Полноценная творческая работа, в целях сохранения нормальной жизнедеятельности организма, требует эффективной разрядки, релаксации. Можно использовать два подхода: «Дольче фарниенте» (Прекрасное ничегонеделание), описанного в статье «Коктебель», или так называемого активного отдыха (Яхтинг). Я в периоды усиленной умственной научной работы иногда терял в весе до 10 кг. Регулярные походы в баню, в боулинг, в концерты, не говоря уже о еженедельных поездках на яхте летом или на горнолыжный склон зимой не являются прихотью ученого, а жизненной необходимостью. Из воспоминаний наших (Курчатник, Саров, ФИАН, Ландау) и зарубежных (например, коллектив Ферми, «а когда же вы отдыхаете?» - Бор) ученых о таких приемах разрядки можно сделать выводы о насущной необходимости такого образа жизни исследователя.
Хоккей
Что касается моих увлечений, то это в начале это был большой теннис, еще в детстве, тогда же катание на коньках в нашем спортивном комплексе в военном городке Щукино. Позднее, в юности, это был «русский хоккей», организованный в нашем институте «Гипросвязь» Женей Долгиновым, уроженцем Сокольников. На «Ширяевом поле» в Сокольниках был неплохой стадион, на котором зимой заливалось хоккейное поле, и мы там тренировались и играли с кривыми клюшками и оранжевым мячиком целую зиму 62- 63 года. Поле было прозвано Ширяевым в память сокола, любимца царя Алексея Михайловича, с которым он неоднократно охотился в окрестностях Москвы. Однажды увлекшись погоней за дичью, птица не успела выйти из пике и погибла, разбившись о землю. Алексей Михайлович велел похоронить сокола на этом месте, и после этого поле было прозвано Ширяевым.
В сильный мороз мы шли от станции метро Сокольники по 6-му лучевому просеку парка до Ширяева, уплетая сахарные рожки с мороженым. Потом переодевались в раздевалке и выходили на лёд в 25° мороз. После пяти минут тренировки ноги совершенно замерзали, мы вбегали в раздевалку, расслабляли шнуровку ботинок, ноги согревались до сильного жара. После чего шнуровку можно было снова усилить и далее кататься уже без опаски отморозить ноги. Коньки у нас были «канады» с удобными ботинками с высоким задником, что позволяло ноге укрепляться в голеностопном суставе. Наша команда несколько раз участвовала в соревнованиях районного масштаба и с моей подачи были забиты несколько голов в ворота противника.
Стрельба
Позже, будучи студентом МИФИ, я увлёкся спортивной стрельбой из малокалиберной винтовки и пистолета. Выполнил требования третьего разряда по стрельбе из винтовки и второго разряда в стрельбе из пистолета. В дальнейшем, в соревнованиях по стрельбе, проводимых организациями, в которых я работал, всегда бывал чемпионом по стрельбе.
Футбол
Уже работая в Институте химической физики я освоил ещё три вида спорта это – футбол, горные лыжи и парусный спорт, а позже и карате. Футбол органические входил в распорядок работы сотрудников института. Все увлекались футболом. И однажды меня, который никогда не играл в футбол, пригласили на футбольное поле, расположенные за отделом кадров. Сначала я стоял на воротах, потом увлёкся и стал бегать по полю и даже через несколько сезонов освоил финт Пеле и другие интересные финты. Технику пасов и футбольных финтов я неплохо освоил за время работы в ИХФ и в дальнейшем, как оказалось, я играл в футбол не только не хуже, но даже лучше других коллег по работе. Игра начиналась во время обеденного перерыва и могла закончиться уже далеко после окончания рабочего дня в институте. На наше футбольное поле часто приходили гости из других академических институтов, из ФИАН'а, Института органической химии, нефтехимического синтеза и из других организаций АН СССР. В снежные зимы, когда наше поле было занесено снегом, мы ходили играть в футбол на хоккейные коробки, расположенного недалеко от нас Дворца пионеров.
Теннис
На территории ИХФ, возле третьего корпуса, что недалеко уже от гостиницы «Спутник», находились два неплохих теннисных корта. Я в компании с Володей Розенштейном и Серёжей Ковалевским частенько проводил там свободное от научных размышлений и трудов время. Неплохие корты также были в нашем распоряжении (по абонементу) в спортивном комплексе «Лужники», под мостом метро «Ленинские горы».
