«Вы бросьте либеральничать, готовьте сухари к посадке»
- мотивировал нарком внутренних дел Украины Успенский начальника управления НКВД Николаевской области капитана госбезопасности Карамышева.
В период с 27 декабря 1940-го по 4 января 1941 годов в помещении УНКВД в городе Николаеве прошло заседание Военного трибунала войск НКВД Киевского округа.
На скамье подсудимых оказались:
бывший начальник УНКВД Николаевской области капитан госбезопасности КАРАМЫШЕВ Петр Васильевич,
бывший начальник 2-го отдела УНКВД Николаевской обл. ст. лейтенант госбезопасности ТРУШКИН Яков Лукьянович,
заместитель Трушкина - сержант госбезопасности ГАРБУЗОВ Михаил Васильевич
и его помощник - сержант госбезопасности ВОРОНИН Константин Афанасьевич
Некоторые из участвующих в заседании трибунала свидетелей из бывших подследственных рассказывали, кроме прочего, и о фактах их избиения следователями.
Но, справедливости ради, следует сказать, протокол судебного заседания дает основание заключить, что физическое насилие применялось лишь некоторыми следователями, относительно редко и не в качестве метода дознания, а, скорее, по причине личной склонности к насилию.
Традиционным методом получения требуемых от подследственного результатов была «стойка».
А вообще механизм был такой.
1 шаг. У назначенного к расправе отбирались первоначальные показания.
2 шаг. Начальник отдела (куратор следствия) корректировал эти показания.
Свидетель ФЕДОТОВ Александр Павлович заместитель нач[альника] отделения ЭКО НКВД Николаевской области.
«По делу мне известно то, что ТРУШКИНЫМ корректировались некоторые показания по делам арестованных, как, например, по делу Коновалова, Познанского. ... В то время я был молодым работником и считал, что корректировка протоколов допроса арестованных — вполне допустимая вещь.
Когда мной были написаны протоколы допросов, то при просмотре их Волошиным и ТРУШКИНЫМ эти протоколы ими корректировались, а затем я переписывал вторично и давал на подпись арестованным. Если не соглашался арестованный подписывать откорректированный протокол допроса, то мы его убеждали, и он подписывал.
Свидетель ЛЕЙЗЕРОВСКИЙ Юзеф Семёнович, нач. отделения ЭКО УНКВД Николаевской обл., сержант госбезопасности.
Дело по обвинению Бранта, Беккера и др. я принял в сентябре м-це 1938 г. В этом деле имелись показания Бабаева, Садомова, Беккера и Бранта от июня м-ца 1938 г., но их при просмотре дела ТРУШКИН откорректировал, а затем я их переписал, но дату указал по первому протоколу допроса, т. е. от июня и июля м-цев.
…Все протоколы допросов по этому делу корректировались ТРУШКИНЫМ, после чего я их переписывал и давал на подпись обвиняемым. До корректировки протокола допроса между обвиняемыми не было связи, а ТРУШКИН «увязал» их, и получилась к-p организация.
3 шаг. Следователи ставили подследственного в «стойку» и держали страдальца в ней без сна и пищи до момента подписания самооговора.
Уже оправданные свидетели из числа бывших подследственных, все, как один утверждали, что соглашались оговорить себя после того, как проводили на «стойке» без сна и еды от трех суток и более и теряли вследствие этого волю к сопротивлению, что протоколы допросов и очных ставок готовились следователями заранее.
свидетель ЖЕРНОКЛЮЕВ:
Побоев во время моего допроса мне не наносили, за исключением того, что я находился «на стойке» 10 суток.
Как только меня привезли в НКВД, меня поставили на стойку и на протяжении 10 суток, т. е. до 30 октября, мне производил допрос следователь Зельцман. На протяжении 10 суток мне не давали спать, садиться на стул. Мне тогда предъявили обвинение, что я являюсь членом к-p организации. На 6 или 7 сутки я уже не был в состоянии мыслить, и тогда был составлен протокол допроса. Кроме этого, мне ТРУШКИН делал очную ставку с Муратовым, но этот допрос был прерван, и Зельцман опять стал меня допрашивать одного. Через день мне опять сделали очную ставку с Муратовым, и так как я уже не соображал, то решил «признать» себя виновным.
