Ни облачка на низком, плоском осеннем небе. Солнце клонилось к закату, не успев, как следует, взойти; будто украдкой взглянуло на скучную землю и уж хотело завалиться обратно за горизонт в привычном разочаровании, но поздно – его успели заметить. Теперь оно стремилось отработать положенную норму поскорее и подняться над другими, более интересными местами.
«Ну и хорошо. Убирайся.»
Михай огляделся: ржавая осень держалась на удивление долго. Конец ноября. Весь день льют дожди, делая из земной тверди болото, которое ночью мороз обращал в камень. Замёрзшая грязь сохраняла утром ту форму, которую вечером ей предали сотни сапог. Михай заметил это только два дня назад, утром, когда выбежал на крыльцо. От забора к дому и обратно, сквозь запущенную клумбу, тянулись две цепочки следов.
Следы были широкие, с характерным рисунком, огромные, глубоко вдавленные в застывшее чёрное месиво, просто чудовищные…
Нет, конечно, нет.
Следы были вполне человеческие. Недостаточно человеческие для жандармов, - для них убийца бесплотный дух, - но всё же.
Чудовищно было другое. То, что Михай увидел, войдя в гостиную. Отец лежал на полу, раскинув сильные руки. Ему размозжили череп чем-то вроде лопаты, из-под бороды к волосам тянулась красная широкая полоса, пересекавшая нос. Чёрные, широко распахнутые глаза остались нетронуты. В них застыло странное выражение не ужаса, а какого-то брезгливого отвращения. И с этим отвращениям мёртвый отец смотрел на сына, а сын не мог отвести взгляд от своего отражения в застывших глазах.
«Чем я тебе так отвратителен, папа?»
Даже сейчас, глядя на солнце, Михай не позволял себе закрыть глаза – сознание тут же заполнял образ убитого отца, его невыносимый, убийственный взгляд.
Михай опустил взор. Он не мог смотреть на издевательски яркое солнце, которому было абсолютно плевать на то, что теперь он совсем один на этом свете.
Он не мог смотреть на деревья, растущие из могил, с которых ветер сдирал рыжую кожу. Кладбище всегда было родным местом. Здесь он провёл детство, глядя, как отец гнёт спину, роя очередную яму, чтобы опустить туда очередной ящик. Михай любил здесь бывать даже после того, как узнал, что ящики называются гробы, а в них – тела мертвецов.
Но хуже всего было смотреть на яму, которую копали в двух метрах от него. Она была глубже, чем нужно. Неправильной формы, не такая, как у папы. И копает её не папа, а Грэхэм, который сделал этот уродливый, неправильный ящик, в котором сейчас и лежал папа.
В городе остался всего один гробовщик, этот…
Нет, папе бы это не понравилось. Они не то что бы дружили, но и не враждовали, своего конкурента папа всегда называл неплохим человеком.
Но этот «неплохой человек» пришёл в дом днём, когда все узнали о трагедии. Высокий, весь в чёрном, тонкий, чуть сутулый, похожий на лезвие косы, с которой любили изображать его работодателя. Он снял свой неизменный цилиндр, выразил соболезнования. И не предложил свои услуги, нет – просто взялся за работу. Михай хотел возразить, но понял, что не может молвить и слова. Тогда он убежал в свою комнату и рыдал несколько часов подряд от своего бессилия. Ему чудилось, что из гостиной доносилась приглушённая песня. Наверное, это выл ветер за окном, разгоняя тучи, обнажая это равнодушное, мерзкое солнце, чьи щупальца сейчас обвивали деревья на таком родном кладбище, касаясь своими кончиками ненавистного, неправильного гроба, который опускался в омерзительную, неправильную яму, а над этим всем стоял «неплохой человек» с лопатой на плече.
Все молчали. Михай, несколько папиных друзей и Грэхэм.
Но последний молчал иначе. Он молчал равнодушно, ему было плевать, он просто исполнил свою работу, для него это просто очередное тело, которое нужно упаковать и отдать на поживу червям.
Спустя несколько минут с тем же равнодушием, тщательно скрываемым за скорбной миной, он принялся закапывать яму. Согбенный, он ещё больше походил на лезвие косы.
Михай не заметил, как остался один. Друзей сдул невесть откуда налетевший ветер. Сквозь него едва прорывалось мерное сопение гробовщика. Тот стоял у свежей могилы, опершись о лопату, и терпеливо ждал. Ждать пришлось долго, но он привык ждать. Грэхэм спокойно смотрел на Михая, упавшего на колени, переломленного пополам своей болью.
К слезам, падавшим на могилу, присоединились первые капли дождя – небо наконец-то вспомнило, каким ему положено быть. Небо должно было рыдать, разрываться, затопить своими слезами всю землю, уничтожить всё, что только было на ней, а после распасться на тысячи осколков и погибнуть само, утонуть, сгинуть в бескрайнем море слёз.
Эта мысль замыкала безумное шествие – дождь приводил в себя сироту. Чем сильнее ливень хлестал сгорбленную спину, тем глубже прятались боль и отчаяние. Они оставили его, - пока, на время, - чтобы потом снова наброситься на остатки рассудка. Но это будет позже, а сейчас есть врем всё обдумать. Ах да, нужно заплатить…
- Грэхэм, - произнёс безжизненный, словно записанный на пластинку голос, - простите, что заставил вас ждать. – Михай поднялся на ноги.
- Ничего страшного, – ответил гробовщик. – Я всё понимаю.
Михай нашарил кошель с монетами и, не глядя, протянул их. Рука в перчатке забрала их – немного быстрее приличного.
- Всего доброго.
Послышались шаги, смачное чавканье удалялось к воротам кладбища. Михай постоял ещё немного и пошёл следом, понуро склонив голову.
Следы.
Он снова их видел. Широкие, с характерным рисунком, глубоко вдавленный в черное месиво.
Чудовищные.
Чудовищные!
Михай пошатнулся и неуклюже плюхнулся в грязь. Шедший впереди Грэхэм обернулся.
- Ты… - прошептал сирота.
«Неплохой человек» рассёк перед собой лопатой что-то невидимое, вернул инструмент на плечо и негромко засмеялся себе под нос.
На следующий день снова понадобился гробовщик.
Автор: Себастьян Вайсман
Источник: https://litclubbs.ru/articles/23653-grobovschik.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: