа с длинной шейкой, проворачивающегося в замочной скважине.
Соседская дверь напротив, надо же, тоже осталась прежней. Там жили два немецких дога и их толстый бородатый хозяин. Меня маленького выводили гулять, и если мы выходили из квартиры одновременно с ними, доги снуло смотрели на меня сверху вниз и нюхали макушку огромными носами.
Я поднялся на пролет выше и стал смотреть в окно лестничной площадки. Привычный вид — взрослая и детская поликлиники напротив и ещё одна, зубная, чуть правее, троллейбусная остановка, квадратный садик, в котором наконец-то выросли деревья. Справа Удельный парк, зажатый теперь со всех сторон стройками и стеклянными зданиями. Даже облака над этим пейзажем плыли как-то привычно, как тогда. Я постоял так некоторое время, не столько думая о чем-то, сколько ощущая себя.
А потом обратил внимание на автомобиль, остановившийся напротив парадной. Водитель парковался как-то очень неуверенно, и, видимо, именно поэтому привлёк взгляд.
Из машины вышел мужчина, мельком глянул по сторонам и начал переходить улицу, на середине вдруг замешкался, дёрнулся обратно, но тут же вновь повернулся и продолжил переходить. При этом он махнул рукой, как делают обычно люди в таких ситуациях — мол, есть какая-то настоящая причина, по которой я так себя веду, ничего страшного, уважаемые случайные прохожие.
Мужчина ускорился, запрыгнул на поребрик и у него выпало из кармана что-то прямоугольное — телефон, бумажник? Он не заметил и зашагал в сторону зубной поликлиники. Я замешкался на несколько секунд, размышляя, пустить всё на самотёк или начать действовать. А потом сбежал с лестницы и вызвал лифт.
Наверное, я бы не догнал его, но похоже, мужчина сам заметил пропажу. Когда я выбежал из парадной, он как раз подошел обратно к машине.
— Мужчина! — он поднял голову и посмотрел на меня. — Вы выронили что-то, когда переходили улицу. Я из окна увидел. — Телефон. Я... да, я потерял телефон. — Вон там, у края дороги, на проезжей части.
Он перебежал дорогу, поднял пропажу и помахал телефоном мне. В ответ я показал большой палец и зашагал вдоль дома до угла.
Вдоль своего старого дома.
Я взял на работе отгул и поехал на Пионерскую, в район, где жил в детстве. Чтобы просто там походить, никуда не торопясь — давно хотел, да всё было не собраться. А тут идеальный случай — целый свободный день и никто не беспокоит.
Почему-то мне очень нравится, когда никто не знает, где я и что делаю. Только в эти моменты по-настоящему разжимается что-то внутри.
Когда я уехал отсюда, в парадной ещё не было домофона, входная дверь открывалась просто так — и закрывалась на пружине с оглушительным хлопком, если не придержать. Теперь же дверь заперта, а козырёк подъезда держат две стальные балки-подпорки. Типовой «дом-корабль» не молодеет и висячему бетонному козырьку с годами всё меньше доверия.
Пришлось ждать у парадной, пока кто-то из жильцов не откроет дверь. Внутри привычно пахнуло тёплой сыростью из подвала. Я ждал этот запах и сразу подумал: как интересно, ведь ты же не помнишь сам запах, просто знаешь, что он там есть...
Я дошел до угла и свернул внутрь квартала, в сторону школы. Если «с лица» район изменился, то в глубине, во дворах, всё осталось привычным, разве что прибавилось заборов. Узнавание — странное чувство. Ты ничего не помнишь уже давно, но стоит ступить ногами на дорожку, и сразу понимаешь: все деревья на знакомых местах, корни торчат из земли именно так же, как и раньше. С другой стороны, десять лет ходить в школу по одному маршруту — ещё не то запомнишь.
Я пересекаю аллею — и глаз находит место, где мама фотографировала меня 1 сентября 1993 года, когда в первый раз вела в школу. Красный галстучек, синяя курточка, причесанные волосы и три огромных гладиолуса с дачи. Воспоминание настолько вещественное, что я чуть ли не слышу скрип гладиолусовых стеблей в руке.
Вдоль стены универсама идет парапет с бетонным откосом под 45 градусов, выложенным плитами. Он тоже остался старым, привычным, и я не отказываю себе в удовольствии взбежать и спуститься по нему несколько раз, а потом схватиться на поручень крыльца под зеленой табличкой «Флюорографическая станция». Труба металлического поручня издает знакомым «бом-м-м!» и вибрирует под ладонями.
А вот школу не узнать, конечно. Раньше наша школа с соседней выглядели одинаково, только у нас была гимназия, а соседняя обычная. Теперь же сразу видно, кто тут гимназия, а кто так — поучить вышел. На нашей школе рыжая облицовка, крыльцо в граните, по краю крыши — кирпичный парапет. Общеобразовательный шик. А соседняя как была, так и осталась — ну, только забор добавился, конечно.
Я прошел до школы чуть более длинной дорогой — помню, как плёлся по ней классе в восьмом, когда папу вызвали на родительское собрание и он сказал, чтоб я тоже пришёл. Я как раз тогда перестал учиться, завалил четверть, не сказал об этом родителям и теперь ожидалось, что мне выпишут колоссальных люлей. Мир по дороге на родительское собрание был прекрасен настолько, насколько только может быть перед концом света! Он блистал всеми красками, ветер был мягок, листва шелестела, вокруг была жизнь, жизнь! Но мне нужно было в школу.
Люлей я правда получил тогда знатных, но на успеваемости это никак не отразилось. Селяви.
Сейчас я побродил вокруг школы, заметив, что у дома, мимо которого я раньше проходил, всё та же занавеска в угловой квартире на первом этаже — с вышитыми ананасами, чайниками и блюдом с фруктами. Ну точно, та же самая!
Я повернул обратно к метро и вдруг сам дёрнулся, как тот мужчина при переходе через улицу — тело на мгновение подумало: «Зачем нам к метро? Ведь дом же в другой стороне... А!».
Дойдя до площади, я посмотрел на вход в метро, а потом перешел улицу и сел на трамвай, чтобы длинным маршрутом ехать через весь город, мимо Петропавловки, на Васильевский остров, стоять на задней площадке, положив локти на поручень, и смотреть в окно. Выходного дня мне оставалось ещё с запасом.