Горные лыжи
Увлечение горными лыжами являлась непременным атрибутом сотрудника Академии Наук СССР. «Горные лыжи сами по себе не являются счастьем, но вполне могут его заменить» говаривал французский горнолыжник Жан-Клод Килли. При нашем институте действовала секция горных лыж Спортивного клуба Академии Наук СКАН. Нашем тренером по горным лыжам был мой приятель, выпускник МИФИ, Володя Богословский, кандидат в мастера спорта.
Интенсивные тренировки на Ленинских горах осенью и зимой, поездки на горнолыжные спуски Московской области отлично заполняли наши выходные дни. В рамках деятельности СКАНа мы неоднократно ездили на горнолыжные курорты Прикарпатья и Закарпатья. Особенно запомнилась поездка на курорт Воловец, расположенный недалеко от Львова и Ужгорода, где я отмечал командировку в местный университет. Прекрасные подъёмники и склоны, изумительная солнечная погода, хорошая компания, за 2 недели давали возможность восстанавливать силы для дальнейшей творческой работы. В этих поездках я чаще всего фигурировал как турист (мандрывник, мандры по украински - путешествия), и не участвовал в тренировках спортивного клуба. Однако мои новые лыжи «Эланы» и австрийские горнолыжные ботинки позволяли получать полный комфорт и удовольствие от спусков со склонов Воловца. Меня выбрали хранителем провианта, т.к. Саша Еремин почему-то не выдавал компании свежих лимонов из продуктов, привезенных нами из Москвы. В мои обязанности входила выдача продуктов хозяйке дома для приготовления обеда к двум часам дня, когда мы возвращались со склона. В меню обеда входили также картофель, овощи и другие продукты, которые мы покупали у хозяйки. Некоторые продукты мы выменивали на гречневую крупу, дефицит который наблюдался в этой области, крупа же применялась для приготовления колбас.
Возвращался из Воловца я в одиночку. Мне пришлось выехать неделей раньше, до окончания тренировок спортивного клуба. Я надел лыжи, рюкзак и поехал по просекам, дорогам, вплоть до железнодорожной станции Воловец, расположенный на окраине города. Дорога составляла порядка 7-10 км и шла всегда вниз, поэтому лыжи мне здесь очень пригодились, иначе доехать до вокзала было бы затруднительно. На подъезде к Воловцу меня сопровождали дельтапланеристы, с которыми я перекрикивался и делился восхищением погодой и общим восторгом.
В ближайшем проходящем поезде Берлин-Москва мест в кассе не было, и я по старой проводницкой привычке стал напрашиваться в безбилетники. Однако от проводников встретил какое-то враждебное безразличие. Поезд обслуживала бригада из Львова, а «западенцы» к русским относятся с опаской и недоверием. Несколько вагонов обслуживали немцы, поляки и чехи, но туда и соваться было бесполезно. На подножке одного из вагонов вместе с проводником стоял веселый парень. Вот он то и предложил проводнику взять меня до Львова, а там он сходил и место освобождалось. Проводник скрепя сердце пригласил меня в вагон, и я пошел, когда поезд уже двинулся, к бригадиру и оплатил проезд до Москвы. А было это 14 января, в день святителя Василия. Парня же звали Василь и мы решили отметить его именины как положено. Он достал свежеприготовленную копченую колбасу, украинскую водку и предложил мне сходить за пивом в чешский вагон. Я пошёл в хвост поезда. Немецкий вагон встретил меня полной тишиной покоем и порядком (das Ordnung). Далее шёл польский вагон, стоял гвалт, орали дети, кто-то спорил, кто-то ругался, кто-то выпивал - полный бедлам. Следующий вагон был уже чешский, там тоже была тишина и порядок, меня встретили несколько подозрительных взглядов, но я смело спросил пива у проводника. Он отоварил меня четырьмя бутылками хорошего светлого чешского пива, и я вернулся с победой в свой вагон. К нашему столу в купе присоединились ещё две попутчицы, две симпатичные девицы из Ужгорода, которые ехали продолжать своё среднее образование в Московском училище природных дизайнеров. Во Львове Василь вышел, и мы ехали уже в тишине и спокойствии, только матрона, сопровождающая девиц, угощала нас прекрасным, тогда ещё мне мало знакомым, импортным растворимым кофе.
Чегет
По словам туристов, отправиться на горнолыжный курорт «Чегет» и покорить один из его склонов решится только опытный лыжник. Трассы ГЛК приспособлены в большинстве своем для экстремального катания. Исходя из «цветовой» системы сложности трасс (см. схему ниже), склоны здесь только «черные» и «красные». Иными словами, для начинающего лыжника спуск с такой трассы — огромный риск.
