В учебниках по истории России очень мало написано об Афганской в oйнe, в которой долгие девять лет участвовал Советский Союз: либо несколько строк, либо только дата ввода и вывода советского в оинского контингента в Афганистане. Война велась на чужой территории, за чужие интересы и была, наверное, самой бессмысленной, самой непонятной в ойной в истории государства, которого сегодня уже нет ни на одной современной карте.
У этой в oйны были свои приемы, свои периоды, своя стратегия и тактика. Была борьба на дорогах, на огромных, протяженных трассах, по ущельям, пустыням, «зеленкам», по древним караванным путям. Все девять лет по ним катили пыльные, бесчисленные колонны «наливников», КамАЗов с хлебом, патронами, топливом для самолетов, грузом ракет и бомб, с письмами, казарменными койками, швейными машинками, и снова с «нурсами», «эрэсами», керосином для МИГов,– «нитки» как называли эти колонны. Их жгли, долбили крупнокалиберными пулеметами, обваливали на них скалистые «полки», подкладывали под них фугасы. Были ржавые, окисленные ворохи искореженного, смятого, продырявленного железа, речки с горящей нефтью, бронегруппы, замыкавшие на себе душманский огонь, водители, из-за колес рассылавшие по сторонам бледные вспышки, и заставы, посылавшие к месту стычки резервные «бэтээры», а еще – длинные отрезки ущелья, закупоренные чадными, горящими, как смола колоннами.
У армии, ведущей затяжную в ойну, не одинаковая психология, не одинаковая мораль в разные периоды изнурительной, долгой кампании. В ойска пересекали границу, уверенные, что их поход – благо для сопредельной страны, что он освящен долгом, этикой, традицией прежних походов. В ойска, входившие в Тарагунди и Хайратон, принимавшие караваи от смуглолицых горбоносых стариков и цветы от белозубых с красными галстуками юнцов, шли спасать революцию, защищать бедняков, отбиваться от грозного, владевшего половиной мира соперника.
Было удивительно, ошеломляюще после цветов и подарков получать вероломный выстрел в спину, удар гранаты в борт, подрываться на самодельной мине, находить товарища, изуродованного ножами, как кабанья туша. Сопротивление моджахедов, их ловкая, упорная, навязанная армии тактика порождали встречный отпор, ненависть и жестокость. Поход, поначалу казавшийся почти экзотическим путешествием среди восточной архитектуры, иноплеменных нравов, азиатской природы, этот поход превратился в кровавую войну, требующую от солдат и офицеров предельного напряжения, полного использования в оенных средств.
Постепенно, от кишлака к кишлаку, от кладбища к кладбищу, от одного затоптанного гусеницами поля к другому, от одного разоренного гнездовья к следующему, возникало угрюмое понимание, что в ойна ведется не за народ, а с народом, что банды, за которыми охотились на вертолетах, гонялись на быстроходных бронемашинах, это – крестьянские партизанские отряды, умирающие за свои мечети, колодцы, могилы святых, глиняные стены с намалеванными цветами и птицами, за высокие туманные ледники и рыжие пустыни.
Множество мотивов свивались в сложный жгут интересов, страстей, капризов, где главное уходило внутрь и скрывалось, а второстепенное бросалось в глаза.
Было великое искушение поддержать мировую социалистическую идею в тот момент, когда она покатилась к закату, продемонстрировать триумфальное шествие социализма по миру, в дни, когда эта идея стала падать в самом СССР. В ойска шли в поход на Кабул, подчиняясь все той же революционной доктрине, что и в предвоенной Испании, в послевоенной Корее, в Венгрии Имре Надя, в Чехословакии Дубчека. Утомленный интернационализм Советского Союза отправлялся в свой последний поход.
Плодились трудности внутри государства: подъем диссиденства, дряхление власти, оскудение жизни, апатия народа. Казался удобным шанс отвлечь общественность от социальной тоски, легкой победой опьянить умы молодежи, сплотить народ вокруг побеждающих лидеров.
Продолжалось в оенно-стратегическое противостояние СССР – США. Размещение американских ракет в Европе внесло нестабильность в оборону советских объектов вплоть до Северного Урала, развитие группировки на Диего Гарсия, авианосные соединения в Персидском заливе делали беззащитными тюменские нефтяные поля и промышленные центры Сибири. В этом противостоянии пространств, боеголовок, подлетных секунд казалось удобным наше выдвижение на южный театр войны. Эскадрильи самолетов, взлетающих из-под Кандагара, угрожали бы блуждающим авианосцам.
