Землетрясение для ослабленного войной сирийского народа стало настоящим потрясением. На помощь арабской республике пришли несколько стран. В числе первых — Беларусь.
Не так давно, 17 марта, белорусские военные медики прилетели домой из Сирии после завершения гуманитарной миссии в этой стране.
На помощь в Алеппо (крупнейший город на севере Сирии) отправились сорок пять специалистов — терапевты, хирурги, неврологи, анестезиологи, инфекционисты, окулист, УЗИ-специалисты. Многим из них уже приходилось работать в разных, в том числе экстремальных условиях. Некоторые медики уже были в составе миротворческой миссии ООН в Ливане.
Как проходили будни белорусов, с чем обращались пациенты, с какими трудностями пришлось столкнуться и что ужаснуло до мурашек, журналисту ИА «Минская правда» рассказал начальник приемного отделения — врач-хирург, подполковник медицинской службы медицинского отряда специального назначения 432-го Главного военного клинического медицинского центра Вооруженных Сил Сергей Рубаник.
«Труднее всего было сообщить маме»
Осенью он вернулся из Ливана, где был с миротворческой миссией. В течение года врач работал в интернациональном госпитале на территории военной базы в населенном пункте Накура. О годовой миссии в этой стране можно прочитать здесь.
Затем у Сергея был долгожданный отпуск, после чего — полевой выход до декабря, потом 1,5 месяца длилась предпоследняя сессия в клинической ординатуре по специализации «хирургия и трансплантология» — и снова возращение на полевой выход.
— Как вы узнали, что отправитесь в Сирию?
— В конце января я вернулся на полигон, чтобы заменить командира. Как сейчас помню: это было 8 или 9 февраля, три часа дня. Раздается звонок от начальника госпиталя со словами «Приступить к внутреннему сворачиванию, выписать всех пациентов». Новость я рассказывал парням уже в бане. Диалог был примерно таким:
— Ребята, приступаем к внутреннему сворачиванию.
— Вы шутите, Сергей Владимирович?
— Какие шутки? Я вполне серьезно.
— А что такое внутреннее сворачивание?
— Оборудование собираем, ящики укомплектовываем, больных выписываем.
На следующий день свернулись и доукомплектовались. Нас предупредили, чтобы взяли медикаменты, с расчетом до месяца. Но мы не знали точно, какой объем помощи будем оказывать и к чему готовиться, поэтому брали абсолютно все, с запасом.
Позже поступила информация, что мы можем полететь в одну из стран, где произошло землетрясение. Я предположил, что это будет Сирия, но уверен в этом до конца не был.
Отличие миссии в Сирии от предыдущих: медицинский отряд выехал на миссию в полном составе
Первоначально дату вылета назначили на 12 февраля, а затем перенесли на 14-е.
— Как на этот раз отреагировали родные?
— О-о-ох! — вздыхает Сергей. — Родные… Жена до последнего сомневалась и не верила, что мы полетим. Считала, что потренируемся и останемся. Когда я ей сказал, что 12-го вылетаем, она ответила: «Не может быть!». А когда вылет перенесли — чуть-чуть успокоилась. А 13 февраля нам сказали, что 14-го летим, — и жена спросила: «Как? Это точно?». Такие эмоциональные качели получились.
Труднее всего было сообщить маме. Я сразу сказал, что лечу куда-то на границу с Турцией, чтобы она не так беспокоилась, — смеется Сергей. — Но, когда по телевизору сказали, что 45 человек в Сирию летят, — тут уже скрывать не было смысла, потому что мама эту информацию выудит везде. По голосу понял, что она очень расстроилась, но не отчаялась: «Как так? Ты еще не налетался? Сережа, я приду тебя провожать на аэродром!». Уже в Сирии я ей звонил каждый день и успокаивал как мог.
А папа, как и всегда, сдержанно к этому отнесся со словами: «Нечего тебе делать! Не налетался!».
Апокалипсис и 24/7 в Алеппо
Вся страна наблюдала за тем, в каких условиях работали белорусские медики. Сергей своими глазами увидел, во что превратилась страна после гражданской войны. Район, в который прибыли белорусы, больше других пострадал не только от землетрясения, но и военных действий. Город Алеппо развивался очень активно, но то, что от него осталось, — развалины. Раньше здесь проживало пять миллионов, сейчас — чуть больше двух.