Вот и я попал в Терскол, имея за плечами только опыт одного сезона в Подмосковье. Мы с моей женой расположились в одном из номеров спортивного комплекса Министерства обороны "Терскол". Хорошо, что выход на склоны на этой базе, особенно для новичков, предполагался только в сопровождении инструкторов. Мы поднялись на самую вершину горы и там, на единственном, окрашенным зелёным цветом на карте склонов Чегета, нас разбили на две группы - "новички" и "умелые". Мы там немного покатались, и нас повели, на наше удивление, не на Южный склон, где как оказалось было много бугров и выбоин, а на Северной, открытый в этом сезоне для катания за неимением лавинной опасности. На схеме склонов Чегета он окрашен в чёрный или фиолетовый цвет и совсем не рекомендуется для катания там новичков. Мой первый спуск по этому склону показан на схеме красной линией и проходит сначала через довольно крутой начальный склон "северный цирк", потом через очень удобный для спокойного катания склон "доллар", а далее траверсами и небольшими спусками мы доезжаем до подножия горы. Где-то на середине Северного цирка я остановился в оцепенении, и не имел сил и мужества ехать дальше по такому крутому склону. Ко мне вовремя подъехала наш инструктор, успокоила меня, и мы вместе с ней поехали вместе вплоть до склона Доллар. Здесь я вполне успокоился и ехал с моей точки зрения очень быстро, когда меня как молнии обогнали двое опытных слаломистов, я понял, что еду-то не очень быстро. А потом траверсами и небольшими спусками я подъехал опять к подножью горы, к началу подъёмника и следующий мой спуск по Южному склону оказался совсем уже не затруднительным. Так прошло две недели отдыха и тренировок, и я вышел оттуда уже можно сказать закалённым новичком. Неплохие трассы также оказались и на склонах Приэльбрусья. Там, на высоте уже около 3.500 м можно было кататься довольно комфортно на широких склонах, практически без бугров и других препятствий, пользуясь небольшими бугельными подъёмниками. Однако требовались небольшие передышки, связанные с недостатком кислорода на такой высоте.
О поездках в Бакуриани на конференции по «лазерохимии» я уже рассказывал. Там были установлены подъёмники на многих склонах разной сложности. Погода всегда способствовала горнолыжному катанию и где-то к двум часам дня мы на лыжах подъезжали к нашему отелю и готовились идти на обед, после чего начинались научные прения в конференц-зале. После докладов, вечером, в нашей комнате обычно собиралась небольшая компания ученых из Москвы и других городов нашей Родины, шли в разговоры о науке, о мировых проблемах. Всё это сопровождалось неплохим вином, приобретаемым нами в посёлке, лавашем и прекрасным помидорным соусом "сацибели".
Запомнилась одна из экскурсий из Бакуриани в Боржоми. Мы проехали туда и обратно на узкоколейном поезде вдоль длинного ущелья с живописными горами и склонами.
Один из хребтов назывался «Семь сестер». А в начале пути от Боржоми на высоком плоскогорье находился курорт Цагвери, там же и выращивали музыкальные ели, из которых готовили скрипки и виолончели. Как утверждают местные жители, самый вкусный хлеб в Грузии это в Боржоми, потому что вода там превосходная. Хлеб, лаваш, действительно оказался очень вкусным.
Цахкадзор
В армянский горнолыжный курорт Цахкадзор мы с братом Григорием прибыли по рекомендации от А.Б.Налбандяна, директора Института химической физики АН Армянской ССР в Ереване, моего бывшего заведующего лаборатории в Московском ИХФ.
В Ереван мы приехали в конце февраля, на поезде Москва-Ереван. На побережье Черного моря уже сажали картофель, а в Ереване была полноценная зима. Гриша был в то время помощником военного коменданта Курского вокзала и относился к войскам ВоСо - военные сообщения.