Свидетель СУХОЛЕНЦЕВ
Меня арестовали 22 октября 1938 г., а освободили 23.1 V.1939 г. Моё дело вел следователь Бас. На второй день после ареста, т. е. 23 октября, меня поставили на «стойку» и поочередно до 29 октября следователи Бас и Свердлов меня допрашивали. ТРУШКИН часто заходил в кабинет, когда меня допрашивали, видел, как я стоял, и все время говорил: «Пишите, вам будет легче».
Свидетель ГАВРИЛОВ
ВОРОНИН — самый коварный человек, который есть на свете, он издевался надо мной, изыскивая все методы, плевал в лицо, ругал нецензурными словами, называл бандитом, подносил к носу палку и давал нюхать, при этом говорил: «Все равно мы тебя расстреляем», верно, физических мер он ко мне не применял. От стоянок на седьмые сутки у меня сильно опухли ноги, и я ничего не соображал. Кроме ВОРОНИНА, меня допрашивал Танфилов. На третий или четвертый день допроса в кабинет ВОРОНИНА зашел ГАРБУЗОВ и, узнав, что я не дал показаний, нанёс мне рукой побои по лицу.
«Признание» я сам написал на 6-7 сутки моего допроса у ВОРОНИНА. Впоследствии я был вызван на допрос к Федоровскому и, будучи в плохом состоянии, я подписал протокол допроса, но что я подписал, я не знаю, и то, что я сам писал, совершенно не помню. Мне говорили, чтобы я написал заявление, что являюсь участником к-p организации, и что за это меня трогать никто не будет.
Свидетель ЧУЛКОВ
Я был арестован 4 июля 1938 г., а освободили меня 20 или 22 марта 1939 г. Следствие по моему делу вели Танфилов и Федотов. С дня ареста, на протяжении 5 суток, эти два следователя не разрешали вставать со стула и не давали спать. Во время допроса в кабинет Танфилова и Федотова несколько раз заходил ТРУШКИН и, обращаясь ко мне, говорил: «Пишите, раскаивайтесь».
Свидетель СЕДНЕВ
ВОРОНИН дал указание следователю Берестовому поставить меня на стойку, и я простоял трое суток.
Следователь Ганкин и Берестовой издевались надо мной, наносили мне побои по опухшим ногам, и когда мне было больно, то я решил подписать протокол допроса.
В 8 часов утра 6 октября меня вызвал на допрос Зельцман и при этом сказал: «Говори, что Муратов завербовал тебя в к-p организацию», и, взяв со стола пресс-папье, стал бить им меня по груди. Кроме этого, Зельцман угрожал, что арестует мою жену и ребёнка, ругался нецензурными словами, а затем вынул из кармана металлическую цепочку и вместе с следователем Берестовым били этой цепочкой меня по лицу, при этом уговаривая меня подписать протокол допроса. Лично при мне протокол допроса не писали, вопросов при допросе мне не задавали, а протокол уже был заранее заготовлен, и Зельцман требовал, чтобы я подписал его.
Свидетель ДУДИН
С первого дня, как меня арестовали, то поставили на стойку и на протяжении 6-7 суток мне не давали сесть на стул, и все время Зельцман требовал, чтобы я дал показания на себя и других.
На второй день мне Зельцман задал вопрос: «Расскажи, кого ты знаешь?», я тогда назвал фамилии человек на 50, а на следующий день при допросе мне Зельцман предложил дать на лиц, которых я назвал, показания о том, что они — враги народа. Всё же, несмотря на то, что Зельцман требовал дать показания, я отказался и лишь на 9-тые сутки, когда у меня сильно опухли ноги, и я не мог больше стоять, то я решил дать показания на Островского — моего товарища.
ТРУШКИН сказал: «Ты знаешь, что сейчас такая ситуация, а поэтому лучше пиши показания». Я тогда сильно испугался и, думая, что они меня убьют, решил согласиться и сказал: «Пишите, я подпишу».
В ноябре м-це я под диктовку Зельцмана дал второе показание на секретаря обкома партии Старыгина и ещё кого-то о принадлежности их к к-p организации, и что якобы они были тесно связаны с врагами народа. Этот протокол допроса я подписал.
Свидетель ЧИКАЛОВ.
Как только меня доставили в НКВД, я был вызван на допрос к следователю Федотову, который поставил меня на стойку в угол, которая длилась беспрерывно с 7 по 12 августа 1938 г. Во время допросов следователи все время менялись. Мне не давали возможности сидеть.
Свидетели из числа бывших коллег обвиняемых подтверждали, что "стойки" в качестве метода дознания применялись всегда.
