1. Текст 1.
«Das eine ist das Geschichtliche, daß der Grieche Anaxagoras zuerst gesagt hat, der νους der Verstand überhaupt, oder die Vernunft, regiere die Welt — nicht eine Intelligenz als selbstbewußte Vernunft, nicht ein Geist als solcher; beides müssen wir sehr wohl voneinander unterscheiden. Die Bewegung des Sonnensystems erfolgt nach unveränderlichen Gesetzen, diese Gesetze sind die Vernunft desselben; aber weder die Sonne noch die Planeten, die in diesen Gesetzen um sie kreisen, haben ein Bewußtsein darüber. So ein Gedanke, daß Vernunft in der Natur ist, daß sie von allgemeinen Gesetzen unabänderlich regiert wird, frappiert uns [23— 24] nicht, wir sind dergleichen gewohnt und machen nicht viel daraus; ich habe auch darum jenes geschichtlichen Umstandes erwähnt, um bemerklich zu machen, daß die Geschichte lehrt, daß dergleichen, was uns trivial scheinen kann, nicht immer in der Welt gewesen, daß solcher Gedanke vielmehr Epoche in der Geschichte des menschlichen Geistes machte. Aristoteles sagt von Anaxagoras als vom Urheber jenes Gedankens, er sei wie ein Nüchterner unter Trunkenen erschienen. Von Anaxagoras hat Sokrates diesen Gedanken aufgenommen, und er ist zunächst in der Philosophie mit Ausnahme Epikurs, der dem Zufall alle Ereignisse zuschrieb, der herrschende geworden. „Ich freute mich desselben“, läßt Platon ihn sagen, „und hoffte einen Lehrer gefunden zu haben, der mir die Natur nach der Vernunft auslegen, in dem Besonderen seinen besonderen Zweck, in dem Ganzen den allgemeinen Zweck aufzeigen würde. Ich hätte diese Hoffnung um vieles nicht aufgegeben. Aber wie sehr wurde ich getäuscht, als ich nun die Schriften des Anaxagoras selbst eifrig vornahm und fand, daß er nur äußerliche Ursachen, als Luft, Äther, Wasser und dergleichen, statt der Vernunft aufführt.“ (Phaidon, Steph. 97, 98) Man sieht, das Ungenügende, welches Sokrates an dem Prinzip des Anaxagoras fand, betrifft nicht das Prinzip selbst, sondern den Mangel an Anwendung desselben auf die konkrete Natur, daß diese nicht aus jenem Prinzip verstanden, begriffen ist, daß überhaupt jenes Prinzip abstrakt gehalten blieb, daß die Natur nicht als eine Entwicklung desselben, nicht als eine aus der Vernunft hervorgebrachte Organisation gefaßt ist. Ich mache auf diesen Unterschied her gleich von Anfang an aufmerksam, ob eine Bestimmung, ein Grundsatz, eine Wahrheit nur abstrakt festgehalten oder aber ob zur näheren Determination und zur konkreten Entwicklung fortgegangen wird. Dieser Unterschied ist durchgreifend, und unter anderem werden wir vornehmlich auf diesen Umstand am Schlusse unserer Weltgeschichte in dem Erfassen des neusten politischen Zustandes zurückkommen».
Hegel, G. W. F. Vorlesungen über die Philosophie der Geschichte. — Hegel, G. W. F. Werke. In 20 Bänden. Bd. 12. Frankfurt am Main: Suhrkamp. 2 Aufl. 1989. SS. 23 — 24.
«А. Во-первых, я напомню о том историческом факте, что грек Анаксагор впервые сказал, что νους, ум вообще или Разум, правит миром, но не ум как самосознательный разум, не дух как таковой, — мы должны тщательно различать то и другое. Движение солнечной системы происходит по неизменным законам: эти законы суть её разум, но ни солнце, ни планеты, которые вращаются вокруг него по этим законам, не сознают их. Таким образом мысль, что в природе есть разум, что в ней неизменно господствуют общие законы, не поражает нас, мы привыкли к этому и не придаём этому особого значения; поэтому я и упомянул о вышеприведенном историческом факте, чтобы обратить внимание на следующее: то, что нам может казаться тривиальным, не всегда, как свидетельствует история, существовало в мире; напротив того, такая мысль составляет эпоху в истории человеческого духа. Аристотель говорит об Анаксагоре как о философе, впервые провозгласившем эту мысль, что он явился как бы единственным трезвым среди пьяных. Сократ воспринял эту мысль Анаксагора, и она прежде всего стала господствующей в философии за исключением философии Эпикура, который приписывал все события случаю. «Я обрадовался этому, — говорит Сократ (в диалоге Платона), — и надеялся, что нашёл такого учителя, который объяснил бы мне природу согласно разуму, указал бы в особом его особую цель, в целом — общую цель; мне очень не хотелось расстаться с этой надеждой. Но как велико было моё разочарование, когда я, тщательно изучив сочинения самого Анаксагора, нашёл, что он указывает лишь на такие внешние причины, как воздух, эфир, воду и т.п., вместо того чтобы говорить о разуме». Ясно, что Сократ признаёт неудовлетворительным не самый принцип Анаксагора, а то, что этот принцип недостаточно применялся к конкретной природе, что она не понималась и не объяснялась на основании этого принципа, что вообще этот принцип оставался отвлечённым, что природа не рассматривалась как развитие этого принципа, как организация, проистекающая из разума».
