Путь в будущее всегда лежит через прошлое…
Иммануил Кант
Урал. Вдали от цивилизации, на большой поляне на правом берегу реки Вишеры, стоят редкие домики деревни Акчим.
В тот день, десятого июня 1942 года, происходило что-то страшное. Казалось, само небо решило уничтожить все живое и неживое на этой грешной земле.
В одно мгновение Солнце затянуло черными тучами, поднялся ужасный ветер. На улицах и подворьях заснялась невероятная курява, старые могучие лесные деревья кланялись перед страшным ураганным повелителем. Заскучали перепуганные деревенские собаки, безнадежно ища убежища, замычали в конюшнях коровы, предчувствуя смертельную опасность.
- Отче наш! - заломив руки перед иконой, молилась на коленях перепуганная старая повитуха Глафира, которая в этот миг как раз принимала пятые роды у молодой Анны. - Прости нам наши страшные грехи и помилуй, как и мы прощаем нашим.
Женщина громко стонала на кровати, корчась от нечеловеческой боли. Она мучилась уже почти сутки. Ребенок не выходил. Несчастную покидали силы. В подворье уже отдергали все замки, как положено в деревне, когда у женщины тяжелые роды. Под голову ей повитуха положила свадебную рубашку, зажгла святое зелье и несколько раз окурила измученную Анну, но ничего не помогало.
Муж беременной, Петр, с четырьмя малолетними дочерями, сидел в соседней комнате и, сжав кулаки, нервно ждал. Его не смущала ни непогода, ни бесконечные крики жены, которые ежесекундно ослабевали.
- Если родит мне еще одну девчонку - выбью из нее душу! - сердито предупредил повитуху. - А малую утоплю в воде и пущу по реке.
- Сохрани, Господи! - вскрикнула от услышанного Глафира. - Ты сошел с ума? Как можешь такое говорить? Разве Анна виновата, что Бог вам лишь дочерей дает? Не сама же выбирает.
- Я тебя предупредил! - словно и не услышал повитуху Петр. - Хватит! Мужских рук у семьи нет. А она наплодила ртов на мою голову, - кивнул в сторону перепуганных девочек. Шестилетняя Дорофея, пятилетняя Евдокия, четырехлетняя Леночка и годовалая Зоя прижались друг к другу у печи. Боялись сурового отца, как огня. Ведь еще слова ласкового не слышали от него.
- Делай, что хочешь, а родиться должен мальчик!
Вдруг на улице что-то засветилось, зашумело и лопнуло, словно тысячи пушек одновременно выстрелили.
Повитуха ухватилась за голову руками, легла на пол.
Несколько секунд длилась непонятная враждебная тишина. Только Анна слабо стонала.
Глафира осторожно поднялась и подошла к окошку.
От увиденного у женщины в широко раскрытых глазах застыл невыразимый ужас: на улице потемнело, словно наступила глубокая ночь. Только раз за разом небо разрезала раскаленными огненными мечами беззвучная молния; леса видно не было, слышался лишь шум листьев и деревьев, ломавшихся от безумного, бешеного паруса. Он разгулялся, словно хозяин на этой земле. Крушил, уничтожал все вокруг.
Повитуха перекрестилась.
- Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по великому милосердию Своему загладь беззаконие мои... — начала молиться и медленно подошла к Анне. Взяла большое полотенце, слегка перевязала над животом беременной.
- Все, - тяжело вздохнула повитуха, - больше ждать нечего. Или родишь, или ... — на мгновение замолчала. - Глубоко вдохни, — попросила Анну, — а когда я сожму полотенце - изо всех сил выдыхай и тужься.
Несчастная раскрыла рот, набрала полные легкие воздуха и замерла в ожидании команды.
- Давай! - вскрикнула Глафира и изо всех сил пережала большой живот, выдавливая плод.
- А-а-а! - неистово завизжала Анна, выпуская воздух и... последние силы…
По небу прокатился такой могучий гром, что показалось, будто земля затряслась. Стекла зазвенели.
Глафира снова перекрестилась и стала уже громко молиться:
- ...ибо свои беззакония я знаю, а мой грех предо мною постоянно. Тебе одному я согрешила и перед глазами твоими лукаво поступила…
- Го-о-споди! А-а-а!!! - обливаясь потом и слезами кричала Анна. - Больше не могу-у!