23 февраля встретили в компании офицеров комендатуры Еревана. Потом нас возили в Цахкадзор, но нам помочь устроиться там и покататься на лыжах не смог даже военный комендант Еревана. Только по путевкам и великому блату. Пришлось включать свои связи. Позвонил академику Налбалдяну, тот отослал меня к своему секретарю комсомольской организации: «Он все может!». После пары звонков секретарь дал мне следующие инструкции: Приезжаешь в Цахкадзор, приходишь к директору спортивного комплекса Георгию (мы вчера там уже получили отказ) и представляешься приятелем Гургена Томасяна (имя условно), какого-то комсомольского функционера республиканского масштаба, и все благополучно сложится. Так оно и вышло. Нам с братом предоставили прекрасный двухместный номер («какой же я буду директор, если у меня нет в запасе 10-15 свободных номеров»), предложили ужин. А утром идите в столовую, завтракаете, берите лыжи и катайтесь сколько вашей душе угодно. Утром, при получении лыж, мы пытались всучить свои паспорта в залог, однако нам сказали, «что вы будете воровать лыжи что ли?». Погода была прекрасна мы поднялись на 2-километровом подъёмнике на вершину горы Тегенис и оттуда начали спуска. Вершина горы была спрятана о небольшое облако, но мы выбрали правильное направление и, наконец, попали на залитый солнцем склон. Гриша был на горнолыжном склоне в первый раз, и я некоторое время ему помогал справляться с поворотами. Однако через некоторое время он сказал, чтобы я ехал сам по себе, и я спустился довольно быстро до промежуточного подъёмника, стал подниматься ещё раз и увидел, как Гриша «колдыбает» на склоне и прокричал ему, чтобы ждал меня в кафе. Брат поверну было голову, чтобы получше меня расслышать и тут же упал. Но так как скорость его была небольшая, все обошлось благополучно. Потом мы пили кофе, катались до упада. А вечером Гриша уехал в Ереван, а я пошёл в ближайшее кафе, ресторан был нам не по карману.
Командиром в кафе был повар Юра. Я заказал люля-кебаб, пиво, и стал ждать, когда вернётся Гриша. Мы с ним договорились встретиться в этом кафе. В это время центральный стол кафе заняли сильно возбуждённые армянские молодые люди, были там и пожилые. Им сервировали стол, поставили закуски, и они стали ожидать главное блюдо. Когда я уже доел свой «люля», ко мне подошёл молодой армянин от большого застолья и вежливо пригласил меня присоединиться к их трапезе, к празднику по поводу победы сына одного из их аксакалов сегодня на горнолыжных соревнованиях. Мне выделили место, налили рюмку водки. Я поздравил победителя и принялся за традиционные закуски. Наконец принесли огромные блюда шашлыка. Я обеспокоился, что как всегда шашлык будет жёсткий и мне трудно будет его разжёвывать. Однако оказалось, что это лучшая лакомство, которое я когда-либо ел в жизни. Мягчайшее мясо молодого только что закланного барашка. Гриша не успел к этому застолью, и мы с ним встретились только уже в своем номере.
Прощание с Цахкадзором происходило при нестандартных для русских людей, одиозных, сказал бы я, обстоятельствах. Мы сказали администратору отеля, что съезжаем, нас угостили сытным завтраком и пригласили на прощание к директору Георгию. Мы зашли в огромный номер, занимаемый директором, продвинулись, как нас пригласили, в спальню и обнаружили там несколько посетителей и директора, восседающего в огромной кровати и лакомившегося кофе в постели. Он благосклонно попрощался с нами, отказался от оплаты наших развлечений, которые с учётом проката лыж и талонов по подъёмник обошлись бы нам рублей 30-40 и мы раскланялись.
Вообще армяне, простой народ, довольно гостеприимны и дружелюбны по отношению к русским. Мы неоднократно в этом убеждались, и однажды, уже при отъезде из Еревана, когда денег осталось совсем немного, мы зашли в столовую и заказали себе скромный завтрак. Через несколько минут нам на стол принесли по стопке водки и официант указал на двух серьёзных армян, которые благосклонно кинули нам, и мы продолжили нашу трапезу.
Яхты. Под парусом
С парусом я впервые познакомился в спортивном лагере «Робинзон», где, начиная с 1970 года бывал частенько. «Робинзон», ранее уже упомянутый мною, был прекрасно организованным и обеспеченным спортивно-оздоровительным лагерем для сотрудников ИХФ, с отличным руководителем и персоналом. Палаточный городок, несколько коттеджей, отличная столовая с полноценным питанием, и все это за гроши, т.к. дотировалось профкомом ИХФ. Лодочная станция, небольшая сборная польская яхта «Мева» и байдарка «Нептун» с парусом.
Мева
На лагерном досуге, после обеда, мы под руководством Саши Спасского собрали новенькую яхточку «Мева», на что пока без нужной сноровки потребовалось несколько часов, и с примкнувшими к нам Володей Розенштейном и Валерой Булатовым отправились в первую парусную прогулку по Истринскому водохранилищу.