Гегель, Г. В. Ф. Философия истории. Перев. с немецк. А. М. Водена. — Гегель, Г. В. Ф. Сочинения. В 14 тт. Т. 8. М. Л.: Государственное социально-экономическое издательство, 1935. Сс. 12 — 13.
2. Текст 2.
«Der Gedanke, der Begriff des Rechts machte sich mit einem Male geltend, und dagegen konnte das alte Gerüst des Unrechts keinen Widerstand leisten. Im Gedanken des Rechts ist also jetzt eine Verfassung errichtet worden, und auf diesem Grunde sollte nunmehr alles basiert sein. Solange die Sonne am Firmamente steht und die Planeten um sie herumkreisen, war das nicht gesehen worden, daß der Mensch sich auf den Kopf, d. i. auf den Gedanken stellt und die Wirklichkeit nach diesem erbaut. Anaxagoras hatte zuerst gesagt, daß der νουςdie Welt regiert; nun aber erst ist der Mensch dazu gekommen, zu erkennen, daß der Gedanke die geistige Wirklichkeit regieren solle. Es war dieses somit ein herrlicher Sonnenaufgang. Alle denkenden Wesen haben diese Epoche mitgefeiert. Eine erhabene Rührung hat in jener Zeit geherrscht, ein Enthusiasmus des Geistes hat die Welt durchschauert, als sei es zur wirklichen Versöhnung des Göttlichen mit der Welt nun erst gekommen».
Hegel, G. W. F. Vorlesungen über die Philosophie der Geschichte. — Hegel, G. W. F. Werke. In 20 Bänden. Bd. 12. Frankfurt am Main: Suhrkamp. 2 Aufl. 1989. S. 529.
«Мысли, понятию права, сразу было придано действительное значение, и ветхие подмостки, на которых держалась несправедливость, не могли устоять. Итак, с мыслью о праве теперь была выработана конституция, и отныне всё должно было основываться на ней. С тех пор как солнце находится на небе и планеты обращаются вокруг него, не было видано, чтобы человек стал на голову, т. е. опирался на свои мысли и строил действительность соответственно им. Анаксагор впервые сказал, что νους (ум) управляет миром, но лишь теперь человек признал, что мысль должна управлять духовной [413 — 414] действительностью. Таким образом это был великолепный восход солнца. Все мыслящие существа праздновали эту эпоху. В то время господствовало возвышенное, трогательное чувство, мир был охвачен энтузиазмом, как будто лишь теперь наступило действительное примирение божественного с миром».
Гегель, Г. В. Ф. Философия истории. Перев. с немецк. А. М. Водена. — Гегель, Г. В. Ф. Сочинения. В 14 тт. Т. 8. М. Л.: Государственное социально-экономическое издательство, 1935. Сс. 413 — 414.
3. Текст 3.
Allerdings muß sich die Darstellungsweise formell von der Forschungsweise unterscheiden. Die Forschung hat den Stoff sich im Detail anzueignen, seine verschiednen Entwicklungsformen zu analysieren und deren innres Band aufzuspüren. Erst nachdem diese Arbeit vollbracht, kann die wirkliche Bewegung entsprechend dargestellt werden. Gelingt dies und spiegelt sich nun das Leben des Stoffs ideell wider, so mag es aussehn, als habe man es mit einer Konstruktion a priori zu tun.
Meine dialektische Methode ist der Grundlage nach von der Hegeischen nicht nur verschieden, sondern ihr direktes Gegenteil. Für Hegel ist der Denkprozeß, den er sogar unter dem Namen Idee in ein selbständiges Subjekt verwandelt, der Demiurg des Wirklichen, das nur seine äußere Erscheinung bildet. Bei mir ist umgekehrt das Ideelle nichts andres als das im Menschenkopf umgesetzte und übersetzte Materielle.