Свидетель ФЕДОТОВ Александр Павлович заместитель нач[альника] отделения ЭКО НКВД Николаевской области, заявил:
В то время я считал, что арестованные должны отвечать на вопросы следователя стоя. Мне также было известно, что некоторые арестованные были на стойке по суткам, а иногда 2-ое суток.
Фомина и Чулкова я допрашивал и физических мер воздействия к ним не применял. Чулков стоял на стойке полтора суток, а Фомин не стоял, и как только его доставили в НКВД, он расплакался и сразу дал показание об участии его в к-p организации.
Свидетель ЗЕЛЬЦМАН Григорий Семёнович, бывший старший следователь УНКВД Николаевской области.
«Жерноклюев сам дал показания без принуждения. Помню, он был на стойке».
…знаю только то, что по всему Управлению к арестованным применялись «стойки». Кто узаконил эти «стойки», я не знаю. Пока арестованный «не признается», до тех пор его в камеру не отправляли.
ВОРОНИН видел, что арестованные, которые находились у меня на допросе, были на стойке, но в то время такое положение было везде. Не раз указывали, особенно приезжавший тогда Успенский, как строго надо подходить к арестованным при допросах. Арестованный стоит, я требую показание. Стоит он столько, сколько я работаю. Такие указания я получал от начальника отдела.
Свидетель КИРЕЕВ Павел Николаевич, рождения 1914 года, член ВКП(б), нач[альник] отделения УНКВД Николаевской области, сержант госбезопасности.
В то время в УНКВД была конвейерная система, арестованных заставляли стоять по несколько суток, требуя от них показания.
Свидетель ВИННИЦКИЙ, ст[арший] уполномоченный УНКВД Дрогобычской области.
Щербина был арестован УНКВД, и на него было достаточно материалов. Я его тоже допрашивал на протяжении 8 суток, и он никаких показаний мне не дал, а затем Щербину стал допрашивать ВОРОНИН, которому он стал давать показания, причём ему трудно было поверить в его показания, т. к. он давал разные показания. Помню, что ТРУШКИН за это Щербину бил.
Брант показаний на Садомова не давал, да и этого не могло быть, т. к. он Садомова знал не более как один месяц. Впоследствии Брант дал показания на Садомова после применения к нему длительного, беспрерывного допроса.
Свидетель КОЗАЧУК Пётр Дмитриевич, начальник Ново-Пражского РО НКВД, а до этого работал в 4-ом отделе УНКВД в должности помощника] нач[альника] отделения.
В своих показаниях Бабаев говорил о причастности к к-p организации, но уже после 9-ти суточного беспрерывного его допроса, а до этого он не давал показаний.
Барсуков был у меня на допросе дней 13 беспрерывно. К Барсукову я не применял физических мер воздействия.
Беккера я допрашивал суток 14 с перерывом на обед для меня. Во время допроса Беккер всё время стоял, а если он согласен был дать показание, то ему разрешали садиться, и он писал. Я лично на Бабаева не нажимал, а вообще такие длительные допросы являлись результатом отказа от «признаний» подсудимых. Вообще мне неизвестно, чтобы кто-либо избивал арестованных. ТРУШКИН только говорил, чтобы арестованные были на стойке.
Беккера я допрашивал с Винницким один раз в период с 28 июня по 4 июля 1938 г. включительно.
Подробнее других эпизодов трибунал исследовал обстоятельства расследования факта падежа 500 овец в одном из совхозов.
Падеж произошел вследствие того, что 18-ти летний техник Наместнюк по выписанному Брантом рецепту неправильно составил раствор медного купороса для прививок "противогласта".
Наместюк работал в совхозе всего один месяц и попал на работу в совхоз после окончания института.
На место направили двух сотрудников управления внутренних дел Козачука и Винницкого.
Свидетель КОЗАЧУК Пётр Дмитриевич, начальник Ново-Пражского РО НКВД, а до этого работал в 4-ом отделе УНКВД в должности помощника] нач[альника] отделения.
В конце июня м-ца меня вызвал ТРУШКИН и сказал, чтобы я выехал в Ново-Троицкий район и провёл следствие о диверсионном акте — отравлении 500 штук овец, который был совершён группой лиц из совхоза.
… при отъезде в район ТРУШКИН, давая указания об аресте лиц, сказал, что необходимо вскрыть это дело не только под углом вредительского акта, а под углом существования там к-p организации. При этом он напомнил, что там орудуют враги.