Капитаном (рулевым) на яхте, конечно был Саша. Он, в качестве матросов, научил нас правильно управлять стакселем, гротом же он управлял сам. В первую же поездку мы попали под неплохой шквал, где нам пришлось посерьёзней разбираться как работать со шкотами и правильно откренивать лодку. В полном восторге от такой потрясающей прогулки мы вернулись в лагерь и с Володей Розенштейном решили приобрести такую яхту для себя лично, на двоих. Что и сделали в скором времени. Стоила она довольно дорого, 300 руб. Но через несколько месяцев мы её уже приобрели и первый же сезон провели на Пестовкском водохранилищем, где приноровились оставлять яхту у одного из хозяев, в доме рядом с водохранилищем. Мы даже приобрели для нашей яхты небольшой лодочный мотор в две лошадиных силы, однако как оказалось пользы в нём было немного, и мы вскоре отказались от поездок с этим двигателем. Да и запах бензина на яхте был не очень приятен. На этой яхте мы совершили множество всевозможных путешествий и в разных составах. На Иваньковское водохранилище, где в поездке участвовали даже две яхточки Мевы, на Истринском, и даже на Рыбинском водохранилище. Туда я совершил два путешествия, сначала с моим напарником Володей, а затем второе, с Лёшей Дементьевым. Мы доезжали на поезде до Весьегонска, там собирали яхту и ходили по рыбинскому водохранилищу, совпадающего с устьем реки Мологи на несколько десятков километров от Весьегонска. Живописнейшие берега, Дарвинский заповедник, представляющий собой европейскую тайгу, богатейшие сёла Борок и Противье, где можно было купить молоко по дешёвке и пить вообще только одни сливки, например.
Однажды, где-то на траверзе Борка, мы с Розенштейном попали в сильнейший шквал. Ветер был такой, что ванты гудели так, что заглушали наш голос, так что в двух метрах мы не слышали друг друга. На другом, безлесном берегу ходили песчаные вихри. Я, будучи рулевым, дал команду управлять только стакселем, что мы выйдем к берегу без участия грота. Володя ничего не расслышал, но команду выполнил. Мы выбросились на песчаной пляж около Дарвинского заповедника, волны были как на море большие, метровые. Мы искупались, и вдруг обнаружили, что от кем-то не потушенного в тайге костра начался низовой пожар, загоралась подложка, трава, мох, иголки сосновые. У нас были два пятилитровых ведра, и мы с Вовой начали бегать с ними от пляжа до очагов пожара и заливали всё это водой. Через час мы справились с этим пожаром. Кстати, на берегу красовалось огромное объявление, «Приставать к берегу категорически ЗАПРЕЩЕНО!»
Другая поездка, с Лешей Дементьевым в тех же местах не обошлась без серьезной поломки на яхте. Мы быстро поднимались вверх по Мологе с сильным попутным ветром, шли курсом «фордевинд», иногда вставали на волну, довольно высокую, (ветер дул вдоль фарватера) на пару минут. Этот курс требует всего внимания рулевого, т.к. опасен резким оборотом грот-гика при лавировке и довольно изнурителен для команды. Иногда при сильном попутном ветре для лавировки приходится в целях безопасности не уваливаться под ветер, а приводиться к нему, совершая поворот «оверштаг», но не «фордевинд».
Наконец к вечеру ветер немного утих, и мы решили передохнуть на обширных пляжах левого берега реки. Вода в водохранилище стояла очень низко в это жаркое лето, была середина августа. Почти у берега, когда уже шверт зашуршал о песок внезапно лопнул фор штаг, выдернулся из носового крепления. На нашей «Меве» он крепился за прорезиненную обшивку яхты и этот узел вызывал недоверие у владельцев таких судов. А ведь он мог лопнуть и на середине фарватера, шириной пару километров, и тогда такая оказия могла бы привести и к непредсказуемым последствиям.
Однако, как говаривал наш юморист Жванецкий, «у нас с собой было». За пару месяцев до этой поездки в журнале «Катера и яхты» я обнаружил чертежи узла, устраняющего этот недостаток конструкции нашей яхты. В мастерских ИХФ мне изготовили это немудреное устройство, позволяющее крепить штаг непосредственно к деревянному форштевню судна. Вытащив яхту на пляж, мы приготовили все для проведения ремонта, но у нас недоставало плоскогубцев для завершения дела. Благо невдалеке обнаружилась стоянка такой же небольшой яхточки, только немецкого производства. На берегу у костра сидели двое в коричневых свитерах и по-видимому любовались живописным закатом. Когда я подошел поближе, второй свитер, первым была эффектная блондинка, поднялся на все четыре лапы и с лаем двинулся в мою сторону. Это был огромный лабрадор, которого хозяйка успела остановить до полного сближения со мной. После вежливых приветствий и знакомства оказалось, что они на-пару тоже путешествуют по Рыбинке. Получив вожделенные плоскогубцы, мы оперативно довели наш ремонт до конца и при возвращении инструмента хозяйке пригласили наших новых знакомцев к нашему шалашу на дружеский ужин. После утреннего пробуждения немецкой яхты в прямой видимости не оказалось.