Die mystifizierende Seite der Hegeischen Dialektik habe ich vor beinah 30 Jahren, zu einer Zeit kritisiert, wo sie noch Tagesmode war. Aber grade als ich den ersten Band des „Kapital" ausarbeitete, gefiel sich das verdrießliche, anmaßliche und mittelmäßige Epigonentum [Marx meint hier die deutschen bürgerlichen Philosophen Büchner, Lange, Dühring, Fechner und andere. — Ed.], welches jetzt im gebildeten Deutschland das große Wort führt, darin, Hegel zu behandeln, wie der brave Moses Mendelssohn zu Lessings Zeit den Spinoza behandelt hat, nämlich als „toten Hund". Ich bekannte mich daher offen als Schüler jenes großen Denkers und kokettierte sogar hier und da im Kapitel über die Werttheorie mit der ihm eigentümlichen Ausdrucksweise. Die Mystifikation, welche die Dialektik in Hegels Händen erleidet, verhindert in keiner Weise, daß er ihre allgemeinen Bewegungsformen zuerst in umfassender und bewußter Weise dargestellt hat. Sie steht bei ihm auf dem Kopf. Man muß sie umstülpen, um den rationellen Kern in der mystischen Hülle zu entdecken.
In ihrer mystifizierten Form ward die Dialektik deutsche Mode, weil sie das Bestehende zu verklären schien. In ihrer rationellen Gestalt ist sie [27 — 28] dem Bürgertum und seinen doktrinären Wortführern ein Ärgernis und ein Greuel, weil sie in dem positiven Verständnis des Bestehenden zugleich auch das Verständnis seiner Negation, seines notwendigen Untergangs einschließt, jede gewordne Form im Flusse der Bewegung, also auch nach ihrer vergänglichen Seite auffaßt, sich durch nichts imponieren läßt, ihrem Wesen nach kritisch und revolutionär ist.
Die widerspruchsvolle Bewegung der kapitalistischen Gesellschaft macht sich dem praktischen Bourgeois am schlagendsten fühlbar in den Wechselfällen des periodischen Zyklus, den die moderne Industrie durchläuft, und deren Gipfelpunkt — die allgemeine Krise. Sie ist wieder im Anmarsch, obgleich noch begriffen in den Vorstadien, und wird durch die Allseitigkeit ihres Schauplatzes, wie die Intensität ihrer Wirkung, selbst den Glückspilzen des neuen heiligen, preußisch-deutschen Reichs Dialektik einpauken».
Marx, K. Nachwort zur zweiten Auflage. — Marx, K. Das Kapital. Kritik der politischen Ökonomie. Erster Band. Buch 1: Der Produktionsprozeß des Kapitals. — Marx, K. Engels, F. Werke. In 43 Bänden. Bd. 23. Berlin: Dietz Verlag, 1962. SS. 27 — 28.
«Конечно, способ изложения не может с формальной стороны не отличаться от способа исследования. Исследование должно детально освоиться с материалом, проанализировать различные формы его развития, проследить их внутреннюю связь. Лишь после того как эта работа закончена, может быть надлежащим образом изображено действительное движение. Раз это удалось и жизнь материала получила своё идеальное отражение, то может показаться, что перед нами априорная конструкция.
Мой диалектический метод по своей основе не только отличен от гегелевского, но является его прямой противоположностью. Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург [творец, созидатель. — Ред.] действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней.
Мистифицирующую сторону гегелевской диалектики я подверг критике почти 30 лет тому назад, в то время, когда она была ещё в моде. Но как раз в то время, когда я работал над первым томом «Капитала», крикливые, претенциозные и весьма посредственные эпигоны [Имеются в виду немецкие буржуазные философы Бюхнер, Ланге, Дюринг, Фехнер и другие. — Ред.], задающие тон в современной образованной Германии, усвоили манеру третировать Гегеля, как некогда, во времена Лессинга, бравый Мозес Мендельсон третировал Спинозу, как «мёртвую собаку». Я поэтому открыто объявил себя учеником этого великого мыслителя и в главе о теории [21 — 22] стоимости местами даже кокетничал характерной для Гегеля манерой выражения. Мистификация, которую претерпела диалектика в руках Гегеля, отнюдь не помешала тому, что именно Гегель первый дал всеобъемлющее и сознательное изображение её всеобщих форм движения. У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо её поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно.
В своей мистифицированной форме диалектика стала немецкой модой, так как казалось, будто она прославляет существующее положение вещей. В своём рациональном виде диалектика внушает буржуазии и её доктринёрам-идеологам лишь злобу и ужас, так как в позитивное понимание существующего она включает в то же время понимание его отрицания, его необходимой гибели, каждую осуществлённую форму она рассматривает в движении, следовательно также и с её преходящей стороны, она ни перед чем не преклоняется и по самому существу своему критична и революционна.
