Читать предыдущую часть.
***.
Жигалов перестал подслушивать, отошёл в сторону; со всеми здоровался, запоминал имена и лица – будто фотограф. Гости уже вовсю выпивали, чокались рюмками за здоровье молодых; жениха, наконец, отпустили, и теперь они с невестой ели яичницу одной ложкой. От майора не укрылось, что на женихе будто лица нет – точно ему не квартиру посулили, а путевку в Соловки. Под столами шныряли собаки, подбирая объедки. Потихоньку темнело, закатное солнце окрашивало белые скатерти в ярко-багровый цвет. Подняв взгляд, майор увидел сидящего на дереве чумазого пацана – тот болтал голыми пятками и грыз стибренное со стола яблоко. А под деревом, опёршись на ствол, бранилась, на чём свет стоит, пьяная баба с жёлтым, уже заживающим, фингалом.
— Ты негодник такой, а ну слазь, кому говорю!
— Мамко, та не пойду я домой. У нас с дядькой Демьяном уговор.
— Ты гляди, он мать не слушает! Твоему Демьяну Свирид накостыляет щас!
— Так няхай попробует, вон он стоит, чего искать? Мамо, ты иди домой, а? Поспи маленько, а, пожалуйста?
— Максимка!
— Ну мама!..
От грустной сцены Жигалова отвлёк безногий дед, которому поставили на пенёк бутыль горилки; пришлось выпить, за Победу, конечно же.
Стоило опрокинуть рюмку, как гортань ожгло, а под ложечкой крутануло – забористая. Вдруг в ту же секунду крутившиеся у столов шавки, будто сговорившись, как оглашённые ломанулись с воем по улице. Нежившийся на солнышке толстый чёрный котяра вдруг зашипел на майора и сиганул к школе. Упорхнула прочь стая птиц. Жигалов удивлённо огляделся – чего это с животными? Тем временем Климов, стоявший поодаль, подобрал с земли какой-то предмет.
— Максимка, ты видал, чего они спужались? – крикнул он мальчику на дереве и только тут заметил стоящего неподалёку Жигалова. – О, здрасте снова, товарищ майор.
— Что это там у вас?
— Так, фитюлька, – знахарь сунул найденный предмет в карман пиджака – что-то похожее на маленькую, из тонких прутьев, метёлку.– Следите за мной, шоль?
— Работа у меня такая – следить. Надо всегда быть настороже.
— Ну да, знавали мы вашего товарища….
— Это вы на что сейчас намекаете? – сощурился Жигалов.
— Да так….
— Нет уж, договаривайте, товарищ знахарь.
— Знаток я, зна-ток! Когда ж вы, ёк-макарёк, научитесь?
— Не переводите тему. Что вы имели в виду?
Жигалов и сам не заметил, как оказался с Климовым в словесном клинче, хотя и планировал лишний раз не «светиться»; на них уже оборачивались. Знахарь, или знаток, как его там, ухмыльнулся в бороду, но глаза у него были холодные, злые – как шляпки гвоздей, какими гроб заколачивают.
-Ты ж в НКВД служил, майор, на войне-то? Ну так ты разумеешь, о чём я… Заградотряды – знашь такое слово?
— Демьян Григорьевич, прекратите! – подошедшая Анна Демидовна потянула Демьяна за рукав; тот не шелохнулся.
— Да что ты знаешь обо мне, мракобес деревенский?
— Кой-чего знаю… О таких, как ты. Чего шныряешь тут, кого шукаешь, гэпэу на выезде?
— Демьян Григорьевич!.. Глеб Петрович!
— Анна Демидовна, прошу, не влезайте в мужской разговор! – прикрикнул на девушку майор, и сразу пожалел об этом – та отступила назад, глядя на них обоих с отвращением.
— Ну и дураки! Обоим по сорок лет в обед, а сами хорохорятся как петухи в курятнике!
Резко повернувшись на каблуках, она пошла прочь. Тем временем, свадьба набирала обороты. Наконец, захмелевшие гости созрели – послышались первые выкрики «горько!», а вскоре они слились в грохочущий хор. Майор и Демьян еще недолго посверлили друг друга взглядами – точно в гляделки играли, а после, не сговариваясь, тоже принялись наперегонки драть глотку – «горько! горько!» Неловко поднялись со своих мест молодожёны, кое-как взялись за руки, но гости требовали большего. До Жигалова донеслось смущённое невестино:
— Народу-то сколько… Неловко как-то.