Альба
Владельцами небольшого «чевертьтонника», крейсерского швертбота «Альба» были мои приятели Виктор Голуб, ныне ученый с мировым именем, и Александр Еремин из того же ИВТАН’а, тогда, в 70-е годы простыми кандидатами наук. Яхта отстаивалась на лодочной станции в г.Конаково, расположенном на Иваньковском водохранилище.
Когда появилась Альба нужда в Меве, мы с Володей ее продали, отпала и путешествия под парусом стали надежнее и комфортнее. Небольшая каюта давала возможность спастись от непогоды или трапезе 6-8 человекам, а спальных мест – 4. Чаще всего мы с Володей Богословским (Боб) и небольшой компанией выходили на большую воду из Конаковского залива на простор речной волны, на Волгу, и следовали к левому берегу, останавливаясь лагерем около деревни, ранее села, Харлово (по-нашему, Харловы Вары). Деревня находится в юго-восточной части Тверской области, в зоне хвойно-широколиственных лесов, на левом берегу реки Волги. В Харлово жил наш очень хороший знакомый, Коля Соломенцев, спортивный кинорежиссёр. Однажды, когда мы болтались на нашей яхте на фарватере, где проходили скоростные Ракеты и Кометы, он обнаружил нас беспомощно болтавшихся в темноте и без ветра на середине водохранилища, и одарил нас фонариком, чтобы мы отмахивались от больших скоростных кораблей. При этом пригласил в гости к себе в Харлово, где он прикупил себе на нескольких сотках имение, с характерным для Тверской области строением из двух этажей с острой крышей. Внизу бывший скотный двор с большим крытым двором и со столом посредине, а наверху горницы, то есть несколько комнатушек с кроватями. И просторным чердаком, заваленным разной ветошью и сундуками, оставшимися от прежних, коренных владельцев.
Были и походы и далее по Волге и Иваньковскому водохранилищу вплоть до Дубны, и не только на Альбе, но и 2-3 Мевах.
Особенно запомнились посиделки в гостях у Коли Соломенцева. Посреди крытого двора, представлявшего из себя в летнее время огромную гостиную, стоял большой круглый стол, диаметром метра три. Рядом располагалась хорошо оборудованная кухня. Свою яхту мы обычно ставили в уютном харловском заливе.
Как-то во время нашего очередного визита к нему мы сидели за этим столом и пили можжевеловую водку. Кто-то привез большую флягу “White Horse”. Коля раскрыл двухстворчатые ворота с видом на зеленую лужайку двора, а там стояла красивая живая белая лошадь. За продолжением беседы я попросил жену сварить нам кофе, Коля сказал – момент- и через мгновенье на столе оказалась табличка «Стол не обслуживается». Тогда мне пришлось самому пойти на кухню, но за неимением кофе я сварил на всю компанию плов из гречки (риса на кухне не нашлось). На обратном пути к стоянке Альбы над Харлово и окрестностях раздавалась органная музыка Баха из динамиков, включенных Николаем на всю мощь.
Однажды, после аварии на нашей Альбе, на траверзе Харлова, Николай забрал нас всех (8 человек) в гости, переодел в сухое и ветхое, пользуясь содержимым своих необъятных чердаков. Мы там провели двое суток и познакомились ещё с одним интересным человеком, журналистом Телеграфного Агентства Советского Союза (ТАСС) Всеволодом Кукушкиным. Впоследствии мы с ним часто пересекались в Москве, и на базе спортклуба "Труд", расположенным на Клязминском водохранилище. Сева подарил мне как-то на День рождения красочный альбом, посвящённый парусному спорту, с пожеланиями мне, яхтенному капитану, семи футов под килем.
В яхт-клубе "Труд" Всесоюзной электротехнический институт содержал свою научно-исследовательскую яхту, под эпическим названием "Ярило".
«Опал-III» или Конрад 45: Длина наибольшая, м 13,65 Длина по КВЛ, м 9,50 Ширина наибольшая, м 3,60 Осадка, м 2,00 Площадь парусности, м² 80 Число постоянных спальных мест 8. Эта комфортабельная и мореходная яхта поставлялась в СССР судоверфью им. Конрада (Коженевского) в Гданьске.