Я вместе с Винницким производил допрос Бранта и Беккера, и первый протокол допроса сразу же направили в область. Когда мы приехали, то ТРУШКИН откорректировал протокол допроса, и я его переписал.
Откорректированный протокол допроса я давал на подпись арестованным, и они подписывали.
В своих показаниях Бабаев говорил о причастности к к-p организации, но уже после 9-ти суточного беспрерывного его допроса, а до этого он не давал показаний.
Брант и Беккер позже стали показывать, что они когда-то работали в Аскании-Новая и по заданию каких-то лиц были вовлечены в к-p организацию.
К тому времени в Николаевскую область приехал секретарь ЦК КП(б)У тов. Хрущёв. Начальника райотделения НКВД Белов и секретарь обкома Старыгин докладывали это дело тов. Хрущёву.
Дело Бранта, Бабаева и других я сдал Лейзеровскому 24 августа 1938 г.
Свидетель ЛЕЙЗЕРОВСКИЙ Юзеф Семёнович, нач. отделения ЭКО УНКВД Николаевской обл., сержант госбезопасности.
Дело по обвинению Бранта, Беккера и др. я принял в сентябре м-це 1938 г. В этом деле имелись показания Бабаева, Садомова, Беккера и Бранта от июня м-ца 1938 г., но их при просмотре дела ТРУШКИН откорректировал, а затем я их переписал, но дату указал по первому протоколу допроса, т. е. от июня и июля м-цев.
В деле имелись протоколы Бранта и Беккера, в которых они признали себя виновными во вредительстве.
Бранта и Бабаева допрашивал я. Кроме того, что они сами дали о себе показания, других показаний не было.
Все протоколы допросов по этому делу корректировались ТРУШКИНЫМ, после чего я их переписывал и давал на подпись обвиняемым. До корректировки протокола допроса между обвиняемыми не было связи, а ТРУШКИН «увязал» их, и получилась к-p организация.
В показания Бранта о том, что Наместюк причастен к антисоветской организации, я не верил. … Когда я обратился к ТРУШКИНУ и сказал ему о сомнении «вербовки» Брантом Наместюка, то ТРУШКИН стал обвинять меня в нечекистском подходе к делу и требовал, чтобы я получил от Наместюка показания.
После допроса Наместюка я дал ТРУШКИНУ протокол, который он откорректировал и дописал о принадлежности Наместюка к к-p организации. [Когда] давал я Наместюку на подпись откорректированный ТРУШКИНЫМ протокол допроса, он плакал и говорил, что это неверно, но всё же этот протокол допроса Наместюк подписал.
Наместнюка в итоге приговорили к 10 годам, других четверых фигурантов по этому делу расстреляли.
По аналогичной методике пожар на заводе №200 трансформировался в диверсионный акт многочисленной антисоветской организации.
свидетель КОЗАЧУК:
Барсуков был у меня на допросе дней 13 беспрерывно. Барсукова допрашивал также Калюжный. Я не помню, при каких обстоятельствах Барсуков дал показание «о признании». Впоследствии ТРУШКИН сказал, что всех их нужно увязать по заводу № 200 в одну к-р организацию. ТРУШКИН тогда сказал, что Барсуков, Мацковский, Даннекер, Чернохатов и Комаровские — это одна группа. ТРУШКИН говорил, что если он арестован, это значит — враг.
Из протокола видно, что трибунал рассматривал несколько конкретных дел, которые оказались неоконченными на момент свертывания кампании 37-38 годов, фигуранты по которым были из-под стражи освобождены и в процессе заседания трибунала опрашивались в качестве свидетелей.
Хотя, в ходе заседания трибунала обнаружил себя тот факт, что фальсификация дел носила систематический характер, ревизия оконченных производством дел, по которым уже состоялись приговоры, не проводилась, за исключением дела о падеже овец.
Некоторые реплики бывших следователей такие странные, что непонятно, как на них реагировать: то ли ужасаться, то ли смеяться.
Подсудимый ГАРБУЗОВ:
«Я тогда (арестованного) не бил. Били его по получении санкции».
ТРУШКИН действительно в моем присутствии наносил побои Щербине. Я тогда считал, что побои, нанесённые Щербине ТРУШКИНЫМ, были согласованы с КАРАМЫШЕВЫМ и Поясовым.
Подсудимый Трушкин:
«Ионас был арестован как латыш по директиве НКВД СССР».