— А ты фатой прикройся, чтоб срамоту не разводить, – квакнула сидевшая рядом теща.
Молодые улыбнулись друг другу, Василиса накинула на голову жениху фату – из дешёвой ткани, а оттого непрозрачную, плотную, что твоя скатерть; два силуэта под тканью слились в один.
— Эт чего там, товарищи? – крикнул кто-то. – Чой-то там деется?
Гости заохали и принялись креститься, позабыв напрочь о научном атеизме: фата надулась в сизой полутьме, как воздушный шар, а потом опала вниз. Через секунду, запутавшись в фате, показалась и невеста – цветом лица она теперь сравнялась с платьем, большие темные глаза испуганно бегали, будто кого-то или что-то искали.
— А где Валька-то? Под стол убёг? – пьяно хохотнул Макар Саныч.
-А я… А он… Мы… — беспомощно пролепетала невеста. Тесть, ничтоже сумнящеся, заглянул под стол. Никакого жениха там, конечно же, не оказалось. Принялись вертеться, оглядываясь, и прочие гости.
— Ой божечки! Иисус Спаситель! – всплеснула руками Людмила Петренко. – Пропал!
-На Кавказе, я слыхал, обычно невесту похищают, а у вас...– пробормотал Жигалов, вроде как обращаясь к Климову, но тот, оказывается, уже целеустремлённо куда-то топал, едва опираясь на свою клюку. Мальчишка спрыгнул с дерева и догонял знахаря.
А гости уже вовсю хохмили про украденного жениха. В общем-то, убежать Валентин мог легко – нырнул под стол, а там, пока суматоха – в кусты, через забор и привет. Только вот как это сделать незаметно от невесты? Жигалов прошёлся до забора, с интересом поковырял наполовину отломанную доску. Дела-а….
— Неужто сбёг зятёк? Со свадьбы? – за спиной появился председатель. – Вот те на-а, Люська! А я ж говорил! И тебе, Васька, говорил! – крикнул он невесте.
Васька-Василина размазывала по лицу потёкшую тушь; гости наперебой пытались утешить невесту, выдавая шутки одна другой скабрезней. Несостоявшаяся теща и вовсе покраснела, надулась, ловила ртом воздух, как рыба, будто сейчас взорвется от возмущения. Жигалову подумалось, что ситуация пусть и нехорошая, но по-своему комичная.
— Па-а-па!
— Ну ты чего, доча? – Макар Саныч побежал к Василине.
— Батько, не убежал о-он! Бать, найди его, пожа-алуйста! – рёв невесты поднялся на октаву выше – да так, что резануло по ушам. – Папа, я его люблю!
Макар Саныч, немного протрезвев от произошедшего, вперился в Жигалова и принял максимально серьезное выражение лица.
— Товарищ майор, тут….
— Да-а-а, ситуация. Что, жениха отыскать надобно? – спросил он у невесты, та кивнула, всхлипнув. – А куда он сбёг-то?
— Не в лесхоз точно, закрыт он на ключ, – отозвался кто-то из гостей.
— В общем, давайте так. Гости пусть пьют-гуляют, и вы тоже нюни не распускайте, особенно вы, девушка, – Жигалов потрепал невесту за безвольную ручку. – Никуда ваш супруг уже от вас не денется – всё, окольцован. Да и разве от такой красы убежишь? Ну-ка отставить слёзки, у нас же свадьба, а не похороны!
«Надеюсь» – мысленно добавил Жигалов. Все эти ритуалы со свечами, странная смерть жены и матери Кравчука, а теперь еще это исчезновение откровенно дурно пахли. Очень дурно – чертовщиной. Или даже хуже того – антисоветчиной.
Майор присел на коленки перед невестой, заговорил тихо – так, чтобы прочие гости не слышали:
— Вы не волнуйтесь главное – найдётся жених, уж от меня-то не скроется. Вас же Василиной зовут?