- Давай! Еще раз! Вместе со мной! И-и! Выталкивай его! Давай вовсю! - кричала повитуха.
- М-м-м! - стиснув зубы, закатила глаза и тужилась из последних сил.
Между тем за окном, ветер, гром и молния дали себе полную волю. Уже еле держались на своем корне истощенные ураганом деревья, а с неба еще сильнее сыпались огненные молниеносные стрелы, гремели резкие зловещие громы.
Но женщины уже не замечали смертоносной стихии.
- Еще раз! Всего один разочек! Ну! Давай!
Анна послушала команду, напряглась изо всех сил и ... потеряла сознание…
На свет появился мальчик. Вместе с ним в последний раз лопнул шумливый гром, еще раз сверкнула молния, успокоился бешеный ветер.
Усталое небо посыпало на землю обильный, но тихий и спокойный дождь.
Проснулась женщина оттого, что повитуха обмывала ее лицо водой и слегка похлопывала по щекам.
- Ты родила ... сына ... - испуганно шептала Глафира.
Анна отвернула голову к стене, крепко сжала веки. Губы ее задрожали.
— Он ... живой, - уже совсем тихо, чтобы кто-то из домашних не услышал, проговорила старуха.
Изможденная родами женщина повернулась и широко открытыми, полными страха глазами, взглянула на повитуху.
- Но слишком слаб, - опустив голову, добавила та. - Долго не протянет.
Анна крепко сжала веки и тихо застонала.
- Что ты натворила? - приложила старые поморщенные руки к лицу Глафира, будто знала какую-то тайну. — О-ох, какой грех... - покачала головой. - Какой грех ... - подняла руки к небу. - Этот ребенок должен был жить. На нем божий знак.
Глаза роженицы расширились еще сильнее.
— Я помыла его, - пояснила бабушка. - У ребенка на левом плече родимое пятно... в виде креста.
Анна побелела от ужаса.
- Сейчас покажу, - тяжело поднялась со скамейки и направилась к ребенку, который лежал, замотанный в полотенце, и не двигался. Именно им малыша и выдавили из лона матери. Глафира хотела взять мальчика на руки, но поняла, что он уже не дышит.
Смерть ребенка, даже чужого, впечатляет. Почувствовала, как закололо сердце. Ухватилась руками за левый бок и оперлась на стол.
Роженица все поняла.
Громко застонала на кровати, сжимая руками свое покрывало. Душевную боль, что почувствовала сейчас, было и близко не сравнить с родами. Казалось, ее разорвет изнутри. В груди так пекло, словно горела заживо…
"Мальчик! Господи, такой желанный!"- гупало в висках.
Бедняжка вытянулась на кровати, словно струна, запрокинула голову назад и вздрагивала в немом рыдании.
Вдруг дверь в комнату резко распахнулась. Внутрь не вошел, а буквально влетел Петр. Он понял, что роды кончились. Обычно через несколько минут Графира выходила и сообщала о рождении ребенка. Но сегодня все не так: его жена рожала чуть ли не целые сутки, ведь схватки начались еще вчера. Крика малыша он так и не услышал. Повитуха говорит тихо, не расслышать и о чем…
Подбежал к Анне. На миг оцепенел. На ней же лица нет... сердцем почувствовал - в дом пришло горе…Медленно обернулся и увидел опершуюся на стол повитуху. Там лежал его малыш.
"Какой-то он уж слишком спокойный" - мелькнуло в голове.
Подошел. Коснулся головки. Все понял. Тогда резко развернул дитя и едва не упал в обморок…
Это мальчик!!! Сын!!! Кровинку, которую так долго ждал! По ночам молился Богу о его рождении!
- Господи! - вслух за молился. - Почему?! - дрожащими руками прикрыл малыша. - За что?! - ухватился за голову руками и, словно сумасшедший, выскочил из дома.
... Прошло несколько дней.
Петр похоронил ребеночка. Пережитое сказалось. Почти не выходил из лавки. Пил до забвения. Вечером деревенские ребята приносили его домой едва в сознании.
Анна так и не встала с постели. Она угасала. Догорала, как свеча. Кровотечение после родов не прекращалось, хоть какие зелья не варила ей Глафира.
- Надо позвать священника, - осмелилась сказать повитуха. - Потому что всякое может быть, - давала умирающей последнюю надежду. Не хотела окончательно добивать несчастную, хоть и видела, что спасения нет. От страшной кровопотери сознание молодой женщины периодически отключалось.
