В прокате идет новая интерпретация «Наводнения» Евгения Замятина. В ней нет войны и Петрограда, но есть много воды и героев, типичных для кинематографа Ивана И. Твердовского, который взял на себя смелость переписать для экрана лютую литературную классику.
Василий Степанов
Кинокритик, главный редактор журнала «Сеанс»
Онемевшую после смерти матери сиротку Аню (Софья Шидловская) удочеряет бездетная тетка, тренер по плаванию Софья (Анна Слю). Девочка живет с ней и ее мужем Трофимом, тоже тренером, в тихом омуте спортивной базы, посреди вечной ночи и зимы. Дни идут за днями, тренировки за тренировками, сверстники-пловцы считают Аню недоразвитой и травят, администрация усиленно следит за ее нравственностью, а внезапно ставший отчимом Трофим решает сделать молчаливую племянницу своей наложницей. Об измене узнает Софья, которая годами безуспешно пытается забеременеть. Разрубить гордиев узел зависти и ревности помогает преступление.
До Ивана Ивановича Твердовского рассказ Евгения Замятина «Наводнение» переносили на экран дважды, оба раза в конце прошлого века: в 1992 году свой последний фильм «Зверь, выходящий из моря», снятый по этому произведению, представил Витаутас Жалакявичюс — литовский классик, автор «Никто не хотел умирать»; буквально на следующий год вышла французская работа Игоря Минаева «Наводнение», где роль главной героини, Софьи, исполнила Изабель Юппер. Нет ничего удивительного в том, что рассказ Замятина казался и кажется именитым авторам весьма кинематографичным. Каждый, кто его откроет (что я настоятельно рекомендую сделать), сможет оценить визуальную метафоричность языка и сюжет, в котором элементарный noir идет рука об руку с чистейшим петербургским макабром. Тут все просто и функционально: Васильевский остров, топор, кочегарка, темные стихии мужского и женского, в которых тонет и горит все человеческое, и герои, которые раз за разом из двух зол всегда выбирают большее. Мог бы снять и Балабанов.
Твердовский тоже оказался побежден языком Замятина, рассказав кровавую историю о материнстве (точнее, невозможности материнства) в пережившем революцию Петрограде. Но он остроумно решил очистить «Наводнение» как от истории, так и от географии. Город на Неве и время после революции его не интересуют. Наводнение где? Посреди нигде. Наводнение когда? Всегда. Но что же тогда экранизировать? Сумрачную бытовуху судьбы? Или брутальный, словно прямиком из криминальной хроники сюжет? Нет, Твердовский действует куда остроумнее. Внимательно прочитав и проанализировав книгу, он отталкивается от того, что читатель обычно не замечает. Переносит на экран то мучительное ощущение изоляции, которым пропитаны описания Васильевского острова у Замятина (посреди зимы и ночи светится мертвенно спортбаза), деконструирует книжный монтаж звука (все эти «стекло от ветра позвякивало однообразно», или «по-разному дышали трое», или «стукнуло в окно огромное пушечное сердце»). Звук здесь превращается в существующий как бы отдельно шумовой саундтрек, остроумно лишает Ганьку не только звука «г» в начале имени (теперь она удочеренная Софьей племянница Аня), но и вообще речи, ведь в рассказе та почти не разговаривает. Впрочем, и остальным героям слова будто не принадлежат: речь вторгается в кадр откуда-то сбоку, из зала, а когда идет откуда-то изнутри, звучит это всегда странно и страшно. Вы только послушайте, как Софья говорит со своим мужем Трофимом или как Трофим пытается что-то там извлечь из себя: пыхтит, мучается, а горлом вместо слов идет какая-то брутальная дрянь. Речь — всегда акт насилия. Слышать ее в лучшем случае неловко, в худшем — травмоопасно. Не быть ни в коем случае откровенными друг с другом — в этом героям нет равных.
Звуковое оформление фильма точно поддержано операторским решением. Да, можно сказать, что академическая рамка 4:3 была выбрана оператором-постановщиком Артемом Емельяновым, чтобы эффектнее портретировать главных героев в унылом пространстве бассейнов, столовок и раздевалок, но справедливо будет отметить, что шоры кадра нужны фильму, чтобы сделать звуковое пространство еще более угнетающим и давящим (неспроста дебютировал оператор Емельянов «Теснотой»). Со всех сторон наваливается на героев утроба бассейна (она и звуки издает, словно китовые), зритель глохнет и слепнет, как под водой. Рыбка в банке, неслучайно стоящая на подоконнике в начале фильма, не в худшем положении, чем все прочие обитатели спортбазы — да, у нее тесный водоем, но она, в отличие от людей, по крайней мере не должна делить его с другими особями.
Если отвлечься от аудиовизуальных достижений картины, то придется с грустью констатировать, что драматургически фильм возвращает Твердовского к темам «Класса коррекции» и «Подбросов». Ничего увлекательнее истории о самоизоляции общества или отдельного человека и поразительной неспособности слушать другого режиссер предложить не хочет, хотя на этот раз ему удалось найти для преследующих его мотивов впечатляющий художественный код. «Наводнение» — кино взрослое не только в изощренности режиссерской техники, но и в том, как по-новому его автор интерпретирует финал Замятина, лишая Софью возможности признаться в совершенном преступлении (а значит, и возможности получить прощение), буквально разделяя ответственность за преступление между всеми обитателями этого странного подводного мира: один убил, другой спрятал тело, третий закрыл глаза. Виноваты все.
[data-stk-css="stkUh6KC"]:not(#stk):not(#stk):not(style) { background-color: rgba(247, 247, 247, 1); border-radius: 12px } [data-stk-css="stkhCQNW"]:not(#stk):not(#stk):not(style) { padding: 29px } [data-stk-css="stkOi9uL"]:not(#stk):not(#stk):not(style) { width: 100px; margin: 0 auto } [data-stk-css-m="stk_0K2v"]:not(#stk):not(#stk):not(#stk):not(style) { width: 100px }