— Больше Васькой кличут… – невеста смотрела на него как завороженная. Вернее, на шрам на щеке.
— Бросьте, ну какая вы Васька! Уже замужняя почти женщина, вам не к лицу. Он сказал хоть чего? Ну, Валентин, когда убегал.
— Дядько… да не казал он ничего! И не убегал он никуда. Его покрали!
— Что? – Жигалов невольно хохотнул от абсурдности услышанного. – Покрали? Кто покрал?
— А я не бачила… Ручищи сунулись под фату, вооот такие длинные, волосатые, и шмыг! Дёрнули, а его как не бывало! Вот вам крест! – Василина мелко перекрестилась, и за ней жест повторила мать. Жигалов поморщился.
— Ты шо мелешь, доча? – возмутился ИО председателя. – Какие руки, куда дёрнули?
— Лучше уж не крест, а честное пионерское, – майор махнул рукой Санычу, призывая того заткнуться. – Та-ак… Значит, руки дёрнули жениха? А дальше что?
— Ничего… Я из-под фаты вылезла, и всё.
— Василина, а вы выпивали сегодня? – Жигалов посмотрел на стол – да, выпивала.
— Да она на донышке только! – воскликнула несостоявшаяся теща. – У нас токмо Макар пьющий!
— Чего-о? Да я уж лет десять как….
— Молчи, ирод! Весь день квасишь! А вы, товарищ майор, мине послухайте. В сторонку вас можно? А ты не мешайся, дочу утешай! – жена Саныча отвела майора на пару шагов и прошептала: – Нехороший у нас зятёк-то, Валька, дурной. С нечистью якшается!
— Да что вы говорите? – Жигалов изобразил живой интерес. – Каким же образом?
— Каким-каким… В лес он ходит, ясно? Ох, сердце моё материнское… Говорили мы Ваське, что не дело это, но не слушает она стариков. Сколько уговаривали, а ей всё побоку – люблю его, грит, жить без него не могу. Она Макара уболтала, а я ж тоже не железная...
— А нечисть ваша тут причём?
— Та притом! Вы слухайте серьёзно, товарищ майор, не смейтесь – тут вам не Минск. В общем, есть у Вальки место заколдованное в лесу, туды он гуляет, и все о том знают. Проклятое место, нехорошее – топь это.
— И что за место, где?
— Да там, откуда он вышел!
— В смысле? – Жигалов окончательно запутался. Опять заиграл вальс неугомонный дед Афанасий, и люди пошли в пляс; крикнули тост, майору и теще сунули в руки по рюмке – ничего не поделаешь, пришлось выпить. В голове зашумело, ударило в ноги приятной слабостью. Жигалов приземлился за стол рядом с угрюмым мужиком в синих наколках, жевавшим курицу.
— А вот в том смысле! – по-мужски занюхав луковицей со стола, продолжила жена Саныча. – Сирота ж он. Вышел с лесу, когда годков пять было – чистый, упитанный, будто на убой его там кто кормил. Родителей его мы знаем – мать в том сарае пожгли, а отец у него партизан был, унёс с собой в лес младенчика ещё – успел забрать с дому. Там-то в лесу отца и прибили, а мальчонка пропал – як подземь сгинул. Война как кончилась, так и вышел он из лесу, с топкого места за ручьём. Все то место знают, проклято оно….
— И что, часто он туда шастает?
— Да только там и бывает! Макар говорит, за тем и в егеря пошёл, шоб из лесу носа не казать. Оборотень он! Волки его выкормили! Всё верно про него говорят!
— Оборотни только в погонах бывают, Людмила Олесьевна, – отшутился Жигалов и развернул женщину за плечи. – Вы лучше Василину успокойте, совсем девка раскисла. Гостей по домам не распускайте, думается мне, я с вашей бедой быстро разберусь. Будет женишок вам!
— Да вы уж постарайтеся зробить, а уж за нами не заржавеет….
— Ступайте уже, гражданка.
Жигалов вздохнул и вытер пот со лба. Да уж, и впрямь не столица, про диалектический материализм тут и слыхом не слыхивали. Майор наложил себе в тарелку пару картофелин, котлету – хоть перекусить перед розыскными мероприятиями. А может, ну его?.. Нет уж, Жигалову теперь самому стало интересно, что там за место такое, куда жених ходить повадился. Может и знахарь здесь как-то повязан. Кстати, а куда это он делся?
