28 (16) марта — день рождения Алексея Максимовича Горького (1868—1936). Надо заметить, что в 1920-е годы в СССР преобладало гораздо более здоровое отношение к этому писателю, нежели позднее — не восторженно-прославляющее, а снисходительно-насмешливое. Никто не забывал о его ошибках и метаниях в годы революции и позднее.
О тогдашнем настрое можно судить, например, по этой пародии на горьковскую «Песню о Буревестнике». Её написал советский поэт Анатолий Д’Актиль (1890—1942) в 1928 году, к 60-летию писателя.
«Песня о Буревестнике»
Напророчил Буревестник несказанные событья…
Буря грянула сильнее и скорей, чем ожидалось.
И в зигзагах белых молний опалив до боли перья,
Притащился Буревестник, волоча по камням крылья:
Так и так, мол, Буревестник.
Тот, который… Честь имею.
И сказали буйной птице:
— Мы заслуги ваши ценим.
Но ответьте на вопросы общепринятой анкеты:
Что вы делали, во-первых, до семнадцатого года?
Вздыбил перья Буревестник и ответил гордо:
— Реял.
— Во-вторых, в чем ваша вера? Изложите вкрадце credo.
Покосился Буревестник:
— Я предтеча вашей бури. Верю в то, что надо реять и взывать к её раскатам.
— В-третьих: какова ваша специальность? Что умеете вы делать?
Покривился Буревестник и сказал:
— Умею реять.
— Ну, а чем служить могли бы в обстоятельствах момента?
И, смутившись, Буревестник прошептал:
— Я реять мог бы!
— Нет, — сказали буйной птице. — Нам сейчас другое нужно.
Не могли бы вы, примерно, возглавлять хозучрежденье?
Или заняли, быть может, пост второго казначея
при президиуме съездов потребительских коопов?
Или в области культуры согласились по районам
инспектировать работу изб-читален и ликбезов?
Или, в крайности, на курсах изучили счетоводство
и пошли служить помбухом по десятому разряду?
— Ах! — промолвил Буревестник. — Я, по совести, не мастер на ликбезы и коопы,
на торговые балансы и бухгалтерские книги... Если реять — я согласен!
Почесались на такие Буревестниковы речи —
и свезли назавтра птицу без особого почёта
в помещение музея при «Архивах революций»:
Отвели большую клетку, подписали норму корму и повесили плакатик:
«БУРЕВЕСТНИК.
Тот, который»...
Мало кто, в музей забредши, между многих экспонатов
отмечает с уваженьем запылившуюся клетку.
Только я, седой романтик, воспитавшийся на вольных
Буревестниковых криках, живо помнящий те годы,
в кои над морским простором гордо реял Буревестник,
чёрной молнии подобный, и вопил, обуреваем духом пламенного бунта:
— Бури! Бури! Дайте бурю! Пусть сильнее грянет буря!
Только я, седой романтик, прихожу по воскресеньям в помещение музея,
приношу обрюзгшей птице канареечное семя,
заменяю в ржавой банке застоявшуюся воду и —
с оглядкой на прохожих — говорю не очень громко:
— Пребывай себе в почёте, птичка Божья — Буревестник!