Их было два. Они стояли посреди покрытого прошлогодней травой участка, а за ними прятался старый дом. Обычный щитовой домик с верандой, какие повсеместно ставили на отвоеванных у нещедрого государства участках в середине 70-х годов. Дом был выкрашен желтой краской, изрядно облупившейся, и на его фоне ветки двух кедров, начинающиеся у самой земли, и поднимающиеся выше конька шиферной крыши, казались ярко зелеными, как хороший изумруд. Не серыми, как окружающие сосны, а именно ярко зелеными, как на детском рисунке. Им было лет по тридцать. Один, напоминал растолстевший кипарис – идеальная веретенообразная форма в самом широком месте сравнимая с половиной высоты. Второй был менее аккуратен, несколько наклонен от дома, с неравномерно растущими ветками. На них вот-вот должны были появиться первые шишки.
Участок уже два года никто не посещал. Хозяева – первые владельцы дачи – умерли в один год, друг за другом. Незадолго до этого у них прямо с участка угнали машину, и больше они уже никогда не приезжали в эту деревню. От них новым владельцам осталась подшивка старых журналов «Наука и жизнь», куча просроченных лекарств, да потертая бумажная папка с письмами, которые неизвестно кто, писал неизвестно кому сразу после войны.
Хозяин был эвакуирован в Свердловск вместе с заводом в 1941 году, да так и остался. Со временем у него появилась новая жена, а старая осталась в Ленинграде. Как она пережила блокаду и вообще войну – неизвестно, но поскольку новым владельцем, точнее наследником оказался внук хозяина, проживающий в Санкт-Петербурге, а в новом браке детей не было – можно полагать, что как-то пережили.
Именно эти кедры все и решили. В деревне в тот год продавались несколько участков, но такие деревья были только на одном. Помимо них, еще росли три сосны, березы, две елки… Но доминировали, конечно, кедры. Сибирская кедровая сосна. С точки зрения же сельского хозяйства участок особой ценности не представлял. Каменистая почва, пара старых грядок, едва вскопанных на пол-штыка.
К моменту появления нового покупателя один претендент на участок уже был. Но соседи, явно рассчитывающие на гешефт со стороны продавца, сдали питерского наследника со всеми телефонами. Лишних две тысячи американских денег решили вопрос окончательно, сняв раздосадованного претендента с торгов.
Прошло почти три года. В стороне от старого дома вырос новый. Кирпичный, трехэтажный, с просторным подвалом и балконом. Старый дом стал не нужен даже для проживания строителей, так как строители ушли. Новый владелец сохранил какую-то мебель: кровати, сервант-горку, пару венских стульев. Не поднялась рука выбросить и папку с письмами людей, от которых ничего кроме этих писем не осталось. Но дом нужно было ломать, разбирать , вывозить… В общем, просто жизнь. И пара местных полубомжей - полусторожей охотно согласилась за некоторую мзду ликвидировать не только строение, но и оставшиеся от него обломки кораблекрушения. Вот, собственно и все.
Рассказывать в подробностях, как эти существа спалили полуразобранный дом, не хочется. Повредили проводку в процессе разборки и отправились обедать. Обед это часа четыре под водочку. Вернулись, когда все уже полыхало.
Деревья стояли слишком близко к дому. Большинство, сажая дерево, не очень представляет, как это будет выглядеть через пару десятков лет. У первого, самого красивого, полностью сгорела верхняя половина. Остался только зеленеющий нижний ярус, который умер спустя полгода. Если бы тогда знать, что кедры могут жить и без верхушек, как и елки, можно было сразу спилить пострадавшую часть и, возможно что-нибудь бы получилось. Но не получилось. Еще лет семь на оставшемся стволе качался домик для детей. Но дети росли, а корни мертвого дерева старели. И однажды, вернувшись из отпуска, хозяева увидели домик вместе с остатками дерева лежащим на земле. Этот кедр прекратил свое существование.
Судьба второго была иной. У него обгорел бок. Практически снизу доверху. Кора сгорела, обнажив древесину. Но дерево выжило. Через несколько лет раны затянулись, на боку осталась проплешина, но каждую весну дерево упрямо выбрасывало новые побеги и тянулось во все стороны, кроме той, где была эта рана. Однако нарушенное равновесие сделало свое дело. На стволе появилась трещина. Пытаясь спасти дерево, его, как мачту опутали веревками, вбили в землю колья, и так прошло еще несколько лет. Однажды поднялся очень сильный ветер, и кедр просто сломался пополам. Теперь из земли торчало метра четыре ствола, заканчиваясь неровным обломком.
И все-таки дерево выжило. Это и неудивительно. Позднее, побывав на севере, я понял, что кедр живет, будучи, сломанным в нескольких местах, завязанным в узел ветрами, живет, цепляясь за камни толстыми, иногда в толщину ствола, корнями, при этом еще и приносит шишки.
Так и здесь. Несколько уцелевших верхних ветвей выгнулось вверх, образовав новые вершины. А через пару лет появились шишки. Конечно, орехи из них достались, в основном, вездесущим дятлам, но это уже неважно.
Для меня кедр навсегда особое дерево. Несмотря на то, что на севере их много, почти как елей, я радуюсь, увидев каждый. И светлее становится, когда видишь, как из облаков в горах торчат их лохматые верхушки. Они – пришельцы. Они живут по 800 лет. Они помнят все. Вогулов, татар, Ермака, Строгановых, Демидовых, Парму и Пелымское царство. И, возможно, будут помнить и нас, если у доброго человека с бензопилой не появится на этот счет особое мнение.