Продлившийся почти четыре столетия период Хэйан(平安時代, 794—1185) был для Страны восходящего солнца эпохой литературного расцвета. Это славное время ознаменовалось и появлением двух слоговых азбук(наверняка известных Вам как хирагана(平仮名) и катакана(片仮名)), и возникновением новых жанров, к примеру, небезызвестных моногатари(物語). Однако сегодня я хотела бы обратить внимание на жанр дзуйхицу(随筆) и на создавшую его японскую писательницу Сэй-Сёнагон(清少納言, предположительно 966 – 1017).
Дзуйхицу в буквальном переводе означает «вслед за кистью». Это жанр короткой прозы, для описания которого лучше всего подходит выражение «поток сознания». Авторы дзуйхицу переносили на бумагу свои мысли, воспоминания, наблюдения – словом, всё рождавшее эмоциональный отклик, и не беспокоились о литературности таких заметок. Это придаёт жанру особую непосредственность и искренность, а также приоткрывает окошко в мир чаяний и дум человека той эпохи. Первым таким «окошком» были «Записки у изголовья», или «Макура но со:си» (枕草子). Создательница «Записок» Сэй-Сёнагон в историю входить не планировала, и даже название этому произведению было дано не ею. Однако, обо всём по порядку.
О жизни Сэй-Сёнагон известно настолько мало, что даже её настоящее имя остаётся загадкой. То, что на первый взгляд можно принять за него, на деле является дворцовым прозвищем. Среди аристократов той поры принято было называть придворных дам(коей, собственно, Сэй-Сёнагон и являлась) прозвищами, соответствующими должностям их мужей или отцов. Небольшой намёк на реальную личность писательницы нам даёт первая часть её имени. Она происходила из рода Киёвара или Киёхара(清原), древнего, однако к моменту рождения девочки пришедшего в упадок. Фамилия этой семьи, как можно заметить, состоит из двух иероглифов, и «сэй» – это как раз японизированное китайское чтение первого. Оно служит отличительным инициалом перед второй частью имени – званием «сёнагон», то есть, «младший государственный советник». И вот тут уже дела обстоят интереснее, потому что этот титул, хоть его частенько и давали фрейлинам невысокого ранга, не принадлежал ни отцу писательницы, ни её мужу. Первому. Второму тоже. И ведь в семейные родословные не заглянуть – туда-то вписывали только имена мальчиков! А сама Сэй-Сёнагон молчит, как рыба-партизан, набравшая в рот сакэ, и в тексте нам его не называет. Однако гипотезы на сей счёт всё равно существуют, и наиболее правдоподобной в настоящий момент считается имя Киёхара Нагико (清原 諾子).
Однако это, как говорится, не точно, поэтому реконструировать её биографию тоже приходится методом сбора мозаики из догадок. Возможный отец писательницы, Киёхара(или Киёвара)-но Мотосукэ (яп. 清原 元輔, 908 –990) был известным поэтом, однако должность занимал мелкую и не денежную. Когда у него родилась младшая дочь (как раз наша героиня), ему было под шестьдесят. Скорее всего, детство её прошло в провинции. В 16 лет Сэй-Сёнагон вышла замуж за Татибану Норимицу, чиновника невысокого ранга. В браке у них родился сын, Татибана-но Норинага, однако долго семейная жизнь не продлилась. Сэй-Сёнагон порвала с мужем по причине того, что он был плохим поэтом(или коротко о том, что Вам нужно знать о нравах эпохи Хэйан, и я сейчас не шучу). То есть, разошлись они не потому, что «Милый, милый, ты дурак, извини, но это так», а потому, что «Мой дорогой супруг, я вынуждена с горечью сказать Вам, что стихам, писанным Вашей рукою, недостаёт изящества и образности, а посему нам лучше будет расторгнуть эти узы». Или как-то так.
Но жениться второй раз в те годы было можно, и потому писательница вышла замуж опять, и теперь – за Фудзивару Мунэё, от которого предположительно родила дочь Кома-но Мёбу. По другим данным, вторым мужем её был Фудзивара-но Санэката. В общем, кто-то из них, а может, и кто-то третий, потому что этих Фудзивара в эпоху Хэйан расплодилось столько, что яблоку негде упасть – везде стоят добры молодцы с поля глициний(а именно так переводятся иероглифы 藤原) и ждут, кого б ещё под себя подмять в политическом смысле. Но кто бы там ни был, знатный род помог ему не сильно, ведь Сэй-Сёнагон уехала от него делать карьеру, да не куда-нибудь, а ко двору. И вот там-то, предположительно, и нашёлся сёнагон – Фудзивара-но Нобуёси. Как понимаете, он же – третий муж.