— Из Хмеймима военной базы РФ вы прилетели в Алеппо. Понятно, что аэропорт — первое, что увидели, когда приземлились. А пока ехали к лагерю, что бросилось в глаза?
— Разрушения. Еще про себя подумал: если так везде — это полная катастрофа. А аэропорт, к слову, выглядел просто: две полосы и за забором старый кукурузник. Как я понял, здесь редко что-то приземляется. Когда выехали из воздушной гавани, сразу бросились в глаза разбомбленные и разрушенные здания по правой стороне. Апокалипсис будто. Когда заезжали в Алеппо — вся окраина тоже была развалена. С левой стороны, как сейчас помню, завод, который разбомбили в войну. Даже цистерны стояли с огромными дырами внутри, а рядышком — отстроенное здание завода.
Белорусам приходилось помогать местному населению и в борьбе с инфекционными заболеваниями, всплеск которых начался в Сирии после землетрясения, которое потрясло страну в феврале.
Чаще всего обращались с травмами, полученными в результате бедствия. Однако были и застарелые ранения, а также запущенные хронические формы заболеваний, поскольку в Сирии в условиях боевых действий ощущается нехватка медиков и лекарств, у местных нет возможности пройти полноценное обследование.
— Сколько всего палаток было установлено в Алеппо и что в них размещалось?
— Изначально все пациенты проходили зону безопасности, где сирийский мухабарат (военная разведывательная служба — Прим. Авт.) досматривал людей на предмет оружия и поясов смертников.
— К слову, однажды у мужчины под капельницей выпал пистолет, — рассказывает Сергей. — Естественно, начали выяснять, как его пропустили с оружием. Оказалось, что он из службы мухабарата, поэтому заходить в больницы мужчине можно даже с оружием.
В первой палатке было развернутое приемное отделение. Здесь работали терапевт, невролог и хирург с переводчиком. В палатке также была лаборатория, где можно было сдать биохимический анализ крови, и одна койка для оказания помощи при неотложных состояниях.
— Много ли людей попадало на это место?
— 12 человек с инфарктами и острыми состояниями мы отправили в больницу.
— Какие еще палатки были?
— Была еще палатка с портативным УЗИ-аппаратом и передвижным рентгеном. Сюда мы направляли пациентов для дополнительного исследования.
Еще одна палатка — перевязочная. Там же находился и гинекологический кабинет, где пациенток принимала местный специалист, ранее обучавшаяся в Москве. Минздрав принимавшей страны направил ее нам в помощь. Девушка хорошо знала русский язык, поэтому, когда была свободна, выступала в качестве переводчика.
В следующей палатке принимали лор, окулист и стоматолог (челюстно-лицевой хирург).
Внутри каждого временного помещения были бактерицидные лампы и ионизаторы воздуха. А после каждого приема проводилась влажная уборка с дезрастворами.
Всего было семь маленьких палаток и одна большая. Еще в двух находились склад с медикаментами и столовая.
Кормили белорусских медиков, по словам Сергея, сбалансированно и плотно. На первое подавали суп (борщ, рассольник или щи). На второе — рис, гречку или картофель, тушенку и салат из свежих овощей. Были и фрукты: мандарины, апельсины.
Жили медики в большой палатке.
— А на чем вы спали в полевых условиях?
— На трехъярусных станках Павловского, где размещались носилки. Первые дни по ночам было прохладно, поэтому ставили внутри термопушки, чтобы обогреть палатки. Все же очень ощущался перепад температуры.
Белорусские медики были готовы даже к эпидемии холеры. В Сирии распространены инфекционные заболевания. Этому способствуют бытовые условия: из-за того, что многие потеряли дома и живут во временном убежище, вероятность эпидемии очень высока. Плюс ко всему, жаркий климат, санитарные проблемы и отсутствие отопления в домах.
— После землетрясения в Сирии ожидали эпидемию холеры, так как не знали, до какой степени повреждены трубы. К тому же, прокладка их — перекрест из водопровода и канализации. И все это — одна большая биологическая бомба. Нас сразу предупредили, что вода из-под крана пригодна только для технических нужд. И даже зубы желательно полоскать бутилированной. Кроме того, в первые дни мы вакцинировались от холеры.
— Известно, что наши медики принимали по 200 человек в день, каким был ваш график?
— После построения мы подготавливали свои рабочие места и с 9 начинали. Работали до пяти вечера. В первый день импровизировали, так как объем помощи был неизвестен. Но когда пошел поток — во второй день —поняли, каким должен быть режим.