Полное противоречий движение капиталистического общества всего осязательнее даёт себя почувствовать буржуа-практику в колебаниях проделываемого современной промышленностью периодического цикла, апогеем которых является общий кризис. Кризис опять надвигается, хотя находится ещё в своей начальной стадии, и благодаря разносторонности и интенсивности своего действия он вдолбит диалектику даже в головы выскочек новой священной прусско-германской империи».
Маркс, К. Послесловие ко второму изданию. — В кн.: Маркс, К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала. — Маркс, К. Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2. В 50 тт. Т. 23. М.: Государственное издательство политической литературы, 1960. Сс. 21 — 22.
4. Три весьма важных текста Георга Вильгельма Фридриха Гегеля и Карла Генриха Маркса приведены нами здесь в исчерпывающей полноте на оригинальном немецком языке и в переводе на язык русский ради представления нашего не терпящего двусмысленности понимания заключающихся в них, и противоположных как выяснится, идей.
5. Идеи эти следующие.
Г. В. Ф. Гегель заявляет, что миром правит разум. Только разум природы, к примеру, небесных тел, таков, что он неизменно действует в природе в виде законов, однако, то, в чём действует разум, конкретно представленный законами природы, самим материалом осуществления, то есть природой и, в частности, небесными телами, не осознаётся. Когда же к этому разуму придёт осознание, он примет (1) форму самосознания по способу отношения к самому себе и (2) духа по специфическому наименованию этой стадии развития разума. Это идея первого текста Г. В. Ф. Гегеля.
Коннотации и обертоны этой идеи в уме (разуме) Анаксагора Клазоменского, симпатии к ней в уме (разуме) Сократа Афинского и отрицание её в уме (разуме) Эпикура Самосского нам здесь не так уж и важны. Важно, может быть, подчеркнуть, согласившись с Г. В. Ф. Гегелем, что Сократ нисколько не отрицал идею ума, правящего миром, а, напротив, стремился к выявлению конкретных способов этого управления и, вероятно, связанным с этими способами строением ума, обусловливающим функции управления миром.
6. Во втором тексте, рассуждая о Великой Французской революции, Г. В. Ф. Гегель пишет, что социальный хаос, властвовавший во французском обществе, был усмирён конституцией.
«С тех пор как солнце находится на небе и планеты обращаются вокруг него, не было видано, чтобы человек стал на голову, т. е. опирался на свои мысли и строил действительность соответственно им. Анаксагор впервые сказал, что νους (ум) управляет миром, но лишь теперь человек признал, что мысль должна управлять духовной действительностью».
Впервые человек стал на голову и, опираясь на свои мысли, принялся управлять социальным миром.
По приведённому только что тексту и, чуть выше, этому же тексту в более обширном контексте, можно сделать вывод, что вовсе не всегда «духовная действительность» имеет должную форму, адекватный себе эйдос. Но поскольку вот теперь ум пришёл в адекватное состояние и стал осознавать себя и управлять собой, то овладение умом самим собой до полноты осознания себя происходит не мгновенно, а в движении во времени, то есть исторично. И Французская революция — один из этапов такого потенцирования ума до самосознания.
Стоять на голове — это опираться на ум, думать прежде чем что-то сказать или что-то сделать, думать, прежде чем выстраивать социальное бытие, и выстраивать его на умных принципах и умных законах.
7. Разве можно как-либо возражать против этого призыва к единению с умом, призыва к умнодействию и умностраданию (умному познанию)? Но вот К. Г. Маркс нашёлся что сказать против. Какова критическая идея К. Г. Маркса?
Идея эта, если отбросить обертоны и коннотации контекста, такова.
«У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо её поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно».
А чем же плохо стояние на голове? Мы же только что выяснили, что это — метафора опоры на ум сперва в природе, когда мы познаём её законы, а потом и на ум людей, когда мы познаём общество и когда мы преобразуем его «по уму». Правильно сперва действовать, а потом думать? Сперва бездумно стрелять, а потом кричать, обращаясь к разуму тех, в кого целишься, «Стоять! Руки вверх!»?
А в чём же состоит постановка диалектики на ноги?
«Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней».
Выходит, по К. Г. Марксу, диалектика, крепко стоящая на ногах, пользуется умом для познания внешнего мыслящей голове мира. Но как она это делает? Пересаживая материальный мир в мыслящую голову и преобразовывая этот мир до его идеальности. Не выявления идеальных составляющих самого мира, а придания миру идеальности от самой мыслящей головы.