На тот момент, в 993 году, Сэй-Сёнагон было 27, и она оказалась в свите юной супруги императора Итидзё – Тэйси, или Садако, которая была младше её на целых десять лет. Садако, как можно заметить при чтении, выступает в качестве одного из центральных персонажей «Записок у изголовья». Однако благополучные времена продлились недолго – когда умер отец Тэйси, регент Фудзивара Митинага подсуетился так, чтобы императрицы стало две(угадайте, чья дочь оказалась конкуренткой Тэйси). Ещё одним ударом для впавшей в немилость Садако стал её сгоревший дворец, и она с придворными дамами, в числе которых была и Сэй-Сёнагон, скиталась по чужим домам. Прочие дамы из свиты Тэйси обвиняли писательницу в тайном сговоре с врагами из лагеря Фудзивара Митинага, и ей пришлось на время удалиться от службы. Окончательно же Сэй-Сёнагон оставила двор в 1000 году, когда Садако умерла во время родов. Бывшая придворная дама постриглась в монахини, и на этом её творчество завершилось.
Можно сказать, что императрица Садако милостиво посодействовала написанию «Записок у изголовья», ведь как сообщает в послесловии сама Сэй-Сёнагон, она пожаловала ей кипу тетрадей из превосходной бумаги, которую писательница использовала для личных заметок. Да, именно так – исток дзуйхицу был ничем иным, как дневником придворной дамы, попавшим в свет волей человека, гостившего в доме Сэй-Сёнагон. Как пишет она сама, тетрадь с записями была забыта на циновке, откуда потом пропала. Современное же название закрепилось за книгой гораздо позже и являлось не единственным вариантом. Выбор в его пользу обусловлен тем, что «записками у изголовья» в Японии именовались литературные дневники, которые часто прятали в выдвижном ящике, устроенном в твёрдом изголовье кровати.
«Записки» состоят из дан (段), что буквально переводится как «ступень». Непосредственный оригинал, к сожалению, до наших дней не дошёл, в сохранившихся же текстах число данов неодинаково и в среднем составляет около трехсот, разнится и порядок их расположения. О точном времени написания каждого говорить не приходится, ясно лишь то, что в книге они представлены не хронологически. Неизвестно и то, как «Макура-но со:си» были структурированы, имелись ли там разделы, либо же заметки разного рода шли одной чередой. Из однозначного имеется лишь начало, то есть, знаменитый дан «Весною — рассвет», и замыкающее книгу послесловие, из которого и можно узнать историю создания «Записок». Тем не менее, некоторые «ступени» возможно сгруппировать по теме, ассоциации, или поделить на три крупных блока. Это «рассказы о пережитом», то есть, истории из жизни двора, собственно поток мысли дзуйхицу, или «вслед за кистью» и «перечисления», название коих говорит само за себя.
Весною – рассвет.
Все белее края гор, вот они слегка озарились светом. Тронутые пурпуром облака тонкими лентами стелются по небу.
Летом – ночь.
Слов нет, она прекрасна в лунную пору, но и безлунный мрак радует глаза, когда друг мимо друга носятся бесчисленные светлячки. Если один-два светляка тускло мерцают в темноте, все равно это восхитительно. Даже во время дождя – необыкновенно красиво.
Осенью – сумерки.
Закатное солнце, бросая яркие лучи, близится к зубцам гор. Вороны, по три, по четыре, по две, спешат к своим гнездам, – какое грустное очарование! Но еще грустнее на душе, когда по небу вереницей тянутся дикие гуси, совсем маленькие с виду. Солнце зайдет, и все полно невыразимой печали: шум ветра, звон цикад…
Зимою – раннее утро.
Свежий снег, нечего и говорить, прекрасен, белый-белый иней тоже, но чудесно и морозное утро без снега. Торопливо зажигают огонь, вносят пылающие угли, – так и чувствуешь зиму! К полудню холод отпускает, и огонь в круглой жаровне гаснет под слоем пепла, вот что плохо!
(Первый дан «Записок у изголовья)
Впрочем, я бы не стала циклиться на структурном подразделении, ведь заложенный в «Записки» смысл гораздо важнее их логического членения. Это произведение, вопреки своей, на первый взгляд, бессвязности, даёт читателю возможность не просто прикоснуться к жизни императорского дворца тех лет, а погрузиться в неё, прочувствовав присущую ему эмоциональную атмосферу. Дневник Сэй-Сёнагон изобилует мелкими и точными штрихами. Часть из них представляют ценность не только эстетическую, но историческую, например, описания придворных торжеств и одеяний, в которые облачались аристократы, а также зарисовки их обычаев и нравов.
Читая «Записки у изголовья», самое главное – не торопиться. Выберите свободное время, удалитесь в спокойное место, где никто не потревожит, и позвольте им увлечь Вас неторопливым медитативным повествованием. Конечно, тут Вы не найдёте особого накала или драмы, однако в этом и заключается их прелесть. «Макура-но со:си» действительно переносят в свой мир – перед глазами словно встают образы изящных строений, мнится падающий снег, лёгкий и чистый, слышится шёпот ветра и тихие, неторопливые шаги…Или, может быть, я просто безнадёжный романтик.
Открытое миру, творчество Сэй-Сёнагон стало основой для нового жанра, однако вопрос о том, стоило ли этому случиться именно так, как оно случилось, пусть каждый решит для себя сам. Цените красоту момента, дорогие читатели, и помните, что обнажая сокровенное, возможно ненароком ранить.
ВостокоВестник на связи~