- Не нна-до, - едва слышно прошептала в ответ Анна.
- Как это - не надо, - аж подскочила к краю старуха. - Должна исповедаться. Рассказать все. Снять с души грех, ибо как пойдешь на тот свет?
Анна молча отвернулась.
— Как за себя ни думаешь — подумай о детях, - поучала Глафира. - Тяжкий грех падет на род до четвертого колена, разве не знаешь? В Священном Писании же написано: "Я Господь, Бог твой, Бог ревнивый, что наказываю беззаконие отцов на детях к третьему и четвертому поколению ненавидящих Меня и творю милосердие к тысячному поколению тем, что любят меня и берегут мои заповеди».
Анна упрямо молчала.
Она понимала, что умирает. Поэтому, глубоко в душе, каялась в своих грехах. Тем не менее, тайну исповеди в деревне трудно сохранить. Нрав своего Петра знала хорошо. Как откроется правда - может и детей поубивать. Решила: пусть лучше уж ее душа горит в аду, чем будет подвергать смертельной опасности ни в чем не повинных дочерей. Стиснув зубы, молчала.
Глафира знала Аннину тайну. Но она никому не расскажет, потому что это воля умирающей. Старуха поклялась, что будет молчать.
Да грех есть грех. А тем более - смертельный. Загрязненная душа попадает в ловушку, она не имеет мира, мучается, совершенное зло кромсает ее заживо. Разорвать тугую удавку, в которой оказалась Аничкина душа, могло только искреннее раскаяние и Святое Причастие. Повитуха это понимала, поэтому всячески пыталась убедить женщину прийти к исповеди. Но та была неумолима.
Наконец старуха не выдержала. Вечером наведалась к священнику.
— Я слышал, что женщина не встает с постели после родов, - ответил отец Юрий. - Уже и сам хотел наведаться к ней. Так она аж настолько слаба?
- Боюсь, до утра не доживет, — тяжело вздохнула Глафира. - Надо спешить.
Несмотря на позднее время, священник наведался в дом. Войдя внутрь, сразу направился к кровати больной. От увиденного аж замер.
Молодую румянощекую Анну хорошо знал. Хоть рожала каждый год, но то ей на пользу шло. Здоровьем аж пашила. Да и на полях натружена не была. Петр, хоть и суровый мужчина, но женщину берег. Как только понимал, что беременна к никакой тяжелой работе не допускал. Другие женщины ей откровенно завидовали, когда с младенцами с утра до ночи тяжело трудились на сенокосах или на картофельных полях.
"Что могло произойти, чтобы так сгореть буквально за несколько дней?"- не мог понять.
Она была не похожа на себя: бледная, с большими черными кругами под глубоко запавшими глазами, беспомощная.
- Жаль бедняжку, - тяжело проговорил. - Преждевременно отцвела…
Анна не подавала признаков жизни. Отец Юрий легонько коснулся ее руки.
- Жива, - облегченно вздохнул.
- Надо подождать, - пояснила Глафира. - Через несколько минут придет в себя.
- Она при светлом уме? - забеспокоился.
— Да, батюшка, - подтвердила повитуха. - Все понимает.
А Анна тем временем видела сон, где она молода, здорова, на залитой солнцем поляне вместе с девушками плетет венок из желтых цветов. Потом несет его к ручейку и пускает по воде. Ее заливистый смех слышен далеко. Петр тоже услышал. Увидел венок. Вынул из воды, положил на свою голову. Девушка счастлива. Ведь Петр первый парень в селе. Еще не женатый, а уж себе избу отдельную строит. И абы какую, а большую, на две комнаты и сени. Братья ему помогают. У него своя земля, скот. Любая б хотела за такого хозяйственного замуж пойти. Но он полюбил Анну. Не беда, что ей всего пятнадцать. Не будет долго в девках ходить.
На первом же свидании смело раздел и сделал своей женщиной.
— Это, чтобы ты со вторыми ребятами не крутила, пока свадьбу не отгуляем, - объяснил до смерти напуганной девушке. — А когда поженимся родишь много сыновей. Именно мальчиков, - уточнил. В хозяйстве сильные руки нужны. Зачем мне девушки, которых только кормить и одевать надо. Вот у моего отца семеро парней и ни одной девки. Чего бы я достиг, если бы мне родня не помогала?