Обратили внимание? Латыш в то время не национальность, а оконченный состав преступления.
Свидетель ЗЕЛЬЦМАН:
ГАРБУЗОВ был более доступным, и он не направлял нас на перегибы.
Из общего потока стандартных фальсификаций выделяется дело Трубия, который, надо отдать ему должное, придумал уникальный способ защиты.
Так, в июле м-це 1938 г. Скадовским РО НКВД был арестован быв. директор Скадовской средней школы Трубий Н.Н. Будучи ещё на свободе, Трубий написал заявление в НКВД УССР на бывшего нач[альника] Скадовского РО НКВД Гончарова, что последний якобы вербовал его для работы в пользу польской разведки.
К несчастью Трубию это не помогло. "На каждую хитрую жопу найдется ...с винтом". Наверное, так думали Гончаров и Карамышев.
В ноябре м-це 1938 г. КАРАМЫШЕВ вызвал Трубия к себе на допрос в 3 часа ночи и понудил его отказаться от поданного им заявления на Гончарова.
... Дело Трубия было Карамышевым внесено в один из неоформленных протоколов заседания тройки, которое состоялось раньше, и Трубий приговорён к ВМН.
На "тройках" (кто не знает, это такой, расположенный за пределами здравого смысла и юриспруденции орган, состоящий из начальника первого секретаря обкома партии большевиков, областного прокурора и начальника областного управления внутренних дел) состряпанные следователями НКВД дела проходили как по маслу.
Бывший сотрудник УНКВД - свидетель ВОЛОШИН:
Помню один случай, когда я присутствовал на заседании тройки, где рассматривали дел 16, причём каждое дело рассматривалось не больше чем 5 мин.
Помню, мне кажется, говорил Готовцев, что получен приказ НКВД СССР от 21 сентября 1938 г. за №00606 о возобновлении работы тройки по рассмотрению дел на арестованных, обвиняющихся во вредительстве, шпионаже и диверсии. Каждое дело имело определённую окраску. Если по делам не было окрасок, то таковые тройка не рассматривала и направляла на доследование.
Свидетель ВИННИЦКИЙ Лазарь Ильич ст[аршим] уполномоченным УНКВД Дрогобычской области дополнил картину советского судопроизводства.
Я присутствовал на тройке раза два. Судьба арестованного разрешалась на заседании тройки не больше чем за 2-3 минуты.
Свидетель ФЕВРАЛЬСКАЯ Лидия Петровна, рождения 1910 г., член ВКП(б) с 1939 г., сейчас работаю в должности секретаря 3-го отдела УНКВД Николаевской обл., в органах НКВД с 1935 г.
Были отдельные случаи, когда отпечатанные страницы изымались из протокола тройки только потому, что делались исправления, т. е. если кто-либо был осуждён по 2-ой категории, то потом изымали целый лист из этого протокола, а затем отпечатывали снова с указанием, что осуждён по 1-ой категории. Мне кажется, что это делалось по указанию КАРАМЫШЕВА.
(если кому-то непонятно: 1-ая категория означает расстрел, 2-ая - иную меру наказания)
Мне также известно, что в обвинительной части протокола дописывали стандартные фразы как, например: «Распространял провокационные слухи о скорой гибели Советской власти» и т. д., такие формулировки были заучены всеми.
свидетель ШЕЙНБЕРГ:
Впоследствии из протоколов заседания тройки некоторых осуждённых изымали по разным причинам, но основное — если осуждённый не подходил к окраске большинства осуждённых, имеющихся в протоколе, то таких осуждённых из этого протокола изымали и переносили в соответствующий по окраске протокол.
Свидетель САМОЙЛЕНКО Андрей Вениаминович, рождения 1913 г., член ВКП(б) с 1939 г., в органах НКВД с 1937 г., в данное время работаю начальником 1-го спецотдела УНКВД Николаевской обл., сержант госбезопасности.
Я замечал, что протоколы заседания тройки иногда перепечатывались, но это было потому, что осуждённые немецкой национальности попадали в протокол осуждённых польской национальности и т. п., в протоколах их зачёркивали и переносили немца из протокола поляков в протокол к немцам.
Свидетели из числа бывших коллег подсудимых, рассказывая о роли подсудимых в фальсификации дел, тем не менее, характеризовали их положительно, как эффективных следователей. В качестве аргументации своей оценки свидетели повествовали о выявлении под руководством подсудимых многочисленных антисоветских групп.