В ту пору мы были участниками геополитического соперничества, когда Китай рассматривался нами как вероятный военный противник, вступивший в мощный альянс с Пакистаном. Индия, наш партнер и союзник, страшась пакистанской атомной бомбы, враждуя с Китаем, тянулась к Советскому Союзу, просила оружие, стратегическое сырье и поддержку. Выход к индийским границам должен был скрепить объятия двух держав, рассечь и ослабить геополитический узел Китая и Пакистана.
Увеличивался страх перед «зеленым масонством», перед тайным проникновением исламского фундаментализма в республики Средней Азии, открывавшим свои подпольные мечети, проповедующим создание исламского пояса, интегральной исламской государственности.
Проамериканское, произраильское лобби в СССР было заинтересовано в том, чтобы поссорить Москву с исламским миром, вызвать раздор славян и мусульман внутри страны, отвлечь СССР от ближневосточного конфликта, перенести его заботы в другой регион, «разгрузить» Израиль от давления арабских соседей. Влияние этого лобби на руководство страны могло оказаться решающим.
Стремление рашидовской мафии контролировать регион Средней Азии, ее коррумпированная связь с центром, желание расширить сферу своего влияния за пределы СССР могло быть аргументом в пользу афганской войны. Через Афганистан текли в СССР и дальше в Европу потоки н аркотиков, золота, драгоценных камней, проточив сквозь пространства Союза желоба и каналы доставки. Было искушение взять под жесткий контроль эти пути и дороги с помощью русских штыков, расставить бритоголовых солдат по придорожным заставам от Пакистана до Термеза и Кушки.
Есть немало других мотиваций, до которых доискиваются, вписывают их в свои труды и исследования аналитики и участники афганской в ойны, этой глобальной акции, поместившей поколение 80-х годов в центр кровавой драмы, последствия которой до сих пор живут в нашем обществе.
В последние годы афганской в ойны в ойска держались на угрюмом военном стоицизме, на военной присяге, не понимая смысла годами длящейся бойни. Не было возвышенных целей, не было осмысленной военной стратегии – было раздражение в частях, страстное стремление домой. Полки, уходившие обратно в Союз, рассылая по окрестным горам пламя ударов, не были разгромленной армией, не были армией-победительницей, а были армией, прекратившей наконец бессмысленную, исполненную загадок войну, за которую придется долго и молча расплачиваться.
Политика двулика. Один ее лик – ярко раскрашенная маска, иногда ужасная, иногда сусально-медовая – обращен к народу, призван пугать и обманывать. Второй лик – тайный, сокровенный, обращен к жрецам политики, к ее творцам и кудесникам, в кабинеты и лаборатории власти. В основе любой политики лежит тайна, умолчание, загадка, которая остается неразгаданной и уходит в лету вместе с легковерными народами, пластами истребленной истории.
Одна из фигур умолчания связана с афганской в ойной. Афганская в ойна – часть огромной тайны, характеризующей трагедию.
«Афганцы» не могли понять, почему государство, провожавшее их на войну как героев, встречало их почти как преступников. Почему начало похода в гибельные пустыни и горы было окружено молчанием, а возвращение домой – бранью и воплями.
Ныне принято удобным считать, что тайну афганской в ойны унесли с собой пять вельможных покойников (Л.И.Брежнев, Ю.В.Андропов, М.А.Суслов, Д.Ф.Устинов, А.А.Громыко), что она исчезла в гробах и урнах, запечатана плитками в кремлевской стене. Но остались архивы научных институтов, оценивавших эффект в ойны, сохранились рекомендации, толкнувшие властительных старцев к принятию в оенных решений.
В истории каждой страны есть события, о которых принято стыдливо умалчивать. Может быть, поэтому никто не хочет ворошить прошлое. Больно и горько признаваться в своих ошибках, проще – забыть, вычеркнуть из памяти. Но она была – эта никем необъявленная в ойна исчезнувшей страны. Об этом знают и помнят солдаты и офицеры, проливавшие кровь за чужую страну. Об этом знают и помнят матери до сих пор оплакивающие своих сыновей. Об этом знают и помнят дети, уже выросшие и повзрослевшие, у которых от их отцов остались только фотографии в траурных рамках.