В студенческие годы я как-то неожиданно обнаружила дома вот эту монету. Было совершенно неизвестно, что это за монета и как она к нам попала. Я решила, что её можно использовать в качестве кулона и попросила однокурсника сделать в ней отверстие для цепочки. Через какое-то время, рассматривая трофейные турецкие пушки у входа в Артиллерийский музей, я увидела на пушках такое же графическое изображение, как на этой монете и мне стало ясно, что монета турецкая. В девяностые годы, работая на совместном российско-турецком предприятии, я вспомнила про эту монету и показала её директору предприятия. Он сказал, что это монета начала двадцатого века. Тогда у меня появилась единственная версия, откуда могла оказаться турецкая монета у нас дома. Мы с бабушкой много лет уезжали на летние месяцы в армянское село под Анапой. И друзья оттуда иногда приезжали в гости к нам в Ленинград. Возможно, монета случайно попала в чей-то багаж, а потом вывалилась. Дело в том, что в этом селе жили армяне, которым удалось уехать из Турции во время трагических событий 1915 года. Село называется Гай-Кодзор. На этом фото в кепке с большими усами дедушка Сетрак, который как раз и прибыл в Гай-Кодзор из Турции. Возможно, монета приехала вместе с ним. Это фото конца шестидесятых годов.
Село тянется по середине ущелья. В то время, когда мы туда ездили, там был виноградарский совхоз. Почти все жители работали на виноградниках. Тяжелая работа, весь день под палящим солнцем. Совхозные виноградники были на склоне горы. А на противоположной горе – яблоневый сад. У каждой семьи были свои фруктовые сады и виноградники. В июне они ездили в большие города продавать черешню, а в сентябре виноград. Делали, конечно, и своё вино. Когда кого-то хоронили, большая процессия шла по главной улице, останавливаясь на перекрёстках, а потом поднималась в гору на кладбище. Свадебное шествие также было всегда многолюдным. Инициативные группы перегораживали улицу, не пропуская свадьбу до выполнения каких-то условий, в общем, всё как положено по старым обычаям. Если в Анапу приезжали на гастроли артисты, всё село покупало билеты. Это не Москва и Ленинград, где постоянно что-то такое происходит. Однажды я забрела на гору в совхозный сад. Ко мне подошли какие-то женщины и строго спросили, что я тут делаю. Я ответила, что просто гуляю, а вообще приехала из Ленинграда. Мне тут же насыпали целый подол яблок. К ленинградцам везде относились очень хорошо. Ведь после войны тогда не прошло ещё и тридцати лет, все помнили, что была блокада и сочувствовали. Это уже в двадцать первом веке я с изумлением услышала от приехавших сюда позже людей утверждения, что якобы голода тут и не было. Я-то знала обо всем от мамы и бабушки, переживших все девятьсот дней. А в Гай-Кодзоре мне предлагали рвать с деревьев всё, что понравится. Только виноград нельзя было есть с куста, он обрабатывался от вредителей.
Бабушка зимой искала в магазинах то, что заказывали привезти многочисленные знакомые из Гай-Кодзора. Однажды мы везли большой телевизор. И всегда она привозила конфеты и печенье. Простое квадратное печенье и карамель. Видимо, с этим там тоже были проблемы. За хлебом были большие очереди. Но это понятно, им кормили и домашних животных, поэтому продавали по норме в одни руки.
Иногда мы ездили в Анапу купаться в море. Но автобус был крайне некомфортным, его называли «душегубкой», после него по возвращении надо было бежать под душ и приходить в себя. Поэтому иногда ходили пешком к морю в Сукко. Десять километров через горы.
Имена там почти у всех были армянские, но много детей было с французскими именами: Жанна, Луиза, Артур, Альберт. А армянские для нас переделывали в русские: Анник – Аня, Саркис – Сережа, Карекин – Коля, Тртат – Толя. А тётю Арменуи звали почему-то Дусей.
Последний раз я там была, наверно, году в семидесятом. И давно ни с кем оттуда не было контактов. И вдруг в винотеке вижу бутылку: вино из Гай-Кодзора. Вспомнились замечательные друзья…