— Уважаемый, что за место такое топкое у вас в лесу? За ручьём которое? – обратился он к мрачному мужику по соседству.
— Уважаемые у вас в кабинетах сидят, а мине Свирид звать. На север по главной дороге направление, там налево сворот, его сразу видно. Как через ручей переедешь, там пешком в лес километр, вот и болото. В общем, недалёче тут. А табе оно на кой?
— Военная тайна.
— Та-айна… – протянул Свирид, облизывая жирные пальцы, исколотые синими перстнями. – Тож мне тайна! Вальку-фраера пошукать решил? Не надо оно табе. Не наш он хлопчик. Мож оно так и лучше.
— А чего так?
— Так кто ж ещё-то в лесу аки лешак какой сидит? Его, грят, и зверь слушается, и волк не тронет. Он жеж в лесу как дома, а у нас ему как на киче – радости никакой.
— Так егерь же, – растерянно протянул Жигалов.
— Какой егерь! Да баба у него там! Лесная баба в болоте живёт, страшенная стерва, кажут; вот он к ней грешить и повадился. Обручен с ней фраер браком бесовским – с ней Валька на болотах позабауляцца, та она после чертенят рожает. Вот табе и весь расклад, служивый, – Свирид шумно высморкался и кинул куриные кости под стол, вытер руки о штаны.
— Так а сбежал тогда зачем? – наплевав уже на диалектический материализм, Жигалов честно пытался разобраться хотя бы в этой мракобесной логике.
— Дык обручен же с той бабой! Какая ему свадьба, раз он сам бес почти? Мож спужался, что она его в бараний рог… Ты лучше это, выпей со мной. За нас с вами, за хер с ними!
Пришлось и с этим накатить. Чувствуя уже не совсем приятное опьянение, Жигалов направился к председателю – попросить ключи от машины или мотоцикла, когда его опять окликнул неугомонный дед-баянист.
— Афанасий Яковлевич, я больше не пью.
— Та не-е, сынко, я табе сказать кое-что хотел. По великому секрету!
— Весь во внимании.
— Слухай сюды, – дед понизил голос. – Ты ж жениха искать собрался?
— Ну да.
— Не ищи его.
— Чего бы это?
— А то! Ты меня как фронтовик фронтовика выслушай. Гиблое то место, там и до войны всякое творилось, а уж после… Табе Олесьевна небось наплела, что Валька-егерь оборотень или ещё чего, да?
— Ну было такое. С атеизмом вы тут в посёлке не дружите, я погляжу.
— А як же с ним подружишься, коли чертовщина кажный день творится? Вот Валька чего туда пошёл, как думаешь?
— Ну?
— Так силы свои пополнять, чтоб Васька не очухалась. Ведьмак он, точно тебе говорю, колдун гребучий, Василинку заворожил.
— Зачем?
— Так як жеж! За ним ни гроша, а она за ним як кошка волочится! А Макарка Сизый Нос-то нонче за председателя – там сразу и жильём обеспечит и должность подсуропит послаще. А когда-то на бутылку наскрести не мог….
Жигалов поморщился. Деревенские байки начинали ему надоедать.
— Эдипенко там может быть?
— Это уж ты сам смотри, но не советую я табе по ночи никуда ехать, послушай дедушку Афанасия. Сиди водку пей – завтре жених сам явится. Чего соляру жечь зазря?
Отмахнувшись от очередного предложения выпить, майор отправился к Макару Санычу за ключами. Тот уже был вдрызг пьян, сидел и рассказывал безутешной дочери, как он её «во-о-от такую крохотулю на руках носил». Не допросившись ключей у пьянчуги, майор получил их в итоге от тещи. После тихонько прокрался к мотоциклу, пока снова кто-нибудь не предложил «накатить за здоровье молодых». Свадьба, слегка поутихшая после бегства жениха, входила в пьяный раж – кто-то ссорился, другие веселились; билась посуда «на счастье», раздавались пьяные крики и радостный гомон. За пределами спортплощадки, освещённой школьными фонарями, было уже темно – хоть глаз коли.