Справедливости ради следует сказать, что некоторые из тех, кто присутствовал на этом заседании трибунала в качестве свидетелей, оказались на скамье подсудимых позже.
Подсудимые все, как один отрицали применение мер физического и морального воздействия на своих подследственных и рассказывали, что те «без всякого принуждения и нажима» по собственной воле давали признательные показания и называли своих подельников по контрреволюционной деятельности.
В своих последних словах они говорили:
Воронин:
На протяжении 11-летней работы я безупречно работал, был честным большевиком, и теперь в силу выдвинутых мне клеветниками обвинений я предстал перед судом.
Я прошу суд дать мне возможность быть полезным для нашего общества.
Карамышев:
Я — жертва, и партия не нуждается в такой жертве, а поэтому и я прошу меня оправдать.
Гарбузов:
Я дни и ночи сидел, допрашивая арестованных, каждый факт анализировал, и благодаря моей упорной работе я добился хороших результатов. У меня нет ни одного арестованного, которого я бы необоснованно арестовал. Я был честным коммунистом и преданно работал и прошу меня оправдать.
Трушкин:
За весь период моей работы я честно и преданно относился к работе. Я являюсь явной жертвой и прошу меня оправдать.
Трибунал, оправдывая тезис о том, что советский суд - самый гуманный суд в мире, приговорил Трушкина к высшей мере наказания, расстрелу, с заменой её на лишение свободы на 8 лет в ИТЛ, Воронина к 3 годам ИТЛ, Гарбузова к 2 годам ИТЛ, Карамышева оправдал за отсутствием в его действиях состава преступления.
Председательствующий Военного трибунала войск НКВД Киевского округа Гурьев с приговором трибунала в части касающейся Трушкина и Воронина был не согласен и высказал особое мнение.
В нем он настаивал на том, что Трушкина надо расстрелять, а Воронину назначить наказание в виде 5 лет лишения свободы в ИТЛ.
Несогласных с приговором трибунала оказалось много:
Трушкин и Воронин написали кассационные жалобы.
Исполняющий должность военного прокурора войск Киевского округа бригвоенюрист Грезов подал кассационный протест.
Этот приговор был отменен и состоялся другой.
Интересно, что Карамышеву, кроме всего прочего ставилось в вину вот что.
Имели место случаи, когда дела на осуждённых тройкой к разным срокам лишения свободы пересматривались вторично по инициативе секретаря тройки Шейнберга и заместителя нач[альника] УНКВД Поясова, после чего более 150 чел. рабочих и колхозников были освобождены из-под стражи как неосновательно арестованные и осуждённые тройкой.
Этот трибунал приговорил Карамышева и Трушкина к расстрелу. Воронину дали 10 лет Гарбузову 8.
Подсудимые использовали свое право и подали кассационные жалобы.
Военная коллегия верховного суда Союза ССР под председательством Ульриха оставила приговор в силе.
Некоторые свидетели из числа бывших коллег подсудимых были позже привлечены к ответственности, но...
Зельцман, Григорий Семенович после увольнения и осуждения в штате восстановлен, закончил службу 01.06.1949, капитан. По состоянию на 10.07.1945г. Зельцман служил начальником отделения КР СМЕРШ 36 минометной бригады 28 артиллерийской дивизии прорыва.
Калужский, Соломон Давидович. Арестован 05.02.1941. Обвинение — нарушение соцзаконности и применение незаконных методов следствия в 1938 году. Решением Прокуратуры войск НКВД Киевского округа 01.07.1941 дело прекращено, освобожден.
Поясов, Аким Филиппович. По состоянию на 06.02.1942 - директор Константиновского бондарного завода, а в 1945г. он директор завода № 101 Наркомата нефтяной промышленности.
Эльзон, Давид Зельманович. На 11.03.1945 зам. нач. ОКР СМЕРШ 260 стрелковой дивизии.
В ходе слушаний вскрылся случай, когда бывшим комендантом УНКВД Удодовым-Орловым были расстреляны муж и жена, приговоренные к 10 годам лишения свободы.
Удодов-Орлов, Федор Павлович арестован 21.03.1938. 07.08.1938 приговорен к 7 годам лишения свободы. Военной коллегией Верховного суда СССР 11.01.1939 приговор изменен на 4 года лишения свободы. В 1942 направлен на фронт.
Не забудьте поставить "лайк" и подписывайтесь на канал. Не пожалеете.