После землетрясения люди часто обращались с головокружениями, нарушением сна, тревогой. Приходили и со старыми травмами после падений. Как правило, обращались пациенты с хроническими болезнями или обострениями.
— А вы ведь тоже застали землетрясение?
— Да, на третьи или четвертые сутки был толчок в 6,3 балла.
— Это ощутимо?
— Я сразу не понял. Почувствовал, что повело ноги. Вышел на улицу и услышал, как железный забор начал стучать. И в этот же момент из здания, где работала российская военная полиция (она же и охраняла белорусских медиков), расположенного по соседству, раздался крик «ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ!». Все выбежали оттуда. Местные вышли к забору, облепили наш лагерь по периметру и целую ночь спали в машинах, на улице, так как боялись.
Кроме того, на случай сильного землетрясения у нас всегда был наготове УАЗ с командой для оказания медпомощи.
Но это еще было не сильное. Россияне рассказывали, при первом землетрясении в 7 баллов не могли в проем попасть: так «колбасило».
За месяц белорусские медики в Алеппо приняли более трех тысяч пациентов.
— Во сколько был подъем?
— В 5:40 утра мы просыпались под звуки громкоговорителя, из которого звучала молитва. Она была вместо будильника. Первое время хотелось в рупор чем-нибудь запустить, а под конец уже и свыклись. Еще и подкалывали друг друга, мол, приедешь домой, проснешься утром с мыслью, что чего-то не хватает, — смеется Сергей. — После такого пробуждения, конечно, было не до сна. Затем выстраивалась очередь в душ, потом — завтрак и построение в 8 утра.
А еще там петухи пели с 12 ночи до 5 утра. Поначалу уснуть было тяжело, а потом, как и с рупором, привыкли.
— Приходилось ли кого-то оперировать?
— Только одного мужчину — местного генерала. Удалили липому (доброкачественное образование из жировой ткани — Прим. Авт.) на спине.
Были последствия военных действий: обращался мужчина с фантомными болями в ноге. Ранее, после подрыва на мине, у него была травматическая ампутация стопы. Мы сделали снимок — и обнаружили много металлических осколков в его ноге.
— Вы их извлекали?
— Нет, осколки не мешают ему жить. Другой вопрос, если бы они начали воспаляться и двигаться. А так, показаний к операции не было.
— С какими еще проблемами к вам обращались?
— Было редкое для нас заболевание, но очень там распространенное, — лейшманиоз (инфекционное заболевание, переносчиками которого являются комары — Прим. Авт.). На теле пациентов образовывались язвы или раны. В Сирии, к слову, существуют целые центры, специализирующиеся на лечении этого заболевания.
Чесотки много было. Мы выявили три случая. Но так как в команде не было дерматолога — отправляли пациентов в больницу. Тогда самые предприимчивые говорили: «Тогда мне к травматологу». На что мы отвечали: «Пока это заболевание не вылечите — мы вам не сможем помочь». Иначе у нас тогда весь отряд чесался бы. К тому же, чесотка передается — на раз. Если бы человек с этим заболеванием до чего-то дотронулся, а ты бы за это взялся — все, уже подхватил.
— А как справлялись с языковым барьером?
— Благодаря сирийской стороне и нашему переводчику почти не возникало проблем с этим. Зачастую переводчик стоял со мной на «вертушке» (так медики называли сортировочную площадку, где врач опрашивал пациентов и определял к какому доктору направить — Прим. Авт.). Затем пациент шел регистрироваться, и ему выдавали листок с направлением к определенному врачу. Дальше уже доктор ставил диагноз и назначал лечение.
Иногда случались ситуации, когда не было свободных переводчиков. Тогда мы просили пациентов подождать либо с помощью жестов и самых простых слов, которые удалось выучить, общались. Например, «Как зовут?», «Что болит?», «Какие проблемы?». А пациент показывал пальцами место на теле.
— С детьми часто обращались за помощью?
— Здесь была небольшая проблема, так как в составе нашего медподразделения не было педиатра. Нюансы заключались и в том, что для детей совершенно другие дозировки препаратов. К тому же, от взрослого организма у них и физические, и анатомические отличия. Мы не рассчитаны на оказание помощи детям, но приходилось «выкручиваться». К каждому случаю подходили индивидуально: отправляли к узконаправленным специалистам, а по поводу лечения — рекомендовали обратиться в местную больницу к педиатру.