Жигалов завёл мотоцикл «Минск», поехал по деревне. Кто не гулял, разошлись по домам – в некоторых окнах уже горел свет. Майор остановился возле лесхоза, проверил замок, поглядел в окна. Обошёл вокруг и заглянул через дырку в заборе во внутренний двор. Пусто, один трактор стоит. Придётся, видать, до лесу таки прокатиться, благо недалеко.
В наступивших сумерках лес казался гигантской чёрной стеной, окружившей Задорье. От поднявшегося ветра деревья угрожающе кивали макушками, мол, иди-иди, дурак, себе на погибель; слышался утробный свистящий гул, словно где-то бесконечно далеко великан играл на трубе. Дорога истончилась до тропинки, а вскоре и вовсе пропала. Жигалов доехал до поворота, остановился у ручья – дальше пришлось идти пешком. Мотоцикл глушить не стал – оставил гореть фару, чтоб хоть что-то видать: меж сосновыми стволами было темно, как в подземельях Лубянки. Жигалов хмыкнул, увидев пятна грязи с ручья, ведущие в чащу. Всё сошлось, дуралей и впрямь отправился в лес – и на кой только?
— Эй! Эдипенко, ты здесь? Женишок, ау!
В ответ ухнула неясыть, перепорхнула с ветки на ветку. Выругавшись, майор прошёл немного по тропинке вглубь леса: луч света от мотоциклетной фары здесь будто отрезало, и Жигалов оказался один в кромешной темноте. Пришлось поджечь спичку.
— Эдипенко! Я знаю, что ты здесь, выходи! Это Глеб Петрович, я на свадьбе у тебя гулял. А ну кончай дурить!
Глаза немного привыкли, майор углядел петляющую меж стволов тропу. Туфли увязали в размякшей почве, проваливались в мох. Жигалов чертыхнулся – не хватало ещё в топь залезть. Он спустился, скользя по грязи, со склона в прогалину, огляделся. Здесь деревья стояли реже, выглянул полумесяц, озарив мертвенным сиянием заросли кустов, валежник, упавшие деревья с корнями, торчащими, как старушечьи пальцы. Дальше лес редел, виднелось широкое тёмное болото, покрытое ряской.
— Эдипенко, твою мать! Слушай сюда – я майор госбезопасности! Если не выйдешь на счёт «три», я твою задницу на британский флаг порву. Ра-аз! Два-а!.. – считал майор, осторожно продвигаясь вперёд со спичкой в пальцах.
Дохнуло ветерком в спину, и спичку задуло. На секунду показалось, что не ветер это – будто дыхнул кто, стоя аккурат за плечом. Чувствуя, как мурашки прокатываются по позвоночнику, майор поджёг ещё одну спичку; прямо из-за плеча вновь шутливо дунули, и огонёк погас.
По привычке хватаясь за пояс, где должна была висеть кобура с оружием, он резко развернулся и уткнулся носом в мягкую темноту. Почувствовал кислый запах застарелого пота и сырой земли; прижавшаяся к лицу темнота на вкус была как грязные пальцы, за которые мамка била, если Глебка начинал их сосать – в далёком-далёком детстве. Из глаз сами собой брызнули слезы, отчего-то захотелось рыдать, и майор в самом деле завыл – что младенец, но тут его погладила по голове нежная ладонь. Прикосновение было такое ласковое, что любые страхи и горести развеялись, в голове стало пусто-пусто и наконец-то можно вдоволь сосать грязные пальцы, и никто не шлёпнет по губам. Жигалов повис на руках у странного молчаливого существа, макушкой достающего до нижних ветвей сосен.
Существо с улыбкой покачало уснувшего майора, тыкая ему в лицо огромным, в палец, соском. Жигалов, не открывая глаз, слепо нашарил сосок губами и жадно зачмокал.
Лесная баба потеребила вторую грудь, набухшую от молока, и медленно побрела в болото. Сквозь негу краем глаза майор видел её тумбообразные и покрытые чёрным волосом ноги; от ступней оставались глубокие отпечатки – как человеческие, только раза в три больше.
***.
Продолжение следует.
Авторы - Сергей Тарасов, Герман Шендеров.