8. Да разве ж Г. В. Ф. Гегель не стал бы возражать против этого чистого кантианства или недоношенного фихтеанства? Конечно, стал бы. Как против всякого вульгарного материализма, неважно, (1) выделяется ли мысль как моча почками или, напротив, (2) помещается что-нибудь материальное в материальное, там прессуется и дальше как-то выходит в виде тонких печатных листов.
Г. В. Ф. Гегель стал бы возражать... Ибо планеты Солнечной системы, движущиеся по своим орбитам согласно законов И. Кеплера, составляют внешний материальный мир, а кеплеровская идеальность присуща им самим по себе, имманентна им, а не приклеена в качестве банного листа, выданного мыслящей головой, в открытом космосе парившейся столько времени с этими планетами.
9. Г. В. Ф. Гегель, в отличие от К. Г. Маркса, не так груб с метафорами. И человек, стоящий на голове, есть человек, опирающийся на разум. У К. Г. Маркса же весь материальный мир должен быть пересажен в человеческую голову и преобразован в ней. Трактор должен стать частью двигателя, человек целиком поместиться в свой желудок.
Метафора К. Г. Маркса понятна. Но материальный мир, несомненно, разорвёт материальную же голову и тем самым прекратит начавшуюся было идеализацию.
10. Трудность жизни, а точнее — беда диалектики К. Г. Маркса в том, что она не видит идеального в самом мире и не пытается выявить его, а старается насильственным способом вменить миру свою идеальность, заключив мир в одиночную камеру своей головы, подвергнув допросу с пристрастием и, разумеется, пыткам, куда ж без пыток естествоиспытателю… Идеальное — это внешнее материальное, перемещённое в материальную голову и преобразованное в ней. Какой же крепости должны быть желудочные соки этой головы, чтобы материальное преобразовать в ней в идеальное!..
Разумеется, нам нетрудно понять, к чему так стремилась неуклюжая мысль К. Г. Маркса. К тому, что сознание детерминировано внешним миром и есть не более как сам осознаваемый внешний мир, в момент осознания ставший, — вот неприятность! — внутренним. Но литературно это выражено у К. Г. Маркса не лучшим образом. И сейчас мы подробно это покажем.
11. Говорят, всякое сравнение хромает. Не так с метафорами. Вот у метафоры Г. В. Ф. Гегеля хромать нечему. Голова внизу и внешне неподвижна. Движение мыслей, работа ума происходит внутри неё.
А метафора К. Г. Маркса настаивает на диалектике вмещения невмещаемого и разрыве большим малого изнутри этого малого. Настаивает на калечении и изуверстве, порче вещей внешнего мира...
12. Осторожней с метафорами. Их могут воспринять буквально. Но если их не воспринимать буквально, какой же в них толк? «Соль — добрая вещь; но если соль потеряет силу, чем исправить её? Ни в землю, ни в навоз не годится; вон выбрасывают её» (Лк. 14: 34 — 35). В какой навоз годится сухой остаток от преобразования материального в голове К. Г. Маркса?
13. Метафору К. Г. Маркса наивные и праведные советские философы пытались воспринять как методологическую формулу, согласно которой и предпринимали попытки разработки концепций идеального. Что это — только метафора, причём неудачная, их не смущало, ибо они этого даже не осознавали... Неоднократно пытались ставить диалектику Г. В. Ф. Гегеля с головы на ноги, становясь «материалистическими друзьями диалектики» Г. В. Ф. Гегеля. Г. В. Ф. Гегель, конечно же, всю жизнь мечтал о таких друзьях...
И наивному современному читателю К. Г. Маркса, конечно же, не знакомому с Г. В. Ф. Гегелем, первоисточником этой диалектики ног и головы, может, как и советским философам, казаться естественным постановка диалектики с головы на ноги. Но, согласитесь, это будет уже человеческое, слишком человеческое восприятие диалектики: голова, ноги, одежда, обувь, нижнее бельё, еженедельная баня... Что ещё?
Как прозелитов, так и крепко закисших в вере не пронять никакими нелепостями, никакими несуразностями, никакими противоречиями. Они из любой никчёмности готовы выкроить себе ежедневный кошт, а если постараются, то и квартальную премию. Оправдают что угодно. Докажут, что для путешествия по белу свету и ориентации в нём бельма на глазах этим процессам способствуют и даже необходимы. А для открытия мира следует поместить его в свою тёмную голову.
Такова материалистическая диалектика К. Г. Маркса. Таков субъективный материализм марксистов.
2023.03.30.