Там же все сотрудники нашей лаборатории сдавали экзамены по яхтенному минимуму для получения удостоверений яхтенных рулевых под руководством нашего Завлаба, заядлого яхтсмена Виктора Иосифовича Ерёмина и яхтенного капитана В.Королева. В клубе состояли несколько килевых яхт и крупных швертботов. Королев курировал яхту «Тишина», которая вечно стояла на стапелях и якобы ремонтировалась. На самом деле многие капитаны пользовались членством в яхт-клубе чтобы побольше быть на воле, среди друзей. Всегда можно было зайти в гости на «Тишину», чтобы попить чайку и пропустить рюмку-другую с хорошим собеседником. Королев в миру был художником-оформителем книг и изданий на биологические темы, в библиотеке Тишины я обнаружил хороший экземпляр иллюстраций «Жизнь животных» Брема. А его рисунки дождевых червей и различных глистов, над которыми он работал в интересах какого-то медицинского издания, вызвал наше неподдельное восхищение. Все было сверх натурально.
Вспоминаю еще одну одиозную яхту «Белая ночь», которую переименовали в «Бледную немочь» после неудачного участия в Ладожской регате для килевых яхт. В клубе проводилась напряженная спортивная работа по организации всевозможных яхтенных соревнований и гонок на яхтах «Финн», швертбот «470», «Летучий Голландец» и других, вплоть до гонок по льду водохранилища на Буерах.
Однажды после напряженной учебы на курсах яхтенных рулевых мы решили воспользоваться приглашением Королева, который вел эти занятия, закусить в кают-компании «Тишины». Но спиртного ни у кого не нашлось, и Королев воспользовался наличием буеров на льду нашего залива, которые готовились к старту гонок. Он уговорил одного из участника гонок слетать на другой берег водохранилища в магазин за водкой. Он пытался апеллировать, что до старта остается 20 минут, но Королев убедил его, что для такого гонщика это не составит труда, и через 15 минут товар был уже в наших руках. Гонки начались вовремя. Следует сказать, что до другого берега было полтора или два километра, что не помешало буеристу выполнить задание, что говорит о приличной скорости этих парусников при удачном ветре.
Мне также предложили вооружить небольшую гоночную яхту «Финн» и подготовить ее для гонок.
Функционировала также детская спортивная секция, в которой состоял и мой сын Костя и дочь Володи Богословского Наташа. Они тренировались на яхтах «Оптимист» — гоночный класс яхт, c которого обычно попадают в яхтинг.
С этими тренировками был связан один неординарный эпизод, в котором участвовали мы с Бобом и наши дети. Детям тогда было 12-13 лет, и мы их сопровождали для участия их в первой регате лета 1981 года. Стояла неплохая для гонок погода с легким ветром. Гонки проходили в соседнем заливе, и стайка Оптимистов улетела на попутном ветре в сопровождении тренеров на «Летучем голландце» и скрылась за прибрежным леском. Мы с Бобом остались их ожидать в клубе и кое в чем поколдовать с моим Финном. Вдруг налетел сильный шквал с серьезным вихрем. Мы как заворожённые наблюдали как он двигался вдоль берега, сметая и расшвыривая все на своем пути. Мой Финн смело со стапеля и бросило в воду, какой-то Летучий голландец пролетел на наших глазах метров 50 вперед острой мачтой и пробил ею одну их яхт. Тяжелые килевые яхты были сорваны со стояночных мест, порвав причальные канаты, и представляли собой стадо ополоумевших овец.
В 1981 году на яхте "Ярило", в водах Рижского залива, мы завершили большую научную работу по оптико-акустическому эффекту в натурных условиях. Эту работу одобрили в Акустическом институте Академии Наук, и мы впоследствии её опубликовали в открытой печати.
Базовая стоянка нашего судна в Рижском заливе была в городе Пярну, Эстонской ССР. Причал принадлежал Пярнусскому отделению Тартуского университета, его химической лаборатории. Рядом был расположен Пярнуский яхт-клуб, где мы нашли друзей из других яхт-клубов страны. Достаточно было зайти на борт яхты и представиться членом яхт-клуба «Труд», Москва.