Тогда впервые испугалась Петра. Но успокаивала себя. Мать же учила, что мужа терпеть надо…
Через год после свадьбы родила дочь.
Петр даже не взглянул в ее сторону. Жены несколько месяцев не касался, давая понять, что сердеться.
Когда у семьи появилась четвертая - Зоя - нервы его сдали окончательно. Набросился на роженицу, стянул ее с кровати за волосы и, если бы не повитуха Глафира, точно до смерти забил бы.
Но не прошло и трех месяцев после родов, как Анна поняла, что беременна в пятый раз…
Вдруг видение рассеялось.
Больная пришла в себя. Тяжело открыла глаза. У кровати стоял священник и тихо молился. Анна не могла понять, где она: еще жива, то ли уже ее похороны? Ведь то, что во сне видела — на самом деле пережила. Вздрогнула. Как будто только сейчас осознала, что смерть действительно дышит ей в лицо. Но она не хочет умирать! Нет! Ей еще нет даже полных двадцати трех лет! Боже, какая молодая! Жизнь прекрасна! Да еще и дети ... самой младшей Зоеньке лишь годик! Она совсем не будет помнить мамы. Никогда не вспомнит ... кому они нужны? Кто будет любить их так, как родная мамочка? Кто вытрет их слезы, почувствует их боль? О-О, Господи!
Глаза несчастной неестественно расширились и налились слезами. Они выражали ужас перед неизбежным.
Глафира вышла из комнаты.
- Желаешь ли, дитя, приступить к исповеди? - спросил отец духовный, когда остались наедине.
Анна закрыла влажные глаза и что-то тихо прошептала.
- Что ты говоришь? - не расслышал батюшка и наклонился над больной.
- Хочу же-жить, - слабовато прошептала бедняжка и так умоляюще взглянула на него, что батюшка аж до костей пробрало. Он был уже немолод. Много чего видел за свою жизнь. Исповедал и умирающих. Но такого... чувствуя неизбежную кончину, несчастная хваталась за последнюю соломинку, словно падающий с большой высоты за воздух.
- Даст Бог - выздоровеешь, - больно усмехнулся отец Юрий и нежно погладил бедняжку по голове. Он был так тронут увиденным, что второй рукой вытер непослушную слезу.
- Что-то мучает твою душу? Имеешь ли грех, который хочешь исповедать?
Анна медленно, отрицательно покачала головой.
Духовник уже хотел бы дать ей отпущение грехов, как в последний момент остановился. Уста больной шевелились. Она что-то не досказала. Или он не понял…
- Н-не сп-повидат —тимусь, -...
едва разобрал, когда наклонился к Анне.
От услышанного аж обалдел. Он даже разогнуться не имел силы.
"Как не будет исповедоваться? - мелькнуло в его голове. - Неужели не понимает всю серьезность ситуации. Она же умирает. Это очевидно. Разве что... - задумался, - какой-то страшный грех совершила...»
Почувствовал, как по телу пробежали неприятные мурашки.
- О, Иисус, Спаситель душ человеческих, помоги ей, - вытер вспотевшего от переживания лба. - Не молчи, дитя. Спаси себя. Каким бы трудным ни был твой поступок — Господь простит, если ты искренне раскаиваешься. Он разбойника в рай пустил, который всю жизнь Бога не знал, но уверовал перед смертью.
Анна молчала.
Губы ее дрожали. Из-под крепко сжатых век лились слезы, слабыми руками сжимала свое покрывало, но молчала…
Священник не умолкал. Словно тот врач в реанимации, что теряет на столе своего пациента, суетился возле умирающей. Рассказывал много примеров, когда милосердный Бог прощает грешника. Или же доказывал, какую страшную силу имеет Всевышний, когда человек отказывается от него.
Да напрасно.
Вдруг Анна вздрогнула, словно ее током ударило.
Набрала полные легкие воздуха.
- Отче Небесный! - из последних сил крикнула, глядя на потолок. - Загляни в мою душу-у! Ты все ... видишь и знаешь! Прости ... Прости мне ... грешной! Прости! Загляни... я не хоти ... — оборвалась, не договорив.
Резко закрыла глаза и тяжело выдохнула.
В комнате стало как-то неестественно тихо.
Священник наклонился над ней и понял: Анна отдала душу.
Все ... кончилось.
Так и ушла в вечность нераскаянной…