О квестах с душем и настоящих праздниках
Работа у медиков — специфическая. График — 24 на 7. Отдыхали они, когда была возможность.
— Чем занимались в свободное время?
— Очень хотелось принять душ. А это тот еще квест: в здании он был лишь один. Представляете, какая очередь выстраивалась?
— А ранним утром?
— Точно такая же ситуация. Вначале пару человек вставали пораньше, но потом эту фишку «просекли» другие, и утром такая же очередь была. Тут как повезет — кто раньше встанет. И в три часа можно было пойти, но в здании давали свет только 4 часа в сутки. Там нет круглосуточной электроэнергии. В восемь вечера свет появлялся и после двенадцати его не было. Приходилось ходить с фонариком, — с улыбкой рассказывает Сергей.
— Электричество появлялось с 9, так как наша аппаратура не могла работать без него.
А днем там было даже жарко, до 25 градусов тепла. К обеду в палатке не продохнуть, но большинство сирийцев это не останавливало. Они очень тепло одевались. Однажды пришла девушка в пуховике, обмотавшись шарфом. И я стою в рабочей форме, чуть ли не обливаясь потом, думаю про себя: как же ей не жарко?! А следом пришел мужчина. Чтобы осмотреть его живот, пришлось ждать, пока он все слои одежды поднимет (смеется).
— А как прошло 23 февраля в Алеппо?
— После рабочего дня нас ждал праздничный концерт, посвященный Дню защитников Отечества, предстоящему Международному женскому дню и Дню революции в Сирии. В тот же день посол подарил отряду икону Божьей Матери.
— А как поздравляли женщин с 8 Марта в полевых условиях?
— Сначала командир утром поздравил на словах от мужской половины, а позже — мы всем нашим девушкам подарили цветы.
— Признайтесь, домой хотелось?
— Конечно! Последнюю неделю все говорили: «Скорей бы домой!». Когда нам сообщили, что 15-17-го летим на родину — все прям выдохнули. Все же где бы хорошо ни было, а дома всегда лучше.
Обратная дорога, которая до жути пугала
За неделю до отлета Израиль разбомбил полосу аэродрома в Алеппо. А это значило, что белорусский борт не смог бы приземлиться там. Однако белорусы нашли выход.
— В день вылета командир спросил, кто поедет с ним в Хмеймим по зоне соприкосновения. Согласились десять человек, а 35 — забрали на АН-26. Мы же из Аллеппо своим ходом на МАЗах поехали по объездному пути. Можно было, конечно, по прямой, но там неконтролируемая сирийской армией территория.
У нас была группа сопровождения — впереди ехал российский БТР, а сзади — «Тигр» (специальная бронированная машина). А мы, в броне и касках, ехали в небольших МАЗах.
Преодолеть нужно было 430 км. Первые 100 — не передать словами, как страшно было ехать! Города-призраки, пустые, разваленные… Некоторые здания стоят, а людей нет, ни одной живой души. Аж мурашки по коже бегали. Жуть! В голове возникал один и тот же вопрос: «Где люди?». Поразила одна картина: рядом с заправкой красивый дом, покореженный снарядами, а на другой стороне — детский парк с колесом обозрения и каруселями. Перед ним стояли две статуи в виде оленей, у которых были отрублены головы. И этот весь парк — мертв. Видно было, что люди не собирались уходить, — некоторые здания шикарные, в хорошем состоянии. Видел и дом недостроенный, где стоял танк. Из него виднелось только дуло.
Следующее, что бросилось в глаза, — поле в яблонях, которые должны цвести, ведь уже весна, но они были все черные без единого живого паростка. И стволы обрезаны. Позже нам рассказали: чтобы сад никому не достался, люди что-то выливали на деревья. Последние не плодоносили и остались мертвыми.
Виднелась и дорога, которая была залатана после разрушения снарядами.
Когда мы преодолели первые 100 км, началась жизнь: люди на полях, теплицы, транспорт… И душу грела мысль, что мы скоро будем дома.
24 марта министр обороны Виктор Хренин вручил награды военным медикам за работу в Сирии.
«Военные медики, которые отправились на помощь пострадавшему сирийскому народу от землетрясения, совершили поступок настоящих патриотов, верных воинскому долгу людей», — сказал он.
Автор статьи: Кристина Чабан