Наша яхта была оборудована радиопеленгатором и радиолокатором, что позволяло определяться в море с точностью до сотни метров. На радиолокаторе можно было видеть береговую линию на расстоянии сотни километров и таким образом легко определить местоположение. Но однажды, когда мы находились где-то посреди Рижского залива, принимая ночную вахту, сдающая смена не смогла дать мне координаты нашего судна. Во-первых, из компаса вытек спирт, а на море стоял плотный туман и радиолокатор не проникал далее нескольких сотен метров. Пришлось воспользоваться радиопеленгатором, с помощью которого удалось установить наши координаты. Впоследствии туман рассеялся, компас был починен, и я наслаждался звездной балтийской ночью, лежа на теплых досках палубы и слушая музыку Баха. Рулевой стол за штурвалом и держал правильный курс.
Как-то в Пярну меня заинтересовала какая-то необычная антенна на мачте одной из больших крейсерских яхт. Я зашел на борт, представился и в разговоре упомянул об этой антенне. Капитан с гордостью рассказал мне о новейшей спутниковой системе GPS и показал мне ее в работе. Для меня это было откровением, ведь за каких-то полчаса, за несколько спутниковых сеансов мы определили наши координаты с точностью 30-50 метров! Прибор размером 40х30х15 см. выдавал координаты на цифровом табло. Это был первый прибор GPS, который я видел.
Во время работы в Рижском заливе мы как-то захотели пополнить запасы на острове Кихну, но крупный эст жестами запретил нам приставать к острову.
С командой еще одной крейсерской яхты под названием «Литува» мы познакомились на стоянке в Пярну. За неимением места у береговой линии они попросили нас пришвартоваться к нашему борту, на что мы вежливо согласились. Вечером нас пригласили на борт «Литувы» за дружеский стол. Яхта была гоночной, без надстроек на гладкой деревянной палубе, отлично оборудованной и с огромной кают-компанией, она была раза в полтора больше нашей по водоизмещению. Наша команда из 6-ти человек и их, из 5-ти, легко разместились за обширным столом. На столе стояла бутылка виски и тарелка с тонко-нарезанной копченой колбасой. Каждый присутствующий по очереди поднимал свою рюмку и произносил свой тост. За тост нашего капитана: «За дружбу народов» хозяева отказались пить, но предложили тост отдельно за Литву и потом за Россию. Дальнейшее общение произошло на следующий день, когда блестящий обед, приготовленный нашим коком Лурье и состоящий из огромных цыплят табака, вспрыснутый неограниченным количеством «жженки» был сметен в кают-компании «Ярило» нашими гостями и нами в дружеской атмосфере. Лурье же был вознагражден благосклонностью Бальситы, прекрасной, породистой представительницей литовского племени, одного из членов команды дружественной яхты.
В уже упомянутом яхт-клубе «Труд» мне предложили вооружить небольшую гоночную яхту «Финн» и подготовить ее для гонок.
Карате
Где-то в середине 70-х годов я попал в школу Карате под руководством Германа Попова, ныне человека-легенды, будущего Президента Федерации каратэ России.
Герман Попов в 1967 г. закончил МГИМО с бирманским языком. Поработал в МИД, а в 1969-м его направили в советское посольство в Бирму, которая теперь Мьянма. «Страна далёкая, — вспоминает Герман, — у СССР контактов с ней было мало, да ещё жара и сильная влажность. Работали мы в день часа по четыре, а в остальное время... Мы знали в СССР свою систему борьбы самбо, а тут открылся целый мир восточных единоборств, про которые у нас в стране не знали. Так что, приехав в Рангун, я почти сразу «ушёл в монастырь». Монастырь был буддистский, — рассказывает Герман Попов. — Три месяца подряд я ездил туда каждый день и занимался кендо, дзюдо и карате, по два часа каждым видом. Так что, пройдя в монастыре основы карате и айкидо, я перешёл в школу светскую — учиться у тренера охраны бирманских принцев. Здесь я получил «чёрный пояс» по карате и айкидо... В 2003 г. «Всемирный совет гранд-мастеров боевых искусств» (созданный в Америке в 1993 г.) заочно присвоил Герману Попову звание гранд-мастера.
Занятия проходили в спортивном зале школы вблизи ИХФ. Стоили эти занятия 10 рублей в месяц. У Германа был «зеленый пояс» по карате и занятия были очень интенсивны и полезны как в физическом, так и в психологическом плане. Многим, участникам этой секции, после двух лет занятий удалось избавиться от многих навязчивых интеллигентских комплексов. Стать более непринужденными в отношениях с людьми из любых слоев населения. У меня неплохо получались удары маваши-гири, которые я применял и для высоких мячей в футболе.
Когда Герман в связи с занятостью в разрешенной уже в 1978 году Федерации каратэ России предал обучение своим сэмпаям мы с Володей Розенштейном перестали посещать занятия. Они стали вялыми и односторонними.